еской  концепции  выясняется
происхождение дедукции и родо-видовой иерархии  понятий,  столь  необходимых
для мышления Нового времени. Для Гегеля разделение природы на виды  и  роды,
распределение понятий по  ступеням  строгой  дедукции  есть  лишь  отражение
исходной логической  идеи  -  идеи  двойного  существования  всеобщего,  как
творящего  и  сотворенного,  как  нерасчлененно  целостного  и   расчлененно
последовательного, выводного.
   "Многообразие ее родов и видов и  бесконечная  разность  ее  (природы.  -
В.Б.) образований может вызывать в нас  восхищение,  ибо  в  восхищении  нет
понятия, и его предметом служит то, что лишено  разумности...  подобно  тому
как дух, хотя он и имеет понятие в  образе  понятия,  пускается  также  и  в
представление  и  носится  по   бесконечному   многообразию   представлений.
Многообразные роды и виды, встречающиеся  в  природе,  не  должны  считаться
чем-то  более  высоким,  чем  произвольные  причудливые  мысли  духа  в  его
представлениях.  И  те  и  другие,  правда,  являют  нам  повсюду  следы   и
предвосхищения понятия, но не изображают последнее в верном отображении, так
как представляют собой сторону его свободного вне-себя-бытия..."14
   Итак, "логика сотворенная"  (содержательно-дедуктивное,  расчлененное  на
моменты  движение  понятия,  движение  самопознания)  воспроизводит  "логику
творящую" (логику вневременного, неподвижного и  нераздельного,  абсолютного
духа). Сама "сотворенная логика" бледно и  слабо  воспроизводится  в  логике
формальной дедукции и в логике родовидовой иерархии.
   Единственно прочным и жестко фиксированным фрагментом этого  "вырождения"
оказывается его конечный момент -  формальная  логика.  Ей  уже  не  во  что
вырождаться, и она всегда равна самой себе. Ее можно записать и  без  особых
усилий разглядеть в обычном, открытом тексте. Среднее звено  (содержательная
дедукция, воспроизведенная в гегелевском развитии понятий) существует,  лишь
вырождаясь - в мгновение своего перехода - в формальную  дедукцию.  Исходное
звено - "творящая логика" (процесс изобретения новых понятий и прежде  всего
новых логических начал) - вообще не может быть фиксировано в  науке  логики,
во всяком случае в  своем  собственном  определении,  в  качестве  творящего
начала. Это "звено" (логическое определение творящего субъекта) должно  быть
исключено,  как  нечто  туманное,  неопределенное,   иррациональное,   почти
неприличное, из осознанной логики мышления, осознанного  в  своей  форме.  В
логической форме может быть  осмыслена  только  логика  сотворенная,  только
воспроизведение (самопознание) того,  что  уже  создано.  Субъект  познаваем
логически только в творении своем,  но  не  в  своем  замысле,  не  в  своем
действии на самого себя, не в диалоге.
   Как раз там, где остановился (там,  куда  бежал  от  чуда  диалогичности)
Гегель, начал  свое  переосмысление  гегелевской  логики  Фейербах.  Пытаясь
возвести вне-понятийное бытие в статут логики (хотя и не справившись с  этой
- невозможной для  начала  XIX  века  -  задачей),  Фейербах  бьет  в  самое
солнечное сплетение интересующей нас проблемы.
   Приведем более  детально  те  размышления  Фейербаха,  которые  были  уже
воспроизведены в нашей вводной настройке:
   "Бытие составляет единство с той вещью, которая  существует.  У  кого  ты
отнимешь бытие (независимость бытия от понятия. -  В.Б.),  того  ты  лишаешь
всего... Бытие не есть особенное понятие... оно - все".
   Логика знает лишь один радикальный диалог - с не-логикой, с бытием.  "Для
доказательства   необходимы   два   лица;   мыслитель   раздваивается    при
доказательстве; он сам себе противоречит, и  лишь  когда  мысль  испытала  и
преодолела это противоречие  с  самой  собой,  она  оказывается  доказанной.
Доказывать - значит оспаривать... Диалектика не  есть  монолог  умозрения  с
самим собой (!? - В.Б.),  но  диалог  умозрения  с  опытом.  Мыслитель  лишь
постольку диалектик, поскольку он - противник самого себя (как мыслителя.  -
В.Б.). Усомниться в самом себе - высшее искусство  и  сила...  Не  ничто,  а
чувственное, конкретное бытие есть противоположность бытию в  общем  смысле,
как его понимает логика. Чувственное бытие отрицает логическое бытие, первое
противоречит второму, а второе - первому".
   "Только та философия, которая свободна и имеет мужество усомниться в себе
самой, только та философия, которая возникает  из  своей  противоположности,
есть единственно беспредпосылочная философия в отношении к своему началу". В
логике Гегеля "идея высказывает другое,  нежели  то,  что  она  мыслит.  Она
говорит: бытие, она говорит: сущность, но под этим  она  мыслит  лишь  самое
себя. Только в конце ее слова совпадают с мыслью, но здесь она отрекается от
того, что она сказала вначале, и заявляет: то, что вы до сих пор, в начале и
в продолжение всего пути, считали за другое существо, - смотрите!  -  это  и
есть я сама... Именно поэтому  доказательство,  опосредствование  абсолютной
идеи оказывается лишь формальным. Идея созидается  и  удостоверяет  себя  не
через действительное другое... идея  созидается  путем  формального  мнимого
противоположения"15.
   Этот отрывок существен для нас во многих отношениях.
   Прежде всего, знаменательно своеобразное переплетение двух критик  логики
Гегеля. Фейербах как-то удивительно легко переходит  от  критики  Гегеля  за
"монологичность" в смысле отсутствия  спора  "мыслителя  с  самим  собой"  к
критике за тот же недостаток,  понимаемый,  однако,  теперь  как  отсутствие
спора мышления с бытием.  Это  переплетение  (или  смешение  -  как  угодно)
пронизывает не только процитированный фрагмент, но составляет  отличительную
особенность всей философии  Фейербаха  в  целом.  И  на  мой  взгляд,  такое
переплетение ("в философию необходимо ввести разговор Я и Ты" - "в философию
необходимо ввести спор мышления и бытия") отнюдь не слабость,  а  величайшее
(и очень мало осмысленное) достоинство фейербаховской философии.
   Разберемся в смысле такого переплетения шаг за шагом.
   Через всю критику гегелевской  логики  Фейербах  проводит  один  сквозной
тезис: роковой порок Гегеля (и его системы, и его метода) - это  абстрактная
тождественность мышления и бытия, отсутствие у  бытия  самостоятельного  (по
отношению к мышлению) логического  статуса.  Дать  определение  логики  (как
целого), обосновать начало логики означает обосновать  логику  идей  логикой
вещей,  ввести  в  обоснование  логики  "диалог  умозрения  с  опытом".  Для
Фейербаха формальный характер (ограниченность) гегелевского "доказательства"
состоит именно в том, что само доказательство не  может  быть  обосновано  в
своих  началах,  в  бытии  вне  логики;  оно  оправдывается   только   своей
тавтологичностью, только тем, что бесконечность  вывода  есть  бесконечность
круга, в котором конец тождествен началу.
   Надо - в контексте логики - обосновать логику  бытием  как  внелогическим
началом! Но задача эта кажется абсурдной.  Для  логики  действительно  самое
трудное - Гегель знал, где  остановиться,  -  выразить  в  логической  форме
всеобщность бытия как начало (принцип обоснования) всеобщности мышления,  то
есть логически всеобщего. Иными словами, для логики самое трудное - ввести в
логику (воспроизвести в понятиях) процесс изобретения  понятий,  переход  от
не-понятия к понятию. (Здесь под не-понятием имеется  в  виду,  конечно,  не
"представление", а радикальная внепонятийность  бытия,  его  несводимость  к
понятию.)
   И Фейербах, вслед за Гегелем, но совсем на иных  путях,  отшатывается  от
трудностей этой парадоксальной задачи. Если Гегель  капитулировал  в  пользу
мышления, Фейербах капитулирует в пользу (внелогического) бытия. Но то,  как
именно происходила "капитуляция" Фейербаха, для нас существенно.
   Вкратце суть дела можно выразить так.
   А. Фейербах понял, что "истинная диалектика мышления"  требует  ввести  в
мысль "онтологический" спор мышления и бытия, умозрения и  опыта,  ввести  в
логику идею независимости и изначальности бытия. Понимая  бытие  только  как
бытие мысли, идеи, Гегель  уничтожает  всю  серьезность  и  "всамделишность"
диалектических противоречий.
   Б.   Фейербах    раскрыл    необходимую    (требуемую)    форму    такого
(действительного) диалектического  противоречия:  мышление  и  бытие  должны
выступать (в логике) в качестве двух "субъектов диалога" - в качестве "Я"  и
"Ты". Чтобы стать логическим, противоречие (и тождество)  мышления  и  бытия
должно приобрести диалогическую (социально-логическую) форму. Но...
   В. Для Фейербаха (как и для Гегеля) логика может быть только  монологикой
(одной-единственной логикой - логикой монолога). Если  так,  да  здравствует
диалог и да сгинет  логика!  (Из  анализа  той  же  ситуации  Гегель  сделал
противоположный вывод: да здравствует логика и да сгинет диалог!)
   Центральным звеном размышлений Фейербаха является идея  необходимости  (и
невозможности)  представить  онтологический  статут   диалектики   в   форме
социально-логической (спор "Я" и "Ты" в процессе мышления).
   Чтобы расшифровать приведенную схему, обратим внимание на  одну  странную
"опечатку" в цитированном выше тексте Фейербаха. "Диалектика не есть монолог
(курсив мой. - В.Б.) умозрения с самим собой, но диалог умозрения с опытом".
В "Основных положениях философии будущего" снова встречаем ту же "опечатку",
но в другом, социально-логическом контексте: "Истинная  диалектика  не  есть
монолог одинокого мыслителя с самим собой, это диалог между Я и ТЫ"16.
   "Монолог умозрения с самим собой". "Монолог одинокого мыслителя  с  самим
собой". Позвольте, но ведь это  даже  грамматически  бессмысленно.  Если  "с
самим собой", то уже не монолог! Это - диалог! Очевидно, Фейербах должен был
сказать  другое:  диалектика  -  это  не  диалог  одинокого  мыслителя  (или
умозрения) с самим собой, а диалог "Я" с "Ты" (или: умозрения с опытом).  Но
если бы он сказал так и соотнес диалог с  диалогом,  все  противопоставление
сразу бы потеряло всякий смысл. Но он так не сказал и не мог  сказать,  как,
впрочем, и вся классическая философия  (я  уже  не  говорю  о  современной).
Существовал стереотип: если "с самим собой" -  это  не  диалог,  а  монолог.
Диалог может быть только с другим: с "Ты", с опытом. Но все  дело  в  том  и
заключалось (в том и заключается, скажем мы в XX веке!), что для логического
осмысления идей Фейербаха, для того чтобы они  вышли  за  пределы  смелых  и
красивых деклараций и могли схватиться с гегелевской логикой  на  логической
почве, необходимо было совершить один совсем маленький шажок - понять диалог
"Я" с "Ты", умозрения с опытом как диалог с самим  собой,  с  alter  ego,  с
внутренним Собеседником, и обратно - понять "монолог" одинокого мыслителя  с
самим собой - как диалог умозрения с опытом, "Я" с  "Ты".  И  сразу  же  все
изменяется.
   Но совершить (я нарочно использую такой  пышный  глагол)  этот  маленький
шажок было действительно очень трудно.
   Прежде всего, трудно  понять  возможность  социально-логической  (диалог)
формы логики. (Мы уже знаем, что, по Фейербаху,  форма  эта  необходима  для
воспроизведения  в  мысли  внепонятийности  бытия.)   Кажется   само   собой
разумеющимся, что когда мыслитель обращается к самому  себе,  то  Собеседник
ссыхается в Двойнике, а разговор с Двойником - это конечно же не  диалог,  а
банальный монолог. Как же иначе? Когда я  нечто  объясняю  самому  себе,  то
объяснение вообще представляется абсурдом. Что "ему" объяснять, ведь "он"  и
так знает все, что знаю я, ведь он и есть я. В обращении  к  самому  себе  я
обращаюсь к "ничто" и  просто-напросто  логически  последовательно  развиваю
свою мысль. Это и будет дедукция в  чистом  виде,  это  и  будет  логика  по
определению.
   В основе приведенных рассуждений лежит априорная идея, и вроде бы  совсем
из  другой  сферы,  -  убеждение,  что  изобретение  понятий,  теоретическое
творчество  совершается  вне  логического  мышления,  где-то  в  интуитивных
подвалах сознания.  Ведь  если  созидание  новых  идей,  изобретение  нового
идеализированного  предмета  совершается   вне   логики   (в   интуиции,   в
психологических глубинах), то это означает, что в логике могут  существовать
только логические тавтологии, только те "понятия, которые  понятны",  только
те идеи, которые мне (мыслителю-теоретику) уже известны. Но именно поэтому в
логике не может быть "Я" и alter ego. Где-то, в подсознании, - другое  дело.
Там  есть  какое-то  "второе  Я",  могущее  знать  то,  чего  не  знает  "Я"
сознательное, но зато и я ничего  путного  не  знаю  (и  не  могу  знать)  о
существовании мифического "второго  Я".  В  сфере  доказательства,  в  сфере
умозрения мне известно лишь то, что мне известно, а  диалог  с  самим  собой
тождествен монологу. Иное дело, если предположить, что  в  самой  логике,  в
светлом поле сознания может существовать "Я" знающее и  "Я"  незнающее,  "Я"
понимающее и непонимающее (упорно не  понимающее  мою  собственную  логику),
"Я", мыслящее по определенной логике, и "Я",  обосновывающее  и  критикующее
эту логику (выходящее за ее пределы).  Тогда  имеет  смысл  диалог  с  самим
собой. Тогда такой диалог и выступает логической формой диалога "Я" с  "Ты",
то есть формой самообоснования логики. Однако мы уже  не  раз  подчеркивали,
как трудно и опасно, а в начале XIX века и вовсе невозможно  было  пойти  на
риск такого предположения.
   Отказываясь  от  логического  "эгоцентризма",  Фейербах  вместе   с   тем
отказался и от возможности логически ассимилировать диалог "Я" с "Ты",  стал
- в логическом плане - жертвой этого же эгоцентризма. Для него  логика  была
тождественна с гегелевской монологикой, и поэтому ради  тождества  бытия  он
отказался от логики вообще, во всяком случае от логики в сфере диалога "Я" и
"Ты".  Отвергая  Двойника,  Фейербах  не  заметил  возможности  Собеседника.
Задыхаясь в одиноком Зазеркалье гегелевской  (и  вообще  любой  дедуктивной)
логики, Фейербах не увидел, что в  мышлении  "одинокого  мыслителя",  в  его
диалоге с самим собой  сворачивается  и  приобретает  собственно  логический
характер социальная сущность мышления.
   Победа над Двойником оказалась пирровой победой. Там, где нет  диалога  с
самим собой, там и диалог "Я" с "Ты" не может получить логического  статута,
там исчезает возможность перейти от монологики к диалогике  вообще.  А  там,
где господствует монологика, там нет возможности для обоснования логического
скачка, там нет логики творчества.
   Мы уже не раз сталкивались с этой альтернативой: или идея самообоснования
собственной логики (то есть идея диалогики), или логики творчества вообще не
может быть. Единственной логической формой творческого мышления  может  быть
только форма внутреннего спора. "Я" утверждаю нечто. "Я" отвергаю это  нечто
и выдвигаю другое предположение. "Я" - в  ответ  -  усиливаю  свои  исходные
аргументы, но тут же "Я" развивав свое ответное  предположение...  Короче  и
мыслю. И если "науке логики" удается уловить логику этого спора,  творческое
мышление будет уловлено в логические сети. Если удастся...
   Но тут есть еще один очень существенный ход.
   Предположить,  что  в  процессе   творческого   мышления   осуществляется
непрерывный внутренний диалог, - это значит одновременно  предположить,  что
единый субъект размышления выступает как некий размышляющий коллектив, некий
"многоместный субъект", некий внутренний микросоциум.  Ведь  уже  для  самых
первых определений  логики  внутреннего  спора  нам  понадобились  (иначе  и
описать этот спор нельзя) "Я" и "другое Я" - минимальное число  собеседников
внутреннего "невидимого колледжа" теоретизирующей головы.
   Наличие спора предполагает, что кто-то спорит, что есть кому спорить, что
аргументы "поставляются" и развиваются  определенным,  жестко  фиксированным
участником спора. А поскольку  в  споре  минимум  две  стороны,  то  следует
предположить две системы аргументации и двух логиков, работающих  во  мне  в
процессе мышления.
   И каждый из  этих  внутренних  "теоретиков"  должен  обладать  устойчивой
себетождественностью, глубоким потенциалом  своего  доказательства...  Иначе
спор расползется, потеряет логичность, непрерывность, не будет  развиваться,
не сможет обладать никакой конструктивной творческой силой. Но тогда, в свою
очередь, за таким внутренним спором  должна  стоять  какая-то  устойчивая  и
напряженная культурная реальность, реальное логическое раздвоение мысли. Вот
сколько дополнительных предположений влечет за собой наш первый неосторожный
шаг,  наша  первая  "диалогическая"  гипотеза.  Фейербахова  нерешительность
становится все более понятной...
   И еще одно. Какие  бы  исторические,  культурные  реальности  (устойчивые
тенденции мышления) ни стояли за "сторонами моего внутреннего спора", ясно и
другое: в ходе их  интериоризации,  в  процессе  столкновения,  замыкания  в
"одной  голове"  исходные  "логики  мышления",  первоначальные,  формальные,
жестко  закрепленные  ходы  доказательства,   вывода,   обоснования   должны
измениться, преобразоваться, сжаться.
   Говорить нечто самому себе и спорить с самим  собой  -  это  не  то,  что
спорить с другими. Здесь доказательство не нужно, да оно  и  не  пройдет.  В
разговоре с самим собой многое понятно без слов,  о  многом  можно  и  нужно
умолчать, бесконечная линия вывода  замещается  "точкой",  намеком,  началом
рассуждений... Продолжать - только время  тратить.  Вот  уже  и  ответ  тебе
готов,  и  тоже  началом,  уколом,  истоком.  Идет   спор   начал,   аксиом,
определений, принципов. Этот спор, очевидно, также вполне  логичен,  но  это
особая логика, которую попробуй улови во внешней речи, в языке текста...
   Здесь пока остановимся. Тут требуется особый разговор, и он - впереди.
   Затруднения Фейербаха типичны для мышления Нового времени: даже диалог  с
другим  здесь  осуществляется  в   форме   монолога,   доказательства   (для
тугодумов), мышление идет от субъекта и замыкаться "на себя" органически  не
может. Больше того, сверхзадача внутреннего спора в  том  и  состоит,  чтобы
устранить  одного  из   собеседников   (незнающего,   ошибающегося),   чтобы
развернуть, разомкнуть обоснование в доказательство. Изобретение идей должно
быть опущено в дологическое подземелье, внутренний  спор  должен  уничтожить
самого себя, в теории не должно остаться следов ее происхождения.  Если  это
получается, значит,  теория  готова  к  употреблению  и  может  поступать  в
распоряжение практики, в оборот внешнего общения.
   Но это еще не все. Вспомним, что внутренний  диалог  "Я"  с  "Ты"  только
тогда приобретает логический (а не только психологический) статут,  когда  в
его основе лежит онтологическая проблема: воспроизвести в мышлении бытие, но
не как "бытие мышления", а как независимый от мысли предмет.
   Необходимо воспроизвести в сфере  логики  мышления  вне-понятийное  бытие
субъекта логики (1) и "логического субъекта" - предмета,  сущего  вне  своих
предикатов (2).
   Ведь основной тезис Фейербаха в полемике против гегелевской логики  имеет
такой смысл: необходимо, чтобы философия могла освоить нечто  нефилософское,
логика - нечто нелогическое; но освоить не по-гегелевски, снятием, а  как-то
иначе, сохраняя - в логике? в  мысли?  -  внеположность  мышления  и  бытия,
воспроизводя  (в  понятии?)  неискоренимую  непонятность   (внепонятийность)
предметного, материального мира.
   Поставленные   здесь    вопросительные    знаки    выражают    логическую
недосказанность философии Фейербаха. Воспроизводить в понятии (в  логике,  в
мышлении) внепонятийность бытия - не абсурд ли это? Но если нельзя логически
(в движении понятий) воспроизвести логическую недоступность бытия, то откуда
я вообще знаю о  том,  что  бытие  имеет  определения,  невоспроизводимые  в
понятии, что я могу в таком случае сказать о бытии?
   Трудность эта действител