уты
вступают в явные антиномические отношения (типа кантовских антиномий).
   Мир не может иметь  начала  во  времени  и  ограничения  в  пространстве,
поскольку  само  понятие  "начало"   требует   некой   активности,   чего-то
доначального; мир не может не иметь начала,  поскольку  иначе  не  могло  бы
возникнуть "настоящее", до него должен был бы протечь бесконечный  временной
процесс, а в безграничности пространства был бы бесконечен регресс причин  и
действий. Все в мире существовало бы тогда "по причине другого", то есть - с
учетом регресса в бесконечность - как бы не существовало.
   Здесь  я  объединил  математические  и  динамические   антиномии   Канта,
поскольку только в таком объединении они обладают "квантором необходимости".
Каждый тезис математической  антиномии,  только  отождествившись  с  тезисом
соответствующей   динамической   антиномии,    действительно    противостоит
антитезису,  в  котором  антитезис  математический  опять  же   сопряжен   с
антитезисом   динамическим.   Именно   отождествление    "динамических"    и
"математических" определений, взятых по отношению к такой "точке", как  "мир
в  целом",   и   вскрывает   антиномичность   всех   понятий   классического
естествознания. (Вспомним,  что  для  теоретической  механики  любая,  самая
сложная материальная система (если взять ее как целое)  может  быть  понятна
как материальная  точка.)  И  именно  в  такой  форме  (в  проецировании  на
мир-природу)  рефлектируется  (вскрывается)   антиномичность   классического
разума.
   Но   отнесение   определений    единичного    идеализованного    предмета
("материальная  точка  -  математическая  точка")  на   "мир   как   целое",
расщепление единой теоретической сферы на философское  и  естественнонаучное
познание означает (это стало явным сейчас, во второй половине XX века),  что
"точка"  самодействия  мира  отделяется  от  "мира",  осуществляющего  такое
самодействие. И как только такое  отделение  произошло,  классический  разум
может - внутри позитивных  теорий  -  действенно  работать,  а  те  кошмары,
которые, как мы только что видели,  таятся  в  логике  "causa  sui",  теряют
всякую силу.
   Теряют силу по отношению к миру как целому. Поскольку из  этого  "целого"
вычтена  "точка  самодействия",  постольку  идея  "causa  sui"   оказывается
довольно безобидной.  Она  сводится  к  банальному  утверждению:  "Вопрос  о
причине бытия мира или причине бытия движения - запрещенный,  бессмысленный,
метафизический вопрос.  Мир  существует,  потому  что...  он  существует.  И
баста!" Но столь же бессильны кошмары "causa  sui"  по  отношению  к  "точке
самодействия", взятой как отдельный, квазисамостоятельный предмет,  вне  той
цельности, которая замыкается на эту точку. "Точка  самодействия"  сразу  же
превращается в точку действия на другое и далее необходимо  расщепляется  на
два, опять-таки квазисамостоятельных, объекта - "силу" и "действие"...
   И каждый новый, теоретически значимый этап развития науки вновь  и  вновь
сопровождается   изгнанием   из   теории   внутритеоретических    антиномий,
расщеплением "надвое" скрытой в классическом объекте, таящейся в  самой  его
основе  идеи  "causa  sui".  Теория  снова  эмансипируется  от   философских
искушений... Но искушения эти необходимы.
   Движение к "миру в целом" есть - в логическом плане -  движение  в  глубь
мысли, к  разуму  в  целом,  к  разуму,  обращенному  на  возможность  бытия
классического объекта. Проецирование антиномий из "позитивной науки" в сферу
философии  обостряет   на   каждом   этапе   развития   классической   науки
противоречивость   разума.   (Иными    словами,    обнаруживает    тождество
противоположных атрибутов одного-единственного - мир в целом  -  логического
субъекта.)
   Живая вода антиномии обновляет  творческую  силу  познающего  разума  (не
рассудка, не интуиции), позволяет  увидеть  скрытые  резервы  антиномичности
исходного "предмета познания". Только доходя до предела  саморазложения,  до
предела философского анализа  (исходных  аксиом  возможности  бытия),  разум
обретает   новую   творческую    силу    синтетического    (математического)
конструирования  понятий  (ср.   противостояние   философского   анализа   и
математического синтеза в  "Критике  чистого  разума"  Канта).  Затем  снова
начинается работа рассудка по раздвоению единого "логического субъекта",  по
"изгнанию метафизики" (антиномичности) за пределы позитивного  знания.  Цикл
этот постоянно повторяется.
   Вот несколько "оборотов" философско-естественнонаучного цикла:
   А.  Беспредельная  изменчивость  "природы   сотворенной"   и   абсолютная
неподвижность "природы творящей" (Спиноза); "бесконечная активность"  каждой
частицы  и  ее  совершеннейшая  пассивность  в  "математическом  континууме"
(Лейбниц); двойственная субстанциальность протяженности и мышления  (Декарт)
-  все  эти  трудности  выявились  в  процессе  философской  рефлексии  того
классического разума и того классического предмета, который был  только  что
"изобретен"  Галилеем.  Названные  антиномии  парадоксализировали   наличную
картину  мира  и  провоцировали  первый  опыт   "изгнания   метафизики"   из
классической (только что "зарожденной") механики. Первое "бегство  от  чуда"
(Ньютон - Лагранж) вновь  восстановило  порядок  в  мире  за  счет  жесткого
(невозможного  для  Галилея)  расчленения  динамического  и  кинематического
аспектов (развитие аналитической механики).
   Б. Но это  "бегство  от  чуда"  означало  одновременно  новое  накопление
парадоксов в сфере философской рефлексии, в сфере той антилогики, от которой
избавилась позитивная наука, сослав  весь  "силовой  аспект"  в  метафизику.
"Силы", жестко противопоставленные "действиям",  получили  статут  "вещей  в
себе" и "субъектов в себе", совершенно непроницаемых для феноменологического
знания.   Профессиональным   выражением    новой    философской    рефлексии
классического разума была антиномическая диалектика  Канта  и  спекулятивная
диалектика Гегеля. Но "непрофессионально" (хотя и не менее необходимо) такая
рефлексия над метафизикой разума осуществлялась в каждом акте теоретического
познания самих естественников, в процессе все новых и  новых  антиномических
расщеплений.
   Классический разум, воспитанный в этой  рефлективной  муштре,  в  жесткой
противопоставленности рассудку, смог теперь различить в классическом объекте
нечто неразличимое раньше, динамику  внутри  кинематики,  кинематику  внутри
динамики, бесконечность внутри конечных, дискретных частиц.
   Фарадеевско-максвелловская, а затем  эйнштейновская  революция  в  физике
оказалась   новой   попыткой   бежать   от   чуда    антиномичности    (опыт
геометроподобного истолкования самой динамики),  но  успешное  осуществление
этого "побега" привело вплотную к кризису всего классического разума (Бор).
   Итак, еще раз: антиномичность классического разума  означает  (пусть  это
будет  определением  понятия  "антиномичность")  разведенность,   логическую
самостоятельность двух этапов (форм) развития  противоположных  атрибутивных
систем,  дающих  -  в  совокупности  -  полное,  исчерпывающее   определение
классического предмета.
   Сначала,   внутри   позитивно-научного   знания,   эти    противоположные
атрибутивные системы (в  форме  квазисамостоятельных  теорий)  приписываются
различным, квазисамостоятельным "логическим субъектам", и  благодаря  такому
расщеплению (например, кинематика - динамика) теоретическая система в  целом
может развиваться непротиворечиво.
   Затем, в сфере философской рефлексии (самокритики разума),  "параллельные
сходятся", обнаруживается  антиномичность  возможности  бытия  классического
объекта, но, поскольку эта противоречивость отбирается у особенного предмета
и отбрасывается только на мир в целом (соответственно на разум  "в  целом"),
элементарный объект классических теорий сохраняет внутри позитивного  знания
свою  прежнюю  непротиворечивость,  выступает  в  форме   двух   "логических
субъектов". Мир в целом (соответственно  разум  как  способность  интеллекта
воспроизводить  целое,  всеобщее)  антиномичен,  то  есть  выступает  единым
логическим субъектом  двух  непротиворечивых  "в  себе",  но  противоречивых
"между собой" атрибутивных систем. Так - у Канта.
   Если же проецирование на  мир  в  целом  учитывается  в  каждом  движении
позитивной мысли заранее, по идее, то есть выступает как  логический  предел
этого  движения  (Гегель),  тогда  все  понятия  позитивно-научного   знания
диалектизируются, антиномия мыслится как форма перехода в  другую  антиномию
(в этом смысле - но только в этом - перестает быть антиномией). Но зато  при
таком подходе исчезает работающая сила позитивно-научного мышления. Здесь на
позитивную науку сразу  же  "обратно"  проецируется  философская  рефлексия,
здесь  антиномия  понимается  лишь  как  превращенная,  промежуточная  форма
некоего абсолютного, всеобщего диалектического противоречия.  Философия  для
Гегеля  -  это   не   "дополнение"   (в   боровском   смысле),   но   истина
естественнонаучного познания. Так (в логике  Гегеля)  исчезает  историческая
всеобщность антиномической формы мышления, и прежде  всего  самой  антиномии
философского и  естественнонаучного  познания  действительности.  Истинность
закрепляется за одной из сторон антиномии - за философией.
   Но  антиномия  ведет  к  творчеству  только  там,  где   существенны   (и
необходимы) оба эти этапа,  где  проблема  возможности  бытия  классического
объекта  (вместе  с  проблемой   "causa   sui")   исключается   из   области
теоретического   естествознания,   переносится   в   область    философского
теоретизирования, а внутри естественнонаучного знания осуществляется двойная
редукция: вопрос "как возможно  бытие  предмета?"  редуцируется  сначала  до
вопроса "почему предмет существует (движется) так, а не  иначе?",  затем  до
вопроса - "как он движется?".
   Сложное  логическое  сопряжение  всех  этих  "операций"  -   формирование
антиномического "классического предмета", затем  его  расщепление,  развитие
теоретического знания в форме двух независимых атрибутивных систем  с  двумя
"логическими субъектами", отбрасывание запрещенных  проблем  о  "возможности
бытия" в философскую сферу, двойная редукция исходной проблемы - дает  очерк
работы "теоретика-классика".
   Для  нас  существенно  обратить  проделанный  сейчас  анализ  на  "схему"
внутреннего диалога ("диалогику") классического интеллекта.
   А. Одновременный диалог вытягивается в последовательность снимающих  друг
друга "циклов": позитивно-научного -  философского  -  позитивно-научного...
Крайняя   точка   позитивного   цикла   -   математическое,    синтетическое
(геометрическое) конструирование  идеализованных  предметов.  Крайняя  точка
философского цикла  -  анализ  исходных  понятий,  делающий  невозможным  их
(понятий)   конструктивную   роль,   анализ,   углубляющий    парадоксальную
внимательность разума.
   Б. Не встречаясь в одной "точке" (в одном предмете),  философствование  и
законополагание существуют квазисамостоятельно,  поэтому  их  действительная
"дополнительность"    -    взаимоисключение    и    взаимопредполагание    -
непосредственно не осознается; аннигилирующей встречи не происходит.
   В.  В  позитивном  знаний  цельное  творческое  движение  мысли  (=  спор
"философа" и "естественника") осуществляет  свою  противоречивость  в  форме
"бегства от чуда" противоречия.
   Но если так, то сама  отделенность  "естественника"  и  "философа",  само
порождение (вновь и вновь) философских проблем как самостоятельных предметов
размышления  входит  в  определение  познающего   разума,   составляет   его
внутреннюю  задачу,  или,  если  угодно,  "сверхзадачу",   как   сказал   бы
Станиславский.
   Вот такое содержание скрывается в антиномической схеме мышления.
   Принцип дополнительности сыграл решающую роль в разоблачении и исчерпании
всего этого антиномического круговращения.
   Вернемся к сформулированному выше утверждению: в  микрочастице,  как  она
понимается квантовой теорией, спроецированы два идеализованных  предмета:  в
бытии своем она уже понимается как точка самодействия, в  движении  своем  -
еще как точка "действия на другое".  Один  -  возможный  (или,  скорее,  еще
невозможный) предмет некой будущей логики, точнее, еще  только  идеи  такого
предмета. Другой - классический предмет естествознания  Нового  времени,  со
всем хвостом хорошо продуманных следствий, логических идеализаций,  редукций
и т.д. и т.п.
   Поскольку идея "causa sui" неявно внесена теперь  вовнутрь  классического
разума  (в  качестве   некоего   троянского   коня),   антиномия   оказалась
блокированной,  запертой  в  объекте  позитивных  теорий,  ее   уже   нельзя
проецировать вовне, в сферу философской рефлексии, на мир  в  целом.  "Точку
самодействия"  нельзя  отщепить  от   "мира",   который   осуществляет   это
самодействие...  Все  редукционные  операции  становятся  невозможными,  все
очерченные  здесь   схематично   узлы   изгнания   метафизики   разрубаются,
антиномичность классической науки фиксируется внутри ее структуры.
   В логическом плане принцип дополнительности - по отношению к "классике" -
и есть  форма  такой  фиксации,  обращения  философских  антиномий  вовнутрь
позитивной теоретической системы.
   Но  поскольку  идея   "causa   sui"   присутствует   здесь   только   как
неопределенная  возможность,  как  искушение,  она  лишь  провоцирует   иное
понимание классических теорий, но  не  приводит  к  формированию  радикально
нового логического образа.
   В   принципе   дополнительности   уже   невозможны   квазисамостоятельные
логические субъекты (отдельное  существование  кинематики  и  динамики),  но
противоположные  атрибуты  хотя  и  сводятся  в  одно  острие,   оказываются
отнесенными к единому объекту,  однако  существуют  еще  как  две  отдельные
атрибутивные системы, не переходящие друг в друга  и  не  снимающие  свою  -
внутри  каждой   системы   -   формально-логическую   последовательность   и
непротиворечивость.
   В  квантово-механической  логике  идея  "causa  sui"  адекватно  и  полно
воспроизводится, преломляется (но только преломляется) в  идее  действия  на
другое. В  том  смысле  адекватно  и  полно,  что  в  "действии  на  другое"
"самодействие" иначе проявиться не может. И  еще  в  одном,  более  глубоком
смысле. Идея "causa sui" и сама  по  себе  (когда  будет  найден  адекватный
предмет идеи) не может требовать никаких "скрытых параметров"  -  просто  по
определению,  -  поскольку  "самодействие"  исключает  ссылки  на  идущий  в
бесконечность регресс причин и действий.
   Но это - кстати.
   Сейчас существенно подчеркнуть  другое.  Как  только  такое  блокирование
осуществляется, сразу же логика классического мышления может быть  адекватно
(и полно) представлена только  как  антиномическая  диалогика  классического
субъекта  теоретизирования,  "теоретика-классика".  Поскольку   теперь   все
ипостаси классического образа мышления спроецированы  в  одну  теоретическую
плоскость, то "разум математика" и "разум философа",  "разум  естественника"
(познание мира) и "разум гуманитария" (самопознание),  "разум  теоретика"  и
"разум практика" обнаруживают свою диалогическую природу. Становится  ясным,
что  это   -   различные,   спорящие   между   собой   определения   одного,
полилогического разума.
   Обнаруживается тот диалогический, творческий образ  "теоретика-классика",
который мы  пытаемся  воссоздать.  Причем,  как  мы  видели,  образ  глубоко
антиномичный. Этот образ не создается  сегодня  заново,  но  обнаруживается,
жестко  фиксируется;  или,  если  сказать  строже,   классический   теоретик
раскрывает сейчас (и тем самым полагает) свой  коренной  историко-логический
смысл в контексте философии культуры. "Диалектика" Гегеля  оказывается  лишь
линейным дедуктивным упрощением внутренней "диалогики" познающего разума.
   3. У порога - новый диалог логик
   В  первом  параграфе  этого   очерка   я   утверждал,   что   современная
теоретическая революция не формирует нового предмета (и субъекта)  мышления,
но   только    позволяет    выявить    антиномический    характер    диалога
"теоретика-классика" с самим собой. Во втором параграфе стремился  показать,
что теоретическая революция XX века все же формирует идею радикально  нового
предмета (и субъекта) мышления, идею "causa sui".
   Но чем более раскрывалась провокационная роль этой  идеи  в  разоблачении
классического замысла, тем более раздваивалась  фокусная  точка,  тем  более
неясным становилось, где же расположен наш "угол зрения" - в  начале  или  в
конце классики, в ее основании или в ее преодолении?
   Ответ оказался парадоксальным. Идея "causa sui" есть идея самообоснования
антиномического мышления, антиномического диалога теоретика с  самим  собой.
Эта идея есть доведение до предела логического замысла классических  теорий.
Но довести замысел (причинное объяснение) до предела означает перейти предел
и найти его обоснование в иной логике. Поэтому антиномическое мышление могло
существовать   и   развиваться   только   в   "бегстве   от   чуда"   своего
самообоснования. Идея нового предмета, возникающая в XX веке, идея  предмета
как "causa sui" кладет предел возможностям  антиномического  диалога  именно
потому, что  обосновывает  этот  диалог,  то  есть  подвергает  критике  его
собственную основательность.
   Иными словами, в свете  идеи  "causa  sui"  вскрывается  парадоксальность
антиномической логики. "Теоретик-классик" может быть  сейчас  представлен  в
точке самоотстранения.
   Попытаюсь раскрыть смысл "самоотстранения" как особого логико-образующего
процесса, еще раз обратившись к принципу дополнительности.
   До сих пор я подчеркивал логическую миссию принципа  дополнительности  по
отношению к классике, его провокационную  миссию  -  вскрыть  антиномичность
классического   разума,   фиксировать   особую   форму   диалога,    который
"теоретик-классик" ведет с самим  собой.  Но  такая  фиксация  и  провокация
удаются   только   потому,   что   в   принципе   дополнительности    диалог
"теоретика-классика" с самим собой осуществляется на фоне,  или,  точнее,  в
контексте диалога "классического разума"  с  разумом  "неклассическим",  еще
только назревающим,  только  возможным,  только  "имеющим  быть"...  Принцип
дополнительности и есть (несовершенная, назревающая, с перекосом в классику)
форма такого нового диалога, уже не антиномического типа.
   И это именно диалог. В квантовой теории субъект теоретизирования  уже  не
может быть (консерваторы  говорят:  "Еще  не  может  быть")  отождествлен  с
каким-то одним (новым) типом теории, как более истинным или  как  собственно
теоретическим, в отличие от внетеоретического хаоса. Новый,  внеклассический
тип теорий существует только до тех пор, пока имеют смысл и  не  могут  быть
сняты  теории  классического  типа.  Без  обратного  перехода   в   классику
"не-классика" существовать не может, она бессмысленна.
   Но и обратно. В квантовой теории классика  имеет  смысл  только  на  фоне
"не-классики", как ее апроксимация, как феномен ее (не-классической) работы.
Это и означает, что  две  теории,  два  типа  теоретизирования,  две  логики
сосуществуют,  взаимоотрицают  и  взаимодополняют  друг  друга  в  контексте
какой-то единой необходимой диалогики.
   Квантовая "теория" (первая зачаточная форма такой диалогики) уже не  есть
теория  в  классическом   смысле   слова.   Ее   единство   не   выдерживает
формально-логического критерия. Оно не обеспечивается логикой  непрерывного,
последовательного  выведения,  доказательства,  не  опирается   на   единый,
цельный,  тавтологический,  аксиоматический  фундамент.   Это   -   единство
взаимообратимости.
   Не  случайно,  что  в  контексте  принципа  дополнительности   предельный
переход, проди