в   замыкании   двух
"полушарий" труда доминирует вторая ее "половина".
   Так начинается антиномический диалог мыслителя с самим собой.
   Вспомним пройденный путь...
   Теоретик Нового времени71 работает "на профана", формирует свои знания  -
на  выходе  -  как  суждения  формальные,  строго  однозначные,  годные  для
"ввинчивания" в механизм совместного труда.
   Теоретик Нового времени отделяет форму знания от  содержания,  превращает
эту  форму  в  нечто  самостоятельное  и  самодовлеющее,  в  метод  развития
содержания, в орудие (схему) систематизации, в идею науки как системы.
   Теоретик  Нового  времени  встает  над  этой  своей   деятельностью,   он
необходимо  ироничен,  гиперкритичен,   отстранен   от   своей   собственной
деятельности, он должен - хочет, не хочет - учитывать и свою роль  "дурака",
и роль "шута", и роль  "мудреца".  Иначе  в  социуме  совместного  труда  не
проживешь.
   Теоретик Нового времени должен  отделять  "душу"  производства  вещей  от
"тела", производство идей - от непосредственного материального производства,
должен замыкаться "на себя" в  сфере  абстрактного  самоизменения  (в  сфере
развития  "теоретического  разума"),   должен   постоянно   отщеплять   свою
теоретическую деятельность от деятельности  практической,  противопоставлять
теорию практике, должен быть теоретиком (во  всей  его  социально-логической
определенности),  и  все  в  конечном  счете  ради  того,  чтобы  эффективно
включиться в совместный труд, чтобы стать  незаменимым  alter  ego  практика
Нового времени.
   Теоретик Нового времени должен одновременно видеть и тот результат  своей
деятельности,  что  приготовлен  для  постороннего  использования:  формулы,
алгоритмы,  которые  мог  бы  "применять"  (относительный)  профан,   скажем
инженер;  но  он  должен  видеть  и  предмет  культурный,  в  котором  можно
разглядеть ("очами разума") многие слои исторических снятий и изобретений. И
тот  и   другой   предметы   должны   восприниматься   как   самостоятельные
(квазисамостоятельные) предметы деятельности теоретика.
   Теоретик Нового времени должен  постоянно  спорить  с  самим  собой,  его
актуальное бытие - это его внутренний диалог (полилог) в  контрапункте  всех
ролей, задач, логических установок. Его логика - "диалогика"  непрестанного,
мучительного внутреннего диспута72.
   Так в  контексте  совместного  труда,  в  сопряжении  его  противоречивых
логических  установок   формируется   реальный   социум   труда   всеобщего,
специфический для XVII - начала XX века, социум, существующий - одновременно
и в том же отношении,  -  во-первых,  в  культурно-историческом  времени,  в
общении между современниками и между людьми разных эпох (общение в контексте
культуры) и, во-вторых, в "голове" мыслителя (поэта, теоретика, философа), в
форме внутреннего диалога между  исторически  развитыми  образами  мышления,
возможностями понимания.
   И коль скоро социум всеобщего труда существует, то вступают  в  силу  все
его  внутренние  социально-логические  связи  и  закономерности  общения,  о
которых выше шла речь. Теперь, если мы внимательно приглядимся к данным выше
противоположным определениям, то  перед  нами  снова  возникнут  (но  уже  в
контексте всеобщего теоретического  труда)  основные  характеристики  старых
героев философской трагедии XVII -  начала  XIX  века  -  разума,  рассудка,
интуиции, авторитета.
   Герои  эти  (коллизии  их  столкновений,  противостояний,   отталкиваний,
взаимопереходов) были в центре  философских  размышлений  Бруно  и  Спинозы,
Декарта и Лейбница, Фихте  и  Канта.  У  каждого  по-своему,  но  у  каждого
предельно  антиномично.  И  мы  помним,  что  именно  наличие  диалогических
коллизий   делало   философскую   мысль    философской,    а    не    просто
научно-методологической. Теперь характеристика всех этих коллизий  предстает
уже как социально-логическая  характеристика  такого  странного  логического
"объекта", как  "теоретик  Нового  времени",  логика  (логическое  строение)
которого не совпадает ни с логикой положенных  (рассудочных)  теорий,  ни  с
логикой абстрактной рефлексии, ни с "антилогикой" интуитивных синтезов...
   Я постарался показать, как  в  контексте  совместного  труда  формируется
антиномически  расчлененный  "субъект  теоретизирования"  Нового  времени  -
личность-коллектив.  В   этом   коллективе   рассудок   спорит   с   разумом
(устремленность на предмет  -  с  устремленностью  "на  себя"),  разум  -  с
интуицией (движение "в себя" вновь выводит мысль в предмет),  интуиция  -  с
безусловной верой  в  авторитет  (в  авторитет  эмпирического  факта  или  в
авторитет "спеца", "цитаты"). Логика этого  спора  и  есть  реальная  логика
Нового  времени.  Сосредоточение  связей  совместного  труда,  их   коренное
преобразование, превращение в связи труда  всеобщего  есть,  таким  образом,
переработка связей заданных в  связи  изобретенные,  динамичные,  творящиеся
каждый раз заново, есть формирование общения - с  собой  и  с  другими  -  в
контексте культуры.
   И дело тут не в том, какой (непосредственно) труд  осуществляет  тот  или
другой ученый - чисто исполнительский  или  напряженно  творческий,  -  сама
втянутость ученого одновременно в связи всеобщего и совместного труда делает
его мышление  гетерогенным,  антиномичным,  самоустремленным.  Тип  мышления
оказывается тем же самым у творца  и  исполнителя,  хотя  интенсивность  его
гетерогенности и внутренней  напряженности,  конечно,  совершенно  различна.
Стоит только добавить,  что  внутренняя  гетерогенность  личности  мыслителя
(деятеля) не исключает, а предполагает цельность,  себетождественность  этой
личности - субъекта, всегда  большего,  чем  то  или  другое  его  частичное
действие.
   Исторически рядоположенность "двух социумов" (с их взаимополаганием  друг
друга) возникает уже у истоков Нового времени. XVII  век  -  это  не  только
время  построения  исходной  модели  всех   последующих   реализаций   труда
совместного ("мануфактура"), но и век построения наиболее богатой потенциями
модели всеобщего  труда.  Речь  идет  о  той  "республике  ученых",  которая
включала в себя Декарта и Спинозу, Мерсенна  и  Паскаля,  строителей  первых
машин и строителей первых научных теорий73.  Кооперация  труда  внутри  этой
"республики" предвосхитила большинство тех определений социума культуры (как
alter ego и как антипода мануфактурного разделения труда), которые были даны
выше и которые постепенно развертывались в науке Нового времени.
   И уже внутри первого  квазисамостоятельного  островка  социальных  связей
всеобщего  труда,  ориентированного  (ср.  переписку  Мерсенна  и   Декарта,
Фаульхабера  и  Мерсенна)  на  производство  вещей,   необходимо   возникает
понимание того, что развитие теорий - это еще (или уже) не делание вещей, но
только  самосознание.  В  этом  "еще  (или  уже)"  таится  некое  уничижение
самосознания и самоизменения.
   Но не есть ли это - "самоуничижение паче гордости?" Возможно, именно  тут
мы подошли к очень существенному моменту.
   Вдумемся, теперь уже по содержанию, в то самосознание, которое  вырастает
в "интерьере" всеобщего труда  Нового  времени.  Вдумаемся  в  ту  концепцию
человека  и  -  соответственно  -  тип  человечности,  которые   исторически
характерны для этого периода.
   Смысл этой концепции человека и этого типа человечности, возникших в XVII
веке, но предопределенных в эпоху Возрождения (вспомним Николая  Кузанского)
и нашедших свое наиболее полное  воплощение  как  раз  в  естественнонаучной
направленности мышления (но не в  собственно  гуманитарном  знании,  которое
долго оставалось реликтом  средневековой  концепции  человека),  может  быть
сформулирован так: человек - ничто, способное  (тогда  это  -  не  ничто...)
стать всем; "все" природы - нечто постороннее человеку и  духовности,  нечто
чужое  (отнюдь  не  отчужденное),  которое   лишь   постепенно   осваивается
человеком; в процессе освоения человек и  становится  всем.  Так  откровенно
сформулированные, мысли  эти  достаточно  банальны  (то  ли  дело  концепция
человека, развитая античностью или средневековьем!), кажутся  (особенно  для
современного сознания) лишенными соли, парадоксальности и, в  конце  концов,
человечности.
   Но действительный заряд их парадоксальности, если засечь  эту  формулу  в
момент ее формирования, очень велик.
   Средневековье заставляло человека во всем узнавать себя, во  всем  видеть
субъекта, пусть всемогущего и всеблагого (в отличие от индивидной  немощи  и
податливости  на  зло),  но  субъекта.  Идея  причастия  лежала   в   основе
средневековой концепции человека.
   Для  концепции  Нового  времени  характерна   идея   "непричастности"   и
вырастающее  из  нее  обнаженное,   вызывающее   варварство.   Не   антитеза
"культурного грека" (скажем, гражданина полиса)  и  "варвара",  не  антитеза
"христианина" и "язычника", не идея культуры, как "наследия" и  "крепостного
вала"  (за  гранью  коего  -  бескультурье;  культура  измеряется  величиной
наследия, то есть количеством предков, сохранностью прошлого).  Нет.  Теперь
варварство  перенесено  вовнутрь,   оказывается   необходимым   определением
культурного  человека.   Исходная   позиция   такова:   сначала   необходимо
редуцировать человека (субъекта) в  его  культурной  предрасположенности  до
точечного, абсолютно бессодержательного центра активности. Но тем самым  мир
"вокруг" этой точки оборачивается абсолютно чужой, неизвестной природой.  "И
через дорогу за тын перейти нельзя, не топча мирозданья" (Пастернак).
   Вся практика Нового времени  и  есть  сознательное  построение  абсолютно
внечеловеческого и  несубъектного  (чистый  объект)  мира.  Построения?  Или
обнаружения? Или обнаружения посредством построения?
   Затем включается следующий круг этой практики (этой концепции  человека).
Деятельность по отношению к чужой природе  (ее  чуждость  фиксируется  самим
актом  теоретического  познания  в  его  выделенности  и  отстраненности  от
непосредственного материального производства)  есть  субъективация  объекта,
превращение предметов в орудия при  сохранении  и  все  новом  полагании  их
(предметов-орудий)  чуждости,  отстраненности   от   личностного   субъекта.
Простейший  феномен  такого   отстранения   (от   меня)   моих   собственных
(субъектных) определений  -  создание  совокупных  орудий,  по  отношению  к
которым я как индивид совершенно чужд и бессилен. Та же идея  пронизывает  и
отношения между людьми. Ты - совершенно чужой человек, который только должен
стать своим.
   Так  вырастает  концепция  потенциального  "Я",  которое  становится  "Я"
актуальным путем перевода природных определений в определения субъектные и -
обратно  -  путем  перевода  всех  культурных  определений   в   определения
квазиприродные, то есть в предмет понимания и преобразования.
   Очень  точно  раскрыл  эту   концепцию   человека   Л.Ухтомский:   "Новая
натуралистическая наука, как она стала  складываться  в  эпоху  Леонардо  да
Винчи, Галилея и Коперника, начинала с того, что решила выйти из застывших в
самодовольстве школьных теорий средневековья, с  тем  чтобы  прислушаться  к
жизни и бытию независимо от интересов человека.
   Дело шло  или  об  иллюзии  -  создать  "бездоминантную  науку",  или  об
установке и культивировании новой трудной доминанты с решительной установкой
центра внимания и тяготения на том, чем живет сама возлюбленная  реальность,
независимо от человеческих мыслей о ней.
   И внял я неба содроганье,
   И горний ангелов полет,
   И гад морских подводный ход,
   И дольней лозы прозябанье...
   Открылись уши, чтобы слышать, и только от того, что решились  вынести  из
себя центр главенствующего интереса и перестать вращать мир вокруг себя.  За
эту решимость натуралист был награжден тем, что, изучая самодовлеющие  факты
мира, он небывало обогатил свою мысль!"74
   Вот это умение  (культура)  начинать  с  "ничего",  культура  постоянного
открытия  нецивилизованной  природы  (вовне  и  во  мне)  и  постоянного  ее
преобразования (сил инерции, или сил притяжения, или  сил  электрических)  в
силы производительные, в объектные определения моих субъектных  способностей
-   это   умение,   наиболее   полно   воплощенное   в    естественнонаучном
теоретизировании, и составляет основу концепции человека Нового времени.
   И я не  думаю,  что  способность  каждый  раз  начинать  с  ничто,  пафос
постоянного движения в чужое, безличное, неукротимая  жажда  вновь  и  вновь
превращать с трудом выстроенное (из чужого) свое снова в  безнадежно  чуждое
(в предмет понимания и деятельности), - я  не  думаю,  что  такая  концепция
человека менее парадоксальна и менее культурна, чем концепция  античности  и
средневековья...
   До конца продуманная версия естествознания (и особенно математики) Нового
времени и есть наиболее глубокая и неповторимая версия самосознания человека
этой эпохи. Вот отчетливое воплощение  этой  "версии"  в  "Мыслях"  Паскаля,
который,  может  быть,  острее,  мучительнее  всех  осознал  в   XVII   веке
гуманитарную составляющую в теоретизировании Нового времени: "Я не знаю, кто
меня послал в мир, я не знаю, что такое мир, что такое  я.  Я  в  ужасном  и
полнейшем неведении. Я не знаю, что такое мое тело, что такое  мои  чувства,
что такое моя душа, что такое та часть моего я, которая  думает  то,  что  я
говорю, которая размышляет обо всем и о самой себе и все-таки знает себя  не
больше, чем все остальное. Я  вижу  эти  ужасающие  пространства  Вселенной,
которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к  одному  уголку
этого обширного мира, не зная, почему я помещен именно в этом, а не в другом
месте, почему то короткое время, которое дано мне жить, назначено мне именно
в этом, а не в другом пункте целой вечности, которая  мне  предшествовала  и
которая за мной следует. Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые
заключают меня в себе, как атом; я как  тень,  которая  продолжается  только
момент и никогда не возвращается. Все, что я сознаю, - это только то, что  я
должен скоро умереть; но чего я больше всего не знаю, это смерть, которой  я
не умею избежать. Как я не знаю, откуда я пришел, так же точно не знаю, куда
уйду... Вот мое положение; оно полно ничтожности, слабости, мрака". И вместе
с тем: "Главное величие человека заключается в  том,  что  он  сознает  себя
ничтожным... Все наше достоинство заключено в мысли"75.
   Таковы   некоторые   соображения,   позволяющие   понять,   почему   сама
отщепленность  труда  всеобщего  от  труда  совместного  создает  не  только
формальную  возможность  наиболее   быстрого   развития   самосознания,   но
определяет - содержательно - особый тип такого самосознания ("человек -  это
ничто, которое...").
   Конечно,  в  контексте  совместного  труда  все  гуманитарные   потенции,
заложенные  в  труде  всеобщем,  могли   развиваться   только   в   скрытой,
антиномической форме, сразу же превращаясь в определения естественнонаучного
теоретизирования и лишь в таком виде осознаваясь и порождая различные версии
человеческой сущности.
   В  ключе  научно-технической  революции  ХХ  века,  когда  всеобщий  труд
перемещается с периферии в центр общественного  разделения  труда,  потенции
эти переходят из латентной в открытую, актуальную форму, решающе значимую  в
плане социальном. Теперь, в ХХ веке, эти потенции могут быть  осознаны  и  в
своей  прошлой  латентной  форме,  теперь  может  быть  раскрыто  внутреннее
антиномическое     тождество     естественнонаучного     и     гуманитарного
теоретизирования в XVII -  начале  XX  века.  Раскрыто  и  коренным  образом
преобразовано.
   Однако завершим наш анализ. Наиболее  отчетливо  антиномическое  единство
гуманитарной и естественнонаучной устремленности теоретического мышления (то
есть логическое  строение  теоретика  Нового  времени)  дано  в  расщеплении
исходных форм социального общения. Но тогда и знание человека о  себе  самом
приобретает двойственный характер ("Я" - в общении с другими  и  с  собой  в
процессе совместного труда и на рынке; "Я" - в общении с собой и  другими  в
процессе всеобщего труда и самоизменения).
   На  этой  основе  осуществляется  дальнейшее   расчленение   уже   внутри
гуманитарно-социального познания. Познание социума отщепляется  от  познания
личности, человека, хотя это  два  определения  единого  предмета  познания,
субъекта практической деятельности.  Развитие  общественных  (в  особенности
экономических) сил и отношений протекает  как  развитие  анонимных,  вещных,
противопоставленных человеку - хотя на деле  они  "его  собственные  силы  и
отношения" (Маркс) - систем. Субъект изучается здесь только в форме объекта,
социология  и  политэкономия  могут  приобретать  форму  естественнонаучного
познания.
   С  другой  стороны,  оторванный  от  своих  собственных  социальных  сил,
субъект-личность приобретает мистический вид, оказывается  предметом  такого
гуманитарного знания, которое противопоставлено знанию социальному,  но  тем
самым мистифицировано. Корень мистификации - разрыв между общением  в  сфере
"изменения обстоятельств" и общением в сфере "самоизменения", поскольку  вне
взаимоопределения они бессмысленны и бездейственны.
   Все   очерченные   выше   "расщепления"   заданы    причинно    исходными
характеристиками  "непосредственно  материального   производства"   (Маркс),
производства вещей. В интересующем  нас  вопросе  это  означает,  что  сфера
механической  деятельности,  сфера  сведения  всех   форм   деятельности   к
механической  (я  говорю   о   процессе   практического,   производственного
"сведения", а не о субъективных "ошибках" редукции)  задает  расчленение  на
рационально сознаваемый  функциональный  закон  (внесиловые,  внутримашинные
связи) и внерациональные, отбрасываемые в  сферу  "вещей  в  себе",  силовые
определения, в конечном счете определения субъекта деятельности, понимаемого
только в своих действиях, в  своих  положенных,  овеществленных,  внесиловых
(якобы саморазвивающихся) проекциях, но не понятого "в  себе",  не  понятого
как "causa sui". В механической  логике  идея  "causa  sui"  не  может  быть
рационально осмыслена (она рассматривается как иррациональная интуиция,  или
кантовский "практический разум"),  хотя  именно  эта  идея  определяет  само
формирование и развитие логики механизма.
   Мы сказали, что в  Новое  время  сфера  "непосредственного  материального
производства"   (совместного   труда)    детерминирует    (причинно)    саму
направленность  труда  всеобщего.  Такая   детерминация   осуществляется   в
контексте уже положенных определений как функциональное  взаимодействие.  Но
если  рассмотреть  специально  XVII  век,  то  возможно  обнаружить  иную  -
смысловую -  детерминацию.  Диалектика  совместного  и  всеобщего  труда  (и
соответственно диалектика познания мира и самопознания) задана здесь в самой
точке их раздвоения, в той точке, где нет совместного труда  как  причины  и
всеобщего труда как действия этой причины. Тот и другой труд выступают здесь
как два различных определения одного и того же типа деятельности,  одного  и
того же (противоречивого) субъекта  деятельности.  Эта  точка  раздвоения  -
мануфактура. В мануфактуре машина и теория даны в потенциях, как  логический
и  исторический  проект.  Машина  существует   в   форме   пространственного
соединения простейших операций (движений) совокупного  работника.  Она  дана
здесь  с  открытыми,  "стеклянными  стенками",  а  ее  "деталями"  выступают
отдельные  частичные  рабочие.  Теория   существует   в   форме   отщепления
организации  труда  от  самого  процесса   труда,   в   форме   возрастающей
независимости   технологических   новаций   от   субъективных   способностей
отдельного работника, от его виртуозности, навыка, опыта.
   В этой мануфактурной "точке" заложе