... По
склону  горы,  тронутой  красками  осени, блуждает вечерняя дымка - от этого
листва  кажется  то  ярче,  то  темнее...  Ряска  на сонном пруду сомкнулась
вслед за проплывшей лодкой - а ветви ивы опять ее размели... Взлетела цапля,
испугавшись  брызг...  Баклан  поймал  рыбешку...  Зачастили дожди в горах -
опавшие  листья  некому  подмести... Солнце садится - холодно на реке, а над
рекой  - бесцветные облака... Яркий свет луны вспугнул дремлющих птиц, и они
поют  над весенним ручьем... Легкий ветерок разносит повсюду лепестки цветов
-  а  иволга  с  ними  играет... Но все это - великая природа в бесчисленных
своих проявлениях и изменениях, в бесконечном своем многообразии и единстве,
в  вечной и совершенной своей красоте. И чтобы поведать об этом и выразить в
слове  ее  сокровенную  суть,  поэтам  совсем  не  нужны  большие  полотна и
подробные  описания  -  достаточно  нескольких - как бы случайных - штрихов,
двух-трех  - будто небрежно брошенных - цветовых пятен... Только брошены эти
штрихи и пятна безошибочно верной рукой больших мастеров.
     Бывают   в  общении  поэта  с  природой  и  высшие  моменты  внезапного
"озарения",  когда  он,  созерцая,  вдруг постигает истину о мире во всей ее
полноте,  находит  внезапный  ответ  на  все  загадки  бытия.  Мгновенья эти
приходят  неожиданно:  их могут породить вид цветущей сливы или лунный свет,
проникший  в  чащу  леса,  запах  цветов  корицы  или плодов горного кизила,
журчанье  ручья  или дождевые капли на листьях... Поэт стремится уловить эти
мгновения,  зафиксировать  их  в  слове  и  передать другим как некую благую
весть.  Этой  же цели служат и готовые, устойчивые формулы, повторяющиеся из
стихотворения  в  стихотворение:  белые  облака,  запертая калитка, тишина и
безлюдье   -   символы  отшельничества,  уединения,  отрешенности  от  мира,
призванные  сразу  же  пробудить  соответствующие ассоциации в читателе. Все
это  делает  поэзию  Ван Вэя многослойной, как многослойна суфийская лирика,
полной намеков и недосказанности. Она учит не только созерцать природу, но и
размышлять о ней и, размышляя, понимать.
     Нетрудно  заметить,  что поэтический мир Ван Вэя - это мир, увиденный и
изображенный  не  только истинным поэтом, но и зорко видящим художником. Ван
Вэй  и  был художником, причем - насколько мы можем теперь судить по отзывам
современников  и  немногим сохранившимся копиям с его картин - художником не
менее  значительным,  чем  поэт.  В  одном  из  поздних  и  "итоговых" своих
стихотворений  он  сам  полушутя-полусерьезно  говорит,  что в прошлом своем
перерождении  был  скорее всего художником, а не поэтом - завершая, впрочем,
слова  свои  тем,  что  сердце его знать не хочет ни о славе художника, ни о
славе  поэта... Он считается основоположником так называемой "южной школы" в
китайской   буддистской   живописи,  к  которой,  по  словам  исследователя,
"...условно   говоря,   относятся  те  мастера,  которые  предпочитали  тушь
многокрасочности,  эскизную,  свободную манеру - педантичной и описательной,
выражение  сути  (идеи)  вещи  -  ее конкретной достоверности и, наконец, не
сюжетом  и  бытописанием  были  связаны  с  литературой,  а сложной системой
ассоциаций"  {Е. В. Завадская. Эстетические проблемы живописи старого Китая.
/  М.: Искусство, 1975, С. 201.}. Ему же припис ывается и знаменитый трактат
"Тайны  живописи"  -  одно из основополагающих сочинений по теории живописи,
оказавшее большое влияние на последующее развитие теории и практики живописи
в Китае. Сочинение это, написанное превосходной, высокопоэтичной ритмической
прозой, можно также рассматривать и как своеобразный комментарий к пейзажной
лирике  Ван  Вэя, где образы поэтические по большей части трудно отделить от
образов  чисто  живописных,  не  случайно крылатыми стали слова поэта Су Ши:
"Наслаждаюсь  стихами Мо-цзе {Мо-цзе - второе имя Ван Вэя.} - в стихах его -
картины;  гляжу  на картины Мо-цзе - в картинах его - стихи". Действительно,
пейзажная  лирика  Ван Вэя удивительно живописна, "картинка" в лучшем смысле
этого  слова  -  классическим  примером  опять  же  может служить цикл "Река
Ванчуань",   где   большинство  стихотворений  (за  исключением  нескольких,
заполненных   историческими  и  мифологическими  ассоциациями)  представляют
своего  рода  живопись  в слове - или картины, выполненные словом: "Отмель у
белых  камней  // Прозрачна, мелка. // Заросли тростника - // Рядом со мной.
//  На  запад и на восток - // Река и река: // Волны моют песок // Под ясной
луной" ("Отмель у белых камней").
     А   сколько   свежести,  чисто  живописной  гармонии  и  совершенства в
небольшой весенней картинке из цикла "Радости полей и садов", будто сошедшей
со  свитка  старого  китайского  мастера: "Персик в цвету // Ночным окроплен
дождем.  //  Вешний  туман  // Ивы обвил опять. // Летят лепестки - // Слуга
подметет потом. // Иволга плачет, // А гость мой изволит спать".
     Не  будет,  наверное,  преувеличением  сказать, что Ван Вэй - художник,
безвозвратно  утраченный  для  нас в живописи, - в немалой мере сохранился и
дошел до нас в своих стихах, наглядно подтверждая тем самым приведенное выше
суждение  Су  Ши,  ибо  живопись  в  стихах  Ван  Вэя  присутствует  зримо и
несомненно.
     Остается  добавить,  что  в  стихах  о  природе  Ван  Вэй  проявил себя
художником  разносторонним: он умел с редким совершенством писать о цветах и
птицах,  о  мирной  жизни  среди  полей  и  садов  - и он же мог при случае,
например,  в  "пограничных"  своих  стихах,  буквально  несколькими скупыми,
резкими  штрихами передать суровую красоту пустынных степей. Подвластны были
его кисти и величественные картины природы - водные просторы, могучие горные
хребты (см. стихотворение "Горы Чжуннань").
     Воздействие  пейзажной поэзии Ван Вэя на творчество его современников и
поэтов  последующих  поколений  было огромным и прослеживается на протяжении
веков. В творчестве Ван Вэя китайская пейзажная лирика поднялась на огромную
художественную  высоту и обрела основные свои черты, определившие едва ли не
все  дальнейшее  ее развитие. Став непременной, а нередко и важнейшей частью
творчества  подавляющего большинства танских и сунских поэтов, разработанная
с  удивительной полнотой, глубиной и художественным совершенством, китайская
поэзия природы стала феноменом мирового значения, одним из высших достижений
не  только  китайской,  но и мировой поэзии. И одно из самых почетных мест в
истории   развития  этого  жанра  заслуженно  принадлежит  великому  поэту и
великому художнику Ван Вэю.

                                                             В. Т. Сухоруков


        ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ Ю. К. ЩУЦКОГО^U

     {Здесь  и  далее  переводы  Ю.  К.  Щуцкого воспроизводятся по изданию:
Антология  китайской  лирики  VII-IX вв. по Р. Хр. / М-Пг.: ГИ, 1923,- Прим.
сост.}

                                Без названия

                        Видел я: в весеннем холодке
                        Распустилась слив краса.
                        Слышал я: запели вдалеке
                        Снова птичьи голоса.
                        Я в томлении своем весеннем
                        Вижу: зелена, нова,
                        Перед домом к яшмовым ступеням
                        Робко тянется трава.


                               Провожаю весну

                      День за днем старею я всечасно,
                      Как-то попусту, напрасно.
                      Год за годом вновь возвращена
                      К нам является весна.
                      Есть бокал вина, и без сомненья
                      В нем найдешь ты наслажденье.
                      Пусть цветы и полетят к земле -
                      Их напрасно не жалей!


                Песнь взирающего вдаль на Чжуннаньские горы

                                              Посвящаю сенатору Сюй'ю

                    Выходишь ты вниз, вниз из сената,
                    И видишь: настало уже время заката.
                    Скорбишь ты о том (знаю я, знаю!),
                    Что эти мирские дела очень мешают.
                    Ты около двух старых и стройных
                    Деревьев с коня соскочил, глядя спокойно.
                    Не едешь домой. Смотришь в просторы,
                    И видишь в туманной дали синие горы.


        "ИЗ СТИХОВ "ДОМ ХУАНФУ ЮЭ В ДОЛИНЕ ОБЛАКОВ""

        "1."
                           Поток, где поет птица

                      Живу я один на свободе,
                      Осыпались кассий цветы.
                      Вся ночь безмятежно проходит...
                      Весенние горы пусты.
                      Но птицу в горах на мгновенье
                      Вспугнула, поднявшись, луна:
                      И песня ее над весенним
                      Потоком средь ночи слышна.


                           В ответ братцу Чжан У*

                      Пырейная лачуга
                      В Чжуннани есть. Фасад
                      Ее встречает с юга
                      Вершин Чжуннаньских ряд.
                      Весь год гостей не вижу я,
                      Всегда закрыта дверь моя.
                      Весь день свобода здесь, и с ней
                      Усилий нет в душе моей.
                      Ты ловишь рыбу, пьешь вино,
                      И не вредит тебе оно.
                      Приди! - и будем мы с тобой
                      Ходить друг к другу, милый мой!


    Вместе с Лу Сяном прохожу мимо беседки в саду ученого Цуй Син-цзуна

                     Деревья зеленые плотную тень
                     Повсюду собою накрыли.
                     Здесь мох утолщается каждый день,
                     И нет здесь, конечно, пыли.
                     Он, ноги скрестивши, без шапки сидит
                     Под этой высокой сосною;
                     На мир лишь белками с презреньем глядит
                     Живущий жизнью земною.


                           Покидаю Цуй Син-цзуна

                    Остановлены лошади в ряд; мы готовы
                    Разлучить рукава и полы.
                    Над каналом большим императорским снова
                    Начиняется чистый холод.
                    Впереди красотою сияя высоко,
                    Поднимаются горы-громады,
                    От тебя уезжаю я вдаль одиноко,
                    И опять на сердце досада.


                Провожаю Юаня Второго, назначаемого в Аньси

                        Утренним дождем в Вэйчэне *
                        Чуть пыльца увлажнена.
                        Зелены у дома тени,
                        Свежесть ив обновлена.
                        Выпей, друг, при расставанье
                        Снова чарку наших вин!
                        Выйдешь ты из Янь-гуаня *
                        И останешься один.


               На "Высокой Террасе" провожаю цензора Ли Синя

                       Провожать тебя всхожу
                       На "Высокую Террасу" и слежу,
                       Как безмерно далека
                       Протянулась и долина и река.
                       Солнце село; и назад
                       Птицы, возвращаяся, летят.
                       Ты же продолжаешь путь
                       И не остановишься передохнуть.


           В девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах

                      Живу одиноко в чужой стороне,
                      Как причудливый странник. И вот,
                      Лишь радостный праздник Чун-яна * придет,
                      О родных я тоскую вдвойне.
                      Все братья теперь с волшебной травой,
                      (Вспоминается мне вдали)
                      Чтоб стебли воткнуть, на горы взошли...
                      Но кого-то там нет одного.


                            Фрейлина Бань Цзеюй *

                     Странно всем, что двери я закрыла
                     В терем, где храню белила.
                     Царь спустился из приемной залы,
                     Но его я не встречала.
                     Без конца смотрю, смотрю весь день я
                     В этот царский сад весенний.
                     Там, я слышу, говор раздается:
                     Кто-то * меж кустов смеется.


                Прохожу мимо храма "Собравшихся благовоний"

                       Не знаю, где стоит в горах
                       Сянцзиский храм *. Но на утес
                       Я восхожу, и путь мой кос
                       Меж круч в туманных облаках.
                       Деревья древние вокруг...
                       Здесь нет тропинок. Между скал
                       Далекий колокола звук
                       В глуши откуда-то восстал.
                       За страшным камнем скрыт, ручей
                       Свое журчанье проглотил.
                       За темною сосною пыл
                       Остужен солнечных лучей.
                       Пуста излучина прудка,
                       Где дымка сумерек легка;
                       И созерцаньем укрощен
                       Точивший яд былой дракон.


                 Поднялся во храм "Исполненного прозрения"

                      Здесь, по "Земле Начальной" * вьется
                      Кверху тропинка в бамбуках.
                      Пик ненюфаров выдается
                      Над "градом-чудом" * в облаках.
                      Чуские три страны на склоне
                      Все здесь видны в окне моем.
                      Девять стремнин как на ладони
                      Вон там сравнялись за леском.
                      Вместо монашеских сидений
                      Травы здесь мягкие нежны.
                      Звуки индийских песнопений *
                      Под хвоей длинною сосны.
                      В этих пустотах обитаю
                      Вне "облаков закона" я.
                      Мир созерцая, постигаю,
                      Что "нет у Будды бытия" *.


                              Изнываю от жары

                      Землю наполнивши и небо,
                      Солнце багровое сгорает.
                      На горизонте, словно кручи,
                      Огнем сверкающие тучи.
                      Свернулись-ссохлись листья, где бы
                      Они ни выросли. Без края
                      Вокруг иссохшие луга.
                      Иссякла, высохла река.
                      Я замечаю тяжесть платья
                      И в самой легкой, редкой ткани.
                      Даже в густой листве растений
                      Страдаю: слишком мало тени...
                      У занавеса близко встать я
                      Теперь совсем не в состояньи.
                      Одежду из сырца сейчас
                      Мою второй и третий раз.
                      Весь мир, пылая жаром, светел.
                      За грань вселенной вышли мысли.
                      Стремятся, как долина в горы,
                      Они в воздушные просторы.
                      Издалека примчался ветер.
                      Откуда он - и не исчислить.
                      Река и море от волны
                      И беспокойны и мутны.
                      Но эта вечная забота
                      От тела только. Мне понятно,
                      Лишь на себя я оглянулся...
                      Еще я сердцем не проснулся -
                      И вдруг вступаю я в "Ворота
                      Росы Сладчайшей, Ароматной" *,
                      Где в чистом мире холодка
                      Для сердца радость велика.


                             Сижу одиноко ночью

                        Один грущу о волосах,
                        Что побелели на висках.
                        В пустынной комнате вот-вот
                        Вторая стража * пропоет.
                        Пошли дожди. Полно воды.
                        Опали горные плоды.
                        Под фонарем в траве звучат
                        Напевы звонкие цикад...
                        Конечно, пряди седины
                        Мы изменить уж не вольны;
                        И в золото другой металл
                        Никто из нас не превращал.
                        Хочу я знанье получить,
                        Чтоб боль и старость излечить.
                        Но в книгах то лишь вижу я,
                        Что "нет у Будды бытия" *.


                                 Примечания

     В  ответ братцу Чжан У. - ...братцу... - Чжан У называл Ван Вэя старшим
братом; поэтому поэт и называет его братцем.

     Провожаю  Юаня  Второго,  назначаемого  в  Аньси.  -  Утренним дождем в
Вэйчэне... - Название города на р. Вэй, притоке р. Хуанхэ.

     Ян-гуань - название заставы.

     В  девятый день девятой луны вспомнил о братьях в горах. - ...радостный
праздник  Чун-яна...  -  В  девятый день девятой луны - праздник Чун-ян, что
значит  "двойное  солнце".  Девятка есть число, выражающее солнце, и поэтому
этот  праздник  справляется  в  день 9 сентября, в который принято втыкать в
землю  стебли  гадательной  травы  Шуюй  (род  имбиря)  во  избежание  бед и
напастей.

     Фрейлина  Бань  Цзеюй. - Придворная дама при императрице Сюй. Фаворитка
императора  Чэн Ди (правил с 31 до 5 г. до P. X.). Утратив милость государя,
она  попросила  разрешения  удалиться  в  Чансиньский  дворец,  где и жила в
уединении,  не соперничая с новой возлюбленной государя, Чжао Фэйянь. Тем не
менее  она  была  обвинена  в  применении  магии  против  своей соперницы, и
остроумными ответами на обвинение заслужила себе историческую известность.

     Кто-то... - т. е. Чжао Фэйянь, новая фаворитка.

     Прохожу  мимо  храма "Собравшихся благовоний". - Сянцзиский храм - храм
"Собравшихся Благовоний".

     Поднялся во храм "Исполненного прозрения". - ...по "Земле Начальной"...
-  Земля,  принадлежащая  к  храму.  Название  это  заимствовано  из  "Сутры
(проповеди)  о  Нирване",  где,  между  прочим,  говорится: "...неисчислимы,
несметны,  обильны,  как  песок  р. Ганга, боддисаттвы вступили в "Начальную
Землю"", т. е. в один из райских садов.

     "Град-чудо" - это самый храм. Так называет его Ван Вэй, заимствуя образ
из  7-й  главы  "Сутры Чистого Лотоса", повествующей о том, что некий Будда,
ведя  сонмы  людей  в  страну  драгоценностей  (Нирвану),  заметил, что люди
начали  уставать.  Тогда  он  создал  "Град-чудо" - марево, видимое вдали, к
которому люди и устремились, напрягая последние силы. Поддерживая стремление
людей таким образом, Будда довел всех до страны драгоценностей.

     Звуки  индийских  песнопений...  -  Часть  службы  в  буддийских храмах
совершается на языке Древней Индии - санскрите. Поэтому культовые песнопения
буддистов обычно называются индийскими словами или индийскими звуками.

     ..."нет  у  Будды бытия". - Догматически у Будды нет бытия - жизни, нет
небытия - смерти. Он не рождается и не умирает.

     Изнываю  от  жары.  -  "Ворота  Росы Сладчайшей, Ароматной"... - Учения
Будды.

     Сижу одиноко ночью. - Вторая стража - время от 9 до 11 часов вечера.

     ..."нет у Будды бытия". - см. выше.

                                                                Ю. К. Щуцкий


        ^TВАН ВЭЙ В ПЕРЕВОДАХ АКАД. В. М. АЛЕКСЕЕВА^U

     {*  Перевод  и  комментарий  акад.  В.  М. Алексеева воспроизводятся по
изданию:  В.  М.  Алексеев.  Китайская литература / М.: Наука, 1978. - Прим.
сост.}

                                На прощанье

                   Слезаю с коня, вином тебя угощаю.
                   Вопросы к тебе: куда ты теперь идешь?
                   Ты мне говоришь: во всем мне здесь неудача