Вы уверены? -- нахмурился Воронов: он прекрасно  помнил,  что  живут
они в разных концах города, но не стал спорить, понимая, что творится сейчас
в душе у Савелия.
     -- Уверены, майор. Желаем вам хорошо отдохнуть!
     -- И вам того же!
     Всю  дорогу  Савелий  и  Воронов  ехали  молча. Каждый думал о том, что
нехорошо обошелся с Батей. Савелий чувствовал себя просто отвратительно;  не
только   из-за  Бати,  но  и  потому,  что  наступила  обратная  реакция  --
расслабление после тяжелой нагрузки. Некоторое время он сидел  не  двигаясь,
пытаясь  набраться  энергии.  Потом  стал  делать пассы руками, обращаясь за
помощью к Космосу.
     И неожиданно его аура отделилась от тела,  помчалась  со  стремительной
скоростью  в  пространстве  и  оказалась  в  каком-то странном, невообразимо
ярком, красочном мире. Небо было  фантастического  оранжево-красного  цвета.
Удивительный  запах  заставлял  вспоминать  все  самое  прекрасное  в жизни.
Стремительно проносились перед  глазами  Савелия  картины  прошлого,  и  эти
картины  зачастую  были  связаны  с генералом Говоровым. Вот он впервые, еще
подполковником, появляется перед их строем, строем молодых спецназовцев. Его
мудрая улыбка как бы говорила каждому из них, что он для них  --  не  просто
командир,  для  них  он брат, отец и старший товарищ. Почти в первый же день
кто-то назвал его за глаза Батей, и с  тех  пор  это  прозвище  осталось.  А
позднее  к  нему  стали  прямо  --  так  и обращаться. Порфирий Сергеевич не
возражал, но если его кто-то выводил из себя, а еще хуже, пытался  обмануть,
даже  нечаянно, он тут же взволнованно говорил: "Какой я тебе Батя?" То есть
называть его так считалось даже привилегией.
     Батю уважали и любили не только за справедливость и доброту,  но  и  за
высокий профессионализм. Не важно в чем -- в военной стратегии и тактике или
в  рукопашной  схватке.  Вплоть  до  самого  ухода  на  пенсию  мало кто мог
похвастаться, что справился с Батей в рукопашном бою. Он великолепно  владел
телом,  прекрасно  двигался,  умел  не  только  держать  удар,  но и сам бил
ощутимо. Когда Савелию удалось справиться с Батей  в  первый  раз,  Порфирий
Сергеевич прямо перед строем об®явил ему благодарность, но с улыбкой добавил
слова, которые Савелий сделал девизом своей жизни:
     -- Не думай, что ты уже достиг совершенства!
     Прошло  еще  некоторое время, и Савелий вновь победил Батю. На этот раз
Батя прямо перед строем вручил ему именные часы, поздравил и,  наклонившись,
спросил тихо:
     -- Неужели тебе легко было со мной справиться?
     -- До сих пор отдышаться не могу! -- чистосердечно признался Савелий.
     Прошло  еще  немного времени, и Савелий в третий раз одержал победу. На
этот раз, уже будучи полковником, Порфирий Сергеевич об®явил всем курсантам,
что Савелий Говорков превзошел своего  учителя  и  теперь  может  сам  учить
других. И действительно, с того дня Савелий получил небольшую группу.
     Неожиданно Савелий увидел перед собой в розоватой дымке своего Учителя.
     -- Учитель! -- с болью воскликнул он. -- Как я рад видеть вас!
     --  ПРИВЕТСТВУЮ  ТЕБЯ,  БРАТ  МОЙ!  --  торжественно  провозгласил тот,
прижимая правую руку к сердцу.
     Его голос был таким грустным, что Савелий сразу воскликнул:
     -- Что случилось. Учитель?
     -- СЕГОДНЯ У ТЕБЯ БЫЛ ТРУДНЫЙ ДЕНЬ, ДЕНЬ, КОГДА ТЕБЕ  ПОНАДОБИЛИСЬ  ВСЕ
ТВОИ  СИЛЫ,  ВСЯ  ТВОЯ  ЭНЕРГИЯ,  ВЕСЬ  ТВОЙ  ДУХ!  ТЫ  СПРАВИЛСЯ!  И СЕЙЧАС
ВОССТАНОВИЛ СВОИ СИЛЫ. ТЕПЕРЬ Я МОГУ СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО Я С ОГРОМНЫМ  ТРУДОМ,
ТОЛЬКО  С  ПОМОЩЬЮ ОБЩИХ УСИЛИЙ ТВОИХ КОСМИЧЕСКИХ БРАТЬЕВ, СМОГ ЗАДЕРЖАТЬ НА
ЗЕМЛЕ ТВОЕГО ЗЕМНОГО УЧИТЕЛЯ, ЧТОБЫ ТЫ УСПЕЛ С НИМ ПРОСТИТЬСЯ...
     -- Батя?! -- воскликнул Савелий едва не со слезами на глазах. -- Что  с
ним? Он умирает?
     --  ДА,  БРАТ МОЙ, ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ НА ПОРОГЕ ВЕЧНОСТИ. ОН УЖЕ ГОТОВ
ОТПРАВИТЬСЯ В ДАЛЕКИЙ КОСМОС, ЧТОБЫ ОТТУДА ВЗГЛЯНУТЬ НА ПРОШЛЫЕ ДЕЯНИЯ СВОИ.
ДАБЫ УБЕДИТЬСЯ: ЧТО БЫЛО ПРАВИЛЬНО, А ЧТО НЕТ,  ЧТО  ДОСТИГЛО  ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ
РЕЗУЛЬТАТОВ,  А  ЧТО  НЕ  ДОСТИГЛО.  ДЛЯ НЕГО НАСТАЛИ ТРУДНЫЕ И ОДНОВРЕМЕННО
СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ, КОГДА МОЖНО НАСЛАДИТЬСЯ ПЛОДАМИ СВОЕГО ТРУДА,  СВОЕЙ  ЗЕМНОЙ
ЖИЗНИ.  Я ДАВНО СЛЕЖУ ЗА ТВОИМ ЗЕМНЫМ УЧИТЕЛЕМ И ОЧЕНЬ РАД ТОМУ, ЧТО ОН ТОЖЕ
МНОГО ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАЛ. НЕ КОРИ СЕБЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ СМОГ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ  УДЕЛЯТЬ
ЕМУ  ВНИМАНИЕ: ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ НА ТЕБЯ ЗА ЭТО В ОБИДЕ. ОН ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ
С ТОБОЙ И В ТЕБЕ САМОМ.
     -- Но, Учитель! Я же мог чаще  видеться  с  ним,  общаться,  перенимать
опыт!   Разве   не   потерял  я  много  из-за  того,  что  пренебрегал  этой
возможностью? -- Переживания Савелия были столь сильными, что он с  огромным
трудом сдерживал свои эмоции.
     --  НЕТ, БРАТ МОЙ, ТЫ НЕ ПОТЕРЯЛ НИЧЕГО, -- твердо заверил его Учитель.
-- НА ЭТОТ РАЗ ГОРЕ ОТВЛЕКЛО ТЕБЯ, И ТЫ ПЛОХО СЛЫШАЛ МОИ СЛОВА. ПОНИМАЮ ТВОЮ
БОЛЬ И ПОТОМУ ПОВТОРЯЮ: ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ  С  ТОБОЙ  И  В
ТЕБЕ САМОМ, И ПОЭТОМУ ТВОЙ ОПЫТ ОБЩЕНИЯ С НИМ НЕ ПРЕКРАЩАЛСЯ НИ НА МИНУТУ, И
В  МОМЕНТ,  КОГДА  ВЫ НЕ БЫЛИ ВМЕСТЕ, ТЫ ПЕРЕНИМАЛ СВОЙ ОПЫТ ЕЩЕ И ОТ ДРУГИХ
ЛЮДЕЙ. ЭТО ПОДОБНО ТОМУ, КАК МЫ ОБЩАЕМСЯ С ТОБОЙ. РАЗВЕ  ТЫ  НЕ  ЧУВСТВУЕШЬ,
ЧТО Я ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В ТВОЕЙ СУДЬБЕ В КАЖДЫЙ МИГ ТВОЕЙ ЖИЗНИ?
     -- Чувствую, Учитель.
     --  РАЗВЕ  ТЫ НЕ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ ОПЫТОМ, КОТОРЫЙ Я ТЕБЕ ПЕРЕДАЛ И ПРОДОЛЖАЮ
ПЕРЕДАВАТЬ?
     -- Пользуюсь, Учитель.
     -- А ТЕПЕРЬ СКАЖИ, ЧТО ТЫ ПОНЯЛ?
     -- Я действительно все понял. Учитель.
     -- ГОВОРИ! -- строго повторил Учитель.
     -- "Ты во мне -- я в тебе!" Так вы мне говорили, Учитель.
     -- ДА, ТЫ ВО МНЕ -- Я  В  ТЕБЕ!  ПОМНИ  ВСЕГДА  ОБ  ЭТОМ,  А  ИНОГДА  И
ПОВТОРЯЙ.
     -- Да, Учитель. Я буду помнить и повторять!
     -- ПОСПЕШИ К СВОЕМУ ЗЕМНОМУ УЧИТЕЛЮ! -- Голос все слабел, а изображение
становилось все более и более размытым, пока не исчезло совсем.
     Савелию  показалось,  что  он слышит голос Воронова. Он поднял голову и
увидел, что Андрей с удивлением смотрит на него.
     -- Задремал  немного,  братишка?  --  спросил  Воронов,  с  облегчением
заметив спокойный взгляд Савелия.
     -- Андрюша, ты можешь поднажать немножко? -- попросил Говорков.
     -- Попытаюсь. А что за спешка? Пять -- десять минут погоды не сделают.
     --  Погоды, может, и не сделают, а вот... -- Савелий вдруг подумал, что
вряд ли сможет об®яснить ему что-то, и  просто  сказал:  --  Я  хочу  успеть
проститься с ним.
     --  О  чем  ты  говоришь?  --  с  тревогой начал Воронов, но тут машина
вильнула.
     -- Следи за дорогой, а то ему с нами  придется  прощаться,  --  буркнул
Савелий. -- Эх, Батя, Батя...
     -- С чего ты взял, что ему плохо? Богомолов сказал?
     --  Нет!  То,  что  мне  сказал Богомолов, ты знаешь, -- угрюмо ответил
Савелий и снова попросил: -- Быстрее, пожалуйста, быстрее, братишка!
     Когда они под®ехали к воротам  дачи,  там  уже  стояла  карета  "скорой
помощи".  Воронов  с удивлением взглянул на Савелия, и они помчались к дому,
умоляя Всевышнего только об одном: только бы он был жив?  ПУСТЬ  БАТЯ  БУДЕТ
ЖИВ"
     Кроме  бригады  врачей у кровати генерала Говорова находились почти все
его близкие: жена, дочь, сын, их супруги, а также внучка,  чуть  поодаль  --
соседи.  Глаза  у  всех  были на мокром месте. Увидев вошедших, хозяйка дома
облегченно вздохнула и пошла им навстречу.
     -- Слава Богу, пришли!  Филя  сказал,  что  ждет  только  вас.  --  Она
всхлипнула,  и  братья  обняли  ее,  шепча  на ухо какие-то слова ободрения.
Женщина благодарно посмотрела на них.
     Они медленно подошли к больному. Порфирий Сергеевич настолько  исхудал,
что  у  Савелия  от  жалости сжалось сердце. Желтоватая иссохшая кожа висела
складками, резко обозначились скулы, по обтянутому черепу,  казалось,  можно
изучать  строение  костей,  как,  впрочем,  и  по  кистям  рук. Создавалось,
впечатление, что душа уже покинула это измученное тело, но как только братья
подошли, генерал сразу открыл глаза, и в них засветилась радость.  Только  в
них еще жили молодость, сила воли и сила духа.
     --  Пришли... -- Говоров облегченно вздохнул и даже попытался пошутить:
-- Как вам нравится этот красавчик?
     Савелий опустился перед ним на колени и, взяв  его  легонькую  кисть  в
свою руку, собрал всю волю, энергию, чтобы передать своему земному Учителю.
     -- Оставь, дружочек! Побереги для себя, -- догадливо произнес генерал и
улыбнулся.  Савелий  подумал,  что не только глаза сохранили молодость, но и
его красивые крепкие зубы. -- Мне уже ничего не поможет, я  и  так  в  долгу
перед Всевышним, что еще живу. -- Он немного помолчал, словно набираясь сил,
потом  спокойно сказал: -- Вчера еще должен был уйти, да очень уж хотелось с
тобой повидаться на прощанье. -- Он вдруг подмигнул. -- А то знаю я тебя: ты
ж никогда не простил бы старика, если бы я ушел не попрощавшись.
     -- Не простил бы, -- кивнул Савелий со слезами на  глазах,  которых  он
впервые  нисколько  не  стеснялся. -- Как же так? -- прошептал он. -- Почему
жизнь такая несправедливая?
     -- Ну, почему же несправедливая? -- возразил старый генерал, и с каждым
словом его голос становился бодрее. -- Если бы все старье  оставалось  жить,
то  вскоре  на  земле  не  было  бы места, для молодых. Пожил немного, дай и
другим пожить. Ты не расстраивайся, крестник, твой  крестный  прожил  вполне
счастливую  жизнь!  У  меня  прекрасная  жена,  любящие дети и внуки, у меня
отличные ученики, некоторые из которых даже превзошли меня, стали сильнее  и
мудрее  своего  наставника.  --  Он даже улыбнулся. -- Разве это не счастье?
Жизнь каждого человека -- лишь песчинка в Вечности.
     -- Но я не готов к этому, -- возразил Савелий, и  Говоров  чуть  слышно
попросил его наклониться ближе.
     --  Если  ты думаешь, что я готов к Вечности, то глубоко заблуждаешься,
-- прошептал генерал. -- Ты проследи, пожалуйста, когда я уйду... -- Он  так
и  сказал:  "когда  я  уйду".  -- Когда я уйду, пусть рядом останутся только
родные, но  скажи  им  --  пусть  не  разводят  сырость,  а  лучше  поставят
Высоцкого,  с  которым  я  вот-вот  встречусь...  Нашу,  любимую, -- добавил
Порфирий Сергеевич. -- И прошу тебя, не нужно никакого официоза:  пусть  все
будет  по-домашнему,  только  близкие  и  те,  кто  действительно  хотел  бы
проститься со мной. Если уж слишком будут  настаивать,  то  пусть  стрельнут
немного,  а  там... -- Он замолчал и вздохнул. -- Жаль, что нет сейчас рядом
еще одного близкого мне человека... Представляю, как Костя  расстроится.  Ты
уж  скажи ему: извинения просил, что не смог дождаться, да и расстраивать не
хотел... Ладно, хватят о грустном. Расскажи лучше, как прошло  сегодня  твое
внедрение.
     -- Все отлично. Батя. Все отлично.
     --  До твоей поездки в Америку мне все время хотелось посоветовать тебе
не горячиться лишний раз, подумать, прежде чем бросаться вперед. Но сейчас я
тебе этих слов не скажу: ты сам сумел решить эти задачи. Я  теперь  спокоен:
мой  Рэкс более не нуждается в опеке. И напоследок только одно пожелание: не
будь слишком мягким, когда перед тобой враг, если не хочешь потом проклинать
себя за свою слабость. И не будь слишком жестким со  своими  близкими.  И...
живи долго. -- Савелий ощутил, что генерал пожал ему руку.
     -- Спасибо, Учитель, -- прошептал Савелий.
     --  А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя
вроде бы есть.
     -- Спасибо, Батя!
     Говоров повернулся,  посмотрел  на  своих  близких,  подольше  задержав
взгляд  на  жене,  выделяя  ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за
долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала,  но  тут  же  взяла
себя  в  руки  и  замолкла,  не  отрывая  глаз  от умирающего мужа. А взгляд
Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого  не
видит,  но  вдруг  он  поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову,
словно благословляя,  а  потом  бессильно  уронил  руку,  но  Савелий  успел
задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.
     --  Умер  Батя!  --  тихо  произнес  Савелий  с  горечью и поднялся. --
Порфирий Сергеевич просил остаться только родных, но просил их  не  плакать,
не грустить и поставить на прощание его любимую песню Высоцкого...
     --  Я уже приготовила, -- прошептала дочь Порфирия Сергеевича, вставляя
кассету в магнитофон. И неожиданно зазвучал  голос  Говорова:  казалось,  он
раздается с того света. Это было так страшно, что многие вздрогнули.
     "Не  ожидали?  --  Порфирий Сергеевич заразительно рассмеялся, заставив
всех улыбнуться сквозь слезы. -- Ладно, не сердитесь на  старика:  этой  мой
последний  розыгрыш!  Никаких  напутствий  и пожеланий говорить не буду: мой
крестник вам все сказал. Живите долго, не торопитесь встретиться со мной,  у
нас  еще  Вечность  впереди. -- Он весело повторил: -- Живите долго! Володя,
давай!"
     И тут же комнату  заполнил  голос  Высоцкого:  "Истопи  ты  мне  баньку
по-белому..."
     Савелий покачал головой, низко поклонился своему земному учителю, потом
выпрямился, подошел к неутешной вдове, обнял ее и прошептал:
     -- Вы о похоронах не волнуйтесь: мы, его ученики, все сделаем как надо!
Как Батя хотел!
     Та  безропотно  кивнула,  прекрасно  понимая,  что ее муж был не просто
военным, но и наставником, у  которого  несчетное  количество  подопечных  и
учеников, и они ДОЛЖНЫ отдать ему почести и проститься с ним.
     --  Спасибо  всем,  --  сказала она и тихо добавила: -- Прошу исполнить
последнюю волю покойного.
     Посторонние тихо вышли, оставив семью наедине со своим горем...
     Савелий и Воронов сели в машину и несколько минут молчали.
     -- Нужно позвонить Богомолову, -- сказал наконец Савелий, и Воронов тут
же достал из кармана трубку сотового телефона. -- Константин  Иванович?  Это
Савелий!
     --  Ты что, все еще пьян? -- спросил генерал. -- Забыл, как тебя зовут?
-- Богомолов рассердился: нельзя допускать такие проколы.
     -- Константин Иванович... -- снова начал Савелий.
     -- Что случилось?
     Савелий помолчал немного и наконец собрался с духом.
     -- Батя умер.
     -- Филя?! -- вскрикнул Богомолов. -- Когда?
     -- Только что.
     -- Ты там?
     -- Да.
     -- Слава Богу! Он боялся, что не  успеет  благословить  своего  лучшего
ученика.
     -- Когда он вам это сказал?
     --  Когда первый инфаркт получил. Ты в Америке был... Мощный старик! --
Генерал вздохнул. -- Жаль, что меня не было рядом...
     -- Именно так он и сказал: "Жаль, нет сейчас рядом еще одного  близкого
мне  человека... Представляю, как Костя расстроится..." Просил извиниться за
него, что не дождался, но и расстраивать не хотел...
     -- Вот чудак,  --  с  нежностью  в  голосе  произнес  Богомолов,  опять
вздохнул и спросил: -- Займешься похоронами?
     -- Конечно.
     -- Только не экономь, пожалуйста: я выделю из фондов Управления.
     -- Кладбище какое?
     -- Разве ты не знаешь?
     -- О чем?
     --  Филя  из очень древнего дворянского рода. По мужской линии все были
военными, а  прадед  при  Бородинском  сражении  прямо  из  рук  российского
императора  получил  высочайшую  награду...  Да,  все  они  достойно служили
Отечеству! -- с гордостью за друга произнес Богомолов. -- Его прадед, дед  и
отец похоронены на Ваганьковском: у них даже фамильный склеп стоит, там же и
его  место есть. Он еще три года назад все оформил. Очень уж ему не хотелось
лишние хлопоты доставлять своим близким. Высоцкий-то поет?
     -- Да, "баньку"  он  попросил.  Напоследок  такое  учудил!  --  Савелий
усмехнулся и рассказал о последнем розыгрыше генерала Говорова.
     Они  разговаривали  с  ним  так, словно он был жив, просто находился не
рядом с ними, а гдето в другом месте. Такое ощущение бывает всегда, когда не
можешь примириться с тем, что близкий тебе человек ушел навсегда  и  ты  уже
никогда  не  увидишь,  как  он  улыбается,  не  услышишь его голос. Никогда.
НИКОГДА! Какое безысходное слово!
     -- Странно, -- сказал Богомолов. -- Разумом понимаешь, что человека уже
нет в живых, а сердце никак не хочет с этим смириться, и  все  кажется,  что
сейчас  откроется  дверь,  войдет  Филя  и  спросит:  "Ну что, здорово я вас
разыграл?"
     Богомолов будто "подслушал" мысли Савелия.
     -- Ладно. Михаил Никифорович все сделает, как нужно:  пару-тройку  дней
генерал дома полежит, потом тело перевезут в Управление, для прощания.
     -- Генерал просил обойтись без этого, -- твердо проговорил Савелий.
     -- Как так? -- Богомолов растерялся. -- Не положено!
     -- Константин Иванович, нужно сделать ТАК, как ОН просил! -- настойчиво
сказал Савелий.
     -- Да, но Говоров же военачальник, -- возразил Богомолов.
     -- Единственное, что Батя разрешил, так это воинский салют на кладбище,
-- добавил Савелий, поразившись, что Батя оказался провидцем.
     -- Ладно, спасибо и на этом. Как ты понимаешь, наша встреча переносится
на следующий день после похорон. Ребята поймут?
     --  Не  только поймут, но и все будут на похоронах! -- уверенно ответил
Савелий.
     -- Ладно, звони, если что. Как же все не вовремя... -- тихо сказал он.
     -- А смерть всегда приходит не вовремя.
     -- Я не о том.
     -- Вы не волнуйтесь, Константин Иванович, мы все  успеем.  Я  правильно
вас понял?
     -- Не сомневаюсь. Будь, сержант!
     -- До свидания, товарищ генерал.
     Савелий повернулся к Воронову.
     -- Переживает? -- спросил тот.
     --  Еще  бы!  Они  же  были  давними  друзьями.  А ты знаешь, наш Батя,
оказывается, из древнего и славного дворянского рода. У них  даже  фамильный
склеп на Ваганьковском есть.
     -- Какая разница, где сгниют твои кости? -- неожиданно буркнул Воронов.
-- Помнишь, у Шекспира? "Пред кем весь мир лежал в пыли -- торчит затычкою в
щели!" За точность слов не ручаюсь, но смысл такой.
     -- Нет, братишка, я категорически с тобой не согласен. Костям, может, и
все равно  где гнить, но родным умершего человека, да просто друзьям, не все
равно. И я уверен, что каждый человек в глубине души хотел бы, чтобы на  его
могилу  приходило как можно больше людей и поминали его добрым словом долгие
годы.
     -- Поминали -- да, но не надо делать из могилы место  для  преклонения.
Или тебе привести для примера Мавзолей?
     --  Это  совершенно  разные  вещи,  --  возразил  Савелий. -- Недавно я
прочитал в какой-то газете, кажется в "Московском комсомольце", историю  про
то,  как  в  русском селе были захоронены останки погибшего в Чечне русского
солдата. И его мать почти  каждый  день  ходила  на  эту  могилку.  А  потом
выяснилось,  что  останки  эти,  возможно,  принадлежат  совершенно  другому
солдату, и его мать не находит себе места, потому  что  не  знает,  где  его
похоронили,  и  не  может пойти на его могилу и поплакать. Казалось бы, чего
проще: проведи эксгумацию и все сразу же станет ясно. Однако все село встало
против раскопок. Дескать, не надо тревожить прах.  Но  я  уверен,  что  дело
совсем  в  другом: они боятся, что там действительно не их сын и земляк. Где
тогда они будут его поминать?
     -- А каково другой матери? -- недовольно процедил Воронов.
     -- А чего это ты? Ты же сам и сказал, что все равно, где костям  гнить,
-- подцепил его Савелий.
     --  Да нет, кажется, я погорячился. Я вдруг поставил себя на место этих
матерей: предположим, мой сын погиб, а я не знаю, где лежат его кости.
     -- А если кремация?
     -- Что кремация? После нее остается прах. И  вообще,  чего  ты  ко  мне
прицепился? Я сам не знаю, что несу! Эта смерть просто выбила меня из колеи.
-- Казалось, Воронов сейчас взорвется.
     --  Ладно,  -- примирительно сказал Савелий. -- Куда поедем? К тебе или
ко мне?
     -- Давай к нам.
     -- Может, позвонишь сначала Лане?
     -- Не могу! Я не знаю, что говорить. Позвони лучше ты!
     Немного  подумав,  Савелий  пришел  к  выводу,   что   все-таки   лучше
предупредить Лану. Он р