х
компаний,  которым пришлось выплачивать большие призы фрахтерам и формальным
владельцам груза. Готов понести наказание.
     - Об этом позже. Ты слышишь, Валентин? Черт знает что творится, а мы не
знаем! Ежов  плетет интриги,  а  выигрывают Франко,  Гитлер и Троцкий. - Как
всегда, Сталин уже "забыл",  что сам дал  команду все силы бросить на борьбу
именно  с троцкизмом и анархизмом, в результате чего внутри республиканского
лагеря развернулась  вторая гражданская война, едва ли не  затмевающая своим
накалом  и жестокостью настоящую войну, против Франко[25]. - Кто за все
это отвечает? Конкретно?
     -  Конкретно  - Ежов,  Фриновский,  Андре  Марти, Шпигельглас.  Рядовые
исполнители не в счет.
     -  Хорошо,  займемся.  Всеми   займемся.  Вот  только  подберем  нового
наркомвнудела.  А  вы  не хотите себя  попробовать  на  этом  посту, товарищ
Шестаков? У вас может получиться.
     "Откажись, - прозвучал в  мозгу голос  Антона.  Намекни,  что  готов на
другое назначение, с более широким кругом возможностей".
     "Ага, щас!" - подумал Шульгин, но ответил аккуратнее:
     - Не по профилю работа, товарищ Сталин. Я в своей области специалист, а
здесь дров наломаю побольше Николая Ивановича.
     - Ну что за люди, понимаешь! - обратился Сталин к Лихареву. - Все хотят
своим делом заниматься,  никто не хочет нужным делом заниматься. Один флотом
командовать  не хочет, другой врагов ловить не хочет. Товарищ Сталин все сам
делать должен, так, да?
     - Есть  на примете подходящий человек, - осторожно сказал Валентин. - И
специалист, и надежный, и Ежов его оч-чень сильно не любит.
     - Об этом мы поговорим немножко позже. Скажите лучше, товарищ Шестаков,
а где вы так хорошо сумели спрятаться, что весь НКВД вас целую неделю искал,
а найти так и не смог? Если не секрет, конечно.
     - Какие  от вас секреты, товарищ  Сталин? Английский писатель Честертон
говорил: "Где лучше всего спрятать песчинку? На морском берегу. Где спрятать
лист?  В лесу". А я скрывался у себя дома. На  собственной  квартире.  Когда
чекисты  закончили обыски,  опечатали  дверь, я открыл  своим  ключом  дверь
черного хода, вошел. Вот и все.
     - Так просто? - не то  удивленно, не  то восхищенно Сталин хлопнул себя
ладонями по коленям. -  Вы совершенно правы, товарищ  Лихарев, и Ежова нужно
гнать, и две трети его сотрудников. Назовите свою кандидатуру.
     Лихарев  назвал  Заковского.  Сталин  поморщился,  будто  у него  вдруг
заболел недавно запломбированный зуб.
     "Ну,  Саша, сосредоточься,  как ты  умеешь, - зашептал  в  ухо Антон. -
Подскажи  Хозяину,  что Заковский будет  ему  вернее Аракчеева и  безопаснее
Берии.  Нарисуй,  если   сможешь,  картинку   марта  пятьдесят  третьего.  Я
поддержу". Шульгин сосредоточился.
     Лицо  Сталина приобрело  задумчивое выражение. Он  коснулся  мундштуком
трубки усов, чиркнул спичкой,  поводил огнем над давно уже примятьм  пальцем
табаком.  Пыхнул  пару  раз  дымом. Какое-то  в нем  происходило  внутреннее
борение. С  одной стороны,  очевидно, что  очень долго он,  мудрый  политик,
ставил не на тех  лошадей, очарованный  пролетарской демагогией Кагановича и
Ворошилова, призвал к жуткой, бесконтрольной власти ничтожного Ежова, жалкую
карикатуру на Малюту  Скуратова. С другой - ему  отчего-то не хочется видеть
на этом посту холодного профессионала. Профессионал самодостаточен, он будет
спорить,  доказывать  свое,  как  Фрунзе,  как Тухачевский.  Однако  же  - с
профессионалом все-таки легче. Проще.  Вон, Гитлер поставил начальником всех
спецслужб Гиммлера и больше не имеет никаких забот. Ладно.
     - Мне  кажется, товарищ Лихарев,  вы сейчас сказали умную вещь. Я помню
Заковского еще  по  девятнадцатому году. Очень  хорошо  он  проявил  себя  в
Одессе.  Котовский  -  хуже.  Поэтому  Котовского,  к  несчастью,  застрелил
любовник его жены. У товарища Заковского есть жена?
     - Жена - есть, - усмехнулся Валентин. - Любовника у нее нет. Проверено.
     - Это - хорошо. Давайте испытаем товарища Заковского. Он не троцкист?
     - Нет, товарищ Сталин. Немножко махновец, но не троцкист.
     - Правильно. Хотел бы я  посмотреть, как Нестор Иванович побеседовал бы
с Львом Давидовичем.
     - Сделаем, товарищ Сталин.  Нестор  Иванович  не дожил, к сожалению, но
его начальник контрразведки - всегда готов.
     Сталин  неожиданно взбодрился, посвежел. Разгладились морщины, на губах
появилась мечтательная улыбка. "Ах, молодость, молодость".
     -  Не помнишь,  Валентин,  какой номер  ордена  Красного  Знамени  имел
товарищ Махно?
     -  Номер  десять, товарищ Сталин.  За  решающий  удар в тыл наступающей
Добровольческой армии.
     - Лучше бы мы его назначили вместо товарища Якира. Жаль, тогда  от меня
зависело не все.
     Лихарев  удивился,  что  Сталин  назвал  расстрелянного  Якира, бывшего
командующего войсками Украины и Крыма,  товарищем.  А Шульгин - нет. Новиков
не  раз ему рассказывал,  что вождю  нравилось употреблять  это обращение по
отношению к некоторым бывшим соратникам. Но - только к  некоторым. Бухарина,
например, он  посмертно  товарищем  не  называл  никогда. Сталин  положил  в
хрустальную пепельницу недокуренную трубку.
     -  Спасибо,  товарищи. Не  смею  вас  больше задерживать.  Вы,  товарищ
Шестаков, отдохните.  Два  дня. После этого мы с вами подробно побеседуем на
заседании Политбюро. Подготовьтесь.
     - На какую тему, товарищ Сталин? По делам отрасли?
     - Вообще подготовьтесь.
     Вождь изобразил на лице легчайший намек на улыбку, но те, кто его знал,
сразу поняли, что он  доволен,  очень  доволен  состоявшимся разговором, и в
ближайшее время можно рассчитывать на "высочайшее благорасположение".
     - Тогда, если  разрешите, я  оставлю вам некоторые свои  соображения по
вопросам   текущей   промышленной  политики.  Я  на   досуге  позволил  себе
рассмотреть некоторые настораживающие ситуации.
     Сталин принял папку  из рук  Шестакова. Шульгин заметил, как  изумленно
дернулась бровь Лихарева.
     -  Я  посмотрю,  но   предварительно,   о  чем  речь?   -   по-прежнему
благожелательно осведомился Сталин.
     - О том, что проявляется крайне неблагоприятная тенденция. Несмотря  на
все наши усилия, еще  четыре года назад совершенно экономически подавленная,
демилитаризованная  Германия  начинает  нас  обгонять  не  только  в  темпах
восстановления промышленности, но и в чисто военно-организационных вопросах.
А еще хуже - психологически. Я подобрал совершенно достоверные факты.
     - Хорошо, товарищ  Шестаков, я  очень внимательно изучу вашу докладную.
Не обидитесь, если передам ее на рецензию специалистам?
     "Кому? - подумал Шульгин. - Ворошилову? Ну, попробуй".


        ГЛАВА 41

     Лихарев почти искренне поздравил Шульгина за вполне удачное выступление
перед лицом Вождя.
     - Только что это за докладная? Отчего мне не показали?
     - Не берите в  голову. Мне же нужно зарабатывать собственный авторитет?
Вот  я  и  набросал несколько тезисов в  развитие послеежовской  ситуации  в
стране. На основании испанского  опыта,  где мы начали  проигрывать немцам и
технически,  и  тактически.  Вы  сами  хотели,  чтобы  я  понравился  Иосифу
Виссарионовичу.
     -  Конечно. Но  лучше бы  вы мне сначала показали. Когда вы все  успели
подготовить и отпечатать?
     -  Шестаков  это давно  написал,  а я, пока  у него  в квартире  сидел,
кое-что  подкорректировал  с  учетом  собственного  опыта.   Как   видите  -
пригодилось. Результат  узнаем послезавтра, причем вы, наверное, раньше, чем
я.
     Лихарев задумался едва ли на секунду, после чего кивнул.
     -  Пожалуй, вы правы, - и предложил отметить это дело визитом в хорошее
заведение или в не менее приятную компанию интересных  людей, причем далеких
от политики. Сашка отказался.
     -  Нет, ты поезжай, конечно, а я впервые  за долгое-долгое время просто
отдохну.   В  совершенном  одиночестве.  Ты  даже  не   представляешь,   как
великолепно   может   быть  полное  одиночество.  Заметил  легкое  колебание
Валентина, постарался его успокоить: - Да не переживай ты  так.  Никуда я не
денусь.  И некуда, и незачем, и  квартирка  твоя, как я осведомлен, от любых
случайностей экранирована вмертвую. Так?
     Лихарев не возразил.
     - Вот и иди. Заблокируй свой хитрый замочек и будь спокоен. Я в постели
поваляюсь, музыку послушаю, чайку  попью с лимоном.  Вернешься - не  шуми. И
утром не буди без крайней необходимости. Договорились?
     Дверь  за Валентином  закрылась.  Сашка не сомневался,  что  в квартире
имелась  система  безопасности,  исключающая   несанкционированные  поступки
слишком важного для аггрианского резидента гостя. Скорее всего Лихарев решил
оставить  Шульгина  одного  просто  для  того,  чтобы  посмотреть,  что  тот
собирается делать. Пожалуйста, братец, смотри, нам скрывать  нечего. Шульгин
действительно вскипятил  себе  чаю,  нашел  в холодильнике  лимон  и коньяк,
поставил   на   заграничный   электропроигрыватель   пластинку   с   записью
ньюорлеанского джаза, растянулся на диване, раздевшись до исподнего. В любом
случае недурно. Тепло, тихо, одиноко, и  за окнами, похоже, опять начинается
серьезная   метель.  Довоенные  годы   в  этом  смысле  куда  лучше   гнилых
восьмидесятых,  когда  уже и  в  Подмосковье  январи-феврали стали настолько
слякотными и оттепельными, что ни катков не заливают, ни на  лыжах толком не
покатаешься.  Пока не появился Антон, можно не спеша разобраться в положении
дел.  Который уж день  приходится действовать  в состоянии острого цейтнота,
так хоть сейчас никто не гонит.
     Для  начала  он исчеркал графиками  и  схемами несколько листов бумаги,
пытаясь уяснить для себя суть и  смысл  временных парадоксов, с  которыми  в
очередной  раз  столкнулся.  Кое-что из  начал хронофизики  он  прихватил  у
Левашова,  не  раз беседовал  с Ириной.  Антон, не всегда добровольно,  тоже
выбалтывал интересные фактики.  Но  системы  в  знаниях Александра  было  не
больше,  чем у  описанного Паустовским  наборщика провинциальной типографии.
"Его чудовищная эрудиция сочеталась  со столь  же  чудовищным  невежеством".
Шульгин     изобразил    жирной    стрелой    так     называемую    "Главную
последовательность", на которой прожил  свою первую, "настоящую" жизнь и  на
которой, очевидно, находился и  до сих пор, только почти на  полвека раньше.
По крайней мере, ни один факт  нынешней жизни, известный ему,  и вся  память
Шестакова не  давали  оснований усомниться, что до  7  января эта реальность
была той самой. Он  отметил крестиком 1941 год,  откуда, очевидно,  началась
новая  историческая линия  вследствие деятельности  Новикова и  Берестина  в
ролях  Сталина и Маркова. О ней неизвестно ничего, она, истинная или мнимая,
уходит за пределы листа,  и никакого отношения к его  сегодняшним заботам не
имеет. Гораздо важнее  другая,  начинающаяся в  1920 году. Туда, если верить
Сильвии-84,  они  все переместились  из Замка после того,  как  он  все-таки
выполнил поручение Антона. Где, оказывается,  они  с  леди Спенсер  простили
друг  другу взаимные обиды и  стали  "близкими друзьями". Само  по  себе это
вполне вероятно и даже приятно.
     Женщина  она  эффектная  и  в постели себя ведет выше всяческих похвал.
Другой  вопрос  - насколько ее записке  можно верить. Но, пожалуй, придется.
Потому  что  другого  выхода просто  нет.  Значит  -  что  мы сейчас  имеем?
Сильвия-84, оказавшись  в двадцатом  году, проигравшая  все  и перешедшая на
сторону  победителей  (интересно,  какие  в  этом  случае  у  нее  сложились
отношения с Ириной?), находит  способ переместиться  оттуда на  Валгаллу  (с
помощью   установки   Левашова,  при   технической   поддержке   Антона  или
самостоятельно).  Что,  кстати,   по  словам  того  же  Антона,  практически
невозможно.   Но   -   переместилась.    Очевидно,   во   временную   точку,
непосредственно  предшествующую их рейду на  Главную базу. Позже -  вряд ли,
поскольку,   когда  информационная  бомба  взорвалась,  аггры   исчезли   из
реальности вообще. Причем  явилась она туда,  зная будущее, которого  еще не
знали  ее  хозяева.  Сумела  получить информацию о "собственном" запросе  по
поводу его, Шульгина, матрицы, сохранившейся  в мозгу Шестакова. Вернулась к
началу  все  той  же  "Главной последовательности" и  отправила  письмо себе
самой. Пока все  логично,  хотя голова немного  идет кругом. В  том числе  и
потому,  что  он  еще не  знает о событиях, в которых уже  поучаствовал  его
двойник.  Шульгин  решил,  что  мировоззренческих  вопросов  лучше  пока  не
касаться. До выяснения.
     Продолжил теоретический анализ ситуации, от которого зависело не только
его будущее. В  позиции Буриданова осла  ловить нечего,  нужен  определенный
выбор.  Значит,   остановимся  на  варианте,   при   котором   Сильвия-84/20
заслуживает доверия. Соответственно  - и нынешняя  тоже.  Но не  следует при
этом забывать и завет  мудреца: "Люби своего ближнего, но не  давайся ему  в
обман". Размышляя  обо  всем этом, Шульгин не заметил,  как снова попал  под
влияние подспудно тревожившей его мысли. Вроде бы чисто теоретический анализ
обстановки все больше определялся страхом предстоящего. Никуда он не ушел от
мыслей о том, что  будет означать его "возвращение в себя". И с каждым часом
тревога нарастала. Как  у человека, ожидающего плановой  операции под  общим
наркозом. Именно под  общим. Местный наркоз не страшен  совсем. Больно будет
или не  очень - перетерпим. А  общий... Как  бы  плохо ты себя ни чувствовал
перед операцией, но  ты все-таки жив и полностью себя  осознаешь, можешь еще
сам  решать  свою  судьбу. А потом врач  капает на маску  эфиром или  вводит
препарат в вену -  и все... Проснешься  ты потом или  нет - никто сказать не
может. Умрешь  - и даже не узнаешь об этом. Шульгин сам был  врачом,  не раз
видел, как оно случается.  То же самое  и сейчас. Трусом он себя  никогда не
считал,  смертельный  риск  его  скорее  возбуждал,  наполнял  удесятеренным
ощущением радости бытия, но есть риск  -  и  Риск. Попытаться проскочить  на
мотоцикле  по переброшенному через пропасть бревну - это  одно,  а  крутнуть
барабан  револьвера в "русской рулетке" - совсем другого плана забава. И как
смертельно больной  перед пересадкой  сердца или почек  одновременно  хочет,
чтобы все скорее кончилось, и надеется в душе, что операцию отложат на день,
два,  неделю,  так  Сашка, пока  еще неосознанно,  стремился  оттянуть  свое
возвращение в собственное тело.
     Примерно через час после  ухода Лихарева капсула  в  ухе Шульгина вновь
ожила.
     - Твой компаньон  сейчас  приступил к веселью в хорошей  компании. Часа
четыре минимум у нас есть.
     - Он  действительно  развлекаться поехал? Я,  честно говоря, думал, что
это какой-то финт.
     -  Напрасно. Ничто человеческое ему не чуждо. Как и  Сильвии, в чем  ты
убедился,  да и Ирина ваша  отнюдь  не  монашествовала.  Работа работой, а в
остальном  они себе в радостях  жизни  не  отказывают. Я  сейчас  постараюсь
аккуратно  снять   защиту  и   заблокировать  системы  слежения.  Нам  лучше
поговорить с глазу на глаз, согласен?
     - Тебе виднее.
     Шульгин в очередной раз убедился  в техническом превосходстве форзейлей
над агграми. Вроде бы и у тех, и у других аппаратура настолько  несоизмерима
с земной,  что не  человеку  судить,  а тем не  менее...  Разница  как между
фордовской  кареткой модели "Т" 1915 года и  современным "Мерседесом". Вот и
сейчас  -  никаких аггрианских  "окон",  окруженных  светящимися рамками,  и
внепространственных  тоннелей. Просто вдруг бесшумно  исчезла стена напротив
дивана. Шульгин увидел угол знакомого кабинета,  колеблющиеся кремовые шторы
и самого Антона, сидящего в простом деревянном кресле  у раскрытого на океан
окна.  И никакого  "шва" или видимой  границы между мирами. Встань  и  шагни
туда,   в  Замок,  с   которым  связано  столько  романтических  и  приятных
воспоминаний. Шагни  - и закончатся  все  твои проблемы. Даже сердце  слегка
защемило, когда представил.
     -  Барьер  пересекать  не  пробуй, - Антон словно  угадал мелькнувшее у
Сашки  желание.  -  Иначе  могут  быть  последствия. Грубо  говоря,  "пробки
вышибет".
     - Раньше ведь ходили, -  слегка растерянно ответил Сашка. - Сколько раз
и туда и обратно.
     - Так, против временного  потока,  с  некомпенсированной  массой, -  не
ходили.  Когда  Воронцов в  прошлое отправлялся,  здесь,  как бы выразиться,
оставался  адекватный  об®ем ранее занятого им  пространства-времени.  Такой
эфирный  слепок.  В него он  и возвращался, энергия  требовалась  только  на
механическое перемещение об®екта, грубо говоря. А Шестакова в  нашем мире не
было,  то  есть  твое  тело  сейчас  фактически   -  около  сотни  килограмм
антиматерии. Нейтрализовать ее мне нечем. Поэтому уходить отсюда ты будешь в
виде информационного пакета, отнюдь  не физическим  телом.  Но это  неважно.
Пока. Поговорим о  практике.  Весь звуковидеоконтроль я  Лихареву  отключил,
подслушивания  можем  не бояться.  Я тут  кое-что успел придумать насчет  их
очередного будущего, хотел бы знать, что ты на это скажешь.
     Геополитические фантазии Антона Шульгин некоторое время слушал с  чисто
академическим интересом. Потом спросил:
     - А какие тогда цели у  аггров, если у тебя  появились подобные  мысли?
Они-то ради какой идеи работают?
     - Да  неужели непонятно? Именно  ради той, что  и  воплотилась в  твоей
собственной реальности. Вторая  мировая  и вызванные ею  последствия. Только
они  пока  еще  не знают,  получится у них или нет.  Вдруг Сталин  настолько
укрепится   в  своем  антифашизме,  что  заключит   договор  о  коллективной
безопасности  с  Западом? Сумеет восстановить после чистки  и подготовить  к
большой войне армию? Удержит Гитлера от  войны на два фронта? Тогда их планы
рухнут.
     - А ведь  действительно! - Шульгин чуть не шлепнул себя ладонью по лбу.
-  Как это  я  сам не  догадался? Что значит аберрация сознания. По привычке
вообразил, что будущее всем известно, вот и мучился, какие это корректировки
сталинской политики изобретает Лихарев. А все так просто.
     -  Совершенно  верно.  Заодно вспомни приключения Новикова и Берестина.
Там та же история, только аггры увидели, что СССР проигрывает  войну слишком
быстро,  а их  это тоже не  устраивало.  В сорок первом году  сенатор Трумэн
заявил: "Если мы  увидим, что выигрывает Германия, то будем помогать России,
а если выигрывает Россия  - будем помогать Германии. И пусть они убивают как
можно больше".
     - Трумэн - тоже их агент? - поразился Сашка.
     - По крайней мере, об®ективно он работал на них.
     - А Рузвельт - на вас?
     Антон пожал плечами.
     -   Черт  знает  что!  -   Шульгин  выглядел  искренне  возмущенным.  -
Получается, что у  нас вообще нет  ни собственной  истории,  ни даже свободы
воли?!
     - Зачем же так пессимистически? Свобода воли  всегда есть. И мы с тобой
об  этом  уже говорили.  Ах  да,  -  спохватился  форзейль.  Как раз с  этим
Шульгиным  они такого разговора не вели. - Ну, суди на собственном  примере.
Вы  с  Андреем могли не вступаться за Ирину тогда, в самом начале, сдать  ее
агентам,  которые за  ней пришли, Берестин мог не ходить в шестьдесят шестой
год.
     - Как  это  - не защитить  свою подругу от каких-то жлобов?  Кем бы  мы
тогда были?
     - Вот  именно,  Саша, вот  именно.  Но поступал-то ты  вполне свободно.
Другое дело, что выбор у  тебя  был несколько ограничен  твоими собственными
нравственными  принципами.  Так и  у других все случается примерно  так  же.
Считай, что  просто таков закон природы.  При  данной силе тяжести ты можешь
прыгнуть вверх на полтора, ну, два  метра... Упав с десяти - почти наверняка
разобьешься  или  переломаешь  ноги. И будешь, лежа в  гипсе, винить в своей
беде очередных жидомасонов:
     "Какая сволочь выдумала это проклятое "же"  9,8?! Сделали бы три, пу