без  шума открыл  выходящее во двор  окно
номера.  Подышал  морозным воздухом  и только  потом разбудил напарника.  По
темному  коридору  второго  этажа,  мимо  дверей,  из-за  которых  доносился
многоголосый  храп  не сдерживаемых  никакими внутренними установками людей,
они спустились в вестибюль.  Власьев соответственно плану был полностью одет
и держался позади наркома, который  с двумя стаканами в руке, в расстегнутой
гимнастерке без ремня шел  спокойно, как человек, имеющий простую и понятную
цель. Любовь Михайловна и в самом деле спала при свете маленького ночничка.
     Шестаков еще раз прислушался. Мало ли что - вдруг как раз сейчас одному
из постояльцев приспичит  выйти по  нужде  в расположенную далеко  в глубине
двора дощатую уборную. Однако ночную тишину не нарушал  ни  один посторонний
звук,  кроме  осторожного похрапывания  дежурной. Шестаков  сделал  Власьеву
предостерегающий жест. Вначале они планировали провести операцию по-другому,
в  расчете посильнее запутать будущее следствие. Власьев должен  был  черным
ходом выбраться  во двор, потом постучать в дверь  с улицы и, когда дежурная
откроет, оглушить  ее  и связать.  После чего спокойно  делать свое дело. Но
сейчас  нарком (или направляющая его  неведомая сила)  увидел гораздо  более
простой  и эффективный  вариант. Зачем усложнять? Какое  им, в конце концов,
дело, начнется  следствие или нет, падет подозрение на внезапно появившегося
московского  чекиста или  заподозрят кого-то из  местных грабителей?  Они-то
будут уже далеко, в очередной раз сменив личину...
     Шестаков, так  же, как раньше  у  себя  дома,  подчиняясь  не  расчету,
сделать который был  просто не способен, а странному инстинкту, несильно, но
резко  хлестнул  дежурную расслабленной кистью  пониже правого уха. Заведомо
зная, что  вреда ей не причинит. Она потеряет сознание на полчаса, минут  на
сорок  в  крайнем случае.  И  не  догадается, очнувшись,  ни  о чем.  Просто
заснула, а теперь проснулась. Шея, возможно, будет побаливать, так это часто
бывает, если заснуть в неудобном положении. Сейф вдобавок хотя и был заперт,
но  ключ  торчал  в замке,  что  еще больше  облегчало задачу. Он  сбросил в
портфель заранее отобранные два десятка  паспортов, по преимуществу мужских,
но и несколько женских для  Зои, вместе  с командировочными удостоверениями,
быстро  пролистал  книгу  регистрации  приезжих.  Он  так  и  думал,  Любовь
Михайловна все же вписала на страницу директорского номера их фамилии. Очень
педантичная женщина. Страницу  он не вырвал, а аккуратно вырезал,  чтобы  ее
отсутствие не сразу бросилось в глаза. Шестаков не знал, что разозленная его
"дурой", злопамятная и в то же время осторожная женщина предприняла еще один
шаг, имевший для многих людей трагические последствия...
     Деньги  из  кассы,  пусть  и  небольшие,  он  тоже  забрал.  Так  будет
правдоподобнее для версии ограбления, если она все же возникнет. Осмотрелся.
Тишина.  Все получилось  даже проще и удачнее, чем  они  рассчитывали. Может
быть, для окончательной убедительности уронить на пол  зажженную керосиновую
лампу?  А потом поднять шум и принять активное участие в тушении начавшегося
пожара? Тогда несколько исчезнувших паспортов  сочтут,  конечно, погибшими в
пламени  и,  выдав  их  владельцам  справки  для  отделов  милиции по  месту
жительства, навсегда о них забудут и в розыск, безусловно,  не об®явят. Нет,
это уже  лишнее. Дом сухой, полыхнет так, что половина постояльцев выскочить
не успеет.
     -  Все,  - шепнул он Власьеву. - Уходим. Вы  - через черный ход и ждите
меня в переулке напротив. А я сейчас...
     Согласно предыдущему  плану он вышел  в  вестибюль без пальто  и шапки,
вдобавок в номере остался  вещмешок. Ему хватило трех-четырех  минут,  чтобы
собраться  и  устранить все следы своего здесь пребывания.  Шестаков  открыл
окно, перебросил ногу  через подоконник, и тут из-за дома,  с улицы,  ударил
выстрел, второй...
     Через  секунду-другую  ему  ответила  сразу   серия  -  похоже,  кто-то
неприцельно  расстрелял весь барабан. Шестаков успел  с отчаянием  подумать,
что  вот  на  тебе,  опять  вмешалась  какая-то   совершенно  непредвиденная
случайность,  но не  потерял  самообладания, не кинулся,  очертя голову,  на
звуки  перестрелки.  Он сначала разгреб сапогом снег в углу между забором  и
воротами, сунул  туда  портфель с  документами  и оружием и вещмешок  и лишь
потом,  пригибаясь,  мотнулся к  калитке.  На  улице  уже  вовсю  заливались
милицейские свистки.
     Действительно,   как   это   бывает  даже  в   самым   лучшим   образом
спланированных  предприятиях,   все  погубил   случай.  Любовь   Михайловна,
несколько придя в  себя после вызванной проверкой растерянности, выпив чашку
чая с бубликами и сахаром в прикуску, вернула себе способность рассуждать по
провинциальному здраво. Москва Москвой, а у них здесь и своя власть имеется.
И  позвонила  местному  уполномоченному НКВД, который  как  раз  и занимался
лицами,  приезжими  в  город   оборонного  значения.  Этот  засидевшийся   в
сержантском  звании особист  поначалу значения сообщению дежурной не придал.
Ну приехали из  Москвы, ну проверяют соблюдение  паспортного режима. Мало ли
по  какой линии?  Хоть угрозыск,  хоть  инспекторское  управление,  а  то  и
секретно политический... К нему предварительно не обратились? Ну и что? Они,
может, в области  все  согласовали...  Но по  мере того,  как  все  дневные,
затянувшиеся уже и в ночь дела закончились, сомнения  у  Михаила  Артемовича
как-то активизировались. Что-то  его обеспокоило, без определенной  причины,
но все же... Он сам набрал телефон гостиницы.
     - Как там твои постояльцы. Люба?
     - Закончили в  бумажках ковыряться, спать пошли. Я их  в "директорский"
поселила.
     - А, ну ладно. Когда уехать собираются, не говорили?
     - Сказали, утром с®едут...
     - Ну  хорошо.  Я утром,  глядишь,  подбегу.  Надо  же  познакомиться  с
товарищами из центра.
     Сам  же  он,  уже  выходя из кабинета,  вдруг передумал. Чего это  утра
ждать, мыслями всякими терзаться? Сейчас и забежать в "Дружбу", переговорить
наскоро, по  стаканчику с коллегами выпить, узнать, может, свежие новости от
столичных коллег.  Прихватил  из тумбочки припасенные  на всякий  случай две
бутылки,  рассовал  по  карманам. Не  торопясь, похрустывая  сапогами по  не
успевшему  еще  утрамбоваться  снегу  на  тротуаре,  с удовольствием  вдыхая
морозный  воздух,  сержант  поднялся по  крутой улице к  гостинице  и  вдруг
увидел, как приоткрылась боковая дверь и из  нее выскользнула темная фигура.
Перебежала через дорогу и замерла у стены трехэтажного "инженерского"  дома.
Сержант  тоже свернул в тень и,  бесшумно ступая,  приблизился. Шагов с пяти
окликнул неизвестного:
     - Эй, ты чего тут? Стоять! Кто такой? Документы!
     Весь  день  напряженные  нервы  Власьева  наконец   не   выдержали.  Он
шарахнулся в сторону, увидел,  что человек в  шинели расстегивает кобуру,  и
тоже выхватил свой "наган".
     -  Ты  что? А ну брось!  - вскрикнул сержант, и в  этот момент  Власьев
выстрелил навскидку. Если и задел уполномоченного, то легко,  потому что тот
сразу же ответил беглым огнем. Пули завизжали рикошетами от кирпичной стены.
Но  второй  выстрел  Власьева  был  точен.  Пуля  ударила в  лоб, и сержант,
раскинув  руки,  рухнул  навзничь, ломая  окружающие палисадник перед  домом
хилые кустики.  И  надо  же было  так  случиться, что из  расположенного  на
полквартала ниже райотдела милиции как раз  сейчас выходил на улицу дежурный
наряд постовых.
     Когда Шестаков выбежал из ворот, бой разгорелся нешуточный. Власьев, не
сообразив  в растерянности,  что лучше всего  выбросить  револьвер и юркнуть
куда-нибудь в  темный  закоулок,  бросился  бежать через пустырь  в  сторону
массивного  двухэтажного здания  больницы,  на ходу  оборачиваясь и  стреляя
из-под руки навскидку. Милиционеры, ребята явно неробкого десятка, к тому же
куда лучше знающие  местность, рванули следом, прикрываясь стволами деревьев
и тоже постреливая. Одновременно они  успевали оглушительно свистеть в  свои
костяные  свистки, им  отвечали постовые  с окрестных улиц, на эти тревожные
сигналы  стали  сбегаться верные  помощники  власти  -  дворники и  сторожа.
Шестаков,  очутившись на улице, мгновенно оценил ситуацию  - ему хватило для
этого той секунды, когда  спрыгнувший с крыльца  мужик, неизвестно  за  кого
принявший наркома, замахал руками, показывая направление:
     - Туда, туда он побежал, я видел!!!
     Похоже, шанс  выручить  Власьева есть  только  один.  Поднять здесь, на
улице,  отвлекающую стрельбу, потом этим вот двором, наперерез милиционерам,
застрелить ли их, или просто вырубить врукопашную, и - бегом, мимо больницы,
в рощицу, оттуда вниз  по косогору,  где у речки  начинается настоящий  лес.
Пересидеть до утра, а потом и...
     Почти  все у него  получилось.  Набрав невероятную  скорость, он  сумел
догнать  приотставшего милиционера, не останавливаясь, взмахом руки сбил его
с ног, чуть было не  достал  и  второго. Но уж пришла беда - отворяй ворота!
Шестаков зацепился ногой за какую-то не замеченную в темноте железку, упал и
чуть  не закричал от  острой боли в  ноге. Почти  сразу же  набежали со всех
сторон еще какие-то люди. Откуда ночью - и столько? - недоуменно-отстраненно
подумал он. А тут были, кроме милиционеров, и дежурные фельдшера, и кочегары
из  больничной котельной, привлеченные шумом  (Власьев,  не зная  местности,
забежал  как  раз в  тупик  между корпусом стационара,  котельной  и забором
станции "Скорой помощи").
     Навалились, хекая и матерясь, заломили  за спину  руки, отняли "наган",
поволокли через двор по хрустящему  шлаку.  Он  постанывал  от боли  в ноге,
пытался выпрямиться  и  напрягал плечи, старался  что-то  об®яснить, еще  не
веря, что все кончено и впереди допрос, камера, а уже, может  быть, завтра -
Москва и подвалы Лубянки. "Как же глупо все, Господи, как глупо", - билась в
голове мысль. Следом,  как он  понял,  волокли  и  Власьева.  Вдруг,  уже на
ступеньках  райотдела,  пришло  озарение. Как  тогда, в Кронштадтской ЧК.  И
вместе о ним вернулось спокойствие и даже кураж. Только вот нога  болела все
сильнее  и, кажется, от  колена вниз трикотажные кальсоны  набухали мокрым и
горячим.


        ГЛАВА 24

     Следователь не  врал  Буданцеву, не "брал его на  пушку", когда называл
Шадрина  "разоблаченным  врагом  народа".  Вернувшись  от Сталина и  пережив
короткий, но бурный взрыв бешенства, смешанного с паникой, Ежов в три глотка
выхлестал  свой  непременный  стакан  водки  и   несколько  пришел  в  себя.
Интересной все же личностью был Николай Иванович. По-своему - феноменальной.
Совершенно  необразованный,  почти что малограмотный, он  в  течение  десяти
послереволюционных лет делал  медленную, незначительную по тогдашним  меркам
карьеру. И  вдруг начался стремительный, ничем разумным не об®яснимый взлет.
За  каких-то  три  года  из  завотделом  провинциального  обкома  партии  он
превратился в секретаря ЦК ВКП(б), а потом  так  же  внезапно занял вдобавок
место дотоле всесильного Ягоды. Наркомвнудел Генрих Ягода, конечно, тоже был
далеко  не сахар, но  все  же проработал  в ВЧК-ГПУ -  НКВД почти полных два
десятка лет и в своем деле кое-что понимал.
     А Ежов... Щуплый карлик с  незначительным лицом,  привинтив  к петлицам
маршальские звезды Генерального комиссара, развернулся на  славу. Что бы там
ни  говорили,  а  всего   лишь   за   год   практически   уничтожить  годами
складывавшуюся  систему госбезопасности  и создать  на  развалинах абсолютно
новую, не менее эффективную тайную полицию, пусть и  иначе ориентированную -
это надо уметь! Причем статистические данные показывают, что образовательный
уровень вновь принятых сотрудников центрального аппарата вырос почти вдвое в
сравнении  с 1936 годом.  И поставленные перед  ним задачи, какими бы они ни
были,  возрожденный  НКВД решал  более  чем успешно. Примитивному  дураку  и
алкоголику (каким Ежов тоже был) сие вряд ли под силу.  Успокоившись, нарком
вызвал своего  первого  заместителя, комкора Фриновского.  Ввел его  в  курс
дела.
     -  Понимаешь,  Михаил,  что  с нами  будет,  если  мы не  отыщем  этого
долбанного Шестакова?
     Фриновский  понимал.  Возможно, даже  лучше,  чем сам Ежов. Не впадая в
панику - всю жизнь проходил по лезвию, рискуя  головой едва ли не ежедневно,
задал вопрос:
     - А как? Соображения есть?
     - Откуда им взяться? Для того и позвал. Два часа тебе времени. Пройдись
по всей цепочке.  Кто первый узнал, почему лично  мне сразу не доложили, что
сейчас  делается  и по чьему распоряжению. Тут  ведь целое гнездо недобитков
просматривается. Нас с тобой топят. И вот еще узнать бы, что за  военюрист у
Хозяина сидел. Наверняка он на меня настучал, паскуда! Из чьего  ведомства -
Ульриха, Вышинского? Все узнай и мне доложи. А я пока немного отдохну.
     Через  два  часа,  минута в минуту, Фриновский  возвратился.  Отследить
действия связки Шадрин - Заковский труда не составило.  На то в распоряжении
Фриновского было целых два мощных подразделения: секретно-политический и 6-й
(чекработа в органах внутренних дел) отделы.
     - Нет, ну какая  сволочь!  -  вновь разбушевался Ежов,  имея в  виду  -
Заковского. - Немедленно его сюда!
     Разговор получился скандальный  и  трудный  для Ежова. Старый чекист  и
разведчик, Заковский знал себе  цену,  с  первых же слов наркома все понял и
перешел в контратаку.
     -  А  меня  кто-нибудь  в  известность  ставил?  Я  сам  все узнал,  по
собственным  каналам, И что мне  оставалось  делать? Вдруг  это  грандиозная
провокация  троцкистов,  гестапо,  я знаю,  чья  еще?  Контрразредка  -  мой
участок.  Руководство не  в  курсе, опергруппа  уничтожена, непосредственный
начальник,  майор Шадрин,  ничего  не знает, начальник отделения, который  и
послал группу, застрелился  или ему помогли, концы рубят. Я принял решение и
начал действовать!
     -  Ты мне  мозги не засерай - кричал в ответ Ежов. -  Почему не доложил
немедленно? Кто нарком -  ты  или  я? Под меня,  сука, роешь! Сам узнал, сам
раскрыл, сам доложил, а я в говне?! Может, и Сталину ты настучал?
     - А ты на меня не  ори!  - расчетливо психанул и  Заковский. Ему сейчас
выгодно  было  перевести дело в  план  бытовой  склоки.  - Я  в  разведке  с
двадцатого года работаю, и лучше вас всех дело знаю. Нечего было среди своих
тень  на плетень  наводить.  Прикажи  мне лично с самого начала, я бы такого
облома не допустил, на работе бы его взял, тепленького.
     Фриновский  курил  у окна, не желая  ввязываться,  но на ус  мотал. Или
вывернется  сейчас  соперник, да и  всех их  за собой из могилы вытащит, или
всем конец. Только ему - раньше.
     - Ладно, закончили,  - понимая  формальную  правоту  заместителя,  Ежов
утих. - Но почему все-таки не доложил сразу, ни мне, ни Михаилу?
     - Сделал бы - доложил. Чего зря  болтать, гнать  волну? У вас своих дел
невпроворот. Я и взял  на себя, потому  что увидел - день прошел, и никто не
поинтересовался в тюрьме, привезли Шестакова или нет. Так  и  подумал  -  не
сверху инициатива идет, сбоку откуда-то. А это уж чисто моя епархия.
     - Ладно, ладно,  - повторил Ежов. - Все свои наработки передай Михаилу.
Он закончит. А Шадрина придется арестовать. Он ближе всех стоит. Не заговор,
так преступная халатность. Разберемся.
     Заковский  понял, что  спорить  дальше  - бесполезно.  Шадрина  ему  не
вытянуть. По крайней мере  - сейчас.  И  правильнее всего будет  озаботиться
собственным  спасением,  если  успеет.  Дело  осложнялось  еще  и  тем,  что
Заковский  ввязался  в  него,   действительно  исходя   из  профессиональных
соображений, ну и, само собой, из  желания  подсидеть Ежова, о  подлинной же
подоплеке понятия не имел. В противном случае не отступил бы так легко.
     Валентин был свидетелем  всего  происходящего. Нынешний поворот событий
его   огорчил.  В  том  смысле,  что   теперь  поиск  Шестакова  значительно
осложнялся.  Придут  новые  люди,  к  которым  у  него  нет подходов.  Да  и
профессионализма  снова  будет   на  порядок  меньше.  Зато  в   перспективе
облегчается   задача  устранения  Ежова,   который   самим   фактом   своего
существования  мешал Лихареву.  Это хорошо,  но  Шестаков  сейчас  важнее. А
детекторы  излучение  матрицы  опять потеряли. Слишком  далеко уехал нарком,
или...
     То,  что дела после вмешательства Ежова  пойдут хуже,  подтвердилось  в
этот  же день. После  ареста Шадрина начали  рваться и тщательно выстроенные
им,  и  замкнутые   только  на  него  цепочки  взаимодействия  разных  служб
наркомата.  Так,  например, бесследно  ушло в песок  сообщение транспортного
сержанта о появлении в поезде подозрительных людей с документами чекистов. И
сам  Лихарев, занятый кремлевскими делами  и наблюдением за Ежовым, прозевал
долгий, почти трех  часовой, пеленг, вновь пойманный "шаром", когда Шестаков
оказался в зоне  его досягаемости. Запись об этом важнейшем событии Валентин
прочитал только утром. Вот когда ему  позарез потребовался Буданцев.  Как же
прав был  сыщик,  предположив,  что  нарком никуда  не  делся,  скрывается в
ближнем Подмосковье.  Совсем  недавно  Шестаков находился не дальше тридцати
километров от центра города, и - снова исчез. Но теперь уже вряд ли надолго.
     Но! Буданцев арестован вместе с Шадриным, непонятно, впрочем, для чего.
Сыщик ведь просто инструмент. В  руках Ежова он способен  работать ничуть не
хуже,  чем  по  поручению  Шадрина. На месте  Ежова следовало  бы, наоборот,
пригласить его на беседу, еще  раз подчеркнуть важность дела,  намекнуть  на
возможное поощрение  и повышение по службе. Нет, "осел останется ослом, хоть
ты   осыпь   его  звездами".   Даже   -   звездами  Генерального   комиссара
госбезопасности. Теперь надо соображать, как вытащить Ивана Афанасьевича  из
застенков, пока он еще не потерял там свои деловые качества.
     Буданцева  втолкнули в  камеру, и  дверь  за  ним  захлопнулась, дважды
провернулся ключ в замке. Отделал его следователь "как следует". Даже в этом
состоянии  он усмехнулся  внезапному  каламбуру.  Горела спина,  трудно было
вздохнуть, но ребра, кажется, целы. Постанывая и матерясь сквозь зубы, сыщик
кое-как устроится на жестком топчане. Полез в карман. Один из ударов дубинки
пришелся как раз по коробке папирос. Это совсем его расстроило. Выбрав одну,
не до конца  переломившуюся, он подклеил ее бумажкой,  оторванной от другой.
Осторожно раскурил.  Случившееся  не укладывалось в  голове. Полный  абсурд.
Чего от него добивались? Чтобы выдал,  где  прячется беглый  нарком. А где ж
его взять? Неужели в ГБ такие кретины, что всерьез надеялись добыть истину с
помощью резиновой палки? Признания,  что Буданцев сообщник наркома  и знает,
где он прячется, добиться можно. Завтра или  через три дня. Можно и сегодня,
если  опять потащат на допрос и возьмутся за дело "настоящим образом". Ну  и
что это им  даст? И сразу  пришла здравая  мысль - а что, если  они на самом
деле убеждены, будто он, Буданцев, - знает?! Или - узнает вот-вот. Настолько
убеждены, что другие версии им рассматривать уже не нужно.
     Кто-то, на самом  деле заинтересованный,  чтобы  у Шестакова  оказалось
побольше времени для бегства (тут следователь, вольно или невольно, придумал
нечто близкое к истине), направил ГБ по ложному следу. Ценой его, Буданцева,
свободы.  А  возможно, и  жизни.  Он будет  молчать,  поскольку  сказать ему
нечего,  потом,  чтобы хоть немножко отдохнуть от пыток, станет нести всякую
ерунду,  ее   будут   тщательно  проверять,  потом  снова  бить.   Печальная
перспектива для него, но спасительная для Шестакова и его покровителей. Ох и
попал  ты в чужую мельницу, Иван Афанасьевич, ох  и попал. Значит, была хоть
доля правды в его высказанной Лихареву версии, что не сам по себе действовал
нарком, что были у него сообщник