его   ротвейлера?!   -
воскликнул Честер. - И ты полагаешь такой опыт честным и чистым?!
   - Оставь, пожалуйста, эмоции в покое! - разозлился Бейли. - Весь мир  с
затаенным дыханием следил  за  тремя  парнями,  которые  провели  двадцать
четыре  часа  при  температуре  минус  сорок  градусов  плюс  ветер  силою
пятнадцать метров в секунду, имитируя взятие Эвереста, - и ничего!  Герои!
Этот эксперимент возможен! А удирать от собаки нельзя? Опаснее? Да бросьте
вы говорить глупости! А сами походы  на  Эверест?  А  пешком  к  Северному
полюсу? А без акваланга на глубину сто  метров?  Перечислять  дальше?  Или
хватит? Люди не только ради интереса, ради долга попадают в  экстремальные
ситуации, сами лезут в них, чтобы выявить  резервы  человеческого  тела  и
духа.  Они  ставят  себя  в  условия  жестокого  кислородного   голодания,
минимальных и максимальных температур, высокого и низкого давления, голода
и страха, чтобы выяснить потенциальные  возможности  живого  организма.  В
конечном итоге, чтобы путем тренировки выжить в изменяющихся физических  и
психических условиях окружающей  среды!  Что  же  вы  не  пред®являете  им
ордеров на арест? Или их организаторам? Почему у вас нет к ним  претензий?
Вы взахлеб читаете о них в газетах,  вы  следите  за  ними  по  телевизору
затаив дыхание, а ко мне являетесь домой как обвинители?
   Рольф Бейли резко сел  в  кресло  и  умолк,  то  ли  устав  от  бурного
монолога,  то  ли  посчитав  его  исчерпанным.   Гард   и   Честер   молча
переглянулись. По коридору, мимо кабинета, в котором  они  сидели,  кто-то
прошел, стараясь не стучать подкованными сапогами  по  паркету,  вероятно,
сержант Мартенс или кто-то из его людей. Молчание первым нарушил Гард:
   - Рольф, те, о ком ты говоришь, ставили на себе  опыты  добровольно.  В
конце концов, никто не может заставить  человека  жить,  если  он  сам  не
желает. Но  заставлять  человека  умирать,  если  он  хочет  жить,  -  это
преступление! Я хочу, Рольф, чтобы ты  меня  тоже  понял.  Ты  посылал  за
живыми людьми собак, чтобы они вырывали у них живую плоть. Натренированных
собак - за людьми, которые были вынуждены спасаться!..
   - Ну что ты знаешь об этом  опыте?!  -  теперь  вдруг  сорвался  Бейли,
заорав во все горло. - Что ты знаешь?! Важно не то, угрожает  ли  человеку
подлинная опасность, а важно, чтобы он до конца поверил в ее реальность!
   - Уж не хочешь ли  ты  сказать,  что  Аль  Почино  преследовали  мнимые
ротвейлеры? - спросил Гард.
   - Нет, собаки были самыми настоящими, но опасность подопытному  тем  не
менее не грозила!
   - А фильм! - воскликнул Честер. - Ты лжешь, и тебя уличает  фильм!  Аль
Почино не мог  ошибиться  или  придумать:  настоящие  собаки  там  терзали
настоящего человека, и этого ты не можешь опровергнуть!
   - И не собираюсь. - Бейли неожиданно улыбнулся. - Фильм был  подлинным.
Эти кадры были сняты в гестапо, в период Второй мировой войны.
   - Гестапо?! - ошеломленно переспросил Гард.
   - Ну и что? Вот именно: гестапо. Подопытный не может  усомниться  в  их
достоверности. А ассистент предлагает ему  обратить  внимание  на  приметы
собаки, убеждая, что на него бросится  тот  же  самый  пес.  И  когда  это
происходит, он тотчас узнает собаку и поэтому бежит, спасая свою жизнь.  -
Бейли торжествующим взглядом ученого обвел потрясенных  слушателей.  -  Не
можете догадаться, в чем дело? - спросил Бейли с иронией. - А фокус в том,
что все чистопородные ротвейлеры удивительно похожи  друг  на  друга!  Те,
которые были на экране тогда, и те, которых мы пользовали в  экспериментах
сегодня! Таким образом, подопытный все принимает за чистую монету, меж тем
как наши ротвейлеры могли догнать их, даже хватануть  за  штанину,  но  им
запрещено было терзать преследуемых. Подопытный всегда  выходил  из  гонки
победителем? Всегда!
   - Ты хочешь убедить нас  в  том,  что  смертельная  опасность  во  всех
опытах, и не только с собаками, была мнимой? - спросил Гард.
   - Увы, к сожалению, не всегда можно было добиться эффекта  подлинности,
лишь имитируя угрозу. Вдобавок иные гибли, как бы вам  сказать,  сами,  не
выдержав нагрузки, от перенапряжения... - вновь переходя на "кафедральный"
тон, ответил Бейли. - Естественный отбор в чистом виде! Но,  во-первых,  в
наших экспериментах никогда не было изуверства, в чем еще минуту назад  вы
были убеждены. Во-вторых, сколько, вы думаете, погибло людей?
   - Сколько?
   - Единицы! За три года - не более десяти человек!
   - Значит, жертвы все-таки были? - угрожающим тоном произнес Гард.
   - Не пугай, Дэвид, я  не  из  пугливых.  Как  же  без  жертв?  А  разве
испытания новых самолетов обходятся без трудов? В процентном  отношении  у
нас их не больше, чем в авиации...
   -  Ты  упорно  игнорируешь  тот  факт,  что  в  испытатели  тоже   идут
добровольцы!
   - Комиссар Гард, нам  было  бы  куда  приятнее  работать  с  такими  же
добровольцами, поверь мне. Однако практически это невозможно. И не потому,
что нельзя найти "живой материал", из®явивший желание с нами сотрудничать,
а потому,  что  человек,  по  доброй  воле  согласившийся  пусть  даже  на
смертельный эксперимент, в глубине души, как тот же летчик-испытатель, как
астронавт, как альпинист в  команде,  поднимающейся  на  Эверест,  все  же
верит, что риск будет  сведен  к  минимуму,  что  все  обойдется,  что  он
останется жив. И тогда  "третье  дыхание"  практически  не  наступает.  Мы
проверяли.  Увы,  это  так.  Только,   как   бы   точнее   выразиться,   у
"приговоренных", то есть у тех, кого мы как бы "заставляем"  пройти  через
наши опыты, возможен настоящий губительный стресс... Что вам еще не  ясно?
Какие у вас еще претензии? Бог с тобой, Дэвид, ты человек казенный, уж  не
обижайся, но Фред! Неужели и ты ничего не понял?
   Честер отвел глаза, не выдержав пристального взгляда Рольфа Бейли.
   -  Понимаешь,  Рол,  -  сказал  он,  подумав,   -   меня   смущает   то
обстоятельство, что ты подвергал людей  не  просто  смертельной  опасности
вопреки их воле, а то, что - я назову вещи своими именами -  подвергал  их
пыткам!
   - Пыткам?! - повторил с недоумением Бейли.  -  Вот  оно  как!  У  меня,
выходит, была не лаборатория,  а  застенок!  Я  загонял  под  ногти  иглы,
выпытывая государственные секреты? При этом не оставлял им никаких  шансов
на выживание?  Так?  Нет  уж,  дорогой  мой,  давай  и  тут  разберемся...
Во-первых, моими подопытными были не просто попавшиеся на  глаза  невинные
младенцы, а преступники!  Мы  находили  их,  ловили  и...  использовали  в
экспериментах. Правда, этим занимался не я, а специальная  служба  Дорона,
мне же доставляли "живой материал" уже в готовом, что ли, виде. Итак,  это
были те, кто сам, по доброй воле, еще до меня  избрал  смертельно  опасное
"ремесло"...
   - Но ты ведь лишил их этой  "доброй  воли"!  -  вставил  Честер.  -  Их
доставляли тебе, да. Но не без помощи угроз и шантажа!
   - Ну и что? - спокойно возразил Бейли. - А  прежде  они  разве  жили  и
действовали  не  по  воле  обстоятельств?  Не  по  приказу  мафии?  В  чем
принципиальная разница? Для них, я тебя спрашиваю? В том разница,  что  за
смертельный риск мы заплатили Аль Почино в два раза больше, чем ему обычно
платил его шеф Гауснер? В том, что их жестокость, пагубную для окружающих,
мы  использовали  в  интересах  науки,  стало   быть,   во   благо   всего
человечества? Не кажется ли тебе, Фред, и  тебе,  Дэвид,  что  мой  способ
действия и эффективнее, чем в мафии, и гуманнее? Вы говорите: пытки?!
   - Это я сказал, - заметил Честер.
   - Не важно. Гард тоже так думает. Но у меня к нему вопрос как к юристу.
Что грозило бы тому же Аль Почино, если бы он попал не ко мне,  а  в  руки
полиции, а затем правосудия? За убийство антиквара? Ну, Дэвид?
   - Газовая камера. Ну, может быть, при условии каких-то смягчающих  вину
обстоятельств, лет двадцать каторги.
   - Иначе говоря,  смерть  или  двадцать  лет  медленных,  хладнокровных,
скрытых от мира пыток! Да-да, ты  не  можешь  отрицать,  что  каторга  для
таких, как Аль Почино, - это растянутая во времени, но все-таки пытка,  от
которой тоже сходят с ума и даже кончают жизнь самоубийством. Этого ты  не
посмеешь отрицать, Гард! Так что же? Двадцать  лет  подобных  истязаний  я
заменил двумя месяцами,  и  не  пыток,  а  опытов,  а  потом  еще  оплатил
страдания  человека,  чего  ваши  тюрьмы  -  из  соображений   гуманности,
наверное? - не делают!
   - У тебя превратное представление о смысле и  назначении  наказания,  -
сказал Гард.
   - Это почему же? - возразил Бейли. - Я не юрист, я ученый,  но  даже  я
понимаю, что вы подвергаете преступника истязаниям, как физическим, так  и
моральным, чтобы он осознал и исправился, - так? Так!  Оставляю  вопрос  о
том,  как  часто  вы  достигаете  цели  и  так  ли  уж   действенна   ваша
исправительная практика.  Почему-то  мне  кажется,  что,  выйдя  потом  на
свободу, через десять - двадцать лет, ваши "осознавшие" и  "исправившиеся"
вновь берут в руки ножи и пистолеты и вновь попадают  под  влияние  мафий.
Это называется, если не ошибаюсь, рецидивом, верно, Дэвид?
   - Верно.
   - И каков его процент? Ты не скажешь на память?
   - Скажу. Большой.
   - А я, между прочим, дав преступнику страшный урок, не только  избавляю
его в будущем от нищеты, то есть не только лишаю его социальных причин для
совершения новых преступлений, но еще  вытаскиваю  его  из  болота  мафии,
вывожу из преступного окружения, из этой среды,  сделав  ему  пластическую
операцию и сменив ему не только имя, но даже отпечатки пальцев!  Он  может
буквально как новорожденный начинать новую жизнь! Многие ли мои подопытные
вернулись к своим прежним преступным занятиям? А, Дэвид, многие?
   - Не знаю.
   -  Я  знаю:  единицы!  Таким  образом,   вашей   цели   "осознания"   и
"исправления"  мы  достигаем  быстрее,  результативнее  и  более  гуманным
способом!  Кстати  сказать,  с  каждым  из  моих  подопытных   заключается
контракт, а это значит, что формально "добровольность" соблюдена! Ну?  Что
ты скажешь на все это, комиссар? И ты, печатный глас народа?
   Рольф Бейли вновь приложился  к  виски  и  не  без  торжества  сошел  с
"кафедры" на рабочее место за письменным столом.
   - Что касается меня, - сказал после паузы Честер, - то я, Дэвид,  почти
"готов".
   - Могу тебе позавидовать, -  мрачно  произнес  Гард.  -  У  меня  такой
вопрос, Рольф. Если ты так убежден в своей правоте, почему бы эти опыты не
делать открытыми? Не разрекламировать их полезность,  результативность  и,
как ты говоришь, гуманность? И почему твой шеф и покровитель Дорон, едва я
сунул нос в вашу преисполню, немедленно  прекратил  твою  деятельность,  а
потом еще "наигуманнейшим" образом уничтожил почти всех твоих  подопытных,
заметая следы?
   - Нет, - сказал вдруг Честер, - я еще не "готов".  Подожду,  что  Рольф
ответит.
   - У него очень  принципиальная  позиция,  -  с  улыбкой  сказал  Бейли,
обращаясь к Гарду и имея в виду Честера. - Не  пора  ли  нам  его  все  же
выгнать?
   - Пожалуй, пора, - тоже улыбаясь, согласился  Гард.  -  Впрочем,  пусть
сидит. Если серьезно, его колебания отражают и  твои,  Рольф.  Я  не  могу
поверить, что ты сам веришь во все, что говоришь.
   - Не лезь ко мне в душу, - с горькой иронией сказал Рольф  Бейли.  -  У
современного человека душа - сплошной лабиринт, и там есть такие закоулки,
из которых, бывает, даже с полицейскими собаками  не  выбраться...  Но  ты
задал мне вопрос? Отвечаю. Почему бы не  открыть  наши  опыты?  Во-первых,
потому, что я не наивный идеалист, а опыты стоят колоссальных денег, -  ты
меня понял? Украдут! Конкуренты!  Лишат  приоритета!  Кроме  того,  нельзя
сбросить со счетов и то, что результаты наших изысканий имеют, безусловно,
военно-государственное значение, - надеюсь, это не нужно  тебе  об®яснять?
Наконец, целый перечень не менее важных и существенных  причин.  Например:
финансирование идет через ведомство генерала Дорона, - стало  быть,  он  и
определяет степень и уровень закрытости моей работы. Не я! Кто платит, как
говорят, тот и заказывает музыку. И не вы, потому что вы с  Честером  пока
что ни одного лемма на опыты не выложили. Есть и еще один довод.  Массовое
общественное сознание - а господствующая  мораль  есть  производное  этого
сознания - всегда и неизбежно отстает от событий. Если даже  вы,  умные  и
видавшие  виды  люди,  к  тому  же  мои  друзья,  извините  за  выражение,
накинулись на мою работу с несправедливыми обвинениями, а  меня  посчитали
мракобесом и преступником, что прикажете ждать от недальновидного и тупого
обывателя? Пройдет время, его сознание приспособится к новым  условиям,  и
тогда он скажет мне спасибо, как, надеюсь, и вы. А пока - рано.
   - Значит, - сказал Гард, - в массе своей  народ,  по-твоему,  моральный
консерватор?
   -  Ты  еще  сомневаешься  в  этом?  Безусловно!  Народ  -   быдло!   Он
развлекался, когда жгли Джордано Бруно, считал еретиком Галилея,  разрушал
станки, не принимал картофель, смеялся над синематографом, прежде чем  его
признал, восставал против компьютеров, опутал, как  паутиной,  "моральными
проблемами" пересадку  донорских  сердец...  Продолжать  перечисление  или
хватит? Тебя не поражает, комиссар Гард,  как  это  вопреки  консерватизму
толпы все же рождались прогрессивные идеи и пробивали себе дорогу?
   - Не вопреки, - поправил  Гард.  -  Вопреки  воле  народов  еще  ничего
никогда не торжествовало.
   - Да?! - прервал молчание Честер. - А фашизм? А войны?
   - Что - фашизм? - сказал Гард. - Что - войны? Большинство не хотело  ни
того, ни другого.
   - А им навязали! - с сарказмом воскликнул Бейли. -  Что  и  доказывает:
быдло!
   - А кто тогда делает революции?! - тоже вскричал  Честер.  -  Благодаря
кому...
   -  Благодаря  кому  они  происходят?  Благодаря  тупицам  реакционерам,
которые тормозят безотлагательные реформы и тем самым доводят  до  взрыва!
Дураки - всюду дураки. Ждать, когда они  прозреют  и  сообразят,  что  для
народа благо, а что нет? У меня мало времени, нас всех торопят события.
   - Вывод? Определять, что для народа хорошо, а что для него плохо,  дано
тебе? - сказал Гард. - Или вот ему? - Он указал на Честера. - Или Дорону?
   - Есть люди близорукие, а есть дальновидные. Кто же кого должен вести?
   - Это ты себя и Дорона, разумеется, полагаешь дальновидными? Вам и дано
определять, что есть для народа благо? Гитлер тоже так про  себя  думал  и
привел народ к катастрофе! - резко сказал Гард. - А вы  с  Дороном  просто
иезуиты, исповедующие лозунг: цель оправдывает средства!
   - Опять демагогия! - презрительно бросил Бейли. - Иезуиты! А что такого
они сделали, позволь тебя спросить? Какой такой цели  достигли,  используя
неправедные средства?
   - Основали фашистское государство, - тихо сказал Честер.
   - Какое? Где и когда?
   - В семнадцатом веке, в Парагвае. Что у тебя было по истории на  второй
год обучения в колледже? Иезуиты так  воспитали  народ,  то  есть  местных
индейцев, что он с  благодарностью  целовал  розги,  которыми  его  пороли
"отцы", лучше народа знающие, что человеку для его же блага надо.
   - Это не разговор, - оборвал Честера профессор Бейли. - Меня совершенно
не интересует Парагвай и его коренное население. Я делаю  благое  дело.  Я
способствую выживанию человечества. Вы просто спятили. Я опроверг все ваши
вздорные обвинения, а услышал  в  ответ  байку  про  индейцев  Парагвая  и
общефилософские рассуждения, где сколько голов,  столько  теорий!  С  меня
достаточно ваших заскорузлых эмоций!
   - Ну что же. - Гард встал. - По-моему, все уже сказано, и, как  водится
между друзьями, до конца.  Дело  лишь  в  том,  кто  что  услышал  в  этом
разговоре. Пусть я "моральный консерватор", но  все  же  задумайся,  Рольф
Бейли. Почему сквозь тысячелетия человечество  пронесло  неизменным  такое
логически недоказуемое  понятие,  как  "совесть"?  И  почему  Гитлер  счел
необходимым об®явить совесть химерой... Одевайся, Рольф.
   - Что ты намерен делать?
   - Взять тебя с собой.
   - Для чего и по какому праву?
   - Для твоего же блага и по праву  человека,  облеченного  властью.  Вот
видишь, в данном случае я определяю, что для тебя благо, а что нет.
   - Типичный произвол! Или ты шутишь?
   - Нет, перевожу твою теорию в действие.
   - Тогда об®ясни по-человечески...
   - Хорошо, Рольф, слушай. Я убежден, что твой особняк, начиная с туалета
и кончая этим кабинетом, прослушивается генералом  Дороном.  Моя  глушилка
работает, но мощности ее, боюсь, не хватает. Стало быть, Дорону может быть
известен весь наш разговор и даже то, что я говорю тебе сейчас. Коли  так,
он понимает, что ты для него потенциально опасен, ибо знаешь слишком много
и можешь вольно или невольно выболтать, как  тот  брадобрей  царя  Мидаса.
Кроме того,  в  отличие  от  тебя,  Дорон  прекрасно  осознает,  насколько
преступна его и твоя деятельность. Поэтому я вынужден забрать тебя  отсюда
и устроить так, чтобы ты был какое-то время недоступен Дорону.
   - В тюрьму?!
   - Возможно.
   - Фред, что ты молчишь? - обратился Рольф Бейли к  Честеру,  который  в
ответ только пожал плечами: мол, в этих делах нужно довериться Гарду.
   - Мартенс, вы далеко? - не повышая голоса, произнес Гард, дверь тут  же
отворилась, и сержант вошел в кабинет. - Автобус с глушилкой снимите.  Мою
машину к под®езду. Впереди нас и сзади по  мотоциклисту.  Если  все  ясно,
исполняйте.
   Мартенс щелкнул каблуками и вышел.  Дэвид  Гард  приблизился  к  Бейли,
наклонился к его уху, но не шепотом, а своим нормальным голосом,  то  есть
явно демонстративно, сказал:
   -  Рол,  завтра  во  Дворце  правосудия  я  устраиваю  прелюбопытнейшую
пресс-конференцию. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Я хочу, чтобы  и  ты  и
Аль Почино не только дожили до нее, но и пережили ее. Я так хочу,  Рол,  и
так будет. Ты меня понял?
   После этого они втроем двинулись из кабинета.  Профессор  шел  впереди,
безвольно опустив плечи, а Гард и Честер,  как  конвоиры,  чуть  сзади  от
него, по бокам.



        26. ПОД ПРИЦЕЛОМ

   Бывший клиент "Фирмы Приключений" Аль Почино был  доставлен  во  Дворец
правосудия  за   час   до   начала   пресс-конференции   в   бронированном
микроавтобусе под усиленной охраной полицейских,  возглавляемых  сержантом
Мартенсом.
   Когда Аль Почино выгружали  из  автобуса  и  вели  длинными  коридорами
Дворца, полицейские окружали его  плотным  живым  кольцом,  своими  телами
предохраняя от возможных эксцессов. Впрочем, все обошлось  без  сюрпризов,
никто  на  Аль  Почино  не  покусился,  если  не  считать  повышенного   и
естественного интереса, который он  вызывал  у  работников  правосудия,  к
восемнадцати  ноль-ноль  наводнивших  Дворец,  и  журналистов,   прибывших
заблаговременно, чтобы занять лучшие места в зале.
   Дэвид Гард  был  на  месте  за  полчаса  до  начала,  привезя  с  собой
профессора Бейли. Рольф Бейли был одет в полицейскую форму, которая сидела
на нем как фрак на мартышке, и сопровождаем двумя  настоящими  работниками
полиции, но в штатском.
   Об®явление  о  пресс-конференции   по   распоряжению   комиссара   было
опубликовано во всех  утренних  газетах  под  кричащими  заголовками  типа
"Убийца обвиняет!", "Сенсационное признание гангстера Аль Почино!", "Тайна
убитого антиквара Мишеля  Пикколи  раскрыта!",  "Преступление  Аль  Почино
комментирует профессор Рольф Бейли!", "Комиссар полиции  Гард  разоблачает
"Фирму Приключений"!" - и так  далее.  Интерес  к  пресс-конференции  был,
разумеется, наиповышенный. Министр  Воннел,  сам  узнавший  о  событии  из
утренних газет, позвонил Гарду и потребовал об®яснений. Комиссар предложил
поступить иначе: чем об®ясняться по телефону, лучше выяснить отношения  во
Дворце правосудия.
   - Приглашаю вас, господин министр. Право, не пожалеете.
   - Вы что позволяете себе, комиссар?!  -  взревел  в  трубке  голос  Рэя
Вонне