двери в комнату?
   - Такая же и точно так же была задвинута.
   - Следы?
   - Нет, комиссар. Должно быть, они работали в перчатках.
   - Почему "они"? Их было несколько?
   - Не знаю, - сказал Таратура. - Но если один,  то  как  он  мог  выйти,
оставив дверь запертой, без посторонней помощи?
   - Вы думаете, вдвоем или втроем это легче сделать? - усмехнулся Гард. -
Нож нашли?
   - Ножа нигде нет.
   - Пройдем в комнату.
   Убитый лежал на невысокой узкой тахте лицом вверх, одна рука и обе ноги
свесились к самому полу. Белая рубашка покраснела от крови.
   - Привет, Симпсон, - сказал Гард, пожимая протянутую экспертом руку.  -
Что скажете?
   - Он умер от прямой раны в сердце. Какие  ранения  были  предыдущие,  а
какие последующие и нанесенные, возможно, уже трупу,  я  пока  определенно
сказать не могу. Добавлю еще, что нож входил глубоко и вытаскивали  его  с
трудом.
   Гард медленно прошелся по комнате, остановился перед низким столиком  в
углу. На нем стояла откупоренная бутылка стерфорда и рюмка, на дне которой
виднелись остатки голубоватой жидкости.
   - Что это? - спросил Гард.
   - Похоже, что преступник, перед тем как скрыться, опрокинул в себя одну
рюмочку, - ответил Таратура.
   - Так уж и одну? - сказал Гард.
   - В бутылке не хватает одной рюмки, стерфорд наливают по  горлышко,  ни
грамма больше, а здесь...
   - Здесь вы специалист, инспектор, это уж точно, - улыбнулся Гард.  -  А
почему вы думаете, что пил преступник, а не антиквар?
   - Если бы пил антиквар, он оставил бы отпечатки пальцев, а их нет!
   Гард  почесал  у  себя  за  ухом:  с  таким  доводом  трудно  было   не
согласиться.
   - Логично, - сказал он.  -  Симпсон,  не  забудьте  при  вскрытии  тела
посмотреть наличие алкоголя.
   - Слушаюсь, комиссар.
   - И вот что еще интересно: когда этот стерфорд выпит  -  до  или  после
убийства?
   - Вряд ли до, - предположил Таратура. - Человек приходит, чтобы  убить,
и говорит хозяину квартиры: подождите  минуточку,  сейчас  я  выпью  рюмку
стерфорда, а потом вас убью, - так? Нет, стерфорд выпит  после  совершения
преступления, как бы на посошок!
   - Что ж, - без энтузиазма заметил Гард. - Рюмка вина и восемь  ранений,
часть из которых нанесена уже трупу, - это почерк, по которому можно найти
"автора". Таратура, где ваш блокнот, почему не записываете  стоящие  мысли
знатных специалистов?
   - Шеф, - улыбнулся  инспектор,  -  вы  забыли,  что  моя  память  лучше
магнитофона.
   - Простите, - вмешался эксперт Симпсон, - у меня тоже есть версия.
   - Валяйте, - великодушно разрешил Гард.
   - Я думаю, что они пришли сюда вместе, вдвоем.  Возможно,  речь  шла  о
какой-нибудь сделке, или антиквар  должен  был  показать  убийце  какую-то
вещь. И скорее всего,  стерфорд  был  выпит  именно  тогда.  А  потом,  не
исключено, возникла ссора, если у убийцы не было  заранее  спланированного
умысла, и вот когда антиквар открыл сейф...
   - Вы думаете, сейф открыл Пикколи? - перебил Гард. - Фукс, ваше мнение?
   Старина Фукс мгновенно вырос перед комиссаром,  по  своему  обыкновению
хихикнул, потирая руки, что он делал всегда, прежде чем приступить к своей
специфической работе или ответить на вопросы, касающиеся его "профиля",  и
тонким голосом произнес:
   - С этим сейфом, если без ключа, даже я провозился бы сутки. Но ключ  -
вот он, в скважине!
   - А отпечатки пальцев? - спросил Гард.
   - Никаких! -  ответил  Таратура.  -  Даже  хозяйских.  Из  этого  можно
предположить, что убийца сам открыл сейф, действуя в перчатках.
   - Возможно. А почему, - вновь обернувшись к эксперту, спросил  Гард,  -
вы думаете, Симпсон, что антиквар и убийца пришли сюда вместе?
   - А как же  иначе?  Как  бы  убийца  мог  проникнуть  внутрь  квартиры,
учитывая не только замки, но и металлические засовы?
   - Ну, знаете, - усмехнулся Таратура. - Как  сказал  господин  комиссар,
если убийца мог выйти через запертую дверь, с таким же успехом  он  мог  и
войти!
   - Фантастика! - пожал плечами Симпсон.
   - Я уж не говорю о том, что антиквар мог сам открыть дверь, представьте
себе, своему знакомому! - сказал Таратура.
   - К этому мы еще  вернемся,  -  рассудил  Гард.  -  Мартенс,  отправьте
бутылку и рюмку на экспертизу. Пусть выцарапают из них все, что  возможно.
Таратура, как там насчет родственников?
   - Должен быть с минуты на минуту.
   - Он уже здесь, - сказал Мартенс.
   - Кого доставили? - спросил Гард.
   - Сына.
   - Пусть войдет.
   Молодой человек, лет двадцати восьми,  с  застывшим  лицом  остановился
перед телом убитого. Гард некоторое время молчал,  давая  ему  возможность
прийти в себя, и наконец произнес:
   - Я понимаю ваше состояние, однако должен  задать  несколько  вопросов,
чтобы как можно быстрее найти преступника. Убитый - ваш отец?
   - Да, это он... Я понимаю, понимаю... - пробормотал  сын  антиквара.  -
Спрашивайте... я постараюсь...
   - Не могли бы вы сказать,  в  каких  целях  ваш  отец  использовал  эту
квартиру?
   - Мы живем далеко от магазина... Если к концу дня у  него  скапливались
какие-либо ценности или наличность... и он не успевал все это сдать в банк
на хранение... Он привозил все это сюда, здесь сейф... и  ночевал  в  этой
квартире...
   - Вы не знаете, - продолжал  Гард,  -  вчера  тоже  сложилась  подобная
ситуация?
   - Именно так... Отец позвонил домой и сказал, что купил набор старинных
китайских статуэток, стоимостью в сто пятьдесят тысяч кларков... и  еще  у
него было около двухсот тысяч наличными...  и  что  он  остается  на  ночь
здесь...
   - Ого! - присвистнул Таратура. - Триста тысяч! Вот это куш!
   Гард  бросил  недвусмысленный  взгляд  на   инспектора,   затем   вновь
повернулся к сыну антиквара:
   - Простите, ваше имя?
   - Андре Пикколи.
   - Вы не  знаете,  отец  ни  с  кем  не  договаривался  о  продаже  этих
статуэток?
   - Не знаю. Вряд ли. Ведь он их сам приобрел только вчера.
   - У кого?
   - Кажется, на аукционе в "Палас-отеле". Обычно такие вещи покупают там.
   - Вы в этом тоже разбираетесь? Ну, я имею в виду антиквариат?
   - Нет, моя работа весьма далека от того, чем занимался отец, так что  я
могу и ошибиться...
   - Где вы работаете? И кем?
   - Я режиссер телевидения...
   - Каким транспортом ваш отец сюда приехал?
   - Вероятно, на своей машине. Я не заметил, она стоит во дворе?
   - Не беспокойтесь, мы уточним.
   - Машина во дворе, - вставил Мартенс. - "Кадиллак", семнадцатая модель.
   -  Благодарю   вас,   Мартенс...   Примите,   господин   Пикколи,   мои
соболезнования, я более вас не задерживаю... Да, кстати, - сказал Гард уже
вслед молодому человеку, который, осторожно пятясь, выходил из комнаты.  -
Вы один из наследников? Простите, это чисто формальный вопрос, у меня  нет
никаких оснований подозревать вас...
   - Меня?! - побелевшими губами произнес  Андре  Пикколи.  -  Неужели  вы
думаете...
   -  Нет,  нет,  -  повторил  Гард  спокойным  голосом.  -  Мы   закончим
расследование, и я должен знать, кому передать  ключи  от  этой  квартиры,
только и всего.
   - Я ничего не знаю о завещании.
   Молодой человек поклонился и вышел из комнаты.
   - Статуэтки вы, конечно, не обнаружили? - спросил Гард у Таратуры.
   - И наличных денег тоже.
   -  Так.  И  все  же,  инспектор,  чувствую  я,  что  здесь  не  обычное
ограбление. Восемь ножевых ранений! Сколько ненависти  в  этой  вакханалии
ударов, сколько сокрытых для нас причин! - Гард вынул сигарету из пачки  и
с отвращением закурил. - Заканчивайте осмотр. Таратура.  Труп  в  морг  на
вскрытие. Помещение опечатать. Встретимся в управлении через полчаса.
   И, круто повернувшись, пошел вниз, к машине.
   По дороге в управление Гард на какое-то время полностью  отключился  от
всяких мыслей о делах, это называлось у него "уйти в подполье",  что  было
чрезвычайно важно перед  мозговой  атакой,  которая  обычно  следовала  за
"уходом". Когда  же  "мерседес"  мягко  затормозил  у  главного  под®езда,
комиссар мыслями вновь обратился к делу. Но думалось плохо.
   "Итак, рюмка стерфорда после убийства и  восемь  ножевых  ранений...  -
Бесшумным лифтом Гард поднимался  на  двадцать  седьмой  этаж.  -  Кто  же
"рисовал" таким способом в далеком или недавнем прошлом? Само собой,  надо
будет проверить по картотеке...  Подумать  только,  убийство  в  "закрытой
комнате"! Надо же, вот повезло! Комиссар Робертсон, уже сидящий, наверное,
перед пультом вместо меня, пять раз перекрестится, когда узнает, что весть
об убийстве антиквара всего на полтора часа опередила его  заступление  на
дежурство".
   Старинные часы на здании оперного театра,  как  раз  напротив  рабочего
кабинета Гарда, пробили семь раз, когда  он  туда  вошел.  Мягко  зазвонил
внутренний телефон.
   - Доброе утро, коллега! - раздался  сочный  бас  Робертсона.  -  Я  уже
приступил, прими мои искренние  соболезнования,  ха-ха-ха!..  Тебе  всегда
везет, но большому кораблю, извини, дорогой, и большое плавание! Будешь  у
себя или скоро домой?
   - Домой, - коротко сказал в трубку Гард. - Ну их всех к  черту.  Смотри
не захлебнись в мелочах, я их наворотил тебе с избытком...
   - Ладно, разберемся. Привет!
   Гард положил  трубку  на  рычаг,  снял  пиджак,  натянул  двумя  руками
подтяжки, но взбадривать себя передумал и на тормозах довел их  до  груди.
На ум почему-то пришел один из афоризмов знаменитого  Альфреда-дав-Купера,
незабвенного учителя комиссара: "Если дважды два  -  пять,  то  существуют
ведьмы". Убийство в "закрытой комнате" - разве это не дважды два  -  пять?
Если можно входить и выходить  через  замурованные  двери,  то  ничего  не
остается иного, как поверить в летающие тарелки,  волшебство  и  всяческую
чертовщину, во что трезвый мозг комиссара и рад бы,  да  не  в  силах  был
верить, - так часто жизнь ставила  перед  ним  тупиковые  задачи,  которые
всегда, ну просто на удивление  всегда,  имели  сугубо  материалистическое
решение! Тому же великому Альфреду-дав-Куперу принадлежит  фраза,  однажды
сказанная в присутствии учеников, кореживших головы над вероломным и тонко
подстроенным под самоубийство преступлением: "Невозможно  только  то,  что
абсолютно невозможно!" Считать ли убийство антиквара в "закрытой  комнате"
абсолютно невозможным? Нет, и еще раз нет!
   Оттянутые подтяжки на сей раз с  треском  ударились  о  выпуклую  грудь
комиссара: жизнь  продолжалась!  Кстати,  подумал  Гард,  вечер  предстоит
сегодня  не  самый  плохой:  свидание  со  старыми   друзьями   в   уютном
ресторанчике под названием "И ты,  Брут!".  Это  были,  надо  сказать,  не
совсем обычные свидания: друзья собирались по первому  зову  любого  члена
компании, чтобы отметить крушение каких-либо больших или  малых  надежд  и
тем самым поддержать дух товарища. Они шутили, хорошо  и  вкусно  ели,  не
стеснялись с выпивкой, всячески валяли дурака,  и,  как  ни  странно,  эта
форма дружеской  поддержки  отлично  помогала,  залечивая  душевные  раны.
Впрочем, не только душевные, потому что друзья не исключали и других  форм
помощи: советом, рекомендацией, даже прямым участием в каком-либо деле,  в
котором, положим, запутался,  увяз  сотоварищ.  Так  или  иначе,  нынешняя
встреча должна была состоять в двадцать ноль-ноль, столик уже был  заказан
инициатором, а им был добрый и старый друг Гарда  журналист  Фред  Честер,
которому в последнее время особенно сильно не везло.
   "Что ж, - подумал Гард, - сдается мне, что и я позабавлю  своих  друзей
рассказом об убийстве в "закрытой комнате",  а  то,  чего  доброго,  стану
кандидатом в герои следующего торжества!"
   Не знал в тот момент комиссар Гард, что невинный его рассказ в  "Бруте"
повлечет за собой совершенно неожиданные последствия...



        2. МНЕ БЫ ВАШИ ЗАБОТЫ, ГОСПОДИН УЧИТЕЛЬ

   Неумение строителей или требования сопромата были тому причиной, только
во всем городе нельзя было сыскать  второго  подвала  с  таким  множеством
нелепых и широченных колонн. Однако хозяин ресторанчика Жорж Ньютон  ловко
обратил недостаток в  достоинство,  проявив  изобретательность,  способную
сделать честь даже его великому однофамильцу и, говорят, предку, хотя,  по
официальным данным, у того  не  было  никаких  потомков.  Во-первых,  Жорж
Ньютон добавил ажурные перегородочки, сдвигая и  раздвигая  которые  легко
было раз®единять  столики  так,  чтобы  посетитель  мог  чувствовать  себя
уединенно в таком "кабинете" и в  то  же  время  незамкнуто.  Кроме  того,
обнаружив некоторые способности психолога, Ньютон использовал  и  колонны,
расставив кресла вокруг них с таким расчетом, чтобы члены одной  компании,
собравшись вместе, были одновременно как бы  и  отдельно  друг  от  друга,
общаясь каждый лишь с соседом слева и справа от себя  и  не  видя  сидящих
напротив  именно  из-за  колонн,  что  вполне  соответствовало  или  могло
соответствовать их тайным, а иногда и  явным  желаниям;  в  конце  концов,
разные люди, в силу разных причин оказавшись в  одной  компании,  получали
возможность в "Бруте" без обид друг  на  друга,  ненавязчиво  и  не  грубо
реализовать разные  уровни  общения.  Именно  топография  зала  подсказала
хозяину идею специализации: ресторанчик должен  был  стать  притягательным
для небольших дружеских, - хотите, в кавычках, а хотите, и без кавычек,  -
пирушек. А поскольку владелец Жорж Ньютон не был лишен  еще  и  юмора,  то
свою идею он интеллигентно выразил в милом названии ресторанчика:  "И  ты,
Брут!", попросту называемом "Брутом".
   Расчет оправдался. "Кабинеты" пустовали редко, колонны тоже делали свое
доброе коммерческое дело, и в зале действительно  собиралось  как  теплое,
так и несшее с собой холод Арктики общество.
   Не избежали этих сетей и друзья Гарда.
   Первые полчаса были безраздельно отданы ужину.  Карел  Кахиня,  человек
без определенных занятий, но всегда безумно занятый чем-то, был уместен  в
обществе комиссара полиции не  более,  чем  бритва  в  бумажнике.  Однако,
подчиняясь законам дружбы. Гард и виду не подавал, что его  ведомство  уже
давно скучает по Карелу; сейчас огненно-рыжий и фейерверочно талантливый -
ах, только бы на мирные цели направить его талант! - Карел Кахиня, заказав
себе поросенка под  хреном,  вгрызался  в  него  с  упорством  землеройной
машины.  Владелец  галантерейной  лавки  Валери  Шмерль,  Шмерлюшко,   как
ласкательно называл его Кахиня, каждый тщательно разжеванный кусочек  мяса
уныло запивал минеральной водой. "Уймите  Шмерлюшко!  -  скосив  глаза  на
товарища, воскликнул Карел Кахиня. - А то он так нагазуется,  что  взлетит
под потолок!" - "Тебе все шуточки, а у меня печень!.." - плаксивым голосом
ответил Шмерль. "Бери пример с тех, у кого печени вообще нет!" - И  Кахиня
показал вилкой на прямого, как палка, банкира  Клода  Серпино,  обладателя
холеных гусарских усов; Клод ел с такой обстоятельностью, что его  тут  же
хотелось попросить учесть вексель. Дородный и пышноволосый профессор Рольф
Бейли,  облизав  после  выпитого  стаканчика   сочные   губы,   благодушно
улыбнулся: "Не слушай его, Валери, трезвенники всегда  дольше  живут,  чем
забулдыги. Хотя, с другой стороны, какой смысл в этой жизни, я, право,  не
знаю..." Фред Честер  почти  ничего  не  ел.  Он  был  погружен  в  унылые
раздумья, его пальцы нервно скатывали хлебные шарики.
   - Семь! - отодвигая тарелку, провозгласил Карел Кахиня.
   - Что "семь"? - не  понял  Гард,  да  и  все  остальные  с  недоумением
посмотрели на рыжего Карела.
   -  Семь  мякишей.  Прессе   пора   прекратить   поточное   производство
хлебоподшипников и исповедаться  Полиции,  Науке,  Финансам,  Торговле,  а
также Народу. Народ - это, конечно, я! - Кахиня важно ткнул себя вилкой  в
грудь.
   - Почему? - прихлебывая вино, спросил Бейли.
   - Что "почему"?
   - Почему ты - народ, а мы?..
   -  Потому,  -  с  готовностью  ответил  Кахиня,  -  что  еще  ни   один
политический  деятель,  обращаясь   к   ученым,   банкирам,   полицейским,
журналистам и торговцам, не называл их "народом". А я, простой  человек  с
улицы...
   - Не такой уж  простой,  -  многозначительно  вставил  Гард,  подмигнув
Карелу одним глазом.
   - ...человек с улицы, - настойчиво продолжал Кахиня, даже "не  заметив"
реплики Гарда, - удостоился этой чести. Разве вы не смотрели  предвыборную
телебеседу президента Кейсона с "простым и честным тружеником", то есть со
мной, имевшую  быть  в  среду  на  той  неделе  и  повторенную  сегодня  в
четырнадцать тридцать дня?!
   - Сколько же тебе заплатили? - тут же поинтересовался Валери Шмерль.
   - Сто кларков за пять минут эфирного времени.
   - Господи! Недельная выручка моей лавки! За пять минут болтовни!
   - Не за болтовню, уважаемый коммерсант, а за прямое, бесхитростное,  от
сердца идущее слово. Различать надо! Ладно, все  это,  как  вы  понимаете,
зола... Выкладывай, Честер, из-за чего ты бьешь в колокол?
   Фред Честер криво улыбнулся. Из-за чего он ударил  в  колокол,  созывая
друзей? Собственно говоря, ничего уж такого страшного у него не стряслось.
С первого дня, как он оказался сотрудником "Вечернего звона", шеф  полагал
его такой же принадлежностью редакции, как пишущую машинку или телетайп. В
этом смысле ничего особенного не  произошло.  Но  вот,  представьте  себе,
неделю назад в заметке о  выставке  восточных  ковров  черт  дернул  Фреда
написать, что "верблюд" по-местному "орван", а какой-то дотошный  читатель
немедленно  позвонил  шефу  и  сказал,  что  "верблюд"   на   самом   деле
по-тамошнему вовсе "арван".  В  любой  другой  газете  никто  внимания  не
обратил бы на такую чепуху, но тут шеф увидел в ошибке Честера  не  просто
большой смысл, но и злую намеренность, - почему бы вы думали? Потому,  что
фамилия владельца газеты, то есть шефа, Орван! Даниэль Орван, черт бы  его
побрал! И он, конечно, решил, что  Фред  нарочно  ошибся,  чтобы  об®явить
всему свету, что его шеф - верблюд! В итоге этот воистину верблюжий болван
пригласил к себе  Честера  и  об®явил  ему  об  увольнении  по  мотивам...
некомпетентности! Почему? Потому что впрямую за "орвана" выгонять вроде бы
неудобно: сотрудники будут посмеиваться и шушукаться по углам, а  шеф  как
огня боялся закоулочных разговоров и долгого жевания его имени  -  недаром
же он верблюд! Вот он и припомнил Фреду,  как  тот  два  месяца  назад  не
совсем  точно  процитировал  Эмерсона:  "Консерватор  -  это   постаревший
демократ, а демократ - это  вышедший  в  семя  консерватор".  Вообще-то  у
Эмерсона сказано не  "демократ",  а  "аристократ".  Но  Честер  не  просто
цитировал политика, занимающегося философией, а сам делал политику. Потому
замена "аристократа" на "демократа" была им заранее обдумана, оговорена  в
самом тексте, тем более что  в  данном  случае  он,  Честер,  куда  точнее
выразился, нежели сам Эмерсон, который, к слову  сказать,  хотя  и  считал
себя  демократом,  на  самом  деле  был   типичным   "вышедшим   в   семя"
консерватором, в чем никто уже давно не сомневается...
   - Ты что, на предвыборном митинге? - прервал Фреда Кахиня, иначе Честер
не остановился бы.
   Фред умолк, извинился перед друзьями, затем обвел всех тоскливым взором
и вдруг коротко произнес:
   - И еще Линда.
   - Вот это уже по делу, - сказал Клод Серпино. - Что выкинула она?
   Честер глубоко вздохнул, как  это  делают  обычно  дети  после  долгого
плача: в несколько коротких приемов, как бы лесенкой. Друзья  с  искренним
сочувствием посмотрели на него, потому что хорошо  знали  его  жену  и  ее
умение превращать мужа в  выжатый  лимон.  Разумеется,  как  только  Линда
узнала об увольнении, она немедленно напомнила Фреду, что еще надо вносить
взносы за дом, за машину, не говоря уже о том, что у Патерсона ею заказана
шляпка, которую нельзя не взять, - что скажут  Клоуки  и  Гиршнеры,  когда
узнают, что заказанная вещь оказалась невыкупленной, ей  невозможно  будет
выйти на улицу! И что Фред, кого бы он  ни  строил  из  себя,  конечно  же
стопр