оцентный  неудачник,  ему  бы  брать  пример  с  Клоука,  который  не
побрезговал в  свое  время  чисткой  ботинок,  зато  теперь  имеет  весьма
доходную сапожную мастерскую и  собственный  дом,  что  куда  важнее  всех
интеллектуальных  разглагольствований  и  всех,  с   позволения   сказать,
"дружеских компаний". И это кто же такие  "интеллектуалы"?  Неужто  темный
махинатор Карел Кахиня, по которому давно скучает тюремная камера?!  ("Это
уже слишком, Фред, мог бы и  не  цитировать!")  Или  богач  Клод  Серпино,
который по наследству получил свои миллионы и палец о палец не ударил  для
того, чтобы заработать собственными руками хотя бы один  кларк,  а  теперь
готов удавиться за каждый лемм?! (Клод  только  крякнул  при  этих  словах
Фреда и с интересом посмотрел на Шмерля, до которого,  по-видимому,  дошла
очередь).  А  этот  тщедушный  галантерейщик,  тоже  мне   "интеллектуал",
уткнувшийся в свои подвязки и штрипки, в  то  время  как  его  толстозадая
Матильда... ("Фред!" - поднял руку Гард, останавливая друга  и  тем  самым
переводя огонь на себя, поскольку Честера уже несло.) Ах уж  этот  великий
мыслитель Дэвид Гард,  полюбуйтесь  на  этого  "интеллектуала",  чьи  идеи
относительно торжества  справедливости  и  общества  без  преступлений  по
достоинству могут оценить лишь фокстерьеры, служащие в  полиции  ищейками!
("Благодарю, - слегка поклонился  Гард.  -  Переходи  к  Рольфу".)  Смешно
сказать: профессор! - но  за  какие  такие  научные  открытия  этот  Бейли
накачивает и без того громадное пузо, если даже тебе нечего писать  о  нем
во вшивом "Вечернем звоне", тоже  мне,  нобелевский  лауреат!  ("Так  его,
родимого! - подхватил Карел Кахиня. - Пусть знает глас  народа!  Или  дать
тебе, дорогой Рольф, последнее слово для оправдания?")
   Все  засмеялись,   поскольку   неловкость   каждого   была   с   лихвой
компенсирована неудобством всех остальных.
   - Я предлагаю выпить за Линду, - сказал вдруг Гард, поднимая бокал. - В
конце концов, мужчины мы или нет? Фред, не забудь сказать  Линде,  что  мы
проявили по отношению к ней рыцарское благородство.
   С этими словами он опрокинул в рот содержимое  бокала,  и  его  примеру
последовали остальные, кроме Валери Шмерля, который, едва отхлебнув глоток
минеральной, наклонился к Рольфу Бейли и шепотом спросил:
   - Чего она там проехалась по поводу моей Матильды, ты не понял?
   - А! - сказал Бейли. -  Обычная  женская  зависть,  выкинь  из  головы,
дорогой Валери... Друзья, давайте все же подумаем, как помочь  Фреду,  тем
более что, насколько я понимаю, наш уважаемый банкир теперь  уж  точно  не
намерен брать преподобную Линду на свое иждивение!
   Клод Серпино снова крякнул, но уже с другим оттенком. Если в первый раз
его "кряк" означал недоумение или, может быть, даже сердитость, то  сейчас
- прямодушное согласие со словами Бейли, ибо Серпино полагал, что деньги в
наше время не цементируют,  а  скорее  раз®едают  человеческие  отношения,
особенно в тех случаях, когда они претендуют на дружеские.
   - Да, надо что-то придумать, - поддержал  профессора  Карел  Кахиня.  -
Если мы не вместе, то, спрашивается, зачем мы здесь?
   - Собственно говоря, я не прошу  помощи,  -  резко  заметил  Честер.  -
Просто хочу излить душу.
   - Вот тебе телефон, - чиркнул на  бумажной  салфетке  цифры  Кахиня.  -
Позвони в бюро "Душа в душу" и изливайся с утра до ночи. Кому еще хочется?
- обратился он к присутствующим.
   Все промолчали. Тогда Карел, сразу став серьезным, сказал:
   - У меня есть  идея.  Надо  сделать  Фреда  Честера,  обладающего,  как
известно, дурацким, но в то же время независимым  характером,  официальным
газетным чертом.
   - Кем-кем? - не понял Шмерль.
   Впрочем,  и  все  остальные  с  удивлением  посмотрели  на  воинственно
настроенного Карела.
   - Карел, - сказал Гард, - не увлекайся. Что ты имел в  виду,  говоря  о
редакционном черте?
   - Даже всемогущий Бог, - веско начал Кахиня,  -  не  мог  обойтись  без
Сатаны. А кто такой Сатана, переводя его титул и должность на  современный
политический язык? Узаконенная оппозиция! Кто-то ведь должен  отвечать  за
несовершенство мира, господа! Так и в газете. Готов спорить,  что  Орвану,
хоть он и верблюд, надоело талдычить в своей газетенке все одно и то же, -
пресно! Для игры с читателем ему нужна изюминка: внутренний  оппозиционер!
Пусть Честер продаст Орвану эту идею: я, мол, буду у вас чертом.  Сатаной,
а вы меня в вашей же  собственной  газете  будете  превращать  в  отбивную
котлетку. Уж если это не свобода слова... Политично и очень  доходно:  мы,
народ, обожаем скандальчики,  кухонные  свары  и  прочие  виды  полоскания
грязного бельишка.
   - А что? - сказал Гард. - В этом что-то есть. А, Фред?
   - Циники вы... - пробормотал Честер.
   - Ну, положим! - запротестовал Шмерль. - Я верю в идеалы.
   - И правильно делаешь, так легче живется. Однако же не  вера  в  идеалы
нас об®единяет!..
   Действительно, всю эту разношерстную компанию об®единяло  нечто  совсем
другое, а что именно, не  смог  бы  сформулировать  и  сам  Карел  Кахиня,
несмотря  на  свой  воистину  феерический  талант.   Они   встретились   и
подружились много лет назад, когда каждый из них  не  имел  ничего,  кроме
самого большого богатства на свете: молодости. В ту пору шла война,  вести
которую они не хотели, потому что война была жестокой, позорной и гнусной.
Свое отношение к ней они выразили открыто, за что угодили под суд  и  были
приговорены трибуналом к расстрелу. Двое суток им пришлось  просидеть  под
замком в ожидании казни, и  эти  сорок  восемь  последних  часов  сроднили
молодых солдат так, словно и после смерти им надлежало жариться  на  одной
сковородке в аду или шагать по райским кущам, обнявшись,  как  братья.  На
исходе вторых суток противник предпринял неожиданное наступление,  прорвал
оборону, ворвался на базу и благополучно взял в плен шестерых  смертников,
не считая кое-какой боевой техники, брошенной в  пылу  отступления.  Потом
все шестеро, отчаянно рискуя, бежали из плена, два года слонялись по миру,
голодали, жили бурно и весело, как живут только в молодости, да к тому  же
чудом избежав смерти, а  затем  вернулись  на  родину,  когда  опозоренное
войной  правительство  было  вынуждено  об®явить   амнистию.   Что   самое
удивительное: спустя много лет они сохранили дружбу,  хотя  ничего,  кроме
общих воспоминаний, у них не было, да  и  быть  не  могло,  шесть  человек
двинулись по жизни шестью разными дорогами,  которые,  начавшись  в  одной
точке, все более и более расходились. Собравшись как-то раз в ресторанчике
"И ты, Брут!", они с такой горечью  прочувствовали  грядущее  расставание,
что приняли поистине одухотворяющее решение: собираться и впредь, кем бы и
каким бы каждый из них ни стал. Причем собираться по первому  зову  любого
члена компании, и не для простого застолья, а для того, чтобы оказать  ему
помощь, если он в ней нуждается. Несмотря на то что они были тогда молоды,
им хватило житейской мудрости с самого начала  оговорить  главное  условие
этих встреч: помощь должна носить исключительно духовный  характер,  ни  в
коем случае не меркантильный,  -  право  же,  ничто  так  не  способствует
долголетию добрых товарищеских отношений, как независимость друг от  друга
в денежном или ином корыстном смысле.
   - Карел выдвинул дельное предложение, -  веско  проговорил  Серпино,  в
очередной раз промокая салфеткой пышные усы. - Раз у Фреда  такой  мерзкий
характер, пусть уж будет мерзким и его журналистское амплуа...
   - Речь идет, - вставил Бейли, - всего лишь о том, что  такое  положение
Честера надо в редакции узаконить. Пойдет ли на это Верблюд?  Или,  может,
ты поговоришь с ним, Клод, тем более что он держит свой  капитал  в  твоем
банке?
   - Никогда не думал, что  человек,  занимающийся  чистой  наукой,  может
обладать такой низменной житейской информацией, - проворчал Клод Серпино.
   На маленькой эстраде тем  временем  появилась  девица  и  со  смущенной
улыбкой школьницы стала медленно раздеваться в такт музыке.
   - Симпатичная малышка, -  оживился  Валери  Шмерль,  отвлекая  внимание
друзей в самый напряженный момент общего разговора. - Да ведь каких  денег
небось стоит!
   - Из твоей одной  Матильды  можно  сделать  десяток  таких  малышек,  -
с®язвил Кахиня.
   - Что ты хочешь этим сказать? - начал было  заводиться  Шмерль,  однако
Гард, произнеся короткое "Брек!", прервал раунд.
   - Друзья, - сказал он, наполняя бокалы, - вернемся к нашим баранам!
   - Ты хотел, вероятно,  сказать:  к  барану,  то  есть  к  Фреду?  -  не
сдержался Кахиня.
   Гард оставил  реплику  без  внимания,  зато  Честер  бросил  на  Карела
уничтожающий взгляд, от которого Кахиня, будь он соломенным,  вспыхнул  бы
как от огня.
   - Мне кажется, - продолжал Гард, - что реально помочь Фреду может  лишь
Клод, и я полагаю...
   - А я - нет, - отрезал Серпино. - Банкир, да будет вам известно, тот же
таксист, только в финансовом смысле:  одному  доверено  время,  другому  -
деньги. Вдобавок, насколько мне известно, всеми делами  Орвана  заправляет
его жена, а у  меня  к  ней  нет  хода.  Решительно  никакого!  Эта  дама,
урожденная Гриппски, весьма упрямая, аристократических  кровей  особа,  уж
я-то знаю!
   - Как, как ты сказал? Гриппски?! - встрепенулся Кахиня. - Не та ли  это
Гриппски, которую зовут Аделаида  и  которую  в  некоторых  джентльменских
кругах, не будем уточнять, каких именно, до замужества звали Идка-вонючка?
Хорошее прозвище, не так ли, господа? Вонючка Гриппски, она же Скунсиха!
   - Я с ней не в таких отношениях, - сказал Серпино,  -  чтобы  знать  ее
прошлое. Но зовут ее действительно Аделаида.  Так  на  что  ты  намекаешь.
Карел, и что за сим следует?
   - Ничего особенного, - пожал  плечами  Кахиня.  -  Фред,  будь  другом,
облегчи совесть, заткни свои нежные  уши!  Ну  а  теперь  начнем  взрослый
разговор.  Пусть  Гард  заглянет  в  свои  давние  календари,  найдет  там
небольшой сюжет - и дело в шляпе!
   - Прелестно, - сказал Гард с выражением. -  Шантаж  плюс  использование
служебного положения в личных целях, статья...
   - В дружеских, проклятый законник и чистоплюй, в дружеских!  -  взревел
Кахиня. - Господи, куда катится мир! Можно подумать, что люди  вплетают  в
свои биографии интимные сюжетики для  музеев  святого  зачатия  непорочных
криминалистов!
   - Какие музеи? - вдруг сказал Шмерль. - Какие календари?  При  чем  тут
зачатие?! Профессор, об®ясни мне,  что  там  за  календари  с  сюжетами  у
комиссара?
   - Шмерлюшко, дорогой мой. - Кахиня встал и обнял его  за  плечи.  -  От
Аделаиды, которая "вонючка",  зависит,  сможет  ли  наш  незабвенный  Фред
Честер занять место в редакции, которое даст  ему  возможность  обеспечить
относительно приличную жизнь своей любимой и тоже незабвенной Линде, а  от
нашего комиссара, в свою очередь, зависит...
   - Тогда почему же он...
   - Сукины дети, - выругался Гард. - И вы же меня еще осуждаете!
   - Да, осуждаем, - веско проговорил Рольф Бейли. - Потому что ты  видишь
или предпочитаешь видеть только одно решение  этого  нехитрого  морального
уравнения, тогда как их несколько.
   - Слушайте Науку, слушайте! - вскричал Кахиня.  -  Ее  устами  глаголет
Истина!
   Профессор остановил его плавным движением руки:
   - Не очень морально копаться в чужом  грязном  белье,  лучше  торговать
чистым, как это делает наш Валери Шмерль, тут я  совершенно  с  комиссаром
согласен. Но, господа, всякая истина конкретна. Поставим вопрос  так,  как
он должен стоять. Закон обязан торжествовать, зло  должно  быть  наказано,
аксиоматично, не так ли? Однако в реальности мы наблюдаем другую  картину.
В частности, мелкое зло в лице мадам Гриппски, судя по всему, обвело закон
вокруг пальца  и  торжествует.  В  чем  тогда  состоит  нравственный  долг
порядочного человека и стража закона, каким не без основания считает  себя
Гард? Конечно же не в умытии рук. Абстрагируясь от конкретных  дел  нашего
друга Фреда Честера, он все равно  обязан  хотя  бы  отчасти  восстановить
справедливость, даже если для этого надо слегка  зажать  чувствительный  к
этико-юридическим нюансам и запахам нос. Иначе он  фактически  и  морально
становится пособником данной  нечистоплотной  особы.  И  вообще,  это  тот
случай, когда высшая цель оправдывает средства. Не так ли, други мои?
   - Так! - воскликнул Кахиня.
   - Так! - восторженно глядя на профессора, сказал Валери Шмерль.  -  Все
как в учебнике.
   Клод Серпино промолчал. Честер давно уже  заткнул  уши.  Гард  хмыкнул:
внутренне он был в общем согласен, но не любил, когда его "дожимали".
   - Спасибо, Рольф, - сказал он с оттенком язвительности. - Послушав твою
лекцию, я почувствовал себя лет на  двадцать  помолодевшим  и,  как  дитя,
просветленным.
   - Всегда готов помочь ближнему, - поклонился тот.
   - Браво! - сказал Кахиня.  -  Так  выпьем  же  за  Науку,  которая  нам
отпускает грехи наши!
   - Славно, мальчики, - внезапно рассмеялся Серпино и подмигнул всем,  на
мгновение превращаясь в того давнего парня,  который  жил,  поплевывая  на
отцовские миллионы и на всю систему в  целом,  за  исключением  разве  что
Солнечной. - Итак,  ребята,  роли  распределены:  Гард  лезет  в  замочную
скважину будуара, я его финансово подстраховываю, идейное начало  в  руках
Карела,   научное   руководство   и   нравственную   чистоту   предприятия
обеспечивает Рольф, а тебе, Шмерль, придется стоять на стреме...
   - Что?! - Валери обвел всех  недоуменным  взглядом,  чем  вызвал  общий
взрыв хохота. - Да ну вас к черту! Мало того что у  меня  печень,  вы  еще
отводите мне самую низкую роль. Вот вам! В замочную скважину,  как  самого
пузатого, мы пропихиваем Рольфа, а на  шухере  пусть  стоит  Гард,  он  уж
как-нибудь сговорится с  полицейскими.  Я  же,  как  единственный  честный
человек, возьму на себя общее руководство.
   Серпино фыркнул в бокал и замахал руками:
   - Хватит, хватит, уморить задумали! У  меня  же  давление  поднимается,
банкиру же не положено умирать со смеху... Фред, да вынь ты из  ушей  свои
затычки! Поговорим о чем-нибудь нейтральном. Например,  о  том,  скоро  ли
Гард посадит Кахиню.
   - Он меня никогда не посадит, -  мгновенно  парировал  Карел.  -  И  не
потому, что он мой друг, а потому, что я его друг! Только это и заставляет
меня уважать закон, который он бережет!
   - А может быть, ты с возрастом становишься просто умнее и осторожнее? -
прогудел Бейли.
   - Ха! Умнее! Конечно умнее! А вот осторожнее - вряд ли.  Недавно  одним
движением руки я остановил в шесть часов вечера  движение  по  Центральной
улице, заработав при этом сто пятьдесят кларков!
   - Это невозможно, - сказал Гард. - Остановить движение в часы  пик?  На
Центральной?!
   - Но я это сделал. На пари.
   -  Интересно,  -  сказал  Гард.  -  Надеюсь,  мы  не   услышим   ничего
предосудительного?
   - Лично ты услышишь кое-что о тупости полицейских, не  более.  Итак,  в
шесть часов вечера я. Карел Кахиня, выхожу с сумкой на плече  на  середину
Центральной улицы и прямо перед радиатором первого же автомобиля ставлю...
аптекарский пузырек! Визг тормозов,  естественно.  Я,  как  ни  в  чем  не
бывало, продолжаю ставить свои пузырьки поперек мостовой. Лавина  замерла.
Не успел я добраться до осевой  линии,  ко  мне  -  огонь  из  ноздрей!  -
подлетает полиция. Что вы тут делаете?! Как что, отвечаю, разве не видите?
Беру пробу воздуха. На  предмет  загазованности  в  часы  пик!  Документы!
Пожалуйста. Сую под нос бумагу из министерства...
   - Подделка документов, статья  семнадцатая,  пункт  "в",  до  трех  лет
тюремного заключения, - процитировал Гард.
   - ...бумагу из  министерства  политологии,  отдел  шумерологии,  сектор
управления коллапсом.
   - Лихо! - не выдержал Гард.  -  Констатирую:  раз  нет  учреждения,  от
которого бумаги, нет и  подделки  документов.  Остается  нарушение  правил
уличного движения. Штраф до тридцати кларков.
   - А пари было на сто пятьдесят, - уточнил Карел. - У полицейского глаза
на лоб, а я ему вежливо: вон та дамочка в  сиреневом  "ягуаре"  собирается
раздавить  мои  газоанализаторы.  Отрегулируйте,  сержант.  Он  кинулся  к
дамочке, я дотянул пузырьки до тротуара, смешался с толпой, и, вы  знаете,
полицейский еще полчаса держал машины перед моими пузырьками!
   - Браво! - сказал Бейли.
   - А тысячи людей опоздали на свидания, на  похороны,  на  пикники...  -
проговорил Гард. - Ох, Карел, плут ты все-таки!
   - Меня поражает ваша неосведомленность, господин комиссар. Я  -  плут?!
Да я в подметки  не  гожусь  настоящим  пройдохам.  Так  и  быть,  пополню
образование нашего доброго блюстителя порядка. Вопрос: может  ли  человек,
не нарушая никаких законов, ограбить на улице другого человека?
   - Гм, раз это утверждаешь ты, - сказал Гард, - значит, может.
   - А как?
   - Есть разные способы.
   - Нет, ты не увиливай. Какие?
   - А чтоб тебя!.. На любой способ ограбления есть статья закона. Сдаюсь.
   - Тогда слушай и учись. На безлюдной и темной улице  к  одиноко  идущей
даме подходит плечистый мужчина с  физиономией  Шмерля,  снимает  шляпу  и
очень - подчеркиваю: очень!  -  вежливо  просит  дать  ему  взаймы  десять
кларков. Дамы - почему-то! - дают безотказно,  если  прежде  не  падают  в
обморок... Но разве просьба взаймы, даже у незнакомой дамы, - криминал?!
   - Глупость все это, - пробормотал Гард.
   - Нет, комиссар, признайся публично, что  ты  посрамлен!  -  рассмеялся
Рольф Бейли. - Для восстановления репутации тебе придется  рассказать  нам
какую-нибудь таинственную, сногсшибательную детективную байку.
   Все дружно закивали, а Серпино даже слегка похлопал ладонью  о  ладонь,
стимулируя рассказчика "бурными аплодисментами".
   - И поведаю! - сердито буркнул Гард.
   - Может, хватит,  а?  -  робко  произнес  Шмерль.  -  Давайте  лучше  о
чем-нибудь другом... не люблю я преступлений...
   - Умолкни, галантерейщик! - грубо сказал Кахиня. -  Пока  я  жив,  если
тебя кто-нибудь ограбит, сообщи не Гарду, а мне, и негодяй  с  извинениями
приползет к твоей Матильде на брюхе!
   - За что я люблю нашу компанию, - мечтательно проговорил Бейли,  -  так
это за возможность давать авансы без всякого отчета!
   - Особенно когда речь заходит о твоей работе, о которой не  только  мы,
но даже ты,  по-видимому,  ничего  не  знаешь,  -  поддел  Рольфа  Кахиня,
который, как известно, за словом в карман никогда не  лез,  и  Клод  снова
крякнул определенно в его поддержку.
   - Вы будете слушать или нет? - повысил голос Гард, желая взять реванш и
потрясти воображение друзей. - Раз в  десятилетие:  убийство  в  "закрытой
комнате"!
   - Будем, будем!
   - Тогда слушайте!
   Гард начал с под®емом, но уже  посередине  рассказа  вдруг  понял,  что
загадка "закрытой комнаты" воспринимается друзьями как весьма  затасканный
детективный сюжет, да иначе она и не могла  быть  воспринята,  уж  слишком
часто они читали о чем-то подобном в популярных романчиках.
   - Самое удивительное, что все это чистая правда,  -  смущенно  закончил
Гард при общем молчании.
   - Да, чего только не бывает, - после паузы сказал Бейли, спасая друга.
   - А этот антиквар был очень богат? - осведомился Шмерль.
   - Секрет! - вместо Гарда сказал Кахиня. - Не задавай  вопросов,  ответы
на которые ничего не меняют в уже совершенном деле и в твоем  отношении  к
нему. Но вы знаете, друзья, история Гарда некоторым образом напоминает мне
байку про аптекаря и лысину.
   - Ну? - Серпино непроизвольно тронул свои пышные усы.
   -  Сынишка  аптекаря,  отчаянный  химик,  любил   смешивать   отцовские
микстуры, любопытствуя, что из всего этого может  выйти.  Однажды  папочка
застал его за этим занятием, натурально раз®ярился,  схватил  отпрыска  за
уши, тот вывернулся,  отчего  зловонная  смесь  опрокинулась  на  облезлую
оленью шкуру, что лежала на полу. Сутки спустя после  экзекуции  на