Павел Багряк. "Фирма приключений"

   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Центрполиграф", 1997.
   OCъ & spellcheck by HarryFan, 27 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


        1. ТУПИК

   Ночь выдалась относительно спокойной: несколько пьяных  портовых  драк,
дюжина уличных ограблений, угнанные автомашины, скандалы в  ночных  барах,
квартирные кражи и с десяток элементарных убийств. Не пострадал  никто  из
сильных мира сего, не понадобилось ни единой  ищейки,  остался  нетронутым
электронный мозг, который вывозили на место в тех исключительных  случаях,
когда  не  доверяли  собственным  мозгам,  -  короче  говоря,   все,   что
закономерно могло случиться этой ночью, уже случилось, грабители и  убийцы
уже огрызались или пускали слюни в полицейских участках, полным ходом  шла
бумажная  волокита,  составлялись  протоколы   допросов,   описания   мест
происшествий и бесконечные рапорты, рапорты, рапорты...
   Дежурство катилось к своему логическому концу.
   Откровенно признаться, Гард  терпеть  не  мог  всей  этой  "мелочевки",
которая могла быть крупной лишь для провинциальных городов, где жители  по
утрам  раскланиваются,   словно   отдыхающие   какого-нибудь   приморского
пансионата.  Но  для  столицы  с  ее  пятимиллионным  населением  все  эти
преступления были так же закономерны, как голы в хоккее, летальные  исходы
в травматологических клиниках или страстные почитатели у  самых  бездарных
литераторов.  По  этой  причине  "мелочевка"  и   не   требовала   личного
вмешательства комиссара Гарда, с ней легко справлялась  хорошо  отлаженная
автоматика оперативных действий; что  же  касается  дежурного  по  городу,
каковым в эту ночь был комиссар, то он мог наподобие Господа Бога  свысока
взирать на происходящее, лишь изредка  коротким  распоряжением  подправляя
ход вверенных его попечению дел.
   Сидя в глубоком, уютном,  располагающем  к  отрешенности  кресле,  Гард
сладко потянулся, двумя  руками  поддел  подтяжки  и  по  старой  привычке
отпустил  их,  чтобы  они  звонко  треснули  по  мощной  грудной   клетке,
взбадривая замлевшее после долгого бездействия тело, затем нехотя глянул в
окно.
   Уже занимался серовато-голубоватый рассвет, и весь город, наблюдаемый с
высоты двадцать седьмого этажа полицейского управления, где находился пост
ночного дежурного, осторожно пропечатывался из тихо уходящей ночи.
   Ну что ж, успел подумать Гард, вероятно, так и окончится дежурство  без
"изюминки", то есть без особого происшествия, способного, с одной стороны,
огорчить комиссара, а с другой - порадовать его, как,  например,  хорошего
хирурга  одновременно  и  огорчает,  и  радует  какой-нибудь  замысловатый
перелом ноги, с которым хоть и трудно,  но  недурственно  повозиться,  как
вдруг на пульте в секторе самого фешенебельного района города вспыхнула  и
замигала красная лампочка тревоги. Тотчас из динамика послышался  умеренно
взволнованный голос:
   - Докладывает "двенадцатый"! Происшествие  на  улице  Возрождения,  38!
Происшествие на улице Возрождения, 38! Как слышите?
   "Как слышу! -  подумал  Гард,  прежде  чем  ответить.  -  К  сожалению,
прекрасно, но лучше оглохнуть, чем вникать в эти слова, и  ослепнуть,  чем
видеть на пульте эти мигающие красные лампочки!" Словно пожарный, комиссар
предпочитал  провести  ночь  без  единого  пожара,  хотя  весь  смысл  его
существования в том-то и заключался, чтобы гасить пламя преступности.
   Внушительных  размеров  пульт,  перед  которым  сидел   Гард,   сверкал
множеством отполированных кнопок, дисплеев и сигнальных  устройств.  Здесь
были самые совершенные средства связи, способные в течение секунд  связать
комиссара с любым пунктом страны, с любой группой оперативного действия, а
вдобавок  еще  и  выдать  все  мыслимые  справки   о   любых   совершенных
преступлениях и преступниках, когда-либо попавших в поле  зрения  полиции.
Так вот, несмотря на все это и еще на то, что  Гард  одним  прикосновением
мизинца мог пустить в дело подвижные оперативные отряды, дежурные машины с
вертолетами и призвать на помощь уникальные "мозги", то есть  несмотря  на
всю эту электронную технику  и  могущественный  механизм  государственного
сыска, ничто в данный момент  не  могло  заменить  его,  обыкновенного,  в
сущности, человека, имеющего глаза и уши, и  многолетний  стаж  сыщика,  и
одно сердце, и всего пять органов чувств. По этой причине, когда случалось
особое происшествие, голос какого-нибудь "двенадцатого" обращался в первую
очередь к нему, комиссару Гарду,  интересуясь  при  этом,  как  он  слышит
сообщение.
   - Слышу, слышу, - будничным тоном произнес Гард. - Давайте дальше.
   - Господин комиссар, - сразу узнав  начальника,  сказал  "двенадцатый",
заметно успокаиваясь, - докладываю! Патрульный услышал крики, доносившиеся
из окна второго этажа, и на фоне опущенных штор видел силуэты двух  людей.
Они, похоже, боролись! Потом все смолкло и свет погас...
   Смолк и голос "двенадцатого". Наступила пауза, в течение  которой  Гард
успел придвинуть к себе микрофон и  закурить  сигарету.  Затем  он  сказал
спокойным и невозмутимым тоном:
   - Что дальше?
   - Не понял, господин комиссар? - мгновенно встрепенулся "двенадцатый".
   - Я говорю, что дальше?  -  повторил  Гард,  не  раздражаясь,  за  что,
кстати, с ним любили беседовать по ночам все дежурные, даже те, которых  в
управлении называли "жевательными резинками". -  Почему  вы  думаете,  что
произошло преступление?
   - Извините, комиссар, я недосказал. Патрульный поднялся по  лестнице  и
попытался проникнуть в квартиру. Дверь была заперта. Никто  не  отозвался.
На всякий случай он вызвал по  рации  напарника  и  установил  пост  возле
двери. Вскрывать не стал и доложил мне.
   - Хорошо, - одобрил Гард. - А кто там живет?
   - Квартира принадлежит Мишелю Пикколи, антиквару...
   - Живет один? - перебил Гард.
   - Да. То есть нет. Это его рабочий кабинет, а постоянно, с  семьей,  он
жил на Фиалковой улице... извините, аллее...
   - Почему "жил"? - быстро сказал Гард. - Вам известно, что он убит?
   - Простите, комиссар. Вырвалось по привычке.
   - Ваша фамилия, "двенадцатый"?
   - Мартенс. Сержант Мартенс, комиссар.
   - Понял,  -  сказал  Гард.  -  Вам  давно  пора,  сержант,  сдавать  на
офицерское звание.
   - Благодарю, господин комиссар, но до пенсии мне ближе...
   - Ладно, не вешайте носа. - Гард почесал у себя за ухом, что он  иногда
делал, когда мысленно соглашался с собеседником, будь он в двух  шагах  от
него или на другом конце  селекторной  связи.  -  Этот  "рабочий  кабинет"
большой?
   - Нет, комиссар. Холл, кухня и одна жилая комната с приличным сейфом.
   "Все знает!" - подумал Гард, не  без  удовольствия  слушая  Мартенса  и
отмечая попутно, что  старые  кадры,  не  в  пример  молодым,  куда  более
старательны, хотя порой и  отстают  от  этого  воистину  несерьезного,  но
технически совершенного времени. Затем, приблизив к себе  микрофон,  тоном
приказа сказал:
   - "Двенадцатый", слушайте внимательно! Встречайте  оперативную  группу,
она будет через  тринадцать  минут.  Обеспечьте  стерильность  ситуации  и
обстановки!
   - Вас понял, комиссар!
   Гард коротким движением руки переключил линию и нажал  кнопку  тревоги.
"Пикколи, Пикколи, - подумал машинально.  -  В  первой  десятке  столичных
антикваров, у  него  есть  чем  поживиться!.."  В  динамике  тем  временем
послышался разочарованный голос инспектора Таратуры:
   - Слушаю, господин комиссар...
   - Хорошо выспались, Таратура?
   - Хм! - ответил динамик. - Как вам сказать... Играем в вист.
   - Жаль. Вам может понадобиться хорошо отдохнувшая голова. Берите группу
и срочно на улицу Возрождения, 38. Антиквар  Мишель  Пикколи.  Параллельно
отправьте кого-нибудь на  его  основную  квартиру,  где-то  на  Фиалковой.
Держите связь со мной. Вас встретит сержант  Мартенс.  Да,  и  возьмите  с
собой старину  Фукса.  Там  сейф,  и,  возможно,  еще  придется  вскрывать
квартиру. Все!
   Гард выключил микрофон и отметил выезд группы  в  контрольном  журнале.
Словно нарочно, чтобы не  давать  комиссару  ни  минуты  на  отдых,  опять
заработал селектор, и  с  разных  концов  города  посыпалась  "мелочевка",
обычная для раннего утра: как  только  рассветает,  на  улицах  появляются
подметальщики и первые прохожие, и вот тут-то  и  начинают  обнаруживаться
разбитые витрины лавок и магазинов,  спящие  мертвецким  сном  пьяницы  на
садовых лавочках или в под®ездах домов, а то  и  настоящие  "мертвяки".  В
такие минуты Гард ощущал, как никогда, свое совершеннейшее бессилие  перед
лицом воистину ураганного налета мелких происшествий,  ощущал  не  столько
свою неспособность разобраться в них, сколько предупредить и не допустить,
хотя в руках у него и была  сверхмощная  машина  подавления.  Всякий  раз,
занимая место оперативного дежурного по  городу,  Гард  вспоминал  детскую
сказку про короля, на которого со всех сторон нападали враги, и он никогда
не знал,  откуда  ждать  очередного  удара.  Короля  звали  Грейбонс,  что
означало Могучий Малыш, и он сам ощущал себя этим закованным в электронные
доспехи хиляком, на которого  обрушивались,  низвергались  целые  водопады
преступлений и происшествий.
   Истины  ради  надо  сказать,   что   дела,   с   которыми   сталкивался
непосредственно комиссар полиции, то  есть  преступления,  соответствующие
ему "по рангу", тоже в большинстве случаев происходили неожиданно, хотя  и
вполне закономерно, приблизительно так, как мы ждем зимой снег и все же он
сваливается каждый раз словно снег на голову - простите за  тавтологию.  В
послужном списке Гарда нераскрытых преступлений почти не  имелось.  Далеко
не все сыщики были так удачливы, как он. Впрочем, что  значит  "удачливы"?
Успех комиссара вырастал в значительной степени из его огромного опыта, не
говоря уже о его умении, как выражались в полиции,  "шевелить  ушами",  то
есть анализировать, взвешивать, тонко наблюдать и учитывать, казалось  бы,
ничего не значащие детали. Все это тоже пришло не сразу. Когда  кто-нибудь
называл умение Гарда "даром Божьим", он лишь  молчаливо  усмехался,  лучше
других  зная,  сколько  шишек  и  бессонных  ночей  скрываются  за  такими
"дарами", сколько лет напряженного труда, и потому "озарения  свыше",  так
поражавшие коллег Гарда, им самим воспринимались  как  результат  сложной,
кропотливой и изнурительной работы ума и мышц. Да, именно мышц,  поскольку
руками  и  ногами  тоже  приходилось  "двигать";  им,  как  и  всему  телу
настоящего сыщика, отводилось не последнее  место  в  розыске  и  вскрытии
тайных пружин, лежащих в основе большинства преступлений.
   Вот и теперь, отдав необходимые распоряжения.  Гард  бросил  взгляд  на
часы и понял, что, хотя до конца дежурства и остались  какие-то  девяносто
минут, ему все же не усидеть в мягком кресле  на  двадцать  седьмом  этаже
управления. Интуиция, которая,  вероятно,  и  есть  родная  сестра  опыта,
подсказала, что будет работа не только для ума  -  для  тела  тоже.  Нажав
соответствующую кнопку пульта. Гард коротко произнес:
   - Машину к главному под®езду. Пусть ждет!
   Увы, ночную кашу все  же  придется  расхлебывать  ему,  а  не  сменщику
Робертсону, которого звали в управлении "большим  специалистом  по  мелким
делам", и,  действительно,  на  пульте  вновь  зажглась  красная  лампочка
"двенадцатого".
   - Что там у вас? - сказал Гард. - Я слушаю, Мартенс.
   - Докладывает Таратура, господин комиссар! - почему-то  излишне  бодрым
голосом произнес не сержант, а инспектор Таратура. - Дело плохо! Труп!
   - Я так  и  понял  по  вашему  радостному  голосу,  инспектор.  Давайте
подробности.
   - Восемь ножевых ран, комиссар, и все, кажется, смертельные, - переходя
на более деловой тон, произнес  Таратура,  однако  не  удержался  и  снова
прибавил эмоций: - Похоже, комиссар, у нас будет "закрытая комната"!
   - Да ну?! - на сей раз не уберегся от восклицания  Гард.  -  Так  уж  и
"закрытая"?!
   Прервем повествование, чтобы ввести читателя в курс дела, тем более что
комиссар,  услышав  странную  фразу  Таратуры,  стал  ерзать   в   кресле,
усаживаясь прочнее и основательнее, как это делают зрители в театре  перед
открытием занавеса и началом волнующего спектакля.  Можно  сказать  еще  и
так: на лице Гарда появилось нечто такое, что был бы  способен  изобразить
хирург, увидев, к примеру, что после вскрытия живота  у  больного  на  том
месте, где ожидался воспаленный аппендикс, ничего  нету,  а  то,  что  там
должно было быть, находится в грудной клетке. Примерно  такую  же  реакцию
вызвали у Гарда слова Таратуры о преступлении в "закрытой комнате".
   Этим несложным  понятием  у  криминалистов  обозначалось  преступление,
совершенное таким образом, что представить себе обстоятельства  его  никак
невозможно, хоть тресни, хоть разорвись на куски. Обычно  подобных  дел  в
жизни, то есть в реальной действительности,  не  бывает,  они  встречаются
лишь в уголовных романах и повестях.  Словно  изгаляясь  над  человеческой
логикой и здравым смыслом, авторы детективов до  такой  степени  усложняют
работу  следователей,  что  на  каждое  их  предположение  всегда  находят
контрдовод, а на каждую мысль - чудовищную  контридею.  Убийцы,  например,
преспокойным образом выходят из помещения, где они совершили злодейство, а
входные двери  при  этом  самым  коварным  образом  оказываются  запертыми
изнутри! Если вы подумаете,  что  преступникам  удалось  выпрыгнуть  через
окна,  вам  тут  же  возразят,  что  убийство  произошло  на  каком-нибудь
девятнадцатом или сто девятнадцатом этаже,  где  без  парашютов  и  делать
нечего. А если вы предположите парашюты, вам заткнут рот утверждением, что
окна в этом помещении никогда  не  открывались  и  открываться  не  могут.
Убийца ушел через потайную дверь? Нет такой двери! Нырнул в  клозет?  Увы,
отверстие явно узкое! Метнул нож через вентилятор или  выстрелил  в  окно,
пролетая мимо на вертолете? Дудки! - нет вентилятора и нет ни одной  дырки
в стекле или в оконной раме! Не тщите себя напрасно,  читатель,  ибо  даже
сверхизощренные в криминальном смысле  мозги  не  найдут  выход  из  этого
положения. И даже если вы остроумно предположите, что убийца разобрал пол,
спустился через отверстие на этаж  ниже,  а  затем  оттуда  собрал  паркет
вновь,  слегка  отдраил  его  и  покрыл  лаком,  закусившие  удила  авторы
тупиковых  ситуаций  с  апломбом  заявят  вам,  что  тщательная   проверка
показала: пол, представьте себе, не тронут, лак не поврежден!
   Уж на что Гард был отменным криминалистом, и он  поднимал  руки  вверх,
читая взбесившихся изобретателей тупиковых ситуаций. Однако в практической
своей деятельности он, надо сказать, помнил хоть и  считанные,  но  вполне
загадочные  случаи.  С  легкой  подачи  комиссара  они  стали   называться
преступлениями в "закрытой  комнате",  и  Гард  подумывал  на  досуге:  не
написать ли для молодых коллег небольшую инструкцию на тему о том, что  из
каждого тупика все же есть выход, если "шевелить ушами" и если  отказаться
от предположения, что убитый сначала сам себе всаживает восемь смертельных
ножевых ранений, затем выкидывает через  форточку  нож,  потом  проверяет,
насколько прочно заперты изнутри входные двери, а затем  картинно  ложится
посередине комнаты в неудобной позе трупа,  держа  в  кармане  предсмертно
сложенный, явно адресованный полиции кукиш.
   - Так уж и "закрытая комната"?  -  недоверчиво  сказал  Гард,  поглубже
усаживаясь в кресло. - Да ну?!
   - Честное слово, господин комиссар! - не сдавался инспектор. -  Входная
дверь заперта изнутри! Классика, комиссар!
   - А что же Фукс?
   -  Старик  справился  с  двумя  английскими  замками,  как  я  с  двумя
бифштексами, - за три минуты!
   - Так в чем же дело?
   - Но дверь все равно не открывалась.  Нам  пришлось  вызывать  пожарную
машину и тянуть лестницу к окну...
   - Дальше! И конкретнее, Таратура.
   - Вырезали стекло, я первым вошел в квартиру, труп с  восемью  ножевыми
ранами, и эксперт сказал, что каждая, возможно, смертельна...
   - Я это уже слышал!
   - А входная дверь квартиры заперта изнутри на металлическую щеколду!
   - Дверь в комнату?
   - Тоже, комиссар!
   - Что "тоже"? - Гарду ситуация начинала нравиться уже по-настоящему.
   - Тоже заперта на щеколду!
   Таратура умолк, а Гард подумал, что любой его вопрос теперь будет  если
не глупым, то по крайней мере бесполезным. И все же он спросил:
   - Вы хорошо осмотрели квартиру? Окна, например?  И  не  мог  ли  убийца
спрятаться так, чтобы улизнуть, пока вы  гуляли  по  пожарной  лестнице  и
открывали дверь изнутри?
   - Шеф! - только и сказал Таратура, но Гард на расстоянии как бы  увидел
выражение его обиженного лица. - Кроме того, окна защищены решетками,  нам
пришлось их перепиливать, несколько прутьев...
   - Черт побери! - сказал Гард то ли с досадой, то ли с восхищением, он и
сам толком не разобрался в оттенках собственного чувства. - Оставайтесь на
месте, Таратура, я выезжаю. Да, передайте второй группе, чтобы  немедленно
доставили в квартиру с Фиалковой кого-нибудь из  родственников...  у  кого
нервы покрепче. И еще, Таратура: ограбление?
   - Похоже. Сейф вскрыт. Антиквара, видать, пощипали солидно.
   Гард щелкнул тумблером, и связь прервалась. Через секунду  он  встал  с
кресла, надел пиджак и рявкнул в микрофон местной связи:
   - Еду на место!
   Пока дежурный "мерседес" беспрепятственно мчался  по  оживающим  улицам
города, комиссар, сидя на заднем сиденье, сделал попытку поразмышлять,  но
из этого ничего не вышло. Он подумал сначала, что обыкновенный  убийца  не
станет наносить своей жертве лишние ножевые удары, если ему очевидно,  что
человек  мертв.  Это  может  быть  безумный  или  обезумевший   в   момент
преступления человек, либо садист, которого  возбуждает  вид  крови,  либо
жестокий мститель, либо... Короче говоря,  многочисленные  удары  ножом  -
индивидуальный почерк преступника, своеобразная визитная карточка, которую
он, сам того не желая и часто не ведая, оставляет полиции.  Однако  гадать
можно сколько угодно - ни одно из предположений,  сделанных  на  основании
логики, ни на сантиметр не приближает  истину,  пока  не  увидишь  картину
собственными глазами.
   А вот наконец и место события...
   - Благодарю, - буркнул Гард, выбираясь из "мерседеса", дверцу  которого
распахнул полицейский в штатском. Выбравшись, комиссар огляделся.  Дом,  в
котором произошло убийство, был оцеплен со всех сторон. Несмотря на ранний
час, в отдалении уже толпилась публика. Ни одно зрелище не может  обойтись
без зрителей. Гард к этому привык, толпа  никогда  его  не  раздражала.  -
Давно поставили оцепление? - спросил он у штатского.
   - Сразу, как только я прибыл.
   - Вы сержант Мартенс?
   - Так точно, господин комиссар! - И рука старого служаки, хоть  он  был
не в форме, машинально дернулась к полям шляпы.
   - Никто, надеюсь, из дома не выходил?
   - Кроме одной кошки, - улыбнулся Мартенс. - У нас посты и  на  соседних
крышах.
   - Вы молодец. Мартенс. Ведите.
   По широкой лестнице с чугунными узорчатыми ступенями они  поднялись  на
второй этаж. На площадке их ждал Таратура.
   - Ну, показывайте ваши чудеса, - сказал Гард.
   - Начнем с этого, - в тон комиссару ответил инспектор, подходя к двери.
- Смотрите!
   Бросив беглый взгляд на английские замки. Гард  занялся  щеколдой.  Это
была массивная металлическая пластина, около сантиметра толщиной, довольно
свободно передвигавшаяся в специальных пазах и входившая  одним  концом  в
глубокое металлическое гнездо, вделанное в деревянный стояк.
   - Была задвинута до конца, - пояснил Таратура. - Уходила  в  гнездо  на
четыре с половиной сантиметра.
   "Да, - подумал Гард, - антиквар неплохо защищал свою крепость..."
   - Так, - сказал он вслух. - А на