о. Возьмем масло с  удельным  весом,  равным
удельному весу  воды,  и  выльем  его  в  воду.  Поверхность  масла  будет
стремиться под действием поверхностного  натяжения  к  минимуму  и  примет
форму шара, верно? А что, если усилить поверхностное натяжение так,  чтобы
оно действовало не по трем осям, а по двум? Тогда одно сечение масла будет
представлять собой круг, а другое... В общем, масло примет форму цилиндра.
Сама поверхность масла или, скажем, нефти как бы станет трубой...
   Багбанлы усмехнулся, покачал головой:
   - Ловко придумал. Труба без труб, значит? Дальше?
   -  Дальше,  -  увлеченно  продолжал  Привалов,  -  надо   иметь   поле.
Представьте себе подводный  энергетический  луч,  пропущенный  по  трассе.
Определенная частота создаст поле, в котором нефтепродукт вытянется  вдоль
луча. Понимаете? Сплошная струя нефти сквозь  воду,  от  западного  берега
моря до восточного...
   - Так, - сказал Багбанлы. - Ты об®яснил, как  устроен  паровоз.  Теперь
об®ясни, как он поедет без лошадей. Что заставит двигаться нефтяную струю?
   - Может быть, сама энергия  луча?..  Ведь  движется  в  магнитном  поле
проводник, если пересекает силовые линии... Я еще ничего не знаю,  Бахтияр
Халилович. Я излагаю голый принцип.
   - Голый и беззащитный, - добавил Багбанлы.
   Помолчали с минуту.  Привалов  вытащил  папиросы,  закурил,  беспокойно
поглядывая на ученого.
   - Ты ждешь моего ответа, сынок, - сказал наконец Бахтияр  Халилович.  -
Сейчас я тебя разгромлю по трем пунктам. Первое. От западного берега  моря
до восточного  примерно  триста  километров.  Значит,  грубо  говоря,  три
градуса. А радиус Земли - шесть тысяч километров. Так?
   - Ну, так.
   - Теперь решим  задачу  для  седьмого  класса:  радиус  -  шесть  тысяч
километров, центральный угол - три градуса. Чему равна стрелка дуги?
   Привалов вынул из кармана маленькую счетную линейку.
   - Один и восемь десятых километра, - сказал  он,  передернув  движок  и
визир. - А к чему это?
   Старый ученый удовлетворенно откинулся на спинку стула  и  затрясся  от
смеха.
   - Значит, сынок, придерживаешься мнения, что Земля плоская? Может,  она
на трех китах смонтирована?
   - Не пойму, отчего вы развеселились, Бахтияр-мюэллим.
   - Смотри. - Багбанлы вынул авторучку и быстро  набросал  на  папиросной
коробке чертеж. - Стрелка трехградусной дуги  -  почти  два  километра,  -
продолжал он. -  Наибольшая  глубина  Каспия  -  около  одного  километра.
Источником твоего луча, а  точнее  -  направленного  поля,  могут  служить
только колебания, распространяющиеся  по  прямой.  Значит,  твой  луч,  не
пройдя и половины пути, упрется в дно.
   - Ах, дьявольщина! - воскликнул Привалов. - В самом  деле,  забыл,  что
Земля круглая!
   - Ничего, бывает... Это знаешь, как однажды спросили верблюда, почему у
него шея кривая. "А что у меня прямое?" - ответил верблюд.
   - А  если  придать  полю  свойство  отклоняться  под  действием  земной
гравитации? - сказал Привалов, помолчав. - Тогда  луч  пойдет  по  кривой.
Ведь, по Эйнштейну, при высоких энергиях пространство искривляется...
   - Ты легкомысленно относишься, Борис, к земному тяготению. Его  природа
еще недостаточно изучена.  Кое-кто  считает,  что  гравитация  -  процесс,
стоящий  вне  времени.  Полагают,  что  поле   тяготения   имеет   энергию
прерывистого  порядка,  квантовую,  что  существуют  некие   гравитоны   -
элементарные частицы тяготения.  Но  не  будем  отвлекаться.  Перейдем  ко
второму пункту. - Багбанлы встал и принялся расхаживать по балкону.  -  Ты
говорил о поверхностном натяжении и ожидаешь, что в ответ  старый  Бахтияр
усладит твой слух стройной  концепцией.  Не  надейся,  сынок.  Поверхность
вещества -  одна  из  основных  загадок  современной  физики.  Видишь  ли,
поверхностное  натяжение  жидкости  -  зона  проявлении  особых   свойств,
присущих поверхности. Натяжение вызывает силы, всегда направленные внутрь.
Чай в этом стакане напряжен. Его поверхность и сверху и на границах с дном
и стенками давит внутрь с силой более десяти тонн на квадратный сантиметр.
Поэтому  жидкости  трудносжимаемы.   Еще   недавно   считали   их   вообще
несжимаемыми. А твердые тела... Когда мы разрезаем ножом кусок  глины,  мы
разобщаем целые миры и образуем новые поверхности. При этом высвобождается
какая-то энергия...
   Старый ученый остановился и через приоткрытую дверь заглянул в комнату.
Там серебристо  мерцал  в  темноте  экран  телевизора,  перед  ним  сидели
несколько женщин и детей.
   - Что же все-таки находится под поверхностью? - спросил Привалов.
   - Не знаю, сынок. И никто  пока  не  знает.  Как  проникнешь  под  нее?
Соскреби поверхность - под ней тотчас образуется новая  граница  вещества.
Граница,  на  которой  межатомные  силы,  скрепляющие  элементы  вещества,
вступают во взаимодействие с окружающей средой и  уравновешиваются  особым
образом. Почему? Еще не знаем. Но если мы познаем  явление,  то  рано  или
поздно добираемся до сущности - ведь явление без сущности невозможно.  Вот
когда узнаем сущность, тогда  и  сможем  использовать  колоссальную  силу,
скрытую в поверхности.
   - Значит, сейчас еще рано? - печально сказал Привалов.
   Старый ученый не ответил. Стоя на пороге комнаты, он смотрел  на  экран
телевизора.
   - А третий пункт? - спросил Привалов.
   - Иди-ка сюда, Борис. Посмотрим телевизор.
   Привалов встал, взглянул на часы:
   - Поздно уже. Пойду, Бахтияр  Халилович.  Извините,  что  отнял  у  вас
время...
   - Э, брось.  Иди  сюда,  говорю.  Картина  старая,  но  есть  там  один
эпизодик... Сейчас его покажут.
   Он взял Привалова за локоть и повел в комнату.
   Борис Иванович сразу узнал фильм: "Плата за страх".
   ...Грузовики везут нитроглицерин. Огромный камень, свалившийся с  горы,
загородил дорогу. Камень решили взорвать. В нем  выдолбили  шпур.  Но  как
налить туда грозную жидкость, которая взрывается даже от взбалтывания?
   Затаив дыхание, человек смачивает  нитроглицерином  стебель  пальмового
листа. Потом вставляет его в шпур и пускает сверху струйку нитроглицерина.
Струйка обволакивает смоченный стебель и спокойно стекает по нему...
   Багбанлы потянул Привалова за рукав, и они вернулись на балкон.
   - Видел, как поверхностное натяжение работает? - спросил ученый.
   - Африканцы таким же способом переливают воду  в  скорлупу  страусового
яйца. Ливингстон об этом писал, - сказал Привалов. -  А  у  Жюля  Верна  -
помните? - чтобы успокоить волнение, с корабля  выливали  в  воду  китовый
жир. - Борис Иванович снова воодушевился. - А теперь знаете как  поступают
в морской практике? Вывешивают за борт брезентовые мешки, набитые  пенькой
и залитые маслом. В мешках проколоты дырки, и масло  стекает  по  борту  в
воду...
   - Что и говорить, огромная сила, - задумчиво сказал Багбанлы.  -  Может
показаться невероятным: масляная пленка толщиной  в  одну  молекулу  гасит
колоссальную энергию волны... - Он опять прошелся по балкону, заложив руки
в карманы. - Но  Шулейкин  в  "Физике  моря"  приводит  пример:  громадная
кинетическая  энергия  курьерского   поезда   при   внезапном   торможении
поглощается тончайшим поверхностным слоем соприкасания колес  и  тормозных
колодок - и это не кажется невероятным...
   Привалов не спускал глаз с ученого, напряженно слушал.
   - Допустим, - говорил тот, - нам удастся усилить натяжение  поверхности
и...
   - Согласны, Бахтияр-мюэллим? - почти закричал Привалов.
   - Не торопись. Я допускаю возможность. Но только в  принципе,  а  не  в
действительности.
   - Почему?
   - Потому что твоя нефтяная "колбаса"  -  если  удастся  ее  создать,  -
двигаясь в толще воды, встретит огромное сопротивление. Трение,  голубчик!
Оно тоже одно из  свойств  поверхности.  Поверхностные  слои  отстанут  от
внутренних, и струя, расплывется. Вот тебе мой третий пункт.
   - Прекрасно, - сказал Привалов. - Значит, добавляется еще одна  задача:
снизить трение.
   Багбанлы повалился на стул и долго, с удовольствием смеялся.
   - Ты молодец, Борис! - сказал он, вытирая  платком  глаза.  -  Тебе  ни
трение, ни земное тяготение нипочем.  Даже  вещество  ты  готов  вывернуть
наизнанку...
   - Пойду, Бахтияр Халилович, - со вздохом сказал Привалов. - Спасибо  за
консультацию.
   - Знаешь что? - Старый ученый пристально посмотрел на него. - Бери меня
в компанию. Попробуем из любопытства - чем черт не шутит?  Только  уговор:
не зарываться. Думаем только  над  принципиальным  обоснованием  идеи,  не
более!



        10. ОПЫТ, НЕ СОВСЕМ ПОДХОДЯЩИЙ ДЛЯ КВАРТИРНЫХ УСЛОВИЙ

                       Собственно говоря, каждому эксперименту сопутствует
                    своя великая минута, только она проходит  прежде,  чем
                    успеешь ее заметить.
                                                М.Уилсон, "Живи с молнией"

   - Рита, - сказал Бенедиктов, - ты уверена, что нож тогда упал за борт?
   - Да.
   - Совершенно уверена?
   - Ну, знаешь... - Рита отложила книгу и встала с дивана.
   - Не сердись, - сказал Бенедиктов. - Понимаешь, нож искали там... ну, в
том месте... и не нашли.
   - Легче найти иголку в стоге сена.
   - Ты переменилась в последнее время. Стала относиться к моей  работе...
гм... не так, как раньше... Поэтому я и спросил.
   - Нет, Толя, это ты переменился. Ты просто перестал  замечать  меня.  Я
очень, очень прошу: брось эти опыты. Они  совсем  изведут  тебя.  Они  уже
встали между нами... Вспомни, как было  нам  хорошо  До  этой  злосчастной
находки.
   - Да, - сказал Бенедиктов. - В самом деле, было хорошо...
   - Ведь правда? - с надеждой спросила она.
   Бенедиктов посмотрел на часы:
   - Сейчас ко мне придет один человек. Мы будем работать вместе.
   Рита тряхнула головой и молча вышла из кабинета.
   Несколько лет назад Анатолий Петрович Бенедиктов, преподававший тогда в
университете, влюбился в  веселую,  своенравную  студентку  биологического
факультета.
   Незадолго перед этим он с блеском защитил диссертацию об  электрических
токах  в  живом  организме  и  опубликовал  интересное   исследование   об
электрических рыбах, которое вызвало длительную дискуссию среди биологов.
   Однажды во время лекции Бенедиктов, заметил, что  несколько  студенток,
хихикая и перешептываясь, передают друг другу какой-то листок.  Он  быстро
подошел к ним, и, прежде чем девушки  опомнились,  листок  был  у  него  в
руках. Он посмотрел и нахмурился. Там был изображен  он  сам,  Бенедиктов.
Взлохмаченный, коренастый, довольно похожий, но снабженный рыбьим  хвостом
на манер русалки, он дирижировал трезубцем, а  вокруг  плясали  рыбы.  Под
рисунком было несколько строчек, набросанных тонким, легким почерком:

   Очень странны результаты изучения реликтов:
   Не потомок обезьяны наш лохматый Бенедиктов.
   Он - гибрид, соединенье электрического сома
   С дикобразом. Вот обида для исходной хромосомы!
   Он не физик, не биолог, он не рыба и не мясо,
   Он - электроихтиолог промежуточного класса!

   - Чье произведение? - спросил он, обведя  сердитым  взглядом  притихшую
аудиторию.
   Поднялась тоненькая белокурая девушка и,  смело  глядя  на  Бенедиктова
карими глазами, любезно сообщила:
   - Мое.
   Не сказала, а именно любезно сообщила.
   - Благодарю вас, - медленно, немного в  нос  сказал  Бенедиктов,  сунул
рисунок в карман и принялся дочитывать лекцию.
   Потом, когда они поженились,  Бенедиктов  признался  Рите,  что  в  тот
момент, когда она сказала "мое", он вдруг ощутил, будто его горячей волной
окатило...
   В том же году Рита окончила университет и стала преподавать биологию  в
школе,  а  Бенедиктову   дали   лабораторию   в   научно-исследовательском
институте. Он продолжал  увлеченно  работать,  исследуя  биотоки.  Молодые
супруги жили весело. Ходили в кино и театры, вместе читали книги и спорили
о них, и дом их всегда был открыт для многочисленных друзей.
   Полгода назад Бенедиктов получил квартиру  в  новом  доме,  и  тут  при
переезде произошло странное событие, с которого и начались все беды.
   Решено  было  старый  хлам  не  тащить  в  новую  квартиру,  и  поэтому
Бенедиктов запротестовал, когда Рита сунула в чемодан старенькую цветочную
вазу с искрошенными краями и потемневший от времени железный брусок.
   - Рита, ты нарушаешь уговор. Выбрось-ка эту дребедень!
   Вазу Рита выбросила, но с бруском расстаться не пожелала,  заявив,  что
это семейная реликвия.
   - Матвеевские реликвии, - засмеялся Анатолий Петрович. Он взял  брусок,
повертел его в руках, встряхнул...
   Из боковой стенки бруска вдруг высунулся клинок ножа.
   Не веря своим глазам, Бенедиктов оторопело уставился на  узкое  лезвие.
Оно было покрыто тонким прозрачным слоем жира,  сквозь  который  проступал
серебристый дымчатый узор. Бенедиктов несмело тронул лезвие рукой  -  рука
прошла, как сквозь пустоту, испытав странное ощущение: будто ее  коснулось
мгновенное теплое дуновение...
   Бенедиктов огляделся. Комната, раскрытые чемоданы  на  стульях,  тахта,
шкаф... Все было обыденно, прочно, привычно...
   Он провел ладонью по глазам.
   Клинок ножа торчал из бруска.
   Нож был и в то же время не был...
   - Что с тобой? - встревоженно спросила Рита.
   Она подошла, взглянула на брусок. Глаза ее широко распахнулись...
   Нет, она ничего не знала. Одно только знала: с бруском связано какое-то
странное семейное предание о далеком предке, побывавшем в Индии. Отец  всю
жизнь хранил у себя брусок, а теперь она хранит, вот и все. Никогда никому
не приходило в голову, что в бруске может что-то лежать...
   Бенедиктов держал в руке брусок, как гремучую  змею.  Медленно  сжал  в
кулаке лезвие. Пальцы сомкнулись. Пустота...
   Рита вдруг встрепенулась:
   - Подожди... Был еще один такой брусочек. Совсем  ржавый.  Под  комодом
лежал, вместо ножки... - Она побежала в комнату матери,  потом  вернулась,
сказала растерянно: - Выбросили... Вчера старый хлам  выбрасывали,  и  его
тоже...
   Первые минуты изумления прошли. Бенедиктов тщательно  осмотрел  брусок.
На одной из его сторон были выгравирована  какие-то  буквы.  В  два  ряда.
Между рядами - нечто вроде изображения короны, а  может,  просто  пятнышко
ржавчины. Бенедиктов заметил тончайшую линию, опоясывающую лицевую сторону
бруска. Значит, это не цельный брусок, а ящичек с крышкой. Крышка сидит на
шипах, она хорошо пригнана и зачеканена...
   После долгой возни Бенедиктов снял крышку. В ящичке  лежал  нож.  Ручка
его была плотно обмотана  сукном.  Видно,  со  временем  сукно  слежалось,
обмотка ослабла, и при встряхивании лезвие высунулось наружу...
   Бенедиктов потрогал красивую рукоятку из  пожелтевшей  слоновой  кости.
Рукоятка была обычная: ее можно было  держать.  Хвостовик  клинка,  должно
быть, тоже был "нормальный": иначе он не смог бы держаться в рукоятке.
   А вот лезвие...
   Оно свободно проникало сквозь все,  не  оставляя  ни  малейших  следов.
Будто из воздуха соткано...
   Бенедиктов вонзил нож в стол. Что за черт! Дерево  сопротивлялось,  нож
застрял. Еще  раз  -  наискось  -  полоснул  стол,  теперь  клинок  прошел
свободно...
   До глубокой ночи Бенедиктов пробовал нож о разные предметы.  Ему  стало
ясно: по всем направлениям нож свободно проникает сквозь любое вещество  -
по всем, кроме одного: строго вертикального. Если вонзать нож вертикально,
сверху вниз, то он  вел  себя,  как  обыкновенный,  только  немного  легче
вонзался. Снизу вверх он проходил беспрепятственно сквозь любой предмет.
   Это особенно изумляло.
   Минута, в которую они впервые  увидели  загадочный  нож,  легла  резким
водоразделом в их жизни.
   Бенедиктов решил во что бы то ни стало докопаться до разгадки тайны.
   - Проницаемость! Понимаешь, Рита? Проницаемость вещества - вот  задача.
Ты считаешь, этот нож хранился в вашей семье более двухсот лет?  Ну,  если
еще тогда сумели сделать его проницаемым, то уж нам с тобой...
   Дух  захватывало  от  величественных   картин   свободно   управляемого
человеком Измененного Вещества - картин, которые Анатолий Петрович рисовал
своей жене. И Рита тоже  увлеклась.  Она  помогала  Бенедиктову.  Готовила
опыты, вела дневник экспериментов, оберегала рабочие часы  Бенедиктова  от
покушений друзей и знакомых. Постепенно друзья перестали их навещать.
   - Не беда, Рита, - говорил Анатолий Петрович. - Как  только  я  закончу
работу, вот увидишь - от друзей отбоя не будет.
   Шли  недели,  месяцы.  Кабинет  Бенедиктова  превратился  в   маленькую
лабораторию. Все чаще и чаше Анатолий Петрович засиживался  там  до  утра.
Обессиленный, засыпал в кресле, но через час вскакивал, снова набрасывался
на работу. Однако от цели был далек почти так же, как в тот момент,  когда
впервые увидел нож.  Он  стал  нетерпелив,  раздражителен,  даже  груб.  В
поведении  его  Рита  стала  замечать  странности:  подавленное,   угрюмое
настроение резко сменялось бодростью и  поразительной  работоспособностью,
он мог работать сутками без отдыха. Затем опять наступала апатия.
   Рита встревожилась. Она уже понимала, что Анатолий Петрович взвалил  на
себя ношу, которая одному человеку не под силу. Но, когда она заговорила о
том, чтобы сообщить о находке в Академию наук, последовала  такая  вспышка
ярости, что она замолчала. С трудом удалось ей уговорить мужа взять отпуск
и совершить поездку по Волге.
   Мы уже  видели,  каким  печальным  эпизодом  завершилась  эта  поездка.
Бенедиктову лучше не стало.


   В передней  прозвенел  звонок.  Бенедиктов  пошел  открывать,  но  Рита
опередила его. Вошел Опрятин - подтянутый,  свежевыбритый,  в  щеголеватом
сером костюме. Склонив аккуратный зачес, он притронулся холодными губами к
руке Риты. Осведомился о здоровье.
   - Мое здоровье в полном порядке, - очень  внятно  сказала  Рита.  -  До
свиданья.
   - Постой, ты куда? - спросил Бенедиктов.
   - В кино.
   Щелкнул замок, мужчины остались одни.
   - Тем лучше, - буркнул Бенедиктов и повел гостя в кабинет.
   Опрятин критически оглядел оборудование.
   - Так, так, - сказал он. - Электростатическая машина - правильно. А это
- ваш ламповый Генератор, о котором вы рассказывали?
   Он снял пиджак и,  высоко  вздернув  брюки  на  коленях,  развалился  в
кресле. Бенедиктов сел напротив.
   - Анатолий Петрович, прежде всего расскажите,  пожалуйста,  подробно  о
ноже.
   Он внимательно выслушал рассказ Бенедиктова.
   - Индийские чудеса... Коли б не видел, не поверил бы, -  сказал  он.  -
Значит, проницаемость лезвия кончатся возле ручки?
   - Да, какая-то переходная зона - шесть  миллиметров.  Я  снимал  ручку.
Хвостовик ножа - это обыкновенная сталь.
   - Кстати: вы взвешивали металлическую часть ножа?
   - Вес нормальный, соответствует об®ему.
   - Очень интересный факт. Значит, в гравитационном поле ведет  себя  как
обычное вещество...
   - Да. И еще одна  удивительная  зависимость  от  гравитационного  поля:
вертикально вниз он колол почти как обыкновенный нож. Только меньше усилия
требовалось, вот и вся разница.
   - Вот как! Верно, по вертикали вниз действует только одна сила - земное
тяготение... - Опрятин задумался.
   - По-моему, - сказал Бенедиктов, - в  ноже  каким-то  образом  изменены
межатомные, а может быть, и внутриатомные связи. Я убежден,  что  разгадку
мы быстрее найдем  через  свойства  живого  организма.  Жизненный  процесс
связан с выделением энергии в разных формах - в волновой  форме,  в  форме
биотоков...
   Он подошел  к  круглому  аквариуму  с  проволочной  обмоткой,  принялся
об®яснять. Опрятин не дал ему договорить до конца.
   - Понятно, Анатолий Петрович, - вежливо сказал он. - Вы помещаете рыбок
между обкладками конденсатора, в колебательный контур. Ищете  резонанса  с
их собственной, рыбьей, биоэлектрической частотой, так?
   - Именно.
   - Разрешите взглянуть на ваши записи. -  Опрятин  полистал  тетрадь.  -
Бессистемно работаете, коллега. Смутное впечатление  от  записей.  Так  не
пойдет. Нам