ели
услышит в Индии еще лутшей путь к Каспийскому морю, то оным возвратиться и
описать..."
   С такой инструкцией Бекович выехал обратно в Астрахань.
   А  через  полтора  месяца  неугомонный  царь,  вспомнив  о   пополнении
кунсткамеры, отправил собственноручное письмо:
   "Поручику Кожину где обретается.
   Г.Кожин, когда будешь в Остиндии у Магола, купи довольное  число  п®тиц
больших всяких, а имянно  струсов,  казеариусов  и  протчих,  также  малых
всяких родов, так же зверей всяких же родов, привези с собой бережно.
   Из Данциха в 31 день марта Петр. 1716 г."
   Сенатским указом состав экспедиции был увеличен до 6100  человек.  Сюда
вошли три пехотных полка,  два  драгунских  отряда,  два  казачьих  полка,
морская  и  строительная  команды.  При  отряде  были  фортификаторы   для
строительства крепостей, подьячие, переводчики, лекари и аптекари.
   И все это носило название посольства...



        3. СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ. - "ПОЙДЕМ С ТОБОЙ В ИНДИЮ". -
        СТРОПТИВЫЙ ПОРУЧИК КОЖИН ВСТУПАЕТ В ПРЕРЕКАНИЯ С КНЯЗЕМ
        БЕКОВИЧЕМ. - "А В ХИВЕ СОБРАНО ВОЙСКО..." - ТЯЖЕЛЫЕ
        ПРЕДЧУВСТВИЯ. - КОЖИН БЕЖИТ В ПЕТЕРБУРГ

                     А  мне  мерещился  Индийский  океан.  Тихо  колышется
                  парусник. Море недвижно, будущее  бесконечное,  сияющее.
                  Когда-то подует ветер? Когда-то придем ко двору Великого
                  Могола?
                                              Вс.Иванов, "Мы идем в Индию"

   Федор Матвеев, только что  возвратившийся  в  Астрахань  из  парижского
вояжа, сидел у себя, когда вошел невысокий, коренастый, дочерна  загорелый
офицер.
   - Саша! - Матвеев  вскочил,  обнял  давнего  приятеля,  однокашника  по
Навигацкой школе, Александра Кожина. - Рад тебя видеть, хоть  ты  и  черен
ликом стал, аки первейший арап.
   Кожин,  насмешливо  прищурив  глаз,  оглядел  Федора,  изящно  одетого,
завитого по последнему парижскому манеру.
   - Наездился по Европам? - сказал он.  -  Ишь  кудерьки  выложил!  Сразу
видно, что вдалеке был от наших непотребных дел.
   Поручик Кожин не таясь осуждал действия князя Бековича.
   Началось с того, что в Тюб-Карагане Бекович решил заложить  крепость  и
оставить гарнизон, хотя это не предусматривалось инструкцией.  Он  считал,
что Тюб-Караган,  откуда  шла  старая  караванная  дорога  в  Хиву,  нужно
покрепче держать в руках.
   Тут и произошла первая стычка Кожина с Бековичем.  Кожин  яро  возражал
против закладки крепости в том гиблом месте, где нет ни воды, ни  конского
корму. Князь пренебрег возражениями, велел строить крепость.
   Оттуда же, из Тюб-Карагана,  Бекович  отправил  в  Хиву  разведчиков  -
боярских детей Воронина да Алексея Святого. Они должны были  убедить  хана
Ширгазы, что посольство идет к нему с миром. Святой вез особые подарки для
Колумбая,  родственника  Ширгазы,  пользовавшегося,  по  слухам,   большим
влиянием на хана.
   Потом флотилия отплыла в Красные Воды. Здесь  надлежало  по  инструкции
закладывать крепость. Но и тут  строптивый  Кожин  открыто  осуждал  выбор
места для крепости. Отношения его с князем совсем испортились.
   Из глины и лесса строили солдаты глинобитные домики,  возводили  стены,
рыли  колодцы.  И  могилы  приходилось  копать:  многие   не   выдерживали
непривычного климата, дурной воды, укусов ядовитых тварей.
   В  феврале  Бекович  вернулся  в   Астрахань.   Подготовка   к   походу
заканчивалась. Князь ожидал вестей от посланных в Хиву разведчиков, но тут
в  Астрахань  прискакал  гонец  от  калмыцкого   Аюк-хана.   Хан   доносил
астраханскому  коменданту   Чирикову,   что   "тамошни   бухарцы,   касак,
каракалпак, хивинцы збираются вместе и хотят на служивых людей итьти боем,
и как бы худа не было". Гонец добавил от себя, что хивинцы уже хотят брать
красноводскую крепость...
   Тяжелые предчувствия одолевали поручика Кожина.  Он  метался  в  тесной
горенке по скрипучим половицам, ругательски ругал князя.
   - Нам, худородным, - говорил Кожин, -  сколь  тяжко  служба  достается!
Нами содеянное, хотя бы иройство Гераклово, ни за что  почитается,  а  их,
хоть и ничтожное, превозносится...
   - Напрасно, Саша, беснуешься, -  сказал  Матвеев.  -  Сим  неправды  не
изживешь. Да и не все твои  речи  истинны:  ведь  государь-то  тебя  перед
прочими отличает. Какое доверие тебе оказано секретным ордером, о коем  ты
мне рассказывал. - Синими глазами поглядел он на низкое оконце, за которым
угасал день, и мечтательно добавил: - Вот бы и мне с тобой в Индию...
   - Ты и пойдешь, - неожиданно сказал Кожин. - В этом хоть я волен - себе
попутчика избрать...
   - Что ж ты не сразу сказал! - радостно воскликнул Федор и снова кинулся
обнимать Кожина.
   Но Кожину было не до восторгов. Отстранил Федора, опять зашагал из угла
в угол.
   - Государь-то мне доверяет, а  они,  псы  высокородные,  завидуют.  Вот
дойдем мы с тобой до Индии, если живота в  пути  не  лишимся,  вернемся  -
Бековичу за нас новый чин выйдет. Еще к акции не  приступлено,  а  сколько
людей поморили... - Вдруг остановился Кожин, хлопнул по столу  ладонью.  -
Будя о сем. Развлеки, Федя, расскажи, как карету довез?
   - Ох, Саша, не спрашивай! Сколько мук с ней принял, не приведи господь!
   - Еще чем Ширгазы-хан за твою карету отплатит, - мрачно заметил  Кожин.
- Пока здесь чешемся да тянемся, он уже на нас войско сбирает...


   На консилии, собранной Бековичем для обсуждения доноса Аюк-хана,  Кожин
не выдержал и вступил с Бековичем в крупные пререкания.
   Низкая комната с мелкостекольчатыми окнами в астраханском  кремле  была
битком набита начальными чинами экспедиции.
   - Прошу, поручик, супротив  воинского  регламенту  не  дискусничать,  -
останавливал  Бекович  Кожина.  -  Противу  государева   ордера   действий
допустить не дозволю.
   - А шкуру с себя  хивинцам  снять,  полагаю,  позволите?  -  язвительно
спросил Кожин.
   - Забываете, сударь, как надлежит со  старшими  в  чине  обходиться,  -
угрюмо промолвил князь Самонов.
   - Дозвольте, князь, когда сикурс ваш понадобится, я оного сам  попрошу,
- холодно отстранил Самонова Бекович. - Поручик, очевидно,  за  шкуру  мою
опасаясь, своею такоже немало дорожит и  не  таит  перед  консилиею  своих
опасений.
   Кожин в бешенстве вскочил со стула:
   - Я шкурой своей не более иного дорожу! Посудите, князь, себя на  место
Ширгазы-хана поставьте: донесли бы вам, что идет-де  мирное  посольство  с
инфантерией, да с кавалерией, да с артиллерией...
   - Войско с нами для охраны посольства и  даров  отправлено,  -  пытался
успокоить его Званский, недавно назначенный экономом экспедиции.
   -  Для  охраны!  От  тебя,  что  ли,  охранять?  Ты  и  так  уж   сукна
переполовинил, что хану в подарок назначены! - не помня  себя  от  злости,
закричал Кожин.
   - Поношение чести! - Званский рванулся к нему, хватаясь за шпагу.
   Кожин не сдвинулся с места. Чуть побледнело его загорелое лицо.
   - Прошу, государи мои, из субординации не выходить! - громко и  властно
сказал Бекович. - Господин поручик Кожин, соблаговолите, от осуждения, вам
по чину не надлежащего, воздержась, кратко мнение свое сказать.
   Кожин шагнул к князю. На лбу у него выступили капельки пота. Он утер их
обшлагом мундира, неожиданно стих и поклонился Бековичу.
   - Мнение мое таково, - негромко сказал он. - Как знатно в Хиве стало  о
нашем войске, все надо менять. Нельзя  туда  с  малыми  силами,  как  ныне
знаем, что Ширгазы покориться не хочет.  Дозвольте,  как  мне  указано,  -
пойду сам, с двумя товарищами,  переодевшись  купчиной,  не  из  Хивы,  но
отсюда. И про золото разведаю, и в Индию доберусь. А  сгибну  в  тех  злых
краях - хоть малым числом, а  не  всем  войском...  А  государю  наискорее
отписать, что в политиках перемена, что Ширгазы, ранее слабый,  ныне  зело
силен стал...
   - Довольно слушал я вас, поручик, - прервал его князь. - Ваша акция  по
государевым пунктам не от Астрахани, но от Хивы начинается.
   - Так не хотите послушать доброго совета? - не своим  голосом  закричал
Кожин. Он обвел взглядом собрание, потом резко  повернулся  и  выбежал  из
комнаты, хлопнув дверью.
   В комнате повисло тяжелое молчание.
   Дверь заскрипела, приоткрылась. Заглянул денщик князя:
   - Туркмен пришел до вашего сиятельства.
   - Впусти.
   Вошел  высокий  человек  в  полосатом  халате,  подпоясанном   платком,
свернутым в жгут. Длинные космы  бараньей  шерсти,  свисавшие  с  огромной
папахи-тюльпека, были выстрижены над лбом четырехугольником.
   Туркмен быстро оглядел  собрание  умными  черными  глазами,  поклонился
по-восточному.
   - Кназ Бекович ким ды? [кто князь Бекович? (туркм.)] - спросил он.
   - Мен [я (туркм.)], - коротко ответил князь.
   Туркмен пошарил за пазухой и  протянул  князю  грязный,  смятый  пакет,
запечатанный воском.
   Писали Воронин и Святой. Когда Воронин явился к хивинскому  двору,  ему
сказали, что хан Ширгазы ушел в поход на Мешхед, велели ждать. Держали при
дворце; кормили сытно, но со двора не выпускали.  Алексей  Святой  многими
подарками убедил Колумбая содействовать, и хан Ширгазы, вернувшись в Хиву,
принял у Воронина подарки и грамоты.
   Далее писали разведчики: "А в  Хиве  нас  опасаются  и  помышляют,  что
это-де не посол, хотят-де обманом взять Хиву, и за тем нас не  отпущают...
А в Хиве собрано войско и передовых за тысящу человек уже выслано..."
   До утра князь просидел у стола, заваленного картами. Когда свечи оплыли
и за мутными оконными стеклами забрезжил рассвет, князь поднялся и  открыл
окно. Свежий апрельский ветерок, пахнущий морем, ворвался в комнату,  и  в
ясном утреннем свете улеглись тяжелые ночные сомнения.
   Князь кликнул денщика, велел подать умывальный прибор. Скинув мундир, с
наслаждением умылся.
   В  полдень,  по  приказу  князя,  снова  собрались  у  него  офицеры  -
продолжать консилию.
   - Долго не задержу, - отрывисто  сказал  Бекович.  -  Думано  много,  а
сделано зело мало. Хоть и опасно сие, как долженствует признаться,  однако
долг меня обязывает начатое продолжать. Не  выйдут  политичные  сговоры  -
пойду напрямую: увидит хан нашу силу - смирится. А не смирится  -  что  ж:
меч под®явый от оного и погибнет. К тому ж ведомо, что пушек у хана нет.
   Он вдруг остановился и обвел глазами присутствующих.
   - Где поручик Кожин? - спросил он.


   Прошлым вечером Кожин вбежал к Матвееву в сильном волнении.
   Федор, полулежа на жесткой походной кровати,  перебирал  струны  лютни,
вполголоса напевал французские амурные вирши.  Взглянув  на  друга,  Федор
вскочил, отложил лютню.
   - Что с тобой,  Саша?  На  тебе  лица  нет!  Ужели  после  консилии  не
успокоился?
   Кожин тяжело опустился на трехногий стул. Облокотился на стол и  закрыл
лицо руками.
   Федор приоткрыл дверь, кликнул денщика. На столе появился штоф  травной
водки, вяленая астраханская вобла и чеснок в уксусе.
   - Поди, Михаиле, без  тебя  справлюсь,  -  сказал  Федор,  выпроваживая
денщика. Пододвинув стул, подсел к Кожину, обнял его  за  плечи:  -  Почто
омрачаешься. Саша? Сказывал же я тебе - плюнь на них! Пойдем  с  тобой  на
Индию - пускай телам нашим и тяжко будет, зато душою воспарим! Сколь много
авантюров испытаем, новых стран да людей изведаем. А  вернемся  -  засядем
карты по описям своим в мачтапы класть - то-то приятства будет! А князь  -
пес его нюхай, всего до Хивы под  его  началом  терпеть!  Давай  божествам
индийским возлияние сотворим: гляди, какого я припас травнику.
   Кожин отнял ладони от лица, посмотрел на уставленный яствами  стол,  на
озабоченное лицо Федора, через силу улыбнулся:
   - Легко  тебе,  Федюша,  с  таким  норовом  на  свете  жить.  Все  тебе
приятство, всякая беда тебе смешлива...
   - Ну, за какую честь пить будешь? - спросил Федор.
   - За погибель вражескую! - крикнул Кожин.
   Торопливо прожевав закуску, Федор говорил:
   - Думаешь, мне  легко  на  бесчинства  смотреть?  Да  терплю  все  ради
вольного похода нашего из Хивы на Индию. Потому положил я  себе  ничего  к
сердцу не брать. Да вот, с полчаса времени, сорвался. Шел к себе, смотрю -
немец Вегнер на матроза моего распаляется: тот ему-де не  довольно  быстро
шапку снял. Да к зубам подбирается. А матроз исправный и к начальным людям
чтивый...
   - А ты-то? - оживился Кожин.
   - Отозвал его и, благо послухов не было, говорю: вы, сударь, забываете,
что оный матроз свое отечество по долгу службою охраняет, а вы - не  иное,
как наемник, благо российский рубль вашего талера подлиннее.
   - А он что?
   - А он: я-де командирован, дабы вас, русских, учить. А  я  ему  говорю:
первое, сударь, извольте по ранжиру стоять, яко вам, подпрапорщику,  предо
мною, порутчиком, надлежит. А буде замечу, что без дела служителям придиры
чинить будете, не донесу по начальству, а просто морду побью.
   - И то дело, - сказал Кожин, рассмеявшись. -  Слушай,  Федя,  да,  чур,
молчок.  После  консилии  князь  мне  грозился,  якобы  заарестовать  меня
сбирается. Опять я с ним лаялся... Не простое это дело,  Федя,  немало  он
здесь людей поморил, а теперь остальных к черту в зубы ведет. А около него
все собрались шкуры  продажные:  Званский,  да  Економов,  да  его  братья
черкесы... Знаю, заарестует он меня да напраслины возведет. Только я  того
ждать не буду. Кибитка  у  меня  запряжена,  махну-ка  я,  Федя,  друг,  к
государю да и доложу с глазу на глаз: может, удастся войско не сгубить, не
отправить в Хиву...
   Федор задумался. Потом молча пожал Кожину руку.


   О самовольном от®езде Кожина  Бекович  немедленно,  срочно  и  секретно
написал царю, возводя на строптивца всяческие  обвинения.  А  генеральному
прокурору  Василию  Зотову,  сыну   "всешутейшего   князь-папы",   написал
откровеннее: "Порутчик Кожин взбесился не яко человек, но яко бестие..."
   Загоняя по дороге лошадей, Кожин примчался в Петербург. Хотел обо  всем
доложить царю, добиться изменения планов экспедиции. Еще с дороги писал он
царю и генерал-адмиралу Апраксину: "Выступить в поход  -  значит  погубить
отряд, так как время упоздано, в степях сильные жары и нет кормов конских;
к тому же Хивинцы и Бухарцы примут Русских враждебно".
   Но до царя Кожин не добрался. За отлучку  от  должности  и  самовольный
в®езд без надобности в столицу был он задержан.
   Судили его военной коллегией, и только много позже, когда  ход  событий
подтвердил, что прав был поручик Кожин, выпустили его.
   Никому не ведомо, что сталось впоследствии с этим человеком.



        4. НЕДОБРОЕ НАЧАЛО. - ПЕСКИ, БЕЗВОДЬЕ. - СТЫЧКИ У АЙБУГИРА. -
        ЗНАМЕНИЕ НЕБЕС. - ХАН ШИРГАЗЫ ПРИНИМАЕТ В ПОДАРОК ИЗДЕЛИЕ
        СЛАВНОГО МАСТЕРА ЖАНТО, НО ПРОЧИМИ ПОДАРКАМИ НЕДОВОЛЕН. -
        БЕЗРАССУДНЫЙ ПОСТУПОК КНЯЗЯ ЧЕРКАССКОГО. - "ТЫ, СОБАКА,
        ИЗМЕНИВШИЙ ИСЛАМУ..." - ГИБЕЛЬ ЭКСПЕДИЦИИ

                    ...А сколько с ним было людей, и что там  делалось,  и
                 как он сам пропал и людей потерял, тому  находится  после
                 сея дневныя записки в приложениях обстоятельное известие.
                                       "Журнал Петра I". Запись о Бековиче

   В Гурьев стягивались полки,  прибывали  обозы  и  пополнения.  Туда  же
отплыл из Астрахани князь Бекович.
   Княгиня Марфа Борисовна с детьми  провожала  его  Волгой  до  моря;  за
флотилией шел под парусом рыбачий баркас, чтобы отвезти княгиню обратно.
   Погода портилась, низовой ветер гнал  встречь  течению  сильную  волну.
Князь,  попрощавшись  с  женой  и  детьми,  долго  смотрел,  как   убегал,
уменьшаясь, белый треугольник паруса.
   Клубились тучи над Волгой, выл  в  снастях  порывистый  ветер.  Тяжелые
предчувствия охватили князя.
   А вскоре в Гурьев пришла недобрая весть: княгиня с  дочками  погибла  в
разбушевавшейся Волге; удалось спасти только мальчика...
   На людях князь свое горе но выказывал. Но оторопь взяла  бы  того,  кто
подглядел бы невзначай, как сидит он  один  в  своей  палатке  и  смотрит,
смотрит в одну точку обреченным взглядом...
   Гарнизоны   Тюб-Караганской   и   Красноводской   крепостей   требовали
подкреплений. Из-за нехватки воды, от жары и дурной пиши там пошли  многие
болезни, и к маю в крепостях осталась в живых лишь половина людей.  Похоже
было, что сбываются предсказания поручика Кожина...
   А людей и здесь, в Гурьеве,  не  хватало.  Князь  послал  к  калмыцкому
Аюк-хану, требуя у  него  люден  для  своего  отряда.  Хитрый  Аюк-хан  не
отказал, но прислал всего десяток людей с  проводником  Манглы-Кашкаем.  А
сам тайно послал гонца в  Хиву,  к  хану  Ширгазы,  с  доносом  о  составе
экспедиции.  Знал  Аюк-хан,  что  ласкового  жеребенка  поят  молоком  две
кобылицы...
   В конце мая 1717 года Бекович выступил из Гурьева и  по  новой  дороге,
знакомой  Манглы-Кашкаю,  двинулся  на  восток,  к   Хиве.   Несмотря   на
пополнение, отряд насчитывал всего 2200 человек.
   Дорога вначале оказалась хорошей, вода и конский корм были в  изобилии.
Делая  километров  по  пятнадцати  в  сутки,  за  неделю   караван   дошел
солончаками  до  реки   Эмбы.   Двое   суток   отдыхали,   ладили   плоты,
переправлялись.
   За Эмбой начались пески. За урочищем Богату вышли на караванную  тропу,
по ней добрались со многими муками до берегов  голубого,  не  похожего  на
Каспий, Аральского моря.
   Долго тянулись берегом. Во время одной из стоянок, у  колодца  Чильдан,
ночью исчезли люди Аюк-хана. Одни ушли назад, домой,  а  иные,  с  вожаком
Манглы-Кашкаем, - вперед, к Хиве, с доносом к Ширгазы-хану.
   Снова во главе каравана стал Ходжа Нефес. Люди  изнывали  от  жары,  от
безводья. Пески, пески - конца  не  видно.  Не  всегда  удавалось  в  один
переход пройти от колодца к колодцу. Медленно двигался  о  гряд  навстречу
гибели...
   Федору Матвееву  поход  давался  трудно.  Телом  он  был  крепок,  жару
переносил лучше иных, но его  донимали  мрачные  предчувствия.  Никому  не
рассказывал Федор о своей последней беседе с Кожиным, но  резкие,  горечью
облитые слова поручика не шли из головы...
   Внешне он держался хорошо.  Подбадривал  усталых,  на  привалах  особым
чутьем находил места, где  удавалось,  вырыв  неглубокий  колодец,  добыть
солоноватую воду.
   Из-за воды получилось новое столкновение с немцем Вегнером.
   После тяжелого безводного перехода отряд добрался как-то  до  обильного
колодца.  Матвеев  был  дежурным  по  стоянке  и  следил,  чтобы  в  толпе
обезумевших от жажды людей был хоть какой порядок. В первую  очередь  надо
было напоить пехотинцев, больше других истомленных переходом.
   Расталкивая  лошадиной  грудью  толпу,  Вегнер  под®ехал  к  колодцу  и
соскочил на землю.
   - Эй, зольдат! - крикнул он пожилому пехотинцу. - Давай вода! Ливай  на
моя лошадь, ему жарко!
   Солдат с кожаным ведром, только что вытянутым из колодца  на  волосяном
туркменском, аркане, сделал было шаг к Вегнеру.
   - Назад, Веденеев! - закричал Федор. - Велено тебе свою артель поить  -
сполняй без ослушания!
   - Я полагал, поручик,  благородный  официр  должен  вода  иметь  раньше
грязный зольдат, - сказал Вегнер.
   - Пока пеших не напоят, конным всех званий ждать! -  отрезал  Федор.  -
Извольте идти к своему регименту.
   - Ви не моя командир! - заносчиво воскликнул немец.  -  Ви  много  себя
взял!
   Оскользаясь по  раскисшей  от  пролитой  воды  глине,  Федор  шагнул  к
Вегнеру. Увидев его перекошенное от злости лицо, немец вскочил на  лошадь,
поспешно от®ехал.
   Вечером Федора вызвали  к  князю:  немец  нажаловался,  что-де  поручик
Матвеев его, Вегнера, грозился убить до смерти.
   Князь выговаривал вяло: видно, делая внушение Федору,  думал  о  чем-то
другом, более важном...
   Уже недалеко была Хива - считанные дни оставались. Уже  отряд  добрался
до озера Айбугир.
   Когда готовили экспедицию, полагали, что Ширгазы-хан слаб, боится своих
подданных и обрадуется предложению русской военной помощи. Года два  назад
это было