оследила направление
его взгляда, но ни увидела ничего, кроме раскладного кресла.
   - Что с тобой, Юра?
   - Лезь наверх, - ответил он негромко.
   А смотрел Юра именно на раскладное кресло. Две  палки  с  перекладиной,
обернутой парусиной... Там, внизу, в клетке, торчит из бетонного пола верх
спинки такого же кресла. Кресло утонуло в бетоне! Так же, как коробочка  с
ампулами, только не до конца...
   Что за страшная мысль! Юра даже зажмурился и помотал  головой  Нет!  Не
может быть...
   Ему стало жутко. И душно. Душно в этом холодном подвале.
   - Юра! - донесся из шахты Валин голос. - Юра!
   Он опомнился. Погасил свет, медленно подошел к стене, нащупал веревку.
   Наконец он выбрался наверх.
   Солнце висело уже над самым горизонтом. Длинные тени увалов  лежали  на
песке.
   - Какие мы грязные, исцарапанные! - сказала Валя.  -  Зря  мы  с  тобой
купались, Рита.
   - Коля уже добрался, как вы думаете? - спросила Рита.
   - Наверное, - отозвался Валерка.
   - Почему он пошел на такой риск?
   - Он сильный пловец. И выдержка у него знаете какая?
   Рита благодарно посмотрела на Валерку.
   Пошли к лагерю. Обеденный час давно прошел, впору было  ужинать.  Вдруг
Юра остановился:
   - Где Рекс? - Он свистнул в два пальца. - Рекс!
   Собаки нигде не было видно.
   - Ладно, вы идите, готовьте ужин, - сказал  Юра,  -  а  мы  с  Валеркой
поищем.
   Они нашли Рекса на берегу южной бухточки. Пес сидел у  самой  воды.  Он
лишь на мгновение обернулся, когда Юра  позвал  его,  беспокойно  перебрал
лапами и снова уставился в воду.
   Юра и Валерка сбежали с увала на пляж - и остановились пораженные:  вся
бухта кишела водяными змеями. Подняв над  водой  головы,  они  уплывали  в
открытое море. А с берега сползали еще десятки, а может быть, сотни  змей.
Они торопились, свивались а клубки, мешали друг другу.
   Водяные ужи - отличные пловцы. Они часто кочуют с острова на  остров  в
поисках птичьих яиц  и  могут  проплывать  большие  расстояния.  Но  такое
массовое переселение...
   - Странное бегство, - сказал Юра. - И Рекс какой-то неспокойный.
   Он лег на песок рядом с  Рексом  -  и  вдруг  ощутил  слабые  и  редкие
подземные толчки. Юра вскочил на ноги. Чертов островок!..
   - Пошли на большой грифон, - сказал он. - Рекс, за мной!
   Обычно из кратера грифона ползла,  медленно  переваливаясь  через  край
воронки, серая и теплая вулканическая грязь. Сейчас она застыла: выделение
прекратилось.
   - Грифон закрылся, - сказал Юра. - Привет!
   - А это плохо? - спросил Валерка.
   - Плохо. Пошли посмотрим тот, что поменьше.
   Второй грифон тоже не пульсировал. Юра  лег  и  приник  ухом  к  пласту
застывшей грязи. Он услышал глухой рокот: будто глубоко в недрах земли шла
танковая колонна.
   Они сбежали к восточному берегу - здесь всегда бурлила  вода,  лопались
пузырьки газа. Теперь поверхность воды была спокойной и гладкой:  закрылся
и подводный грифон.
   - Дело дрянь, - бросил Юра.
   Вернулись в лагерь. Женщины возились у очага; Валя рассказывала  что-то
о гороскопах, Рита слушала, наблюдая за тем, как поспевает уха.
   "Они спокойны,  -  подумал  Юра.  -  Тем  лучше.  Не  стоит  их  пугать
преждевременно. Может быть, еще обойдется. Во всяком  случае,  до  прихода
катера... Катер сегодня вряд ли придет.  Скорее,  завтра  утром.  Как  там
Колька? Упрямый, дьявол!.. Ну и денек, однако!.."
   Ели осточертевшую рыбью похлебку.
   - Что с Рексом? - спросила вдруг Валя. - Не ест, и  вообще...  какой-то
бледный, если так можно выразиться о собаке.
   - Он немного переутомился, - сказал Валерка.
   Валя засмеялась:
   - Не иначе. - Она оглядела компанию. - Да что вы все  скисли,  товарищи
робинзоны? Завтра мы будем дома!  Подумать  только:  горячий  душ,  чистые
простыни, еда, не пахнущая рыбой...
   - Подожди, Валюша... - Рита  напряженно  выпрямилась,  прислушиваясь  к
чему-то. - Не знаю, может у меня галлюцинация, но, по-моему, земля дрожит.
   Некоторое время у очага было тихо.
   Юра прервал молчание.
   - Послушайте, ребята, - сказал он, ковыряя рыбьей костью в зубах. - Нет
смысла скрывать от вас...
   И он коротко изложил обстановку. Что-то произошло  в  недрах  земли,  и
грифоны - отдушины для  газа,  сжатого  огромным  пластовым  давлением,  -
закрылись. Теперь в глубине газ клокочет и ищет выхода...
   - И где он найдет выход? - спросила Валя.
   - Если бы знать, где!..  И  когда...  Может,  еще  сто  лет  ничего  не
случится, а может - каждую минуту. - Юра встал. - В общем, так,  -  сказал
он, помолчав. - Забираем шмотки и  перебираемся  на  плот.  Оно  спокойнее
будет.
   Через полчаса лагерь был свернут.  Население  острова  Ипатия  со  всем
своим имуществом перекочевало на плот.
   Дул легкий северный ветер.  Море  было  спокойное,  чуть  колыхался  на
отмели плот. В  сгустившейся  темноте  неподалеку  от  плота  слабо  белел
"Меконг".
   - Давай отплывем, Юрик, - тихо сказала Валя.
   - Подождем. Ветер с севера, на плоту против ветра  не  попрешь.  Да  ты
ложись, спи. До утра, пожалуй, ничего не случится. А утром катер придет.
   Медленно текло время.
   Подземный рокот вдруг резко усилился. Рекс прижался  к  Юриной  ноге  и
заскулил. Во время стихийных бедствий самые смелые собаки падают духом.
   Страшный удар потряс остров. Из развороченной земли  с  ревом  вымахнул
призрачно-белый столб газа. Дождь гальки и  кусков  глины  забарабанил  по
плоту. Свирепым жаром опалило лица. Полыхнуло огнем...
   Гигантский ревущий огненный факел взметнулся в небо.



        8. ПРО ВОДУ И ОГОНЬ

                     Я стоял с сигарой у левого борта,  наблюдая,  как  за
                  оконечностью Апшеронского полуострова исчезает бакинский
                  порт. От моей сигары остался  лишь  окурок.  Затянувшись
                  последний раз, я бросил его за борт. И в  ту  же  минуту
                  корпус "Астры" окружила огненная пелена.
                     Ж.Верн, "Клодиус Болебарнак"

   Когда моторка осела на корму,  Николай  подождал  немного  и  осторожно
высунул голову у самого форштевня. Он знал, что сидящие на корме не  могли
его заметить.
   Концы уже были отданы; с кормы доносилось железное позвякивание: должно
быть, Вова сажал на место распределитель зажигания.
   Николай услышал ворчливый Вовин голос:
   - Рыбку хотел половить - так нет!.. Вечно горячку порете!.. Здесь рыбки
полно. Видали, сколько пузырьков на воде?
   Жесткий голос Опрятина:
   - Меньше разговаривайте.
   Так. Они ничего не подозревают. "Не  теряй-ка  времени,  -  скомандовал
себе Николай. - Надо получше устроиться под форштевнем".
   Он тихонько  пропустил  один  конец  захваченной  с  собой  веревки  за
спасательный леер, свисавший с правого борта моторки. Затем проделал то же
самое с леером на левом борту. Связав под водой  концы,  он  пролез  между
днищем и веревкой. Она пришлась на уровне груди. Теперь заспинные  баллоны
акваланга уперлись в дно моторки так, что килевой брус вошел в  промежуток
между ними.
   "Удобно  получилось,   -   подумал   Николай,   взявшись   за   веревку
полусогнутыми руками. - Меньше будет болтать".
   Несколько раз "чихнул" мотор. Николай вдруг испугался: а  что,  если  с
мотором все еще неладно и они опять вылезут на берег?
   Но вот мотор ровно загудел.  Лодка  пошла  -  сперва  тихо,  потом  все
быстрее. Проплыл и исчез мысок.
   Теперь, когда мотор работал на полных оборотах, нос лодки  задрался,  и
Николая чуть ли не по грудь подняло над водой. Он дышал через  трубку,  не
расходуя воздуха из баллонов. Он испытывал чудесное, ни с чем не сравнимое
ощущение полета над водой. Ему пришла в голову забавная мысль:  он  сейчас
выглядит,  должно  быть,  как  аллегорическая  фигура,  какие  во  времена
парусного флота помещали у  княвдигеда  [княвдигед  -  деревянная  наделка
форштевня под бушпритом], под бушпритом корабля...
   Николай проделал в уме небольшой расчет:  до  города  около  пятидесяти
миль. Часов за пять моторка дойдет. В баллонах акваланга около двух  тысяч
литров воздуха. Когда он добирался до моторки под водой,  он  израсходовал
примерно двести литров. Акваланг работает, пока  давление  в  баллонах  не
опустится до тридцати атмосфер, -  значит,  еще  четыреста  литров  нельзя
использовать. Вблизи города придется отцепиться и плыть минут  десять  под
водой. Итак, на дорогу останется  около  тысячи  литров  -  иначе  говоря,
немного больше тридцатиминутного  запаса  воздуха.  Это  на  случай,  если
встречная волна не даст дышать через шноркель. Надо держаться неподвижно и
экономить дыхание: меньше чем на тридцать литров воздуха в минуту  человек
не проживет.
   Вначале все шло хорошо. Николай, идя бреющим полетом над гладкой водой,
получал только удовольствие от водяных струй, с силой обтекавших его тело.
Ноги, поддерживаемые широкими ластами,  волоклись  по  воде.  Спина  через
баллоны плотно упиралась в киль.
   Но вскоре пошла встречная волна. Моторка ритмично плюхала по волне,  то
опускаясь, то поднимая нос. Пришлось приноровиться и делать вдох только  в
момент под®ема носа. Но все-таки вода попадала в шноркель,  и  Николай  не
всегда успевал продуть трубку.
   В один из моментов,  когда  нос  моторки  высоко  поднялся  над  водой,
Николай увидел слева черные камни, окруженные белым кружевом прибоя и ярко
освещенные солнцем.
   Камень Персианин!
   Казалось, он бесконечно долго несся под килем, захлестываемый  волнами,
- а пройдено всего пять миль! Десятая часть пути...
   Нет, он не жалел, что затеял это дело. Знал, что потребуется предельное
напряжение сил. Но только теперь он представил  себе,  что  предстоит  ему
вынести...
   Волна была небольшая, но корпус моторки гнал перед собой высокий бурун.
Скорость шлюпки складывалась со встречной скоростью ветра. Он  притерпелся
к ударам волны, но тело его,  непрерывно  омываемое  волной  и  обвеваемое
потоком воздуха, быстро теряло тепло. Масло, впитавшееся в  кожу,  видимо,
начало смываться. Николай мерз. Веревка, за которую  он  держался,  резала
ладони. И ветер свистел в ушах.
   Николай потерял чувство времени.
   Резкая боль скрутила большой палец левой ноги и быстро перекинулась  на
икру. Переменить положение!.. Николай с трудом повернулся на  правый  бок.
Сгибая и разгибая ногу, он отчаянно боролся с судорогой.
   Дышать, лежа на боку; было легче - трубка шноркеля реже  захлестывалась
водой, но положение было неустойчивым, приходилось сильно напрягать  руки,
а судорога в руках - самое страшное...
   Он начал устраиваться по-старому, как вдруг услышал: такты мотора стали
реже. Нос опустился, и Николай погрузился под воду. Моторка остановилась.
   Дыхание сразу стало свободным, а неподвижная  вода  показалась  теплой.
Николай осторожно высунул голову из воды.
   - Что за прихоть? - услышал он раздраженный голос Опрятина.  -  Неужели
нельзя потерпеть?
   - А чего терпеть, если жарко?  -  возразил  Вова.  -  Да  я  быстренько
окунусь. Видите, слева остров Булла? Значит, полдороги.
   - Полдороги? Что-то очень медленно сегодня.
   - Медленно, - согласился Вова. - Не пойму почему.
   Снова раздался голос Опрятина:
   - Между прочим: где к вам сел в городе Бенедиктов?
   - Как я с ним сговорился, у шестнадцатой пристани, - ответил Вова. -  А
потом за вами пошли, на двадцать четвертую.
   - Там никого больше не было, на шестнадцатой? Видел вас кто-нибудь?
   - Вроде нет. А что?
   - Ничего. Быстрее купайтесь.
   Моторка накренилась, раздался всплеск -  это  Вова  прыгнул  в  воду  с
кормы. Николай высвободился из-под веревки, переключил кран на баллоны  и,
перевернувшись головой вниз, нырнул поглубже.
   Вова плескался возле кормы. Николай держался в стороне, на трехметровой
глубине. Из-за того, что этому бегемоту  жарко,  приходилось  растрачивать
драгоценный воздух. Впрочем,  нет  худа  без  добра:  можно  хоть  немного
размять затекшие руки и ноги. Согреться немного. Вот только не обратили бы
они внимание на пузырьки... Не опоздать бы  занять  свое  место.  Впрочем,
будет  слышно,  когда  он  станет  заводить  мотор:   с   полуоборота   не
заведется... Пить хочется. С утра не пил и не ел ничего. Во рту мерзостно:
наглотался соленой воды... Полдороги  еще.  Часа  два?  Это  немного.  Это
страшно много... Горячего  бы  чаю  сейчас!  Как  у  Мехти  на  яхт-клубе.
Крепкого горячего чаю...
   В шлюпке что-то загремело. Николай, сильно работая ластами, подвсплыл и
ухватился за свою веревку. Бочку, что ли, перекатывают? Да, наверное, Вова
переложил пустую бочку из-под соляра поближе к носу.
   Затарахтел мотор. Николай занял свое  место  и  переключил  дыхание  на
шноркель.
   Теперь, после перекладки бочки, нос моторки не  так  высоко  задирался.
Над водой торчала только макушка Николая  да  дыхательная  трубка.  Дышать
стало труднее: бурун, идущий перед форштевнем, и встречные волны все  чаще
заливали трубку. Он не успевал вовремя продувать  ее  и  опять  наглотался
воды. Несколько раз Николай переключался на баллоны,  чтобы  хоть  немного
передохнуть.
   С  каждой  минутой  ему  становилось  холоднее:  организм  не   успевал
восполнять потерю тепла, уносимого быстрым встречным потоком.
   В  плексигласовом  окошке  маски  плескалась  прозрачная  кромка  воды.
Иногда, подтянувшись на руках, он поднимал голову из воды. Море потемнело.
И небо потемнело. Слева висело над морем предзакатное багровое солнце.
   Вдруг перед глазами, мелькнуло что-то черное.  И  сразу  -  болезненный
удар в левое плечо.
   Это был топляк. Бревно тяжелой породы  дерева,  долго  пробыв  в  море,
пропитывается  водой,  тяжелеет  и  плывет,  скрываясь  под  поверхностью.
Наскочить на него на быстром ходу опасно - можно получить пробоину.
   Удар пришелся боком, и бревно, ободрав плечо Николая,  слегка  стукнуло
моторку по левой скуле.
   "Хорошо отделался!" - подумал Николай.
   Он не видел крови, сочившейся из раненого плеча. Он не знал, что  хуже:
судороги, непрерывно сводившие ноги, или тошнота, вызванная потерей крови,
холодом, жаждой и тем, что он сильно наглотался морской воды.
   Высвободив одну  руку,  Николай  расстегнул  головной  ремень  и  вынул
загубник. Но рвоты не было; были только судороги  в  горле  и  в  желудке.
Вставляя загубник обратно, он больно прищемил десну и снова глотнул волы.
   Конечно, был очень простой выход из  положения:  сдаться  в  плен.  Но,
когда инстинкт самосохранения подсказал  эту  мысль,  Николай  со  злостью
вспомнил чей-то афоризм о том, что мозг не имеет стыда.
   Держись, Колька, мало осталось...
   И он держался за веревку онемевшими руками.
   Тошнота, и судороги, и рвущая боль в плече. И холодная вода, с  бешеной
скоростью несущаяся вдоль измученного тела...
   Сознание затуманилось.
   "Ты хотела, чтобы я придумал что-нибудь... Ну вот, я  придумал.  Я  все
для тебя придумаю... Хорошо было сидеть с тобой у  костра.  Коснуться  рук
твоих не смею... Коснуться рук не смею..."
   Не разжимай пальцев!
   Скороговорка мотора откуда-то со стороны врывается в гаснущее сознание.
   Страшным усилием воли он заставил себя поднять голову.
   Огни! В сумерках мигают красные и белые огни фарватерных  буев.  Сейчас
моторка пересечет фарватер.
   Город уже зажег огни...
   Ну, пора!
   Он переключил дыхание на баллоны,  выбрался  из-под  веревки.  Упершись
ластами в дно моторки, сильно оттолкнулся...
   Какая черная вода! Вдох - выдох... Вдох - выдох...
   Он вынырнул. Вытащил изо рта загубник. Моторки уже не  видно  -  далеко
ушла.
   Влево. Плыть влево, к яхт-клубу. Не больше мили.
   Проклятая тошнота! Опять судорога.  Он  перевернулся  на  спину,  чтобы
отдохнуть немного, и при первом  же  вдохе  глотнул  горько-соленой  воды.
Приступ кашля раздирал грудь...


   Боцман Мехти в  этот  вечер,  как  обычно,  сел  в  ялик  и  отправился
проверять, хорошо ли закреплены яхты на рейдовых буйках.
   Настроение у старого Мехти было паршивое. Яхта "Меконг" ушла на неделю.
Уже почти две недели прошло  -  "Меконг"  не  вернулся.  Потапкин  хороший
яхтсмен, парус знает. Но почему не сообщил о задержке?  Он,  Мехти,  вчера
звонил в Ленкорань, тамошняя охрана рейда сообщила, что в устье Куры  яхта
"Меконг" не заходила. Обещали выслать катер в  архипелаг.  Посмотрим,  что
завтра сообщат.
   На яхт-клубе работать нельзя: все время звонки. Особенно  одна  женщина
беспокоится. Плачет  в  трубку.  Ее  дочь  на  "Меконге".  Зачем  плакать?
Потапкин хороший яхтсмен. Только  зачем  женщин  взял?  Где  женщины,  там
слезы. Э, давно известно...
   Мехти подогнал ялик к буйку номер двенадцать. Яхта "Ураган" была хорошо
закреплена. Но Мехти сразу заметил, что на ее палубе с правого борта лежит
человек - на спине баллоны, на ногах ласты.
   - Эй, ты! - сердито крикнул Мехти. - Тебе здесь дом отдыха?
   Человек не отозвался. Старый боцман взобрался на яхту.
   Человек лежал ничком, зажав в откинутой руке  маску.  Мехти  перевернул
его на спину.
   - Потапкин?! - изумленно пробормотал он.
   ...Минут через двадцать Николай пришел в себя. Он беспокойно  дернулся.
Свет  резал  глаза.  Он  хотел  сбросить  с  груди  одеяло,  но  рука   не
повиновалась. Откуда одеяло?..
   Вдруг  он  понял,  что  лежит  в  шкиперской   яхт-клуба.   Он   увидел
склонившееся над ним лицо боцмана Мехти. Услышал знакомый ворчливый голос.
С трудом ворочая языком, Николай прохрипел:
   - Остров Ипатия... Пошлите катер... Остров Ипатия...
   И снова потерял сознание.
   С набережной просигналила машина "скорой помощи",  вызванная  боцманом.
Николая увезли.
   Мехти связался по телефону с портом, чтобы получить разрешение на выход
моторки в море.
   Он не мог понять, как Потапкин  оказался  в  бухте.  С  острова  Ипатия
проплыть с аквалангом? Э, чепуха!.. В старину,  верно,  бывали  чудеса  на
морях, но теперь... Ясно одно: с "Меконгом" что-то  случилось.  На  всякий
случай Мехти отнес в моторку аптечку. Он возился в моторке, готовил  ее  к
походу, как вдруг увидел зарево.
   В южной части вечернего неба дрожали розовые отсветы далекого пожара.
   Мехти вылез из моторки на  палубу  бона,  постоял  в  раздумье,  шевеля
узловатыми пальцами. Надо узнать, где горит. Он направился в  дежурку,  но
не успел снять телефонную трубку, как раздался звонок.
   - Мехти-баба? - спросила трубка. - Говорит дежурный по порту  Селезнев.
Вы говорили, с вашей яхтой что-то случилось у Ипатия? Так вот: в тот район
отправляется торпедный катер. Выяснить  причину  пожара.  Можете  пойти  с
ними, если хотите.
   - Пойду, - сказал Мехти.
   Через полчаса торпедный катер подошел на малом ходу к бону яхт-клуба.
   - Давай скорее, товарищ  Мехти!  -  крикнул  из  рубки  катера  высокий
капитан-лейтенант в шлеме.
   Мехти прыгнул на палубу катера.
   - Здравствуй, Костя, - сказал он, пожимая  руку  капитан-лейтенанту.  -
Давно не видались.
   - С прошлогодней регаты. Как живешь, старина?
   Взревели моторы. Волоча за собой длинные "усы", катер побежал к  выходу
из бухты.
   Мехти присел на низкое ограждение рубки. Рядом стояли двое штатских,  а
внизу, в крошечной каюте, сидело еще несколько человек.  Мехти  знал,  что
это нефтяники и пожарные специалисты.
   Вышли в море. Капитан-лейтенант кивнул старшине,  стоящему  рядом.  Тот
отжал рукоятки акселераторов. От мощного рева моторов заложило уши.  Катер
птицей рванулся вперед. У его носа встал стеклянный бурун - неподвижный  и
розовый от зарева.
   Вибрировала под ногами палуба, тугой встречный ветер врывался в легкие.
На боевой скорости катер несся туда, где вполнеба стояло  зарево.  В  реве
моторов не слышно было  слов.  Капитан-лейтенант,  обернувшись,  улыбнулся
Мехти и поднял два пальца. Мехти понимающе кивнул:  две  тысячи  оборотов.
Правильно, давай быстрей.
   Мехти спустился по крутому трапу в каюту, сел  на  свободную  разножку.
Здесь было немного тише, чем наверху. Нефтяники перебрасывались  короткими
фразами. Припоминали извержен