енег? - настаивал Жуковский.
   - Я все заплачу, только велите этому хаму  пропустить  меня  в  дверь,  -
бесновался Чиж.
   -  Расписочку  напишите,  господин  штабс-капитан,  -  насмешливо-вежливо
проговорил Борейко.
   Чиж быстро набросал требуемую расписку и протянул ее Жуковскому.
   Борейко отошел от двери, в которую тотчас пулей вылетел Чиж.
   - Заварили вы кашу,  Борис  Дмитриевич,  -  укоризненно  покачал  головой
Жуковский.
   - Ничего, расхлебаем и живы будем, - улыбнулся поручик. - Полезно  иногда
зарвавшегося жулика одернуть.
   - Что же мне теперь делать? - в раздумье проговорил Жуковский.
   - Получить с Чижа деньги да переменить  артельщика  с  кашеваром,  только
всего и дел.
   - Под суд их отдавать надо.
   - Не стоит. Чиж все на них свалит, а сам из воды сух выйдет. Набил  я  им
морду - и хватит. Не люблю я эти суды и пересуды. Волокита одна.
   - Пожалуй, это и будет самое простое, - согласился капитан. - Только ведь
Назаренко может на вас рапорт подать. Тогда опять история начнется.
   - Не подаст, побоится. Ведь и у него рыло в пуху оказалось  при  проверке
артельных сумм.
 
 
   Глава пятая
 
   Звонарев получил предписание явиться в Управление артиллерии и приступить
к работам по переделке лафетов десятидюймовых пушек для  стрельбы  бездымным
порохом. Он не предполагал долго отсутствовать, но  все  же  не  без  грусти
расставался с батареей, с которой уже успел сжиться.
   Прибыв в Управление, он явился к Гобято, который встретил  его  со  своей
обычной приветливостью.
   - Остановитесь у меня. Сейчас я прикажу отнести ко мне ваши вещи, а затем
пойдемте знакомиться с мастерскими: - они неподалеку, - предложил Гобято.
   Мастерские оказались небольшим ремонтным заводом, расположенным  у  самой
подошвы Золотой горы, что делало их невидимыми со  стороны  моря.  Отдельные
цеха были разбросаны на довольно большой площади.
   Всего в мастерских было занято до трехсот солдат и вольнонаемных.
   Они обошли механический цех и за ним увидели лежавшие в разобранном  виде
на земле пять лафетов для десятидюймовых пушек.
   - Вы расклепаете станины, добавите к каждой по три стальных листа,  затем
снова их склепаете, перенесете межстанинные связи, как мы с вами рассчитали,
и замените подъемные дуги на большие, чтобы можно было  выше  подымать  дуло
орудия. Вот и вся работа. Думаю, что вы в неделю с ней справитесь, в  помощь
вам я дам начальника кузнечного цеха, классного  обер-фейерверкера  Жмурина.
Кстати, вот и он сам, познакомьтесь.
   Жмурин оказался блондином, небольшого роста, лет двадцати пяти, в  пенсне
на широкой ленте.
   - К работе приступите завтра же с утра.  Сейчас  же  двинемся  обратно  в
Управление, нас там ждет Белый.
   Генерал подробно расспросил о состоянии работ,  порученных  Звонареву,  и
просил ускорить их.
   - По расчетам Николая  Андреевича,  дальнобойность  десятидюймовых  пушек
увеличится с девяти с половиной верст до тринадцати  с  половиною,  то  есть
весьма значительно: это даст возможность подпустить японцев и неожиданно  их
обстрелять.
   - Боюсь, ваше превосходительство, что  с  увеличением  дистанции  так  же
сильно возрастет рассеивание снарядов и меткость орудий снизится, -  заметил
Гобято.
   - Хоть напугаем японцев, и то ладно.  Одним  словом,  не  теряя  времени,
торопитесь с переделкой лафетов.
   После беседы генерал, как всегда, пригласил офицеров к себе на обед.
   При  появлении  Звонарева  Варя  бросила  свое  рукоделие  и  пошла   ему
навстречу.
   - Как Шурка Назаренко будет учиться на  сестринских  курсах?  -  спросила
она.
   - Она бы и рада, да едва ли ей родители разрешат.
   - Я упросила папу, он от  своего  имени  всем  женам  и  дочерям  напишет
приглашения поступить на курсы. Я пошлю обязательно ее  отцу  и  думаю,  что
тогда он перестанет упираться.
   После обеда Варя позвала Звонарева посмотреть ее хозяйство.
   - Я у себя на хуторе научилась хозяйничать; не люблю город и  предпочитаю
жить в деревне. И в институт я не хотела идти, да папа  с  мамой  заставили.
Кончу акушерские курсы и уеду на всю жизнь к  себе  на  хутор-кур  да  телят
разводить, - улыбаясь, говорила Варя.
   После  богатого  птичника  был  показан  коровник  с  тремя  коровами   и
несколькими телятами.
   - Это моя Кубань, - показала девушка свою верховую лошадь.  -  Вы  умеете
ездить верхом?
   - Немного.
   - Вот и отлично. Будем ездить вместе,  а  то  папин  Дон  застаивается  и
жиреет от безделья. Завтра же  поедем  в  Шушиин  -  это  китайская  деревня
верстах в десяти отсюда.
   Осмотрев хозяйство, они направились в сад.
   Здесь к Варе подбежал маленький китайчонок, лет трех-четырех. Он радостно
бросился к ней, обнял ее и, лукаво щуря свои черные раскосые глазенки, полез
в карман к девушке. Разыскав там леденец, он с наслаждением сунул его в рот.
   - Это мой крестник, Ваня. Прошу любить и жаловать. Прелестный  мальчуган.
- И Варя крепко поцеловала смугло-розовые щечки ребенка.
   - Вам замуж пора. Варя, - улыбнулся Звонарев.
   Девушка вспыхнула.
   - Не говорите глупостей. Я никогда не выйду замуж.
   - Свежо предание, да верится с трудом, - усмехнулся Звонарев.
   К ним подошла молодая китаянка и, улыбаясь, поздоровалась с Варей.
   - Это мать Вани, - пояснила Варя, обращаясь к  Звонареву,  потом,  лукаво
поглядывая на мальчика, спросила, как Ваня себя ведет. Слушает ли маму?
   - Холосо, холосо, малышка! - ответила китаянка, беря сына на руки.
   Когда Звонарев с Варей  выходили  из  сада,  им  встретился  средних  лет
китаец. У него было отрублено левое ухо,  а  лицо  обезображено  шрамом.  Он
приветствовал Варю полным собственного достоинства поклоном.
   - Это наш Вен Фань-вей, прекрасный садовник. Видите, как его  изуродовали
японские солдаты? Вен Фань-вей был в Порт-Артуре, когда в  тысяча  восемьсот
девяносто пятом году японцы взяли Порт-Артур штурмом  и  учинили  резню.  Из
всего пятнадцатитысячного населения  и  гарнизона  Артура  случайно  уцелело
тридцать шесть человек.  Японские  солдаты  по  приказу  офицеров  связывали
китайцев веревками, чтобы не разбежались, а затем расстреливали их.  У  Вена
тогда убили отца, мать, жену и двух маленьких детей, а сам  выжил  чудом,  -
сообщила Варя грустную историю садовника.
   - Я об этом слыхал, но не верил, чтобы в наш век культурные люди могли  б
совершать подобные зверства.
   - Варя говори правда, - довольно чисто по-русски  произнес  китаец,  и  у
него на глаза навернулись слезы.
   В его памяти возникли полные ужаса дни взятия японцами китайской крепости
Порт-Артур. Тогда он увидел  и  на  всю  жизнь  запомнил  молодого  капитана
Танаку,  его  бешеные  глаза,  звериный  оскал  зубов  и   плетку,   зажатую
посиневшими от напряжения пальцами. В последнюю минуту перед расстрелом  Вен
смотрел на эту плетку, на вскинутую руку  Танаки.  Капитан  махнул  рукой  -
ударил залп. Вен первым упал на землю, хотя был легко ранен, в  шею.  Второй
залп, третий... Окровавленные тела товарищей прикрыли Вена. В голове  билась
одна мысль: "Жить... жить..." И когда солдат, проверяя, все ли расстрелянные
мертвы, штыком полоснул Вену ухо, он не вздрогнул, не  вскрикнул,  не  выдал
себя. А потом Вен долго лежал и ждал, когда наступит ночь.  С  темнотой  ему
удалось скрыться. Вен остался жить, но  с  этой  ночи  ненависть  к  убийцам
навсегда поселилась а сердце китайца.
   Когда пришли русские, Вену удалось устроиться садовником у Белых. Он  был
им благодарен за хорошее отношение. Но и русских  он  считал  поработителями
своей страны: он слышал об их карательных экспедициях на севере  Маньчжурии.
Поэтому, улыбаясь Варе,  Вен  Фаньвей  настороженно  смотрел  на  Звонарева.
Звонарев перехватил этот взгляд. Выйдя с Варей в сад, он сказал:
   - Вам надо быть с ним настороже.
   - Вен вас не знает и судит о вас по другим офицерам, - пояснила  Варя,  -
папа и мама полностью  доверяют  ему.  Когда  Вен  узнает  вас  поближе,  то
перестанет глядеть так хмуро.
   Распрощавшись  у  крыльца  с  Варей,  Звонарев  направился  в  Управление
крепостной артиллерии.
   Там уже никого, кроме нескольких писарей, не было.  Заметив  его,  старый
знакомый,  писарь  Севастьянов,  подошел  и  справился,  не  надо   ли   ему
чего-нибудь.
   - Я искал Гобято, да не знаю, куда он скрылся, - пояснял прапорщик.
   - Их  не  скоро  поймаешь,  они  всегда  где-нибудь  хлопочут,  очень  уж
непоседливы.
   Звонарев спросил, как пройти на квартиру к Гобято, куда отнесли его вещи.
Писарь вызвался проводить.
   - Сами они человек хороший,  заботливый,  -  повествовал  Севастьянов,  -
только мало в  мастерских  бывают.  Там  вместо  них  орудует  их  помощник,
чиновник Козлов - мрачный такой, с черной бородой. Зато он-то уж  лютует  за
двоих. Как капитана нет,  так  и  начинается  мордобой,  да  под  ранцем  по
двадцать часов подряд солдаты у него стоят.
   - Что же смотрит Гобято?
   - Чудные они - просто не  замечают  ничего  вокруг.  Все  своими  мыслями
заняты. Вот и ваша квартира, - показал писарь.
   В квартире Гобято Звонарев нашел свои вещи уже  разложенными  в  комнате.
Денщик Гобято, бойкий владимирец,  тотчас  все  ему  показал  в  квартире  и
предложил пообедать, но прапорщик отказался.
   - Скоро капитан домой придет? - спросил он.
   - Не позднее десяти часов  всегда  дома  бывают,  в  одиннадцать  ложатся
спать, в половине восьмого встают, а в восемь часов уже уходят на  службу  -
очень они аккуратные.
   Осматривая квартиру, Звонарев обратил внимание на библиотеку. Два больших
шкафа были полны  книг.  Большей  частью  это  были  специальные  работы  по
артиллерии и военному делу, много было книг по технике, а прочая  литература
была представлена Жюлем Верном и Конан Дойлом; журналов не было.
   За время пребывания на Электрическом  Утесе  Звонарев  не  видел  никаких
газет, кроме двух-трех номеров "Инвалида"  и  артурского  журнала;  раз  ему
случайно попал номер порт-артурской газеты  "Новый  край",  которую  офицеры
почти не читали и называли "портартурской сплетницей".
   Приход Гобято отвлек Звонарева от библиотеки.
   - Устроились? Прекрасно. Завтра с утра приступите к работе. Как вам  Варя
Белая понравилась? Славная девушка, не похожа на генеральскую дочь. Женились
бы на  ней,  если  еще  не  женаты.  И  отец  с  положением,  да  она  и  не
бесприданница.
   - Почему бы вам самому не попробовать?
   - Женат, батенька, и двое детей.  Моя  жена  после  первой  бомбардировки
уехала: не захотела детьми рисковать.
   Поговорив еще с  полчаса  о  всяких  пустяках,  они  разошлись  по  своим
комнатам. Звонарев с наслаждением разделся и, не  опасаясь  ночной  тревоги,
как это было на Утесе, крепко заснул.
   Выделенная для работы с Звонаревым бригада мастеровых-солдат была уже  на
месте, когда  прапорщик  утром  пришел  в  мастерскую.  Жмурин  устанавливал
солдатам урок на день - срубить каждому по двадцать заклепок.  Звонарева  он
встретил холодно, разобиженный его назначением руководителем работ,  и  стал
ему давать указания, как и что делать.
   - Благодарю вас, я тут уж  сам  разберусь,  -  прервал  его  Звонарев,  и
классный обер-фейерверкер ушел.
   Звонарев  собрал  солдат,  посадил  их  около  себя  на  лафеты  и  начал
объяснять, в чем состоит работа и зачем она нужна, рассказал о том значении,
которое имеет для успеха обороны быстрота переделки лафетов.
   Солдаты с интересом слушали его.
   - Понятно, что надо сделать и зачем? - спросил Звонарев.
   - Так точно, обязательно обмозгуем это дело, чтобы скорее японцам набить,
- отвечали солдаты.
   Один из них, высокий, стройный шатен нерусского типа, пристально  смотрел
на Звонарева. Заметив это, прапорщик спросил его, в чем дело.
   - Личность мне ваша, ваше благородие, знакома, - ответил он. -  В  тысяча
девятисотом году вы еще студентом у нас на заводе Лильпопа в  Варшаве  были,
тогда я вас обучал на радиально-сверлильном и долбежном станках работать.
   - Юзек Братовский? - обрадовано воскликнул Звонарев. - Вот не ожидал  вас
тут встретить! Как вы попали сюда?
   - Забрали в варшавскую крепостную артиллерию,  а  затем  отправили  сюда,
недавно только с третьим батальоном прибыл.
   Встреча эта очень обрадовала Звонарева.
   - Это у нас первый раз, что нам объясняют, зачем нужна работа, а то как в
тюрьме, урок - и баста, а зачем - не твоего ума дело.  Не  выполнишь  -  под
ранцем настоишься, - пояснил Братовский.
   Работа сразу закипела, и к  обеду  было  выполнено  уже  больше  половины
дневного задания. Когда Жмурин перед обедом пришел, все же  посмотреть,  что
делается у Звонарева, и захотел прибавить задания еще по десять заклепок  на
человека, Звонарев снова попросил его не вмешиваться.
   Жмурин нехотя повиновался.
   - Будет теперь нам на орехи от него - всю свою злость на нас выместит,  -
заметил Братовский.
   - Вы сообщайте мне обо всех его проделках. Я с Гобято  переговорю,  и  мы
призовем его к порядку.
   - На вас еще и Козел обрушится: он у нас первое лицо в мастерской.
   Действительно, не прошло и получаса, как к месту работы, в  сопровождении
Жмурина, подошел Козлов - высокий, мрачный чиновник, лет под сорок.
   - Почему вы вмешиваетесь в  распоряжения  Жмурина?  -  вызывающе  спросил
техник.
   - А он почему вмешивается в мою работу? Кто  ему  дал  право  делать  мне
какие-либо указания?
   - Я помощник заведующего мастерской, потрудитесь ответить на мой вопрос.
   - Вы мне не начальник, и я прошу вас немедленно уйти отсюда. Вы мешаете.
   Перебранка продолжалась еще несколько минут.
   Наконец Козлов с Жмуриным ушли, мастеровые оживленно загудели:
   - Так ему и надо, больно он уж зазнался.
   - Папы дерутся, а у холопов чубы трещат, - отозвался один из рабочих.
   В канцелярии мастерских, куда Звонарен  зашел  перед  уходом,  он  застал
Гобято, которому Козлов и Жмурин  жаловались  на  него,  обвиняя  в  развале
дисциплины, грубости и зазнайстве.
   Гобято молча слушал их и тихонько покачивал головой.
   - Что вы скажете в свое оправдание, подсудимый? - шутливо спросил капитан
прапорщика.
   Звонарев в том же шутливом тоне рассказал происшедшее.
   - Вот что я имею изложить в свое оправдание, господин  мировой  судья,  -
закончил он.
   Гобято, улыбаясь, сказал писарю:
   -  Пиши  приказ  по  мастерским:  "Работа  по  переоборудованию   лафетов
проводится  под  руководством  прапорщика  Звонарева.  Технику   Козлову   и
обер-фейерверкеру Жмурину воспрещается всякое вмешательство в эту работу.  С
завтрашнего  дня  техник  Козлов  смещается  в  заведующие  деревообделочной
мастерской". Все. Понятно, господа?
   - Я буду жаловаться на это генералу, - заикнулся было Козлов.
   -  Измени  приказ,  -  обернулся  Гобято  к  писарю.  -  "Техник   Козлов
откомандировывается в Управление артиллерии", - отчеканил Гобято.  -  Я  вас
больше  не  задерживаю,  -  обратился  он  к  технику,  -  а   вас,   Сергей
Владимирович, попрошу остаться. Давно я  хотел  от  Козлова  избавиться,  да
случая не было. Вас же я попрошу быть моим помощником и  заместителем,  пока
вы здесь. Может быть, надумаете и совсем сюда перейти - буду  этому,  только
рад, а сейчас давайте перед обедом прогуляемся  на  "Этажерку",  благо  день
чудесный.
   На "Этажерке" было много гуляющих. С  трудом  найдя  свободную  скамейку,
Гобято с Звонаревым сели и занялись рассматриванием  публики  и  стоящей  на
рейде эскадры. Корабли эскадры  усиленно  дымили,  как  будто  готовились  к
походу, но то и дело отваливавшие от них шлюпки, переполненные  матросами  и
офицерами, говорили о другом.
   - Лафа этим морякам, - позавидовал  Гобято.  -  Сидят  за  нашей  спиной,
жуируют, наслаждаются жизнью и получают  больше  нашего.  Вот  и  сорят  они
деньгами в ресторанах и кабаках, на зависть армейцам.  Создается  нездоровая
обстановка розни между армией и флотом. Стессель  использует  ее  для  своих
интриг  против  флота.  Вон  идет  капитан  второго  ранга  Эссен,  командир
"Новика". Почти  каждый  день  выходит  на  крейсере,  -  указал  Гобято  на
подходящего к ним моряка.
   Когда подошел Эссен, оба встали, отдавая честь.
   - Здравствуйте, капитан, -  приветствовал  он  Гобято.  -  Давненько  вас
что-то не видел. Разрешите присесть к вам?
   - Милости просим, Николай Оттович, - любезно ответил Гобято и  представил
Звонарева.
   - С какой батареи? - справился моряк.
   - С Электрического Утеса.
   Эссен внимательно посмотрел на прапорщика.
   - Лучшая батарея. Часто с удовольствием наблюдаю за ее  стрельбой.  Много
вы хлопот японцам доставляете. Видна хорошая слаженность в работе  и  умелое
руководство огнем. Кто у вас командир?
   - Капитан Жуковский.
   - Я его не знаю.
   - Вы, Николай Оттович, верно, знаете поручика Борейко - большой такой,  -
вставил Гобято.
   -  Как  же!  Собутыльник  нашего   Дукельского.   Говорят,   два   сапога
пара-скандалисты, но толковые ребята. Я  всегда  к  себе  на  "Новик"  таких
стремился побольше набрать. Мой боцман Кащенко по портовым кабакам подбирает
самых буйных матросов. Многие из командиров кораблей бывают  рады-радешеньки
от таких матросов избавиться, а у меня они работают как  черти.  Наш  матрос
чудеса может делать, только надо уметь к нему подойти: не быть  формалистом,
по пустякам не придираться, а  за  дело  греть.  У  меня  самые  безнадежные
забулдыги кресты и нашивки быстро получают. С офицерами  дело  обстоит  куда
хуже.
   Звонарев с интересом слушал командира  прославленного  "Новика",  не  раз
рисковавшего на своем легком быстроходном крейсере бросаться в атаку чуть ли
не на всю японскую эскадру.
   Проходившие мимо моряки почтительно раскланивались  с  Эссеном.  В  толпе
показался Сойманов вместе с другими офицерами. Он подошел и, поздоровавшись,
начал усиленно просить Эссена о переводе на "Новик".
   - Вирен возражать не будет? - спросил командир.
   - Вы ведь его знаете - собака на сене: и нам на "Баяне"  развернуться  не
даст, и  от  себя  не  отпускает.  Говорят,  скоро  к  нам  адмирал  Макаров
приезжает, тогда я попытаюсь прямо к нему обратиться. Он хоть и адмирал, но,
по слухам,  и  сам  не  прочь  все  время  плавать  на  легких  крейсерах  и
миноносцах.
   - Это из Кронштадта, знаменитый изобретатель  и  строитель  "Ермака".  Из
матросов он, читали? - заметил Гобято.
   - Он самый. Начал службу юнгой, а добрался до вице-адмирала. В наше время
это не так-то легко без помощи тетушек и  дядюшек.  К  тому  же  его  сильно
недолюбливают за  беспокойный  и  резкий  характер.  К  нам  его,  верно,  с
удовольствием сплавили. Зато мы определенно выиграем, получив Макарова после
старой развалины Старка.
   - Нам следовало бы покрепче связаться с флотом, - вставил Звонарев.
   - Рад буду видеть вас вместе с капитаном Гобято у себя на "Новике".  Быть
может, вы даже рискнете с нами выйти в море? Погоняемся за японцами,  заодно
покажем вам наше искусство стрельбы, - пригласил Эссен.
   Артиллеристы поблагодарили и  предложили  вместе  пообедать  в  ресторане
"Саратов", расположенном неподалеку.
   Зал ресторана был полон обедающими, по  преимуществу  военными;  вечерней
кутящей публики еще не было. С трудом отыскали два свободных столика. Вскоре
в зал вошел стрелковый поручик Стах Енджеевский. Он  был,  видимо,  прямо  с
занятий - весь запыленный, усталый. Не найдя свободного места, он подошел  к
своим знакомым Сойманову и Гобято и попросил разрешения сесть около них.
   - Пожалуйста, - приветливо пригласил его старший за столом, Эссен.
   - Ты - откуда это такой усталый? - спросил его Сойманов.
   - Со службы. Только теперь, когда война началась, мы начали учить солдат,
как следует стрелять, в мирное же время занимались парадами  да  шагистикой.
Сорок учебных патронов на солдата за четыре  года  службы  полагалось!  Зато
"ура"  кричать  да  приветствовать  начальство  учились  круглые  сутки,   -
жаловался Енджеевский. - И сейчас все еще учат стеной  в  штыки