ащен  приказанием  батарее  немедленно  открыть  огонь  по
сухопутным целям.
   - К орудиям! Цель номер тринадцать! - гаркнул Борейко во всю  силу  своих
легких.
   Солдаты и офицеры бросились по своим местам. Субботин  со  свитой  хотели
было обождать конца стрельбы, но грохот первого же залпа заставил их  спешно
ретироваться.
   По окончании стрельбы Борейко подозвал артельщика, каптенармуса и объявил
им о намерении интендантства отобрать продовольствие.
   - Не имеют никаких правов этого делать! - вмешался подошедший  Блохин.  -
Мы его так заховаем, что  они  ни  во  век  его  не  найдут.  Нароем  ямы  и
зацементируем сверху.
   Пока  Борейко  орудовал  с  солдатами,  Жуковский   вел   дипломатические
переговоры с Управлением артиллерии. Белый предложил капитану действовать по
своему усмотрению.
   - Я об этом ничего не знаю! - ответил он,  давая  понять,  что  не  хочет
вмешиваться в это дело.
   Когда разговор кончился, к капитану подошел Борейко.
   - Могут приходить искать. Три года будут шарить и  ничего  не  найдут,  -
объявил он.
   На следующий день Субботин снова  появился  на  Утесе.  Для  подкрепления
своего  авторитета  он  пригласил  с  собой  главного   инспектора   военных
госпиталей Квантуиской области генерала Церпицкого. Хотя территория Квантуна
уже свелась до размеров крепости, Церпицкий продолжал  оставаться  в  своей,
ставшей  мифической,  должности.  Одно  время  Стессель  назначил  было  его
командиром второй бригады в дивизию Кондратенко.  Но  в  первом  же  бою  на
перевалах  генерал  проявил  такую  "слабонервность",  что  его   немедленно
отчислили на прежнюю должность.
   Небольшого  роста,  толстенький,  краснолицый,  в   золотых   очках,   он
производил впечатление добродушного любителя поесть и  послушать  скабрезные
анекдоты. Рядом с ним  шествовал  высокий,  сухопарый,  почти  совсем  седой
Субботин с обычной брезгливой миной на лице.  За  начальством  шля  врачи  и
интендантские чиновники.
   Стоял солнечный жаркий день. Церпицкий вытирал платком потную  физиономию
и лысеющую голову.
   - Нельзя ли у вас достать стакан воды? - обратился он к Жуковскому.
   - Разрешите вам предложить нашего хлебного квасу.
   Генерал согласился. Холодный, прямо с погреба,  душистый,  пенистый  квас
привел Церпицкого в восторг.
   - Судя по квасу, можно думать, что у вас хорошо кормят солдат, капитан! -
обернулся он к Жуковскому.
   -  Это  и  не  мудрено,  если  тратить  на  продовольствие  много  больше
положенного от казны, - вступился интендант.
   - Это надо еще доказать, - вмешался Борейко. - Зря языком трепать нечего.
   - И докажу! - вспылил интендант.
   Затем интендант с Борейко направились к погребу, а Церпицкий  с  медиками
пошел в казарму. Бегло осмотрев ее, генерал особенно заинтересовался кухней.
Он потребовал пробную порцию обеда. Ботвинья из свежей рыбы  и  рассыпчатая,
сваренная на пару, рисовая  каша  весьма  пришлись  ему  по  вкусу.  Приятно
улыбаясь, Церпицкий долго смаковал пищу, проявив прекрасный  аппетит.  Затем
он заглянул в казарму и, предложив врачам детально осмотреть ее и определить
пригодность для размещения в ней лазарета, отбыл вместе с Субботиным.
   Между тем Борейко с интендантом  производил  тщательный  учет  запасов  в
погребе. Излишков почти не  оказалось,  но  это  только  усилило  подозрение
интенданта.
   - Успели спрятать! - прямо заявил он поручику.
   - Все, что найдете, будет ваше, - ответил поручик.
   Выйдя из погреба и осмотревшись, чиновник прямо направился к  месту,  где
была зарыта картошка. Внешне яма была так тщательно замаскирована, что, стоя
даже рядом, невозможно было ее заметить. Стало очевидно, что  кто-то  указал
и, нтенданту это место.
   - Прошу раскопать в этом месте, быть может, и найдем какой-либо  клад!  -
насмешливо проговорил чиновник, заранее предвкушая свое торжество.
   Борейко невозмутимо приказал Блохину и еще трем солдатам взять лопаты.
   Солдаты принялись за рытье. Сняв верхний слой земли, они натолкнулись  на
скалу и, как ни долбили ее кирками и лопатами, ничего не могли сделать.
   - Сплошной камень. Я надеюсь, что вы удовлетворены? - спросил  Борейко  у
чиновника.
   - Не совсем! - И он попытался сам копать.  Но  скала  не  поддавалась,  и
чиновник со вздохом сожаления отошел в сторону.
   - Какая-то стерва указала место ямы! Блоха,  разузнаешь  кто  и  доложишь
мне, - сердито говорил Борейко, направляясь в казарму.
   - Не зря, значит, мы вчера разжились  у  моряков  цементом.  Недаром  они
уверяли, что он враз схватывается и через час его и ломом  не  пробьешь.  На
кораблях им заделывают мелкие пробоины, - проговорил наводчик Кошелев.
   - Но как мы потом сами доберемся до картошки? - усомнился Борейко.
   - Не извольте беспокоиться, вашбродь. До своей картошки, да не добраться?
Не могет того быть. Буркой взорвем, а достанем, - успокоил Блохин.
   Пока интендант тщетно пытался обнаружить скрытые запасы, врачи  обсуждали
возможность превращения казармы в лазарет.
   - Работы по переоборудованию  мы  сможем  произвести  сами.  У  нас  есть
инженер, только укажите, что и как надо делать, - пояснил Жуковский.
   - Кто имеется у вас из медицинского персонала?
   - Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, - сообщил Жуковский.
   - Пришлем еще одну сестру - и хватит, - обрадовались  эскулапы.  -  Можно
двигаться  и  домой.  Как  у  вас  дела,  господин   кладоискатель?   Может,
присоединитесь к мам? - спросили у подошедшего интенданта.
   - Придется приехать в другой раз! По-видимому, все вывезено с  батареи  в
потайное место, - сумрачно отобвался чиновник.
   - Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете! - усмехнулся Борейко.
   После отъезда генерала и врачей  Жуковский  вызвал  к  себе  Назаренко  и
спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.
   - Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, -  даже
обиделся фельдфебель.
   - Разыщи кто и доложи мне, - распорядился капитан.
   Прошел день, другой, а виновный не находился.
   Борейко ругал солдат и требовал найти доносчика во что бы то ни стало.
   Наконец Родионов доложил, что донес интендантам писарь Пахомов.
   - После службы он метит в жандармы, вот теперь и практикуется, -  пояснил
он.
   - Я с ним расправлюсь сегодня же, - объявил поручик.
   - Не стоит вам, вашбродь, об него руки марать. Мы сами  тишком  да  миром
накажем его так, что всю жизнь помнить будет.
   - Чур, только не до смерти, - предостерег Борейко. - А то  начнутся  суды
да пересуды, и командиру роты и мне может нагореть.
   В ту же ночь писаря подкараулили, когда он вышел на двор, и устроили  ему
темную.  Борейко  сквозь  сон  слышал  приглушенные  крики  и  сопение,   но
вмешиваться не стал. Наутро, избитый до  потери  сознания,  с  переломанными
ребрами, Пахомов был отправл-ен в госпиталь, где провалялся  больше  месяца,
но не подмел ничего рассказать о случившемся с ним происшествии.
   На Утес неожиданно приехала Рива. Сойдя с линейки,  она  сняла  свои  два
чемодана и беспомощно стала озираться вокруг.
   - Зачем изволили к нам  пожаловать,  сударыня?  -  окликнул  ее  из  окна
Жуковский.
   - Нельзя ли видеть Борейко или Звонарева? Я назначена сюда сестрой.
   - Милости просим, сестрица, - приветливо проговорил  капитан,  выходя  на
крыльцо. - Позвольте, я поднесу ваши чемоданы. -  И  он  ввел  Риву  в  свою
квартиру. - Я сейчас прикажу позвать поручика  и  прапорщика.  Простите,  не
знаю вашей фамилии, сестрица.
   - Блюм.
   - Капитан Николай Васильевич Жуковский.
   - Очень рада познакомиться. - И они обменялись рукопожатием.
   - Ривочка, каким ветром занесло вас сюда? - спросил вошедший Борейко.
   - Я назначена на Утес в лазарет для слабосильных, только я  ничего  здесь
не знаю.
   - Мы немедленно прикомандируем к вам Сергея Владимировича, он все покажет
и расскажет, - улыбнулся Жуковокий.
   - Он и без этого  станет  около  Ривочки  на  мертвые  якоря,  -  заметил
Борейко.
   - Не смейте обижать Сережу, он славный мальчик и никогда  ничего  лишнего
себе не позволит.
   Вскоре появился и обрадованный Звонарев.
   - Переселяйся-ка, брат, из своей комнаты ко мне.  Она  нужна  Ривочке,  -
встретил его Борейко.
   Появление Ривы на Утесе - внесло оживление в жизнь батареи. Звонарев  под
различными предлогами целый день "советовался" с ней.  Борейко  подсмеивался
над Акинфиевым, предсказывая появление у него неких костных  новообразований
на голове.
   Жуковокий целыми вечерами рассказывал ей о своей семье.  Гудима  усиленно
подкручивал усы. Даже Чиж пытался быть элегантным кавалером,  но  успеха  не
имел. Шура, вначале стеснявшаяся присутствия Ривы, быстро сдружилась с  ней.
Солдаты на батарее - и те гадали, кто завоюет благосклонность Ривы.
   - Не иначе, как прапорщик, - он за нею  вовсю  ухлестывает,  -  предрекал
Лебедкин.
   - Нет, ребятки, - вмешивался Блохин, - командир женат, у Гудимы -  Шурка,
у прапора - Варька, один наш Медведь холостяком ходит. Она ему и достанется,
помяните мое слово, - уверял он.
   Но поручик продолжал, к великому огорчению Блохина, относиться к  Риве  с
чисто дружеской иронией.
   Вечером, в день приезда Ривы, Борейко собрал солдат и организовал хоровое
пение. В тихом вечернем воздухе понеслись стройные  звуки  мощного  мужского
хора.
   Поручик перекрывал всех своим могучим басом. На  небе  мерцали  по-южному
яркие звезды. В воздухе проносились блестящими точками летающие светлячки, с
берега доносился извечный шум прибоя, да по темной поверхности моря  ползали
бледные щупальца  прожекторов.  И  над  всем  этим  лилась  широкая  русская
песня...
   Из-за  гор  глухо  доносилась  отдаленная  стрельба.  Рива   сидела   как
зачарованная рядом с Жуковским.
   - Часто у вас бывают такие прекрасные концерты? - спросила она.
   - Почти каждый день. Борис Дмитриевич большой мастак по этой части.
   Спокойно текла жизнь на Утесе,  и  только  доносившийся  издалека  глухой
рокот стрельбы да рассказы о бомбардировках города напоминали о войне,
   Семнадцатого июля японцы подошли к крепости и,  освоившись  с  позициями,
двадцать седьмого июля атаковали русских.
   Им удалось занять передовые позиции крепости на восточном участке обороны
- хребты Дагушань и Сяогушань. В течение первого и второго августа захватили
они на Западном фронте  горы  Трехголовую  и  Передовую.  Таким  образом,  к
трегьему августа на восточном участке они подошли к главной линии обороны  и
продвинулись  по  направлению   к   основным   опорным   пунктам   Западното
фронта-горам Высокой, Плоской, Дивизионной и Водопроводному редуту. Все  это
делало возможным общий штурм крепости.
   Утром третьего  августа  прошел  довольно  сильный  дождь,  очистивший  и
освеживший воздух. На всем фронте было совершенно тихо. Артиллерия  молчала,
и лишь изредка раздавались одиночные ружейные выстрелы. Н русские  и  японцы
усиленно окапывались на своих позициях
   Около десяти часов утра со стороны Волчьих гор появилась группа  японских
всадников  с  большим  белым  флагом  и  направилась  к  передовым  позициям
крепости. Выехавшему навстречу офицеру они объяснили,  что  майор  японского
генерального штаба Ямаоки желает передать генералу  Стесселю  письмо  своего
командующего.
   - Я прошу вас, господии  поручик,  немедленно  сообщить  об  этом  вашему
генералу, - любезно улыбаясь, проговорил майор.
   - Сейчас же дам знать о вашем предложении по телефону  в  штаб  крепости.
Пока же не откажите в любезности подождать здесь. Я прикажу подать сюда  чай
и кофе.
   Японцы низко кланялись. Вскоре подошли еще офицеры  и  стрелки,  и  между
недавними врагами завязалась дружеская беседа. В  наскоро  разбитой  палатке
сервировали стол.
   - Должен  огорчить  доблестных  защитников  Артура  сообщением  о  гибели
русского крейсера  "Рюрик"  в  морском  бою  у  Корейского  пролива  первого
августа. Русская эскадра, как и в  бою  под  Шантунгом,  сражалась  с  таким
исключительным мужеством, что адмирал Того счел нужным довести  об  этом  до
сведения нашего имлератора, - сообщил по-русски Ямаоки.
   - А где наши суда, не вернувшиеся в Артур? - задали вопрос русские.
   Майор так же обстоятельно рассказал о судьбе каждого корабля.
   - Как велики ваши потери в этих морских боях?
   - У нас их нет, - ответил японец.
   Ему не поверили.
   Вскоре прибыл начальник штаба Стесселя полковник Рейс. При его  появлении
все офицеры вскочили. Ямаоки представился полковнику и передал  ему  пакеты.
Выпив затем по бокалу вина, русские и японцы разъехались  по  своим  местам.
Через четверть часа перестрелка возобновилась.
   Стессель сам вскрыл пакет и начал рассматривать  присланные  бумаги.  Они
были на японском языке, и генерал мог разобрать лишь подписи.
   - Генерал барон Ноги и адмирал Того. Интересно, что могут они писать мне?
   - Я сейчас переведу, ваше превосходительство, - заторопился Рейс.  -  Тут
имеется еще пакет морякам и небольшое письмо вашей супруге.
   Весть о присылке японского парламентера быстро  облетела  весь  Артур.  В
штаб один за другим прибыли Фок,  Кондратенко,  Смирнов,  Белый  и  адмиралы
князь Ухтомский и Григорович.
   - Вот и отлично,  -  приветствовал  их  Стессель.  -  Не  надо  никого  и
созывать. Сейчас же, как только будет сделан перевод, устроим военный совет.
   В это время за  мужем  прислала  Вера  Алексеевна,  которая  была  весьма
обижена тем, что  ее  супруг  даже  не  зашел  к  ней  посоветоваться  перед
заседанием.
   - В чем дело, Анатоль?  Зачем  ты  так  спешишь  с  обсуждением  японских
предложений? Сначала мы  должны  обсудить  их  в  своем  кругу,  а  то  этот
полоумный Смирнов начудит вместе с моряками.
   Их разговор был прерван приходом Рейса. Полковник почтительно  приложился
к ручке генеральши.
   - Я хотел передать вам перевод письма барона Ноги.
   - О чем же он мне может сообщать? - заинтересовалась Вера Алексеевна. Она
развернула письмо и прочла:
   "Миледи!  Пользуюсь  случаем  засвидетельствовать  вам  мое   глубочайшее
почтение и осмеливаюсь приложить к сему  чек  в  десять  тысяч  долларов  на
"Чосен  Спеши  банк".  Означенные  деньги  прошу  вас   обратить   на   дела
благотворительности по вашему усмотрению.
   С совершенным почтением ваш пркорный слуга барон Ноги".
   - Как же я смогу реализовать это в осажденном Артуре? - проговорила  она,
рассматривая чек.
   - Осада не может продолжаться вечно. К тому же  японцы  предлагают  сдать
крепость, не ожидая общего штурма.
   - Кукиш с маслом увидят они, а не Артур! - вскипел Стессель.  -  Прочтите
все их послания.
   Рейс прочитал:
   - "Господину высшему начальнику Российской армии в Порт-Артуре.
   Имеем  честь  представигь  следующее:   блестящая   оборона   Порт-Артура
заслужила восхищение всего мира.  Однако,  будучи  окружен  с  суши  и  моря
превосходящими силами и без надежды на выручку, он в конце концов  не  может
не пасть, как бы  ни  были  талантливы  военачальники  и  доблестны  русские
солдаты. Наша армия готова к штурму, и, когда эго случится, судьба  крепости
будет  решена.  Поэтому,  во  избежание  лишнего   кровопролития,   во   имя
человечности, мы предлагаем вам начать переговоры о сдаче. В  случае  вашего
согласия благоволите о том сообщить до десяти часов завтрашнего дня, то есть
семнадцатого августа тридцать седьмого года Мейдзи.
   С совершенным почтением.
   Генерал барон Ноги, командующий осадной армией, адмирал  Того  Хейхациро,
командующий блокирующим Порт-Артур флотом".
   - Какая наглость! Предлагать сдать крепость за десять тысяч  долларов,  -
возмутилась генеральша.
   - Я им пошлю кукиш.  Прикажу  срисовать  со  своей  руки  и  отправлю,  -
решительно заявил Стессель. - Что они еще нам пишут?
   -  Предлагают  выпустить  из  крепости  женщин,  детей,   иностранцев   и
священников до двух часов завтрашнего дня.
   - Женщины нам нужны в госпиталях, так же как и  священники,  без  матерей
детвору  не  отправишь,  иностранцы  же  могут  разболтать   наши   секреты.
Следовательно,  и  это  предложение  неприемлемо,  -  решила  за  мужа  Вера
Алексеевна.
   - Но зато мы избавимся от лишних ртов, - заикнулся было генерал.
   - Подумаешь, много осталось здесь: женщин - чтото  около  трехсот,  детей
полсотни, священников человек двадцать да десяток-другой иностранцев.  Лучше
бы ты отправил из Артура Смирнова и его прихвостней вместе с адмиралами.
   - Вы как смотрите, Виктор Александрович? - обернулся  Стессель  к  своему
начальнику штаба.
   - Как всегда, преклоняюсь перед умом глубокоуважаемой Веры  Алексеевны  и
присоединяюсь к ее мнению, - расшаркался полковник.
   На этом семейный совет окончился.
   Через четверть часа Стессель громко зачитал на  заседании  полученные  от
японцев бумаги, благоразумно умолчав о письме к своей супруге.
   - Я пошлю в ответ японцам фигу, срисованную с моей руки,  -  закончил  он
свою речь.
   - Как? Что? - удивленно спросило несколько человек.
   - Пошлю вот эту самую дулю. - И генерал протянул вперед кукиш.
   - Вы это серьезно? - спросил Ухтомский.
   -  Если  ваше  сиятельство  привыкли  у  себя   заниматься   шутками   на
броненосцах, то здесь, в штабе, я это делать никому не разрешаю.
   - В таком случае, как  старший  в  Артуре  морской  начальник,  протестую
против ответа подобного рода.
   - Советую вам оставить протесты при себе,  а  то  я  не  постесняюсь  вас
отправить к японцам.
   - Ответ, предложенный начальником района, я считаю  недостойным  русского
генерала, - проговорил Смирнов.
   - Что же, по-вашему, я должен начать переговоры  о  сдаче?  Предупреждаю,
что каждый, кто только посмеет об этом  заикнуться,  будет  мною  немедленно
повешен, невзирая на чины и занимаемое положение! - стукнул генерал  кулаком
по столу.
   - Едва  ли  япснцы  поймут  жест  вашего  превосходительства,  -  заметил
Кондратенко. - Кукиш обозначает у японцев совсем не то, что у русских.
   - А что именно?
   - Так у них продажные женщины приглашают к себе мужчин.
   Присутствующие постарались скрыть улыбки.
   - В таком случае мы поясним, что это обозначает  по-русски,  -  продолжал
настаивать несколько смущенный Стессель.
   - Не поймут и над тобой же  будут  смеяться,  -  ответил  Фок.  -  Лучше,
по-моему, ответить кратко: "Честь и достоинство России  не  могут  допустить
мысли о сдаче крепости, пока не исчерпаны все возможности обороны".
   - Конец надо выбросить, - посоветовал Кондратенко. - В  та-ком  виде  наш
ответ как бы подает японцам надежду, что все  же  впоследствии  Артур  может
быть сдан.
   Стессель согласился с  этим,  и  текст  ответа  был  принят  с  поправкой
Кондратенко.
   - Теперь второй вопрос-выпускать ли из крепости женщин и детей? - спросил
начальник укрепленного района.
   Голоса разделились. Одни были за удаление женщин, другие против.
   - Я тоже против, - заявил Стессель и повторил доводы своей жены.
   Его неожиданно поддержал Смирнов.
   - Дух защитников крепости будет подорван разлукой со  своими  семьями,  -
сказал он.
   Фок многозначительно покрутил пальцем около своего лба, но не возражал.
   Второе предложение японцев тоже было отклонено.
   - Поручим полковнику Рейсу составить  ответ  и  затем,  переведя  его  на
английский язык, завтра с ординарцем отправим к японцам, -  закрыл  собрание
Стессель.
   Вечером того же дня в будуаре  Веры  Алексеевны  собрались  Рейс,  Фок  и
Сахаров. Обсуждался вопрос, как поступить с полученным чеком.
   - Слишком малая  сумма,  чтобы  ее  принимать.  Мы,  слава  богу,  сейчас
стараниями полицмейстера вполне обеспечены деньгами.
   - Зато ко мне каждый день поступают жалобы на его незаконные действия,  -
сообщил Рейс.
   - И что вы с ними делаете? - поинтересовался Фок.
   - Отправляю ему же для расследования. Обычно после этого повторных  жалоб
не бывает.
   - Остроумно, - одобрила генеральша.
   - Какую бы вы  сумму  считали  д