нев, невзирая на  сильнейший
обстрел и ежеминутно рвущиеся снаряды, вышел на  мостик,  откуда  его  могли
видеть матросы, находящиеся на палубе, и обратился к ним с призывом:
   - Помни, ребята, мы русские  моряки  и  смерти  никогда  не  боялись!  Не
посрамим же русского флага и чести флота российского, - кричал он в мегафон,
стараясь быть услышанным возможно большим числом матросов
   Увидев своего командира, хотя и раненого, но оставшегося на боевом посту,
матросы закричали "ура" и с удвоенной энергией продолжали вести бой.
   - Усильте огонь до предела и сосредоточьте его  на  "Асаме",  -  приказал
Руднев полуоглохшему от грохота стрельбы и  беспрерывных  разрывов  снарядов
старшему артиллерийскому офицеру.
   Электрическое управление огнем было давно разрушено,  и  он,  пренебрегая
опасностью, лично обходил пушки, указывая цели.
   - Не задерживайте огня, Алеша, - крикнул он Ляшенко, стараясь перекричать
грохот боя. - Весь огонь по "Асаме". - И офицер скрылся в дыму.
   Смолкнувшие на минуту пушки снова начали стрелять.
   "Варяг" почти прорвался в море, японские суда находились уже  у  него  на
правом траверзе. Еще  несколько  минут,  и  русский  крейсер  ускользнет  из
подстроенной ему ловушки.
   - Прибавить  оборотов  до  предельного,  -  приказал  Руднев  в  машинный
телеграф.
   Из-за дыма далеко сзади мелькнул "Кореец". На нем не было  видно  никаких
повреждений, и он вел медленный огонь из своих восьмидюймовок.
   - Поднять сигнал "Корейцу" не отставать и усилить огонь до предельного, -
решительно приказал Руднев.
   В этот момент два восьмидюймовых снаряда одновременно попали в батарейную
палубу левого борта  "Варяга",  и  из  всех  люков  и  орудийных  полупортов
вырвались клубы дыма, огня, страшный грохот потряс  крейсер  от  клотика  до
самого киля, и судно стремительно повалилось  на  правый  борт.  На  верхнюю
палубу начали  один  за  другим  выскакивать  обожженные  матросы.  Дым  все
увеличивался; казалось, что крейсер сейчас погибнет.
   - Кузьмич, узнай, в чем дело, и пошли от моего имени на батарейную палубу
старшего офицера, - скомандовал Руднев. - Мичман Червинский,  верните  людей
на место.
   - Назад, никакой паники! - крикнул  он  матросам  в  мегафон,  выходя  из
боевой рубки на мостик.
   Червинский  и  Кузьмич  с  криками  набросились  на  матросов.   В   дыму
промелькнула фигура Степанова со сбитой на затылок фуражкой. В сопровождении
пожарного дивизиона ни нырнул в первый же люк, ведущий в батарейную  палубу.
Матросы  быстро  успокоились  и,  понукаемые  насмешками  толстого   повара,
двинулись вниз за старшим офицером.
   Батарейная  палуба  была  полна  дыму.  В  правом  борту  зияла  огромная
пробоина, в которую заливалась вода. Пять орудий, исковерканных и  сорванных
со своих станков, загромождали палубу. В уцелевших беседках левого  борта  в
патронах  горел  порох.  Несколько   человек   прислуги   уцелевших   орудий
вытаскивали раненых  и  пытались,  как  могли,  тушить  пожар.  Продолжавшая
работать электрическая вентиляция вместо чистого воздуха засасывала  снаружи
только  новые  порции  дыма,  чем  еще  больше  затрудняла  дыхание   людей.
Молоденький мичман Губонин, совсем охрипнув,  старался  навести  порядок.  С
прибытием пожарного дивизиона во главе со Степановым  дело  сразу  пошло  на
лад. Огонь в беседках залили, остановили вентиляцию, а подоспевшие  плотники
приступили к заделке пробоины деревянными щитами. Вскоре три  еще  исправные
орудия правого борта опять начали стрелять.
   С видом победителя Кузьмич доложил о веем происшедшем Рудневу. Его лицо и
одежда до того были испачканы сажей, что командир сразу даже не узнал его.
   - Ты, оказывается, прирожденный вояка, Кузьмич! - улыбнулся Руднев.
   Не успел повар окончить свой доклад, как взорвавшийся на  шкафуте  снаряд
зажег лежавшие там матросские койки. Смрадный, густой, удушливый дым  пополз
по палубе.
   - Алексей Сергеевич, возьмите матросов и отправляйтесь  тушить  пожар,  -
обернулся Руднев к Червинскому, единственному офицеру, оказавшемуся  в  этот
момент около него.
   - Есть! - мичман мигом слетел на палубу.
   Несмотря на пробоины, многочисленные разрушения и то и  дело  возникавшие
пожары, "Варяг" продолжал неуклонно идти вперед и яростно  отстреливался  от
наседавшего  врага.  Вследствие  повреждения  дымовых  труб   ход   крейсера
несколько упал, и "Асама" вновь стал нагонять, стремясь преградить ему  путь
в море.
   Вдруг яркое пламя огненным зонтом взвилось на  мостике  рядом  с  рубкой.
Руднева струей воздуха сильно  ударило  о  броневую  стенку,  и  он  потерял
сознание.  Одновременно  были  убиты   осколками   стоящие   рядом   с   ним
штаб-горнист, барабанщик и ординарец, ранены оба рулевые, а мичман  Губонин,
в этот момент находившийся в боевой рубке, сильно  обожжен.  Одежда  на  нем
сохранилась лишь с одной стороны тела, на другой остались  тлеющие  лоскутки
ткани.
   Кузьмичу показалось, что у него треснула от взрыва  голова,  и  несколько
мгновений он крепко держался за нее обеими руками, как бы опасаясь, что  она
развалится на части, но затем он пришел в себя и, превозмогая боль, вместе с
тяжело раненным рулевым старшиной Смирновым кинулся к штурвалу и помог вести
крейсер по заданному курсу.
   Едва Руднев пришел в себя, как новый снаряд ударил в крышу рубки и своими
осколками перебил штуртросы, идущие к  рулю.  Крейсер,  потеряв  управление,
начал описывать циркуляцию. Теряя сознание  от  головокружения  и  слабости,
Руднев все же остался на посту и тотчас послал Кузьмича за Степановым.
   - Разыщи его хоть на дне мороком, от этого  зависит  судьба  "Варяга",  -
напутствовал он повара.
   Кок устремился на ют, куда незадолго перед тем прошел  Степанов.  Верхняя
палуба была вся окутана дымом от еще тлевших головешек. Матросы из шлангов и
прямо из ведер заливали последние остатки пожаров. Поминутно  спотыкаясь  на
избитой, исковерканной палубе, перескакивая через еще не  убранные  трупы  и
разные  обломки,  загромождавшие   дорогу,   он   добрался   до   офицерской
кают-компании,  обращенной  в  перевязочную,  где  и  нашел  Степанова.   На
обеденном столе, покрытом клеенкой, старший судовой врач делал  перевязки  и
неотложные операции. На всех диванах лежали стонущие  тяжелораненые,  воздух
был  пропитан  дурманящей  смесью  запахов  лекарств,   камфары   и   свежей
человеческой крови. Войдя в помещение, повар побледнел и сам чуть не лишился
чувств при виде этой жуткой картины.  Капитан  сидел  на  стуле,  и  судовой
фельдшер накладывал ему бинты на  задетое  осколком  левое  плечо.  Степанов
морщился от боли,  но  молча  терпел.  Выслушав  Кузьмича,  он  заторопился,
попросил врача дать ему мензурку спирта и поспешил на мостик. Весь черный от
копоти, в шинели, разорванной в нескольких местах  осколками,  с  наполовину
обожженными  усами  и  бородкой,  он  предстает  перед  своим  окровавленным
командиром.
   - Анатолий Григорьевич, голубчик, отправляйтесь в румпельное отделение  и
переведите управление на ручной штурвал, - распорядился Руднев.
   - Есть! А вы бы тем временем сходили на перевязку, Всеволод Федорович,  -
проговорил Степанов.
   - Не до этого сейчас! Торопитесь, а то как бы японцы  не  воспользовались
нашей беспомощностью и не потопили нас.
   Проводив Степанова, Руднев вышел на мостик и осмотрелся.  Верхняя  палуба
от самого носа до мостика дымилась от огня, заливаемого  водой  из  шлангов.
Формарс и половина фок-мачты были снесены, из четырех труб осталось три; что
делалось на корме, за дымом невозможно было  разобрать.  Японцы  уже  успели
пересечь русским путь в  открытое  море  и  сосредоточенным  бортовым  огнем
продолжали расстреливать "Варяга".
   Кузьмич,  у  которого  воинственный  пыл  значительно  упал  после  всего
виденного в кают-компании, забился  в  рубку  и,  тяжело  вздыхая,  мысленно
обращался   за   помощью   к   извечному   покровителю    русских    моряков
Николе-угоднику.
   - Зажурился,  хлопчик!  -  улыбнулся  Руднев,  заметив  расстроенный  вид
повара.
   - Больно сильно голова разболелась, - сконфузился Кузьмич.
   - До свадьбы пройдет.
   - Как бы с акулой венчаться не пришлось.
   - Авось и на девушке еще женишься.
   Руднев взглянул на часы. Было четверть первого. С начала боя прошло всего
полчаса.
   "Прорваться не удалось, черт возьми, - понял Руднев. - Надо перед гибелью
утопить хотя бы один из японских кораблей".
   - Держать курс на сближение с неприятелем, - скомандовал он в мегафон  на
корму.
   Несколько матросов  голосом  передали  команду  дальше.  Переведенный  на
ручное управление, крейсер вновь двинулся навстречу врагу, стреляя  из  всех
еще уцелевших орудий.
   - Вашскородие, на "Асаме" пожар, - радостно доложил сигнальщик.
   Руднев взглянул на вражеский корабль. Вся его корма была объята пламенем,
дым широким веером  поднимался  к  безоблачному  голубому  небу.  Охваченный
пожаром, крейсер медленно удалялся. Зато остальные японские корабли  усилили
свой огонь.
   Несколько снарядов один за другим попали в правый борт,  нанеся  "Варягу"
пробоины ниже ватерлинии. Вода хлынула в угольные ямы  и  третью  кочегарку.
Крейсер сел  на  корму  и  получил  крен  на  левый  борт.  Все  находящиеся
поблизости, занятые тушением пожаров матросы во главе с Червинским  кинулись
подводить  пластырь  на  пробоины.  Кочегарные  квартирмейстеры  Жигарев   и
Журавлев, с опасностью для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери  в
угольные ямы и тем спасли  "Варяга"  от  немедленного  потопления.  Машинная
команда под руководством трюмного механика Сизова приладила запасную донку и
откачала воду из кочегарки. Затем удалось выровнять крен, затопив два отсека
с правого борта. Замолкнувшая  было  вследствие  сильного  крена  артиллерия
правого борта вновь заговорила.
   Хотя расстояние до японцев сократилось до  тридцати  кабельтовых,  Руднев
упорно продолжал идти вперед. Легкие крейсера, лишившись поддержки  "Асама",
начали отступать. Появилась надежда на прорыв в море.
   "Дойдем ли мы в таком виде до Порт-Артура? - с  тревогой  думал  командир
"Варяга", осматривая избитый корабль. - Лучше утонуть в море, чем попасть  в
плен", - тотчас успокоил он себя.
   В это время "Асама" вновь занял свое место в голове эскадры,
   Руднев понял, что наступают последние минуты "Варяга".  С  двадцати  пяти
кабельтовых восьмидюймовые снаряды крейсера "Асама" могли пронизать насквозь
неброннрованный русский крейсер. Его опасения не замедлили оправдаться.  Две
восьмидюймовых бомбы, попав в лазарет с левого борта, разорвались у правого.
Осколки попали в переднюю кочегарку и вывели из  строя  три  котла.  Пар  со
свистом стал вырываться наружу. Машина  остановилась.  "Варяг"  стремительно
повалился направо. Испуганные  матросы,  побросав  свои  места,  кинулись  к
левому борту, на ходу расхватывая уцелевшие спасательные круги  и  пробковые
матрацы.
   - По местам! - в мегафон заорал Руднев с мостика.  -  Мичман  Червинский,
займитесь  подводкой  пластыря,  задрайте  затопленные  отделения.   Боцман,
стрелять каждого, кто только попытается прыгнуть за борт.
   Решительный и властный голос командира успокаивающе подействовал на всех.
   - Чего бросились, как стадо баранов? - гудел боцман, отталкивая  матросов
от борта.
   - Снизу кричат - тонем, пар шипит, вода хлещет, в лазарете всех  перебило
и перекалечило, обварило пятерых кочегаров,  мы  испужались,  -  сконфуженно
оправдывались они.
   Видя критическое положение русского крейсера, японцы вновь предложили ему
сдаться. В ответ Руднев Приказал, насколько возможно, усилить артиллерийский
огонь. Затем спросил мнение своего помощника о дальнейших действиях.
   - Уйдем за Идольми, попытаемся  там  починиться,  насколько  возможно,  и
попробуем снова прорваться, - предложил старший офицер.
   Руднев  поморщился.  Показывать  корму  противнику  он  считал  для  себя
позорным, но делать было нечего, и скрепя сердце он отдал приказание лечь на
обратный  курс.  Японцы,  понесшие  большие  потери  в  бою,   не   рискнули
преследовать русские корабли. Они отошли в море и приступили  к  исправлению
многочисленных повреждений.
   Как только "Варяг" начал отходить за Идольми, Беляев забеспокоился.
   - Мы должны прикрыть "Варяга" огнем всех своих орудий, - волновался он.
   - К сожалению, наши пушки не отличаются дальнобойностью,  и  мы  едва  ли
сможем помочь "Варягу", - ответил Левицкий.
   - Это не играет теперь роли. Важно показать японцам, что мы готовы  всеми
наличными средствами защищать свой крейсер. Немедленно открывайте  огонь  из
всех наличных пушек, - распорядился Беляев.
   Левицкий только махнул рукой и сошел вниз.
   Бирюлев открыл огонь из восьми - и шестидюймовых пушек. Канонерская лодка
окуталась пороховым дымом, но снаряды  по-прежнему  далеко  не  долетали  до
цели. Японцы ограничивались лишь редким артиллерийским огнем.
   Но тут из-за острова навстречу "Варягу" на всех парах вылетел миноносец и
кинулся в атаку. Единственный оставшийся  в  живых  на  крейсере  барабанщик
глухо пробил сигнал отражения  минной  атаки.  Степанов  кинулся  к  правому
борту, где уцелело только четыре пушки.
   - Алексей Сергеевич, огонь по миноносцу! - крикнул Степанов,  подбегая  к
Ляшенко.
   Но комендоры обеих орудий уже без команды  взяли  его  на  прицел.  Пушки
мгновенно  были  заряжены.  До  миноносца   оставалось   не   более   десяти
кабельтовых. На солнце четко виднелся белый бурун на его носу  и  стоящие  у
минных аппаратов люди. Дым длинным шлейфом тянулся за ним.
   - Пли! - коротко крикнул Ляшенко.
   Пламя  от  выстрелов  на  секунду  закрыло  цель,  затем  над  миноносцем
взметнулось черно-белое облако дыма и пара. Не успело оно разойтись, как  на
поверхности воды показалась лишь масса плавающих деревянных предметов, среди
которых виднелись черные точки человеческих голов.
   По "Варягу" пронесся радостный крик.
   -  Спасибо,  молодцы!  Оба  получите  кресты,  -  обратился  Степанов   к
Бондаренко и Сайкину.
   - Рады стараться! Покорнейше благодарны, - дружно ответили матросы.
   Бой кончился. "Варяг" и "Кореец" уже вошли в  нейтральные  воды.  Ляшенко
прошелся по  палубе,  с  грустью  смотря  на  повреждения  корабля.  Матросы
разминались у орудий.
   - Здорово разделали  нас  японцы,  -  проговорил  мичман,  обернувшись  к
матросам.
   - Мы, вашбродие, тоже в долгу  не  остались,  ихним  крейсерам,  особливо
"Чиоде", солоно сегодня  пришлось,  даром  что  мы  одни  супротив  шестерых
сражались, - ответил Сайкин, выглянув из башни.
   Вдруг  рядом  неожиданно  грохнул  взрыв  запоздавшего  снаряда.  Осколки
брызнули во все стороны. Сайкину снесло голову, Бондаренко  показалось,  что
его толкнули в правый бок каленым железом, и он потерял сознание.  Остальные
матросы попадали ранеными на палубу.
   Уже по пути к острову Идольми из доклада Степанова о  состоянии  крейсера
Руднев понял невозможность дальнейшего  ведения  боя  и  решил  вернуться  в
Чемульпо.
   Как только "Варяг" и "Кореец" стали в порту на  свои  прежние  места,  со
всех военных кораблей к ним направились вельботы и катера. Первым к "Варягу"
подошел катер "Талбот" с коммодором  Бейли.  Но  так  как  все  трапы  после
повреждения в бою  спешно  чинились,  то  англичанин  должен  был  несколько
подождать или воспользоваться  шторм-трапом.  Последнее  командир  "Талбота"
признал ниже своего достоинства и в ожидании спуска обычного  трапа  занялся
наружным осмотром повреждений "Варяга". Сэр  Бейли  внимательно  разглядывал
зияющие пробоины и подведенные под некоторые из  них  парусиновые  пластыри.
Катер его шел почти вплотную к борту корабля, и коммодор мог рукою ощупывать
края пробоин и подводку пластырей.
   - Вери гуд! [1] - одобрительно покачивал он головой, делая снимки  с  них
своим фотоаппаратом.
   Наконец трап был готов, и англичанин поднялся на палубу, где его встретил
в забрызганном кровью пальто и с перевязанной головой Руднев.
   - Сэр, вы достойны служить даже в английском флоте, - тряхнул Бейли  руку
командира "Варяга".
   - Я не знаю более высокой чести, чем служба в русском флоте, - с заметной
иронией ответил Руднев.
   Но сэр Бейли не обратил на это  внимания  и  попросил  его  ознакомить  с
внутренними повреждениями крейсера. Руднев поручил  это  сделать  одному  из
офицеров, а сам пошел встречать посетителей с других кораблей.
   Француз Сене, легко взбежав  на  палубу,  кинулся  в  объятия  Руднева  и
разразился целым потоком трескучих фраз.
   - Я горд, что в числе моих друзей находится такой герой,  как  вы,  мосье
Руднев, - уверял он.  -  Сегодня  же  я  пошлю  подробный  рапорт  обо  всем
президенту республики и буду ходатайствовать о награждении вас  командорским
крестом ордена Почетного легиона.
 
   1. Очень хорошо! (англ.).
 
   Вместе с Сене прибыл весь медицинский персонал  с  крейсера  "Паскаль"  и
тотчас приступил к перевязкам  многочисленных  раненых,  которых  не  успели
обслужить судовые врачи.
   - Бой продолжался всего пятьдесят минут, и за это короткое  время  выбыло
из строя свыше ста  человек,  четверть  всего  экипажа.  Легко  же  раненных
оказалось свыше двухсот человек. Короче, две трети команды получили  ранения
в этом бою. Мы никогда не сомневались в храбрости наших друзей  русских,  но
проявленный  вами  сегодня  в  бою  героизм  превзошел  все   возможное,   -
рассылались французы в комплиментах.
   Командир "Эльбы" Риччи Рафаеле Бореа долго с чувством жал руку Рудневу  и
уверял, что он все время молил ливорнскую мадонну о помощи  русским.  Обходя
раненых,  он  обратил  внимание  на  мичмана  Губонина,  лицом  похожего  на
итальянца. Узнав, что мать мичмана действительно итальянка, капитан  Рафаеле
воспылал к нему особой симпатией и попросил переправить раненого офицера  на
свой крейсер.
   Американцы ограничились лишь присылкой фельдшера, которого обидевшийся на
подобное невнимание Руднев тотчас же отослал обратно.
   "Варяг"  заполнился  матросами  различных   национальностей.   Англичане,
французы, итальянцы толпились на всех палубах и в  коридорах.  Они  всячески
выказывали свои симпатии русским; угощали сигарами,  похлопывали  по  спине,
помогали убирать обломки, чинить трапы, переносить раненых.
   Несмотря на то что работали все помпы, вода  в  крейсере  не  убывала,  и
"Варяг" постепенно все больше  кренился  на  левый  борт.  Началась  спешная
эвакуация раненых на иностранные корабли. Бейли, Сене и Бореа спорили о том,
кто больше возьмет к  себе  русских.  Решили  в  конце  концов  распределить
русских примерно поровну между кораблями всех наций.  Правда,  Сене  все  же
оказался предприимчивее других и, надеясь хорошо поживиться за счет  русской
казны, заранее выговорил для размещения "у себя еще и команду  "Корейца",  о
котором в пылу спора другие командиры забыли.
   - Я надеюсь, сэр, что вы не собираетесь взрывать ваши суда? -  проговорил
Бейли, разглаживая рыжие бакенбарды на своем буро-красном лице.
   - Я намереваюсь поступить именно так, - ответил Руднев.
   - Это невозможно! При взрыве могут пострадать другие корабли, стоящие  на
рейде, что, конечно, недопустимо, -  решительно  запротестовал  коммодор.  -
Кроме того, ваш корабль так разрушен,  что  его  нельзя  исправить.  Поэтому
достаточно его только затопить.
   Сене тоже поддержал англичанина, крейсер  же  "Эльба"  стоял  вдалеке  от
русских, и поэтому Бореа не  интересовался  дальнейшей  судьбой  "Варяга"  и
"Корейца".
   Приняв во внимание, что экипаж с русских судов размещался на "Талботе"  и
на "Паскале", Рудневу ничего не оставалось, как уступить настояниям Бейли  и
Сене.
   - Я думаю вывести канонерскую лодку к острову Обсерватории и  там,  вдали
от всех, взорвать на глубоком  месте.  На  "Варяге"  же  я  ограничусь  лишь
разрушением машин и артиллерии,  после  чего  открою  кингстоны,  -  ответил
Руднев.
   - Но только не