ас же охватила метель, сквозь которую  с  трудом
можно было различить белые ленты прожекторных  лучей.  Беспрерывно  сверкали
зарницы орудийных выстрелов.
   - На море замечено пять пароходов, - сообщили  с  сигнальной  станции  на
Золотой горе.
   - Дежурным миноносцам атаковать их! - приказал адмирал, стараясь в ночной
бинокль разглядеть, что происходит на море, но в снежном вихре ничего нельзя
было разобрать. Приказав каждые пять минут сообщать о происходящем на  море,
адмирал снова спустился в каюту.
   После резкого холода наверху в каюте  показалось  особенно  тепло.  Старк
потребовал чаю с ромом и засел за  составление  длиннейшего  отчета  о  всем
происшедшем с начала войны. Но  работа  не  клеилась,  и  адмирал  продолжал
беспокойно прислушиваться к происходящему на рейде.
   Прошло минут двадцать, пока  наконец  Дукельский  пришел  с  докладом  об
отбитии японской атаки на проход. Только тогда Старк смог спокойно приняться
за  продолжение  прерванной  работы.  Адмирал  подробно   разбирал   причины
возникновения войны и неудач первых столкновений на  море.  Он  указал,  что
Япония с момента занятия русскими Порт-Артура в 1898 году стала энергично  с
помощью Англии и Америки готовиться к вооруженному столкновению  с  Россией.
По тоннажу флот Японии за это время возрос более чем в  четыре  раза,  армия
увеличилась втрое. Наместник Алексеев и военное  командование  в  Маньчжурии
недооценили этот рост вооружений и не предприняли  должных  мер  к  усилению
русской армии  и  флота  на  Дальнем  Востоке.  Японцы  же,  прекрасно  учтя
неподготовленность царского правительства к войне, заключили союз с Англией,
получили финансовую помощь от Америки и, науськиваемые ими, рискнули первыми
напасть на Россию.
   Перо опального адмирала легко и быстро скользило  по  плотной  бумаге,  и
перед Старком, неожиданно для него самого,  вставала  яркая  картина  общего
развала русской администрации на  Дальнем  Востоке.  Прочитав  написанное  и
аккуратно  сложив  листки  бумаги,   адмирал   стал   собираться   ко   сну.
Взволнованный, он долго не мог заснуть. Перед ним одна  за  другой  вставали
картины недавнего прошлого: первая атака японцев, гибель "Енисея", а за  ним
и "Боярина", позорное поведение его командира Сарычева.  И  за  все  это  он
должен отвечать, хотя в  свое  время  он  настаивал  на  снятии  Сарычева  с
корабля, как не способного к командованию. Он лично  предупреждал  командира
"Енисея", Степанова, о течениях  в  Талиенванском  заливе,  но  тот  все  же
посадил свой корабль на свою же мину.
   - Сейчас всех собак вешают на меня. Скорее бы приезжал Макаров. Тот умеет
отделаться от начальства и никому не позволит  наступать  себе  на  ногу,  -
решил после раздумья адмирал.
   Сильный снежный буран бушевал над Артуром.  В  воздухе  носились  мириады
мелких сухих снежинок, которые больно хлестали в лицо. Огромные волны бешено
бросались на каменистый берег, рассыпая  далеко  кругом  мельчайшие  брызги,
мгновенно замерзающие на морозе.
   На внутреннем рейде чуть проступали громады броненосцев, да Золотая  гора
темным  привидением  нависла  над  узким  проходом  на   внешний   рейд.   С
наступлением ночи Артур утонул в мутной мгле пурги.
   Только что  вышедший  из  ремонта  миноносец  "Страшный"  нес  сторожевое
охранение у входа, став на два якоря у подошвы Золотой горы. Напротив  него,
у Тигрового Хвоста, темнел силуэт еще не  снятого  с  мели,  подорванного  в
первую ночь войны "Ретвизана".  Немного  позади,  в  самом  проходе,  стояла
канонерка "Отважный".
   С берега, с "Ретвизана" и с "Отважного"  в  море  тянулись  бледные  лучи
прожекторов, свет которых с трудом пробивался сквозь пургу.
   Андрюша Акинфиев нес очередную вахту. На командирском мостике "Страшного"
из-за холода и ветра невозможно было долго стоять, и он то и дело  спускался
вниз, чтобы хоть немного согреться за трубой и кожухом  машины.  Здесь  было
относительно тихо, от труб и машин  несло  теплом,  и  можно  было  обогреть
озябшие руки.
   Миноносец сильно мотало на волне, и стоило большого труда  удержаться  на
обледеневшей палубе, несмотря  на  протянутые  вдоль  нее  леера.  На  носу,
приткнувшись к орудиям, вахтенные, в толстых меховых тулупах, с биноклями  в
руках, внимательно вглядывались в море, следя за передвижением  белых  полос
прожекторов, которые то ярко вспыхивали, то затухали, чтобы через  мгновение
загореться вновь.
   - Смотреть вперед повнимательнее! - окликал вахтенных мичман.
   - Есть смотреть вперед повнимательнее! - глухо доносилось до него в ответ
сквозь вой ветра.
   Мороз и ветер глубже забирались  под  одежду,  заставляя  дрожать  мелкой
дрожью. Андрюша завидовал матросам, одетым в  теплые  тулупы,  но  для  себя
считал неприличным кутаться.
   "Офицеры всегда и везде должны быть примером для  матросов",  -  мысленно
твердил он, коченея от холода.
   Время тянулось нестерпимо медленно, казалось, прошла целая  вечность,  но
неумолимые часы при свете папиросы показывали, что истек всего  только  час,
как Андрюша вступил на вахту, а впереди еще три долгих часа.
   "Ермий, должно быть, спит крепким  сном  у  себя  в  каюте,  а  Юрасач  с
Дмитриевым сражаются в шахматы, Попивая горячий чай с ромом",  -  представил
себе Андрюша, и от этого ему  стало  еще  холоднее  и  тягостнее  стоять  на
палубе.
   - Ничего не видать? - спросил он у матросов.
   - Никак нет, ваше благородие. Муть одна, и только. Да  и  кто  полезет  к
Артуру в такую непогодь? Если под берегом так мотает, то что же  делается  в
море! В одночасье корабль обледенеет и  пойдет  ко  дну.  Японцы  холода  не
любят, у них даже зимой тепло в Нагасаках. Как мы раньше там стояли, даже об
рождестве теплынь - в бушлатах жарко, - ответил один  из  матросов,  видимо,
старослужащий.
   - Это ты, Денисенко? - узнал его в темноте мичман.
   - Так точно, мы с Серегиным на вахте стоим.
   - Всегда вместе - друзья неразлучные.
   - Шестой год вместях. Как на службу  пригнали  в  кронштадтский  флотский
экипаж, так и не расстаемся. Вместе на "Нахимове" на Дальний Восток  пришли,
вместе  на  "Севастополе"  были,  а  затем  на  "Страшный"   перевелись,   -
словоохотливо ответил Денисенко.
   - Вы бы, ваше благородие, тулупчик  накинули,  а  то  ведь  обморозитесь.
Разрешите, мигом слетаю, - предложил Серегин.
   - Не надо, скоро уж смена, - ответил Андрюша,  угадывая  желание  матроса
сбегать в теплый кубрик. - Смотрите не зевайте, а то, не ровен  час,  японец
наскочит, - предупредил он матросов и отошел.
   - Фасон давит, а сам до костей промерз,  аж  зубы  стучат,  -  проговорил
Денисенко, когда мичман отошел.
   - Молодо-зелено. Обморозит уши да ноги, так другой раз и тулуп наденет  и
калоши.
   - Что за погода распроклятая! Сиди вот тут и  мерзни  да  выглядывай,  не
собираются ли тебе япошки какуюнибудь пакость подстроить. И с чего это война
началась, - понять невозможно. Жили мирно и тихо, а  тут  вдруг:  раз  -  ив
морду один другому, - задумчиво проговорил Денисенко.
   - Дай время, до всего доберемся: почему и отчего, - ответил Серегин.
   Матросы умолкли, вглядываясь в ночную мглу.
   По-прежнему на море медленно шарили щупальца прожекторов; на  "Ретвизане"
двигались какие-то огоньки; "Отважный" стоял с потушенными боевыми фонарями.
Серегин и Денисенко между делом соскребали с палубы лед.  Все  было  тихо  и
спокойно. Вдруг прожекторные лучи заметались по морю и разом остановились на
одном месте, осветив большой пароход, крадущийся вдоль берега от  Ляотешаня.
С  Тигровки  грянул  выстрел,  за  ним  другой,  за   Тигровкой   загрохотал
Электрический Утес, и, наконец, перекрывая  все  остальные  звуки,  рявкнули
двенадцатидюймовые пушки с "Ретвизана".
   - Свистать всех наверх! - скомандовал Акинфиев.
   Через мгновение Юрасовский уже легко "взбежал на  мостик,  застегивая  на
ходу шинель, матросы быстро разошлись по орудиям и минным аппаратам.
   С "Отважного" засемафорили огнями.
   - Атаковать брандер, - доложил сигнальщик.
   - Есть  атаковать  брандер,  -  повторил  Юрасовский.  -  Выбрать  якоря,
приготовить орудия и минные аппараты!
   Загремела якорная цепь,  заблестели  огни  у  орудий.  Малеев  кинулся  к
носовой  семидесятипятимиллиметровой  пушке,  Акинфиев  спустился  к  минным
аппаратам, с которых уже снимали чехлы.
   - Вперед  до  полного!  -  скомандовал  в  машинное  отделение  командир.
Миноносец вздрогнул и, набирая ход, двинулся по направлению к брандеру.
   Между тем уже весь берег осветился огнями выстрелов. Удары тяжелых орудий
слились в протяжный гул. За первым брандером показались еще три. Они  полным
ходом шли по направлению к проходу.
   На Золотой горе взвились две ракеты, ярко осветили море, и огонь  батарей
мгновенно прекратился. Теперь только "Страшный", зарываясь по самый мостик в
ледяную воду, стремительно несся к головному брандеру, в то же время  осыпая
его своими снарядами.
   - Носовой - товсь! - скомандовал минному аппарату Юрасовский.
   Ажинфиев застыл на месте, ожидая команды "пли". В это  время  с  брандера
открыли по миноносцу сильный огонь из малокалиберных скорострельных пушек  и
пулеметов. Несколько снарядов с воем пронеслись над  миноносцем,  и  по  обе
стороны "Страшного" взвились водяные столбы.
   - Пли! - наконец скомандовал командир.  Вспыхнул  красноватый  огонек,  и
мина, нырнув в воду, понеслась по направлению к брандеру.
   - Лево на борт! Приготовить кормовой аппарат! - Миноносец круто покатился
вправо, поворачиваясь кормой к противнику.
   Через несколько секунд у брандера с  тяжелым  ударом  взметнулся  к  небу
огненный веер взрыва, и пароход сразу круто осел на правый борт.
   - Ура! - радостно закричало сразу несколько голосов на палубе  миноносца.
Несмотря на мороз, матросы весело перекликались между собой в темноте.
   Подбитый брандер быстро оседал носом в воду. При  свете  прожектора  было
видно, как с него спешно спускали шлюпки
   - По шлюпкам огонь! - едва успел скомандовать Юрасовский,  как  загремела
кормовая  пушка.  Шлюпки  торопливо  отходили  от   тонущего   корабля,   но
разъяренные волны опрокидывали их одну за другой.  Окутанный  паром  брандер
уже наполовину погрузился в воду, а на его палубе все еще продолжали  бегать
люди, обстреливая миноносец из ружей. Одной шлюпке удалось  выплыть,  и  она
быстро ушла в море.
   - Слева по носу миноносец! - вдруг истошным голосом закричал  сигнальщик,
и тотчас же из ночной тьмы вынырнул темный силуэт. Почуй в  тот  же  миг  на
японском миноносце разом сверкнуло несколько молний и грянул орудийный залп.
Вокруг "Страшного" вновь заметались в бешеной пляске водяные смерчи.
   - Еще два на левом траверзе! - крикнул Серегин.
   Снова и снова глухие удары  выстрелов  потрясли  море  и  небо.  Акинфиев
оглянулся на Порт-Артур и с удивлением увидел, как  далеко  позади  остались
береговые батареи.
   "Влопались!"  -  мелькнуло  в  его  голове,  но  по  команде  Юрасовского
миноносец, круто повернув, уже  лег  на  обратный  курс.  Японцы  в  темноте
потеряли "Страшный" из виду.
   На Золотой горе опять взвилась ракета.  При  ее  свете  батареи  заметили
"Страшный" и, приняв его за японское судно, тотчас же обстреляли.
   - Показать опознавательные, - скомандовал Юрасовский.
   - Опять подобьют нас, - ворчали матросы, боязливо оглядываясь на  водяные
всплески от снарядов.
   - Серегин, черт кривой, - ругался боцман, - живо подымай сигнал, пока нас
не утопили!
   Миноносец, спасаясь от снарядов, развил предельный ход  и,  лавируя,  шел
курсом прямо на "Ретвизан".
   Около самого Артура "Страшный" с  ходу  протаранил  шлюпку  с  одного  из
брандеров. Было слышно, как люди кричали о помощи.
   - Не нравится в холодной воде купаться, - злорадствовали матросы.
   - Мы хоть и не купались, а вымокли не меньше их, зубы  так  и  стучат,  -
ответил Денисенко.
   - Подберем? - спросил Малеев у командира,
   - К черту! - бросил Юрасовский.
   Вскоре "Страшный" уже подошел к своему прежнему месту.  Справа  и  слева,
под Золотой горой и  у  Тигрового  Хвоста,  пылали  выбросившиеся  на  берег
брандеры. Огромное пламя, выбиваясь наружу, ярко освещало красноватым светом
узкий проход в Артур и заснеженные берега; горящие головни  взлетали  высоко
вверх и с шипением падали в воду. Несколько  портовых  пароходов  столпилось
около брандеров, пытаясь своими помпами залить пожар.
   - Не отойти ли нам подальше от них, - указал Малеев  на  брандеры,  -  не
ровен час, еще взорвутся и нас повредят.
   - Пожалуй, ты прав, - ответил Юрасовский, - станем ближе к Электрическому
Утесу.
   Когда  "Страшный"  стал  на  якорь,  команду  спустили   вниз.   Матросы,
продрогшие и озябшие, поспешно спустились в кубрик.
   - Выдать всем сейчас же по чарке водки, - приказал Юрасовский боцману.  -
Да подсменить вахтенных, чтобы переоделись в сухое.
   - Тебе, Андрюша, еще целых две склянки  достаивать  вахту.  Иди-ка  и  ты
переоденься, - небось тоже промок, - предложил Малеев.
   Через пять минут  Акинфиев,  уже  переодетый  в  сухое,  снова  шагал  по
мостику.
   После  пережитого  волнения  Андрюша  сперва  не  замечал  даже   голода,
погруженный в воспоминания о происшедшем. Стрельба, взрывы, свист  снарядов,
вихрем  несущийся  миноносец,  крики  утопающих-все  оживало  в   памяти   и
складывалось в  яркую  картину  боя.  Целый  ряд  деталей,  ранее  упущенных
сознанием, теперь всплывал в памяти. То  вспоминалась  нелепо  согнутая  при
свете ракеты фигура Малеева, которого обдало водой из-за  борта,  то  широко
раскрытый рот Юрасовского, когда он отдавал приказания, стараясь перекричать
грохот стрельбы. Мысли унеслись в далекий Кронштадт, где жила семья.  Встал,
как живой, отец, высокий, сутулый, лысый человек с золотыми очками на  носу.
Он был главным врачом в морском госпитале. Андрюша вспомнил, как  противился
отец его поступлению в морской корпус.
   - Знаю я  этих  ветрогонов-моряков,  редко  кто  из  них  блещет  умом  и
образованием, - говорил он.  -  Больше  на  внешнем  лоске  да  подхалимстве
выезжают. Ума от них не наберешься, а пустельгой стать  легко.  Кроме  того,
морская служба в России почти наследственная: у большинства офицеров и  дед,
и отец, и сын - все моряки.  У  таких  и  связи,  и  знакомства,  и  карьера
обеспечена. А у нас с тобой? Мой дед - поп, отец - сельский учитель, я сам -
врач. Никто, как видишь, в моряках и не служил. Куда нам с суконным рылом да
в стародворянский ряд лезть!
   Но Андрюша не внял увещаниям отца.
   "Завтра же напишу им письмо обо всем", - решил он.
   Сменившись с вахты, Акинфиев быстро разделся и едва  лег  на  койку,  как
заснул.
   Проснулся он от стука отдаваемого якоря и понял, что "Страшный"  вошел  в
бухту.
   Вошедший в каюту Малеев окончательно разбудил его.
   - Сегодня утром в Артур приехал Макаров. Сейчас он в порту, а затем будет
объезжать корабли. Старк уже спустил свой флаг на "Петропавловске".
   - Ура!  Наконец-то  у  нас  появился  настоящий  адмирал,  -  обрадовался
Акинфиев и стал поспешно одеваться.
 
 
   Глава седьмая
 
   Прямо с вокзала адмирал Макаров направился в доки, чтобы познакомиться  с
ходом работ по исправлению подорванных судов. Никто из  местного  начальства
не ожидал столь быстрого посещения доков новым командующим флотом, и Макаров
мог лично убедиться, какими черепашьими темпами шел ремонт. В  сопровождении
младшего флагмана адмирала Ухтомского, командира порта Артур адмирала  Греве
и  флаг-офицера  Дукельского  он  стал  обходить   мастерские.   Рабочие   с
любопытством посматривали на бородатого адмирала с ласковыми глазами.
   - Здравствуйте, братцы! - мягким баритоном поздоровался адмирал.
   - Здравия желаем! - нестройно ответили рабочие, снимая фуражки.
   - Это еще кого на нашу голову нелегкая принесла? - спросил один из них. -
Мало нам здешних скорпионов, так еще новые сюда  едут!  -  и  недоверчиво  и
хмуро посмотрел на Макарова.
   Внимательно оглядывая рабочих, Макаров обратил внимание на нездоровый вид
многих и стал расспрашивать о том,  как  и  где  они  живут,  где  питаются,
сколько получают, много ли семейных. Сперва нехотя и коротко,  а  затем  все
подробнее и живее рабочие отвечали на расспросы  Макарова.  Он  узнал,  что,
помимо местных портартурцев, успевших обжиться на месте, в доках работает до
тысячи  человек  недавно  приехавших  из  Питера  по  контрактам  с  морским
ведомством. На местах им сулили золотые  горы,  а  в  Артуре  они  попали  в
тяжелые условия. Квартир у большинства не было, и  они  ютились  в  холодных
китайских фанзах, питались где и как попало.
   Слушая  жалобы,  адмирал  все  больше  хмурился,  наконец  начал  сердито
посапывать носом и подергивать правым плечом.
   - Немедленно отвести для жилья рабочих одну  из  флотских  казарм  вблизи
доков и зачислить всех вольнонаемных на флотский паек, - приказал Макаров.
   Гул одобрения пронесся по  толпе,  многие,  улыбаясь,  стали  благодарить
адмирала.
   - Только помните мои условия, - работать за четверых, чтобы в  кратчайший
срок все корабли были готовы, - обратился к рабочим Макаров.
   - Не извольте беспокоиться, ваше  превосходительство,  как  черти  станем
работать! - заверяли рабочие.
   - Нам бы еще, ваше превосходительство, господин адмирал, насчет баньки  -
вша да блоха заела, а в городе и бани-то настоящей нет.
   -  Правильно!  Русскому  человеку   без   бани   не   прожить!   Разрешаю
вольнонаемным пользоваться экипажной баней на общих основаниях с  матросами,
- решил Макаров.
   - Затем насчет околотка. Заболеешь, полечиться негде.
   - Разрешаю лечиться в экипажном околотке. Еще что? Лейтенант  Дукельский,
прошу проследить за выполнением моих распоряжений,  -  обернулся  адмирал  к
флагофицеру.
   - Наместник считает нежелательным тесное общение рабочих  с  матросами  и
едва  ли  одобрит  последнее  распоряжение  вашего   превосходительства,   -
предупредил Макарова командир  порта  адмирал  Греве,  когда  они  вышли  из
мастерских.
   - Вы все равно не избежите  общения  при  совместной  работе  по  ремонту
кораблей. Я сам урегулирую этот вопрос с Алексеевым.
   - Есть! - ответил Греве.
   Затем Макаров отправился к стоящему  у  причала  броненосцу  "Цесаревич".
Команда корабля была уже выстроена на шканцах.  У  трапа  адмирала  встретил
командир корабля капитан первого ранга Григорович. Едва Макаров  вступил  на
палубу корабля, как заиграла музыка, матросы вскинули  винтовки  на  караул.
Обойдя команду по фронту, Макаров громко поздоровался с матросами.
   Даже на придирчивый взгляд старого моряка матросы выглядели молодцевато в
безупречно пригнанном обмундировании, начищенных до блеска  сапогах  и  лихо
заломленных бескозырках. Они имели здоровый,  сытый  вид  и  поражали  ярким
румянцем на щеках.
   Хмурое вначале лицо Макарова просветлело, и он внутренним чутьем  старого
моряка понял, что матросам на корабле живется  неплохо.  Недаром  Григорович
славился на всю эскадру своими хозяйственными способностями и считался одним
из лучших командиров на флоте.
   Пройдя по фронту,  Макаров  отпустил  команду  и  отправился  осматривать
повреждения корабля. Подоспевший флаг-инженер Кутейников начал было  длинный
доклад о проделанной работе, но адмирал прервал его вопросом:
   - Когда вы закончите починку?
   - "Цесаревич" будет отремонтирован к маю, "Паллада" к середине апреля,  а
"Ретвизан" не раньше чем через три месяца по подводке кессонов.
   - Я столько ждать не могу! "Цесаревич" и "Паллада" должны быть  готовы  к
первому апреля, а "Ретвизан" - к десятому. Ваше дело,  господин  Кутейников,
всеми наличными средствами обеспечить выполнение моего приказа, - настойчиво
проговорил Макаров.
   - Разрешите свистать к обеду? - спросил Григорович.
   - Да! Только пищу я буду пробовать из  матросских  баков,  -  предупредил
Макаров.
   В кают-компанию он не зашел, а, собрав офицеров  наверху  около  мост