ете обер-офицерские!
   Вскоре сошлись в цене, и в порт через те же ворота, на  тех  же  подводах
была доставлена и сложена на прежнем месте партия проводов.
   Все это капитан вспоминал с видимым  удовольствием.  Приход  служащего  с
бумагами отвлек  его  от  приятных  размышлений.  Среди  присланных  пакетов
оказался и небольшой голубой конверт, надписанный мелким  женским  почерком,
пахнущий духами. Капитан отложил его в сторону. Отпустив служащего,  занялся
чтением коротенькой любовной записочки, содержавшейся в конверте,  затем  он
подогрел ее на спичке и прочел  выступившие  между  строк  отдельные  фразы,
после чего записку сжег и пепел развеял.
   Полистав висевший на стене календарь, Сахаров  чтото  прикинул  в  уме  и
приказал подать экипаж. Через полчаса он бил опять у Григоровича, но на этот
раз флаг-офицер адмирала задержал его в приемной, таинственно шепнув:
   - У его превосходительства сидят два иностранных  корреспондента,  только
что прибывшие в Артур.
   - Какие? Откуда? - изумился капитан.
   - Сегодня на рассвете дежуривший в  проходе  катер  с  "Полтавы"  заметил
идущую по направлению к Артуру шлюпку под французским флагом. Он привел ее в
порт. В ней и оказались два корреспондента.  Сейчас  Григорович  беседует  с
ними.
   - Какие же новости они привезли нам?
   - Плохие! Ляоян сдан, Куропаткин отступает к Мукдену, Балтийская  эскадра
еще в России,  японцы  усиленно  высаживаются  в  Дальнем,  -  махнул  рукой
лейтенант.
   - Может, все это враки?
   - К сожалению, нет! Они  захватили  с  собой  американские  и  английские
газеты и журналы. В них приведен ряд фотографий с трофеями, взятыми японцами
в Ляояне.
   - Чем же все это объяснить?
   - Полной нашей неподготовленностью в военном отношении.  В  мирное  время
больше учились маршировать, чем стрелять.
   - Таким образом, надежда на скорое освобождение  Артура  отодвигается  на
неопределенное время, - вздохнул Сахаров.
   - Если, конечно, он будет когда-либо освобожден.
   Все, что я вам говорю, - строго секретно, гарнизон ничего не должен значь
об этом, - спохватился моряк.
   Вскоре Григорович освободился, и капитан прошел к нему в кабинет
   - Слыхали новости, Василий Васильевич? - прежде всего спросил адмирал.
   - Узнал, вернувшись к себе домой, и приехал сюда их проверить.
   - Так,  значив,  у  вас  имеются  известия  о  Ляояне  из  своих  частных
источников?
   - Из Чифу, откуда доставили мне письма и газеты.
   - Какой же вы делаете вывод из всего этого?
   - Просьба не позже завтрашнего дня учинить со мной полный денежный расчет
за продажу порту проводов, и по возможности в золотой валюте.
   - Так и быть, три четверти суммы выплачу золотом, - согласился адмирал.
   Сахаров благодарно поклонился.
   Перед уходом капитан заглянул  в  комнату,  где  допрашивались  прибывшие
корреспонденты. Один из них, рослый, рыжий, курчавый, с  золотыми  передними
зубами, предъявил карточку  сотрудника  газеты  "Чикаго  дейли  ньюс"  Джека
Эмерсона,  второй  -  низкий,  толстенький,   подвижной   брюнет,   с   лихо
закрученными в  стрелки  усиками  и  эспаньолкой,  оказался  корреспондентом
газеты "Матэн" Жаком Лямбреже.  Никаких  разрешений  из  штаба  Маньчжурской
армии на посещение Артура у них не имелось.  Путешествие  свое  они,  по  их
словам, предприняли на свой страх и риск.
   Поздоровавшись, Сахаров присел и стал прислушиваться к допросу. Лейтенант
Макалинский, которому поручено было это дело, любезно угощал корреспондентов
чаем с ромом и печеньем. Оба иностранца снисходительным  тоном  отвечали  на
задаваемые вопросы. Вскоре лейтенант вышел из комнаты.
   - Вы и есть мосье Сахаров, которого нам рекомендовали? - спросил Лямбреже
по-французски.
   - Он самый, - подтвердил Эмерсон, хитро улыбаясь.
   - Господин Эйдельзон? -  удивленно  воскликнул  капитан  по-русски.  -  Я
только  сегодня  получил  известие  о  предстоящем  вашем  приезде  сюда   и
поторопился в пор г.
   - Вы не ошиблись, Василий Васильевич...
   - Но почему вы превратились в Эмерсона?
   - Мало ли что может случиться!.. Нам нужно осмотреть город, порт, батареи
и повидать самого Стесселя или его начальника штаба. Мы ждем от вас помощи в
этом отношении.
   - Сделаю все, что могу. Но не опознает ли Стессель вас?
   - Едва ли. Он, конечно, не помнит  в  лицо  бедного  артурского  "жидка",
которого в ответ на поклон изволил наградить площадной бранью.
   - Сейчас повидаю Григоровича. - Сахаров вышел.
   Ему удалось быстро уговорить адмирала отправить  корреспондентов  в  штаб
Стесселя.
   - Пускай там с ними разбираются, как хотят, - махнул рукой адмирал.
   Через пять минут оба "иностранца" в экипаже Сахарова уже  катили  в  штаб
генерал-адъютанта.
   Вера Алексеевна была сильно заинтересована прибытием в  осажденный  Артур
"знатных иностранцев",  к  тому  же  представителей  крупнейших  заграничных
газет. Особенно приятно было это еще и потому, что Вера  Алексеевна  впервые
выступала в роли жены овеянного  мировой  славой  боевого  генерал-адъютанта
русского императора. Это весьма льстило ее самолюбию  и  заставило  особенно
тщательно подготовиться к встрече интересных гостей.
   Сам генерал отсутствовал с раннего утра,  объезжая  форты  и  батареи.  В
ожидании его возвращения Вера  Алексеевна  решила  принять  их  запросто,  в
домашней обстановке. Дежурный ординарец казак в передней получил  приказание
пропустить гостей, не задерживая. Генеральша пригласила  переводчиком  князя
Гантимурова, так как считала, что титулованный переводчик произведет сильное
впечатление на корреспондентов и придаст импозантность ей самой.
   Нарядная Вера Алексеевна, не по годам моложавая  и  интересная,  вышла  в
гостиную.    Сахаров    торжественно    представил    обоих    "иностранцев"
превосходительной хозяйке. Лямбреже с французской галантностью рассыпался  в
комплиментах по адресу "порт-артурской  героини,  которой  восхищается  весь
мир".  Ему  вторил  Эмерсон.  Генеральша  была  приятно  польщена  и  начала
расспрашивать гостей о последних новостях.
   Завязалась дружеская беседа, во время которой  Вера  Алексеевна  подробно
сообщила  о   деятельности   порт-артурского   благотворительною   общества,
председательницей которого она состояла. Попутно она  осветила  положение  в
артурских госпиталях и указала общее число  больных  и  раненых  офицеров  и
солдат, что тотчас  же  было  записано  в  корреспондентские  блокноты.  Для
большей верности из штаба  доставили  точную  ведомость  всех  госпиталей  и
вручили ее гостям. Затем вопрос, естественно, перешел на болезни в гарнизоне
и причины, их вызывающие. С  печальным  вздохом  генеральша  повествовала  о
свирепствующих в Артуре цинге, тифе, дизентерии.
   - Причиной всего  этого,  конечно,  является  голод.  Солдаты  уже  давно
питаются  кониной  и  не  видят  свежих  овощей.  Кроме  того,  со   взятием
Водопроводного редута приходится пользоваться грязными дворовыми колодцами.
   Корреспонденты едва успевали записывать все  эти  сведения.  Подробнейшая
информация о состоянии города и крепости  была  закончена  как  раз  к  тому
моменту, когда появился сам Стессель. В серой  рубахе,  таких  же  брюках  и
высоких  сапогах,  с  генерал-адъютантскими  аксельбантами  и   Георгиевским
крестом на шее, высокий, плечистый, он имел  весьма  внушительный  вид.  Оба
"иностранца" вскочили и удостоились крепкого рукопожатия.
   - Зачем изволили пожаловать? Что привело вас в Артур? Надеюсь, вы  будете
скромны и не проявите чрезмерного  любопытства?  -  приветствовал  их  через
переводчика генерал. - Что это за сволочь и что им тут надо?  -  спросил  он
по-русски Сахарова.
   Капитан поспешил объяснить Стесселю.
   - С ними нужно быть нелюбезнее, Анатоль, - предупредила Вера  Алексеевна.
- Весь мир будет читать, что они напишут о  нас.  Я  приглашу  их  к  обеду.
Накормим, напоим, они и нас помянут добром!
   - Не возражаю. Приглашай, а заодно  позови  и  наших  генералов  -  Фока,
Никитина, Белого, Кондратенко.
   За обедом хозяева и  гости  обменялись  приветственными  тостами,  плотно
покушали, хорошо выпили. Эмерсон и Лямбреже старательно  записали  все  меню
обеда и вскользь осведомились  у  Стесселя,  как  долго  может  продолжаться
оборона крепости.
   - До освобождения Артура  Маньчжурской  армией  остался  месяц-другой,  -
ответил генерал.
   "Иностранцы" в осторожных выражениях рассказали о неудачах у Ляояна.
   - Чушь, ерунда, враки! Не Куропаткин, а японцы стремительно  отступают  к
Артуру. Это все пленные  на  допросе  в  один  голос  показывают,  -  уверял
Стессель.
   Корреспонденты дипломатично промолчали. Фок, внимательно  наблюдавший  за
разговором, попросил разрешения вечером побеседовать с ними поподробнее.
   - Вы сколько дней собираетесь здесь пробыть? - в  упор  спросил  Никитин,
уже успевший зарядиться.
   - Сколько разрешит его превосходительство, наш гостеприимный хозяин.
   - Да, по мне, живите хоть до конца осады! Только предупреждаю - все  ваши
корреспонденции будут просматриваться в моем штабе.
   - Само собой разумеется, господин генерал, - согласился Эмерсон.
   По окончании обеда перешли в  гостиную.  Для  увековечения  исторического
момента  несколько  раз  снялись  всей  группой.   Фотографировали   сначала
"иностранцы",   а   затем   Гантимуров,   Рейс   и   другие   члены    штаба
генераладъютанта.
   Поблагодарив  за  гостеприимство,  корреспонденты  попросили   разрешения
побыть на позициях и осмотреть город, чтобы  воочию  убедиться  в  положении
Артура. Стессель охотно разрешил и направил с ними в качестве сопровождающих
Сахарова и Гангнмурова.
   - Хотите  видеть  лучшую  нашу  батарею  -  поезжайте  на  Залитерную,  -
посоветовал Никитин, еще не забывший гостеприимства Борейко.
   На  двух  экипажах,  под  эскортом  казаков,   "иностранцы"   отправились
осматривать город и крепость
   Борейко и Звонарев отдыхали в своем  блиндаже,  когда  денщик  доложил  о
приезде гостей. Недовольно бурча, поручик оделся и вышел.
   Появление Сахарова  и  Ганчимурова  в  сопровождении  двух  штатских  его
удивило. Капитан начал было объяснять, кто и зачем пожаловал на батарею,  но
Борейко, увидев, что  Эмерсон  и  Лямбреже  приготовились  снимать  позиции,
ринулся к ним и без стеснения отобрал аппараты.
   - Фотографировать не разрешу, - решительно заявил он.
   - Сам генерал Стессель позволил им снимать, - вмешался Гантимуров.
   - Пусть они его и снимают, а здесь я хозяин и съемки не допущу.
   "Иностранцы" сердито заговорили, требуя возвращения своих  фотоаппаратов.
Сахаров смущенно извинялся перед ними.
   - Уезжайте-ка отсюда  подобру-поздорову,  -  посоветовал  им  Борейко.  -
Знаете, незваный гость хуже татарина, особенно в военное время.  Откуда  они
взялись? Морда вон того, рыжего, что-то мне  знакома,  -  приблизился  он  к
Эмерсону, вглядываясь в его лицо.
   Корреспондент побледнел и поспешил отойти.
   - Ба, да это никак наш артурский ростовщик Янкель Эйдельзон! Ну  конечно,
он самый! Его надо немедленно задержать как шпиона.
   - Вы ошибаетесь! Мистер Эмерсон никогда в Артуре не был  и  по-русски  ни
слова не понимает, - возразил Сахаров.
   - Да что вы мне рассказываете! Посмотрите, есть ли у него  шрам  с  левой
стороны головы! Два года тому назад  я  смазал  его  по  уху,  да  так,  что
пришлось потом платить штраф за  нанесенное  увечье,  -  настаивал  поручик,
подходя к Эмерсону.
   Корреспондент, усиленно жестикулируя,  протестовал,  продолжая  в  то  же
время пятиться назад.
   - Господин корреспондент говорит, что  в  Артуре  действительно  проживал
похожий на него родственник и вы его смешали с ним, - сообщил Гантимуров.
   - А ну-ка, покажи свою башку, Янкель! - протянул руки Борейко.
   - Сейчас же отпустите господина Эмерсона, - остановил поручика Сахаров. -
Если даже ваше заявление справедливо, то оно должно быть сначала проверено в
штабе. Поедемте, господа, обратно, - обернулся он к своим спутникам.
   Последние не заставили повторять приглашения и поторопились к экипажу.
   - Я сейчас отправлю рапорт Стесселю обо всем этом, - крикнул им  вдогонку
поручик.
   - Не страшно, - успокоил по-английски Сахаров Эмерсона. - Рапорт можно  и
под сукно положить. Всетаки как вы неосторожны! Прежде чем ехать  сюда,  вам
необходимо было изменить свою  наружность,  а  то,  извольте  видеть,  какой
получился камуфлет!
   По возвращении в шгаб Сахаров рассказал о случившемся  Рейсу  и  спросил,
что же делать дальше.
   - Борейко известный алкоголик, мало ли что ему могло показаться с  пьяных
глаз. Не обращайте  на  это  внимания  и  продолжайте  свое  путешествие,  -
разрешил полковник.
   После этого "иностранных" гостей повезли на батарею Золотой горы, где, не
в пример Борейко, командир ее, капитан  Зейц,  встретил  их  очень  любезно,
охотно разрешил ее снять, став сам  на  переднем  плане,  показал  и  другие
укрепления, которые были видны отсюда, сообщил  о  помощи  флота  и  степени
готовности его к выходу в море.  Одним  словом,  он  совсем  очаровал  своих
гостей. После Золотой горы  проехались  по  городу,  заглянули  ненадолго  к
городскому  комиссару  Вершинину,   который   рассказал   им   о   тягостях,
переживаемых оставшимися  мирными  жителями  города.  Корреспонденты  и  его
запечатлели из фотографической пластинке...
   Борейко хотел лично отправиться в штаб Стесселя, но затем раздумал.
   - Не примут меня там, а если и примут,  то  не  поверят.  Больно  у  меня
репутация неважная. Да и Стессель, верно, еще не позабыл  своего  последнего
посещения Залитерной и вряд ли обрадуется при виде меня. Где твоя  амазонка,
Сережа?
   - Зачем она тебе понадобилась?
   - Попросил бы ее съездить к Стессельше и все ей рассказать. Та, наверное,
настоит на их немедленном аресте.  Сделай  милость,  Сережа,  поезжай  туда.
Генеральша тебя знает, лаже приглашала к себе, воспользуйся этим,  -  просил
Борейко.
   - Если бы вместе с Варей, - колебался Звонарев.
   - Супружеский, так сказать, визит, - усмехнулся поручик.
   - Не в том дело. Она там свой человек, а я нет.
   - Вашбродие, пишите письмо, я его самой  генеральше  Стесселевой  в  руки
передам, - предложил Блохин.
   - Там тебя дальше порога не пустят  с  твоей  физиономией  С  генеральшей
родимчик случится, когда она увидит твою рожу.
   -  Тогда  сказочника  пошлите.  Он  с  лица  чистый,  и  голос   у   него
ласкательный.
   - Мямля, не подойдет. Так отправишься, Сережа?
   Прапорщик нехотя согласился.
   Вера Алексеевна приняла Звонарева благосклонно и даже удостоила поцелуя в
лоб, когда Звонарев приложился к ее ручке. Выслушав с интересом сенсационное
сообщение, она живо проговорила:
   - Мне тоже все время казалось, что я где-то видела это лицо, но не  могла
вспомнить где. Теперь припоминаю... Я хотела купить у него золотой кулон  за
пять рублей, а он просил двадцать и не уступил. Я очень тогда  рассердилась.
Сейчас разбужу Анатоля.
   Но генерал, выспавшийся после сытного обеда, сам появился в гостиной.
   - Прикажу сегодня же обоих мерзавцев вздернуть, а потом  Костенко  задним
числом оформит это с судейской точки зрения, - тотчас решил Стессель. -  Вот
и наш Ножин тоже... Я приказал отобрать у него разрешение посещать  позиции,
а если он его нарушит - повешу без всяких разговоров.
   - Давно пора. Он то и дело выбалтывает секреты и пишет в  газете  не  про
тебя, а про Смирнова. Можно подумать, что Смирнов, а не ты  главное  лицо  в
Артуре, - поддакнула Вера Алексеевна.
   - Не следует все же забывать, что они - иностранные  подданные,  -  робко
заметил Звонарев.
   - Да, мы это совсем упустили из виду, - быстро согласилась генеральша.
   Решено было пригласить на совет Рейса. Полковник не  замедлил  явиться  и
посоветовал без шума выпроводить незваных  гостей  тем  же  путем,  как  они
прибыли в Артур.
   - Я сейчас пошлю Григоровичу просьбу отправить их в  море.  Пусть  плывут
куда хотят, - откланялся Рейс.
   - Как ваши дела с Варей, мосье Звонарев, когда свадьба?
   - Этот вопрос не поднимался...
   - Не скромничайте, юноша. О вас с Варей щебечут все воробьи на крышах,  -
улыбнулась генеральша.
   Звонарев откланялся.
   - Благодарю вас от лица службы за проявленную бдительность,  -  церемонно
пожал ему руку Стессель.
   Когда корреспонденты вернулись в штаб,  Рейс  сообщил  им,  что  Стессель
нездоров и не  может  их  принять.  Гостей  отвели  в  отдельную  комнату  и
приставили к ним, как будто для посылок, казака.  Оба  "иностранца"  просили
передать их глубокую благодарность Стесселю и занялись приведением в порядок
своих заметок. Об инциденте с Борейко они сочли за лучшее  умолчать.  Вскоре
пришел Фок. Он по-немецки попросил поподробнее рассказать ему все  последние
мировые новости. Эмерсон ответил ему на том же  языке.  Разговор  постепенно
принял интимный характер.
   - Мы хорошо осведомлены о роли вашего превосходительства в  деле  обороны
Артура, - с ударением на слове "роли" проговорил Эмерсон.
   - К сожалению, я сейчас не у дел и мое влияние здесь ничтожно.
   -   Если   Кондратенко   называют   душой   обороны,    то    вы,    ваше
превосходительство, без сомнения, являетесь ее мозгом.
   - Что же тогда остается на долю Стесселя?
   - Кулаки, которые, как известно, всегда направляются головой.
   - Вы не лишены остроумия, герр Эмерсон.
   - Поскольку нам удалось установить  связь  непосредственно  с  вами,  мне
думается, что прочие передаточные инстанции становятся излишними, -  перешел
на деловой тон Эмерсон.
   - Вы имеете в виду Сахарова?
   - Хотя бы его.
   - Но он очень много знает и потому, в случае чего, несомненно обидится  и
может сильно навредить нам.
   - От него можно легко избавиться. Артур ведь осажденный юрод; произойдет,
например, несчастный случай при бомбардировке, что ли...
   - Я этот вопрос обдумаю.
   - Теперь о деталях связи с вами, - уже вполголоса проговорил  Эмерсон,  и
они перешли на шепот.
   - Вы очень неосторожны, герр Эмерсон. А что,  если  я  передам  вас  куда
следует?
   - Ваше превосходительство не сделает такой глупости, хотя  бы  из  боязни
огласки некоторых  документов,  писанных  вашей  рукой  и  доставленных  нам
капитаном Сахаровым.
   - Эта сволочь, значит, сумела-таки обеспечить себе отступление?
   - Капитан - человек осторожный и дальновидный.
   - Но не дальновиднее нас с вами.
   - С этим я вполне согласен.
   Фок поднялся и, поблагодарив за приятную беседу, удалился.
   Было уже совсем поздно, когда в окно постучался Ножин.  Дежуривший  казак
долго не хотел пускать его, пока он не вручил свою визитную карточку.
   - Мы очень рады видеть артурского коллегу по профессии,  -  приветствовал
его Лямбреже, соскучившийся во время долгого  визита  Фока,  когда  разговор
велся на малопонятном ему немецком языке.
   Боязливо озираясь но сторонам,  Ножин  начал  говорить  об  узурпаторстве
Стесселя, его  трусости  и  глупости,  полном  неумении  руководить  осадой;
рассказал о не совсем чистых торговых операциях Веры Алексеивны,  превознося
одновременно Смирнова, как  истинного  вдохновителя  и  героя  обороны.  Оба
"иностранца" слушали его с величайшим интересом и обещали принять все меры к
разоблачению дутой славы Стесселя. Ножин ушел, окрыленный надеждой, что  ему
наконец удастся свести старые счеты с генерал-адъютантом и ею супругой.
   На следующее утро Гатимуров вежливо сообщил, что господ корреспондентов в
порту ожидает их шлюпка, которая и будет отбуксирована в море. Затем поручик
попросил вернуть ему  все  имеющиеся  при  них  блокноты  и  фотографические
пластинки. "Иностранцы" запротестовали, но затем исполнили  это  требование,
предварительно вырвав  все  наиболее  нужные  им  листки  и  сохранив  самые
интересные негагивы. Одновременно в руки  князя  перешло  несколько  крупных
американских банкнот. Тут же ему был передан и разговор с Ножиным.
   С Золотой горы видели, как