ронил. Для него
одним больше, одним меньше...
     Кратов удивленно вскинул брови. Услышанное плохо вязалось со вполне
детским обликом его провожатого. И уж совсем не укладывалось в его
представления о детских играх.
     -   Все же, ты не отчаивайся, - пробормотал он. - Не опускай рук.
Только постарайся, чтобы никто больше не умирал. И - спасибо за скейт...
дочка. - Рисса проказливо надула щеки и вытаращила глаза, теперь в которых
отчетливо читалось: "Ну, попадешься ты мне лет через несколько!..." -
Увидимся.
     Итак, одну ногу - точно посередине. Знать бы еще, какую именно...
Поскольку толчковой всю жизнь была левая, ее и употребим. (Скейт норовисто
вздрогнул.). А правую, как учили, сзади на носок. И не перепутать, где
скорость, а где направление. Навыки драйвера здесь не годятся, они
распространяются на две руки и десять пальцев. Никогда не думал, что
придется управлять ногами. Великое дело - врожденная координация всех
конечностей. Как у шимпанзе... Где там у нас набор высоты? (Нервически
дрожа, скейт всплыл над землей и метрах в трех в задумчивости
остановился.) А сейчас легонечко, в одно касание, подадим его вперед... У-
ух!
     Он не сверзился, и это было чудом. Больше того: он летел, и летел
уверенно и быстро. По крайней мере, так ему казалось.
     Описав широкую дугу, Кратов совершил над лужайкой нечто вроде круга
почета. Сверху ему видно было, для чего понадобилось строить изгородь: за
ней паслись коровы, целое стадо огромных молочных коров, черно-пестрых, с
трехметровыми, не меньше, рогами. Странные звуки, в свое время озадачившие
Кратова своим происхождением, были мычанием. Разумеется, если бы какому-то
из этих животных захотелось простора и свободы, хлипкие жерди серьезного
препятствия не составили бы. Но ни одна из буренок излишним своеволием не
страдала. С дальней стороны выпас вплотную примыкал к реке с глинистым,
растоптанным вдрызг берегом. Несколько коров недвижно стояли, погрузившись
по брюхо в осязаемо прохладные струи, - не то утоляли жажду, не то просто
забыли выйти из воды.
     Впереди громоздился лес - буйное переплетение деревьев и лиан. А уже
за ним до самого горизонта лежало спокойное зеркало океана.
     Крохотная девичья фигурка, ломкая, длинноногая, не торопясь двигалась
по направлению к оставшейся далеко позади Ферме Руки едва приметно
двигались в такт неслышной мелодии. А в мыслях наверняка танцевали
единороги.
     "Следи-ка лучше за равновесием!" - пробрюзжал про себя Кратов.
     Где-то над лесом он вдруг сообразил, что именно у Риссы он и слямзил
гравискейт.


     * * *

     По этой тропинке давно не ходили. Во всяком случае, это было бы
затруднительно. Лианы, разительно напоминавшие собой упитанных змей, -
кабы не зеленые лохмы лишайника, а то и паутины, - внаглую свисали до
самой земли. В рытвинах стояла черная неживая вода. Тонкие плети какого-то
бесцеремонного и чрезвычайно колючего кустарника так и норовили если не
выхлестать глаза, то хотя бы расцарапать физиономию. Следов не было - ни
старых, ни новых. Чертыхаясь, Кратов притормозил и спрыгнул со скейта.
Недалеко же он на нем добрался... Пригибаясь и пробуя почву носком, он
сделал несколько шагов. Прислушался.
     Прислушаться было к чему.
     Собственно, он услышал это еще утром, когда вместе с Майроном
конвоировал бубоса. Хитрый мальчишка то ли тоже все прекрасно слышал, то
ли просто знал, что имеющий предрасположенность к эмо-фону да услышит, и
сразу же попытался сбить его со следа. "Нет, нам прямо!.." И сбить-то он
толком не сбил, и любопытство неуемное разбудил, да и насторожил, впрочем.
Что еще за тайные тропы, когда кругом дети?! Хотя, если поглядеть на все
рассудительно и хладнокровно, как раз там, где бродят стада непуганых
derei, и должны быть тайные тропы. Широкие и узкие, в ласкающем сердце
изобилии. Кратову бы в его детстве не барханы и такыр а вот такие джунгли
под бок, уж он бы со товарищи вытоптал в самых дебрях не один десяток
самых что ни на есть засекреченных, только ему ведомых троп...
     Но два простых обстоятельства никак не давали ему ожидаемого покоя.
     Обстоятельство первое: не детские ноги протоптали эти стежки-дорожки,
что выходят невесть откуда и невесть где исчезают. И уж тем паче не
взрослые. Ни единого следа босых ступней, а также сандалий, кирзовых сапог
и бальных туфелек.
     Обстоятельство второе: он просто стоял и разглядывал сырую землю,
раздумывая, не пойти ли ему выяснить, куда заведет его нелегкая, и что в
конце пути его ожидает... а все это время из непролазной чащобы за ним
наблюдали чужие глаза. Глаз была не одна пара, и даже не десяток.
Наблюдали без большой злобы, но и без искреннего радушия, впрочем. А за
этими взглядами наплывали вполне отчетливые мысли. Так что взгляды
принадлежать ни птичкам, ни обезьянам (что здесь, вне всякого сомнения,
водились, но вели себя удивительно тихо) никак не могли.
     Мысли были, если сопоставить их с известными Кратову способами
толкования эмо-фона, примерно такие: не доверяем мы тебе, друг-пришелец.
Непонятны нам твои намерения, неясно нам, чего ты тут разнюхиваешь и чего
желаешь. Так что, братец, убрался бы ты отсюда восвояси, да поскорее...
     И что-то в эмоциональном спектре было необычное. Такое, чего он на
своем опыте общения с людьми прежде, кажется, не встречал и оттого
интерпретировать толком не мог. Но в то же время определенно знакомое,
возникавшее в иной обстановке и крепко подзабытое.
     Кратов медленно выпрямился. Не совершая резких движений, огляделся -
в слабой надежде обнаружить хоть кого-то из хозяев этих негостеприимных
мыслей. Лес молчал, наглухо укрывшись зелеными занавесями от посторонних
глаз.
     Кратов сосредоточился. Ему нужно было совладать со своими эмоциями. И
заодно придать им окраску, подходящую для контакта. На случай, если кто-то
там, в непроницаемой зелени, так же, как и Он, способен читать эмо-фон...
Это было нелегко, но попытаться следовало.
     Итак: покой и душевная гармония. Достоинство. Уверенность.
Доброжелательность.
     "Я никому не нанесу обиды".
     "Мы не верим, - едва слышно откликнулся лес. - Мы никому не верим".
     И вдруг в один миг, разом, превратился в содом из тупого птичьего
галдежа, перепуганного обезьяньего ора и обычного миллионолистого шороха.

    -  Heт, это имя мне ни о чем не говорит, - пожал плечами учитель
Тонг. - Никогда не слышал. Могу вас заверить, что за все время
существования Фермы здесь не появлялся человек с таким именем. У моих
питомцев имена - тоже испытание не для немощного языка, но такое я бы
непременно запомнил.
     -  Он мог назвать любое другое имя, - сказал Кратов.
     -  Конечно, - согласился Тонг. - А как он выглядит?
     -  Сейчас? - Кратов смущенно засмеялся. - Не знаю. Двадцать лет назад
это был черноволосый, хорошо сложенный, энергичный молодой человек. И ни к
чему не склонный относиться серьезно. Боюсь, теперь в нем от того,
прежнего, мало что сохранилось.
     -  Может статься так, что вы сами его не узнаете при встрече.
     -  Полагаю, этого не случится. Не так давно мы уже встречались...
мыслями. И сразу узнали друг друга.
     -  Вы читаете мысли?
     -  Не мысли - эмо-фон. Я много практиковался.
     -  Что же я сейчас о вас думаю?
     -  А бог вас разберет... - Кратов испытующе разглядывал сморщенную
коричневую маску, что вот уже лет пятьдесят заменяла учителю Тонгу лицо.
Ему сразу вспомнились загадочные лесные взгляды без глаз. - Чувствую
только, что вы не слишком мне доверяете, хотя и сами не понимаете, отчего.
И... вы были бы не против, чтобы я поскорее убрался с мягко заметил
учитель острова.
     -  Это явное преувеличение, Тонг.
     -   Пустяки, я не обижен. Вы не доверяете мне потому, что
рассказанная мною история и впрямь не выглядит чересчур убедительной. Что
- это за друзья, которые не встречались целую вечность и могут
разминуться, столкнувшись нос к носу?! А хотите от меня избавиться, чтобы
не иметь лишних хлопот сверх того, что причиняют вам подопечные. Хлопот,
насколько я могу судить, у вас полон рот...
     -  Это справедливо.
     -  В самом деле, друзьями нас назвать трудно. И уж определенно он
меня таковым не считает. Он не хочет меня видеть. Но, если я что-то
понимаю в психологии, перед тем, как сгинуть в безвестности окончательно,
он должен испытывать мучительное желание узнать, зачем я его ищу.
     -  А он знает, что вы его ищете?
     -  Знает.
     -  И все же избегает встречи лицом к лицу? Это странно. Но еще более
странно, что вы разыскиваете его здесь. Это Ферма. Такое место, где
разводят животных.
     -  Очень необычных животных, как я успел заметить. Например, штамм
"Горгона Икс Пять". И не только разводят...
     -  И, конечно же, не животных, а бионтов. Вы ощущаете разницу?
     -  Да, мне уже разъяснили...
     - Термин "бионт" заимствован из архаичного биологического тезауруса и
в настоящее время обозначает не то, что прежде. В нашем понимании бионт -
это живой организм, созданный в лабораторных условиях с преимущественным
использованием генетических методов, в сочетании с гилургическими
биотехнологиями и ментальным программированием, - размеренно вещал учитель
Тонг, словно читал лекцию. - А девственные леса Индокитая - благодатный,
просто феерический материал для биологических экспериментов. Одно из
немногих мест на этой планете, где генетический материал не только богат и
разнообразен, но и податлив. Податлив от природы и, вдобавок, искусственно
расшатан. В этих местах когда-то была изнурительная, жестокая война. Одна
из сверхдержав... вы знаете, что такое "сверхдержава"? - Кратов
усмехнувшись, кивнул. -...пыталась защитить здесь свои интересы, как она
их понимала, а другая ей эффективно противодействовала. Мой народ оказался
между молотом и наковальней. А в средствах воюющие стороны не стеснялись.
И эта земля, с ее лесами и водами, с ее флорой и фауной, стала полигоном
для испытаний химического и биологического оружия. Она серьезно заболела,
и вряд ли уже до конца излечилась. Мы помогаем ей как умеем. И...
беззастенчиво используем ее временные слабости. - Тонг опустил узкую,
морщинистую ладонь на огромный кратовский кулак. - Это Ферма. Здесь
разводят животных. Вернее, создают животных. И создают ученых. Которые
очень скоро начнут приносить пользу и Земле, и звездам. Которые, к
примеру, совладают с кванном. Ничего плохого нет, что они играют в
странные и непонятные нам, взрослым, игры. В бубосов, минотавров и
единорогов... Живой организм - это тот же набор кубиков, та же мозаика. Но
мозаика не дышит, не ходит за вами следом, не ластится, тычась теплой
мордой в ладонь... Мы не мешаем. Но мы всегда рядом.
     -  Это не только странные игры, - заметил Кратов. - Но и опасные.
     -  Далась вам эта "Горгона Икс Пять"!
     -  Речь не о ней. - Кратов достал из кармана куртки кристаллик в
простой "книжной" оправке. - Это "Остров доктора Моро". Читали?
     -  Разумеется. И не вижу аналогий.
     -  Может быть, ваши воспитанники строят из кубиков себе игрушки. Но
получаются-то животные! Тогда они, в меру своего понимания, закладывают в
них программы привязанности к создателю. Снабжают неразвитый мозг
начатками телепатии. Получаются животные-шизофреники. Звери, чье сознание
расщеплено между голосом дикой природы и унизительными программами
подольщения и тыканья мордой в ладонь. Но шерстистый носорог не может
раскланиваться с прохожими! Даже бубос этого делать не может! Бубос не
понимает, чего он хочет. Инстинкт гонит его в лес, на поиски самки.
Программа заворачивает к ладоням Майрона. Это не может кончиться добром...
     -  В любом случае дети - в полной безопасности, - сказал Тонг. - Не
думайте, что ментальное программирование бионтов происходит без контроля
со стороны учителей. Мы вносим небольшие коррективы и дополнения.
Например, программы-предохранители. Которые вызывают прекращение
жизнедеятельности бионта в случае проявления агрессии к создателю.
     -  Теперь понятно, отчего у Майрона его подопытные мрут, как мухи, -
раздраженно проговорил Кратов. - И отчего скончался добряк-единорог. Он
lnc существовать лишь в эмо-фоне чистоты, добра и любви. А когда услышал
чьи-то темные мысли, то у него зачесался рог...

     Дым, что разводит,
     соль и сума добытая, рыбак -
     под ветра напором
     склонился туда,
     куда вовсе не думал!

      Глупая девочка Рисса! Она и не подозревает, что при взгляде на нее в
мальчиках давно уже оживают древние, грубые, низменные - с точки зрения
единорога! - инстинкты продолжения рода. Да и не только в мальчиках...
     -  Мы объяснили Риссс ошибку, - сказал Тонг. - Она все поняла. Она
больше не хочет делать единорогов. Хотя с позиций абстрактной эстетики
единорог был создан безукоризненно... В настоящий момент Рисса больше не
хочет заниматься биологией. Но, может быть, это скоро пройдет.
     -  Ей вовсе не обязательно быть биологом.
     -  Еще год назад это было ее горячее и, как представлялось
воспитателям, искреннее желание.
     -  Ей вовсе не обязательно заниматься прикладной генетикой. Пусть
ухаживает за кроликами.
     - Мы предложили ей подобную альтернативу. У нас замечательное стадо
племенных коров. Она согласилась - без большой охоты.
     -  Да, я заметил. Ей хорошо на этом свете и без племенных коров.
     -  Вы правы. Боюсь. Рисса для биологии утрачена. Я с содроганием жду
минуты, когда она попросится домой. Это будет наше маленькое фиаско.
     -  Наверное, Рисса из тех людей, кому достаточно кошки в доме и
собаки на крыльце.
     -  Ну, что ж... Наверное, мы сможем расстаться с Риссой, содрогаясь
от скрытых рыданий... - Кратов пристально заглянул в глаза Тонгу, опасаясь
увидеть там насмешку. Но, похоже, учитель говорил вполне серьезно. - Ведь
у нас останутся еще Майрон и Грегор.
     -  И Мерседес? - спросил Кратов, усмехаясь.
     -  Представьте себе. Пока что эта птичка-колибри прекрасно
управляется с опытной делянкой акрора. И если вас ввели в заблуждение
наивные карие глазки и глубокомысленные рассуждения о сеньорах и
сеньоритах из "мыльных" сериалов, то знайте, что маленькая Мерседес
Мартинес Солер - прирожденный фитомедиум поразительной силы и
чувствительности.
     -  Фитомедиум? - Кратов сразу вспомнил поразившую его сценку с
сорняком. - Эта цыпа... птичка-колибри воспринимает эмо-фон растений?!
     -  Эмо-фон - это чересчур сильно сказано. У растений нет эмоций. В то
же время они способны модулировать свое биополе в зависимости от изменений
в условиях жизнедеятельности. Нельзя отрицать, что и люди, и более
примитивные существа, делают то же самое. Так что нет оснований запретить
малышке Мерседес называть одно состояние растительного биополя
"удовольствием", а другое - "гневом". Мы возлагаем на нее большие надежды.
А ведь есть еще Радослав Грим, Дженни Райт, ‚сико Савагути... Если бы
прикладная биология входила в сферу ваших интересов, я бы порекомендовал
вам запомнить эти имена.
     Кратов поглядел поверх седой макушки Тонга. Грядущие надежды мировой,
а то и, чем черт не шутит, галактической  биологии смиренно кучковались возле своих наставников. Кто сидел за знакомым дощатым столом, выслушивая сопровождаемые размеренным киваниям проповеди учителя Ка Тху о равновесии добра и зла в природе (на примерах из жизни кишечнодышащих и круглоротых, они же мешкожаберные). Кто
угнездился в кругу возле большого костра, слушая песни под две гитары и
одно укулеле, с которым виртуозно управлялась учитель Кендра Хименес. В
сторонке худой и длинный, как жердь, доктор Спанкмайер (что было указано
на визитке, пришпиленной к нагрудному карману ослепительно-белой рубашки)
обсуждал с сумрачным, как всегда, Грегором поведение "Горгоны Икс Пять".
Гениальное дитя Мерседес Мартинес Солер погоняло хворостиной в направлении
кухни двоих голенастых подростков постарше, в обычных, но в предзакатный
час вряд ли уместных, шляпах - "нон", с крытыми корзинами на коромыслах.
Мулаточке очень был бы к лицу какой-нибудь большой красный цветок в
убранных по-вечернему волосах. Но теперь Кратов понимал, что никогда в
жизни она не сорвет ни единого цветка... Из дальнего загона доносилось
капризное взмыкивание бубоса по имени Дракон. Все было хорошо и покойно.
Ферма готовилась отойти ко сну.
     -  У меня самые разнообразные интересы, - сказал Кратов. - Я от
рождения любопытен. Должно быть, потому постоянно и встреваю в разные
истории. Например, мне доводилось видеть, как диким животным вкладывали
лишку ума. Что не мешало им оставаться животными.
     -  Но вы же пользуетесь космическим кораблем-биотехном. И, похоже,
вас не смущает его небольшой, но отчетливый интеллект.
     -  Биотехны - не бионты. У биотехнов не бывает конфликтов между
древними инстинктами и программами. Потому что у них нет древних
инстинктов. Биотехны помнят только то, что в них вкладывают создатели.
Биотехны никогда не были дикими животными.
     -  К чему вы клоните, доктор Кратов?
     -  В последнее время я обнаружил за собой одну неприятную
особенность. Вернее, мне указали на нее... старшие братья. Куда бы я ни
попал, где бы ни оказался, вскоре выясмялось, что я догонял какую-то
неприятность. Не злой рок преследует меня, а я его. Забавно, правда?
     -  Такого я еще не слышал, - покивал учитель Тонг. - Чтобы не судьба
охотилась за человеком, а он был охотником за судьбой!
     -  Если бы я был охотник, то давно бы уже пристрелил эту черювку, а
шкуру повесил дома над камином... Картина и впрямь странноватая. По
Галактике сама собой катится волна катаклизмов, И не одна, кстати говоря -
Галактика слишком велика, чтобы позволить себе роскошь безмятежной
жизни... Но за одной из этих волн с некоторых пор катится другая. Как
будто нечто... или некто... задался целью упредить ее или по меньшей мере
свести последствия к минимуму. И я - на гребне этой другой волны.
     -  Знаете что, доктор Кратов, - сочувственно сказал Тонг. - Я не
самый лучший исповедник на острове. А вот не хотите ли поговорить с
учителем Ольгердом Бжешчотом? Он прекрасный психоаналитик, правда -
детский, но зато один из лучших в своей области...
     -  Я так и знал, что вы примете меня за юродивого, - фыркнул Кратов.
- Не следовало мне перелагать свои проблемы на вас... Вы спросили, к чему
я клоню? Я честно пытался объяснить. Вот уже несколько месяцев я на Земле.
Как предполагалось - в безопасном удалении от галактических процессов и
катаклизмов... Но я все время настороже. Я напряженно жду подвоха. Куда бы
я ни пошел, я ловлю себя на том, что пытаюсь разглядеть, какую беду мне
предстоит опередить и предотвратить.
     -  В таком случае, остров с тремя сотнями детей должен был бы стать
последним местом, куда вам следовало бы направиться на этой планете, -
сказал учитель Тонг слегка напряженным голосом.
     -  Вы снова путаете, - возразил Кратов. - Я не приношу несчастья. Я
следую за ними. Я на них указываю. Я не мина замедленного действия, а
компас и лекарство в одном флаконе.
     -  Здесь только дети и животные, - сказал Тонг. - Да еще мы, десяток
умных, осторожных и предусмотрительных взрослых. Никаких несчастий здесь и
быть не может.
     Прелюдия
     - тУдивительно, - рассмеялся Кратов. - Как порой трудно поменять
местами причину и следствие... Ничего еще не случилось, учитель. Может
быть, и вовсе не случится. Ведь я уже здесь, и, вполне возможно, этого
достаточно... В конце концов, мне нужно было попасть на остров, где
скрывается от мира, от меня и от себя мой старинный чруг, которого я не
видел двадцать лет. Вы говорите, что никогда не видели здесь ни одного
отшельника и вообще хотя бы кого-то, отдаленно с моим другом схожего. Но
все же я здесь, а не там, где мне следовало быть. Что это значит?
     -  И что же все это значит? - терпеливо спросил Тонг.
     -  Дети, животные и горстка умных взрослых... И еще кто-то в лесу.
Кто торит звериные тропы, не желает показываться, но по ночам из
хулиганских по