- продолжал Грачик. - Не  слишком  ли  дорогую
цену они платят там, на наших полигонах?.. Как все  просто  и  эффектно  в
задумке! Берется индивидуум и с него сдирается шелуха интеллекта, дабы  во
всей своей мощи обнажились вековечные инстинкты,  которые  помогли  нашему
далекому предку выжить  среди  динозавров  и  пещерных  медведей.  И  наши
курсанты будут-де чуткими, сильными и ловкими, как самый чуткий, сильный и
ловкий зверь. Потому что они становятся плоть от плоти природы... А они не
хотят быть зверьми. Они остаются людьми, несмотря  ни  на  что.  А  мы  их
ломаем, гнем, корежим... Дед, обходились же мы без этого раньше!
     - Чтобы этих сопляков жрали и увечили звиги? - буркнул Михеев.  -  Ну
уж нет... Знаешь, почему я всех этих желторотиков пропускал  через  Ущелье
Звигов?
     - Откуда мне знать? - пожал плечами Грачик. - Ты мне никогда и ничего
не рассказывал.
     - Потому что тридцать два года назад я сам стоял у входа в  него,  на
том самом галечнике. Только это была не психомодель,  а  настоящее  Ущелье
Звигов, в натуральную величину и во всей своей грозе. И я повернул  назад.
Не оттого, что испугался. Просто я точно знал, что не пройду его. Впрочем,
это и называют страхом, кажется... А наши с тобой пацаны должны начинать с
того рубежа, где мы отступили. И топать дальше! А  за  то,  чтобы  они  из
этого далека возвращались к папочке с мамочкой, к своим  рыжим  подружкам,
никакой цены не жаль. И пусть меня объявят виновным, пусть прогонят взашей
из училища, ты все равно будешь делать то  же  самое.  Если,  конечно,  не
запретят Звездную Разведку...
     - Я ходил через Ущелье Звигов, - мрачно сообщил Грачик. - Десять  лет
назад, на спор. Но я не пошел в Жующий Туннель. Это  в  системе  Хомбо.  А
один твой выпускник, Меркушев, недавно прошел его. Я просил  его  привезти
психомодель.
     Михеев одобрительно кивнул.
     - Они в самом деле не узнали друг друга? - спросил он.
     - Михеич! - обиделся Грачик. - Ты же лучше моего понимаешь,  что  это
невозможно. Ментокоррекция и все такое. Да я  и  проверял  их  исподтишка.
Песика Чарли вон в кабинет приволок... Доступ к  информации  об  инциденте
навечно заблокирован, а парней мы развели  по  разным  группам.  В  разные
филиалы. Сегодня они встречаются последний раз.
     - И слава Богу, - сказал  Михеев.  -  Достаточно  того,  что  мы  все
помним.
     Грачик покачал головой.
     - Ничего ты не понял, дед. У меня же о тебе душа болит! Ведь  случись
что... ну, эта комиссия... Как ты без них, без желторотиков этих?
     - Наконец-то поцеловались, - удовлетворенно проговорил Михеев.



                                    14

     Едва только гравитр  набрал  высоту,  как  Костя  спихнул  управление
автопилоту, а сам взял руки Юлии в свои.
     - Подожди, не обнимай меня, - тихонько  сказала  Юлия.  -  Я  еще  не
привыкла к тебе. Это все равно, что обниматься с чужим человеком.  Посидим
молча.
     Костя кивнул. Он чувствовал плечом тепло ее плеча,  ему  передавалось
ее неровное дыхание, и пока этого было достаточно для полного счастья.
     Сначала они летели над мегаполисом, объятые заревом его ночных огней.
Автопилот  предупредительно  огибал  чудовищные  башни  небоскребов,   что
тысячеглазыми  Аргусами   стерегли   муравьиную   суету   у   своих   ног,
перемигивался позиционными сигналами со встречными машинами... Потом город
кончился, внизу установилась  непроницаемая  чернильная  темнота,  и  лишь
изредка ее прорезали лучики слабого света. А на горизонте  уже  занималось
сияние другого города, что медленно, шажками стремился на воссоединение  с
соседями, чтобы подавить  и  заполнить  собой  последние  клочки  мрака  и
навечно воцариться на этой земле сплошным жилым континентом.
     - Не полетим туда, - попросила Юлия.
     - А куда?
     - Вниз.
     Костя  осторожно  высвободил  одну  руку  и   направил   гравитр   во
вздыхающий, шелестящий, росистый мир ночного леса.
     Потом они сидели в открытой кабине, тесно прижавшись друг  к  дружке,
ничего не видя вокруг и ничего не слыша, кроме собственного дыхания.
     - Что с тобой там было? - спросила Юлия.
     - Не знаю, - ответил Костя. И тут же поправился: - Не скажу.
     - Ты вернулся оттуда другим. Ты меняешься с каждым днем. И я не знаю,
каким ты станешь, когда все перемены в тебе закончатся.
     - Человек не топограмма. Он не может преобразиться до неузнаваемости.
     - А эти ужасные шрамы? -  пальцы  Юлии  коснулись  одной  и  костиных
боевых ран на бицепсе, предмета его бесконечной гордости.  -  Откуда  они?
Такое впечатление, что тебя там кто-то ел. И  это  сейчас,  когда  ты  еще
только курсант! А что будет, когда ты получишь диплом?
     - Наверное, доедят, - фыркнул Костя.
     - Я с тобой не шучу!
     - Ну что со мной может быть?..  -  он  пожал  плечами.  -  Вперед,  в
Галактику!
     - И мы больше не увидимся?
     - Не увидимся!
     - Никогда?!
     - Никогда!
     - Никогда-никогда?
     - Ну разве что ты станешь моей женой, - беззаботным тоном предположил
Костя, хотя душа у него дрогнула.
     - Еще недоставало! - Юлия с силой оттолкнула  его.  К  ней  понемногу
возвращалось обычное настроение. - Тогда мы вообще будем  видеться  раз  в
столетие. Ты будешь возвращаться из своей  разлюбезной  Галактики  весь  в
приключениях, в шрамах, в пробоинах от метеоритов. "Познакомься,  -  скажу
я. - Это твоя внучка".
     - "У-у", - подхватил Костя. - "Какая ты у нас с бабушкой выросла!  На
тебе конфетку. Хоро-о-ошая девочка... А кой тебе годик?"
     - "Девяносто седьмо-о-ой!.." - капризно протянула  Юлия.  -  Нет,  не
пойду я за тебя замуж, и не проси. Не бывать тому! Пусть лучше  ты  будешь
томиться от любви ко мне, будешь всеми силами стремиться домой, на  Землю,
где есть я. Будешь сбегать с вахты на свидания. Ведь будешь?
     - Еще бы!
     - Ты ведь любишь меня? - строго спросила Юлия.
     - Люблю! - радостно объявил Костя.
     - Сильно?
     - Невероятно!
     - Ну то-то... Разрешаю тебе поцеловать меня...
     Костя зачем-то зажмурился и даже  слегка  оглох.  Сперва  он  ткнулся
губами в щеку девушки, потом в нос, и только после всего  этого  получился
настоящий поцелуй. Время остановилось.
     - Ты не дослушал! - донесся до него голос Юлии. - Я хотела  разрешить
тебе поцеловать меня в ладошку. А ты?! Полез... Будто  старый  космический
волк, отпетый сердцеед, гроза вселенной. Ох, вещует мое сердце:  влюбишься
ты там в какую-нибудь Тувию, деву Марса!
     - Это невозможно, я люблю только тебя, - промурлыкал Костя.
     - А ее?
     - Кого это - ее? Тувию, деву Марса, такую-то дуру?
     - Нет, эту... Галактику?
     - И ее, - вздохнул Костя виновато. - Тоже. Но посмотри, как  красиво!
- Он выскочил из кабины в мокрую траву  и  поднял  руку  к  ночному  небу,
видневшемуся в просветах между неподвижными кронами. - Вот это - Лебедь. А
это -  Медведица  с  Медвежонком.  Болгары,  между  прочим,  называют  это
созвездие Повозкой. Один болгарин поймал медведя и запряг в повозку, а тот
не хотел работать, дергался,  упирался,  рвался  на  волю  и  все  начисто
разворотил... А вот это Млечный Путь. Представляешь, там везде живут! И на
этой звезде, и на этой... Жаль, что ты не видела Галактику за  атмосферой.
Она - цветная. Она - как я не знаю что. Как алмазная россыпь! А какие  они
вблизи, эти  звезды!  Огромные,  лохматые  головы  горгон,  огненно-рыжие,
седые, золотые, серебряные! А какие, Юлька,  бывают  планеты!  Во  стократ
прекраснее Земли...
     - Не верю, - прервала его девушка.
     - Чему не веришь?
     - Что есть хотя бы одна планета лучше Земли. Ну хоть вот на  столечко
лучше. Не бывает такого!
     - Ты не понимаешь... Земля - это дом, это очаг. А те  планеты  словно
коллекция драгоценных камней. Посмотрел, порадовал глаз - и домой.
     - А я уже подумала, что ты из фанатиков. Бывают же среди  вас  такие,
что могут годами жить в космосе и не вспоминать о Земле?
     - Сколько угодно. У нас на курсе пятеро титанидов. Нормальные ребята,
но попробуй докажи им, что Земля краше их лысого Титанума! Или, к примеру,
Гай Зарубин -  эктон,  родился  и  вырос  на  галактической  базе.  Он  не
понимает, как можно привязаться душой к какой-то одной планете, когда  нет
ничего лучше безбрежных космических просторов. Ну, я не такой. И потом,  у
меня на Земле есть ты. Мой самый надежный якорь.
     - А мы правда будем надолго расставаться?
     - Правда... Я мечтаю о настоящем деле. О таком, где сгодится все  мое
умение, все силы без остатка. Вот бы попасть в страйдеры, как  Игорь!  Это
на пределе, для настоящих  мужчин.  Передний  край,  тонкая  жердочка  над
пропастью... Но страйдеры улетают надолго. Иногда на  годы.  Случается,  и
навсегда.
     - Нет... Не хочу! Ненавижу это слово "навсегда"! Обещай мне,  что  ты
будешь ВСЕГДА возвращаться ко мне. Обещаешь?
     - Обещаю, - улыбнулся Костя. -

                         Если бы после встречи
                         Расставаний
                         Не бывало,
                         Наверное, тогда бы
                         Ты меня не любила.
                              [Ямато-моногатари. Пер. с яп. Л.Ермаковой]

     - Что тут смешного?.. Ну вот, пожалуйста, сейчас  зареву,  -  сердито
сказала Юлия.
     - Юлька! - закричал Костя, бросаясь в кабину. -  Да  ты  что?!  Из-за
меня?
     - А то из-за кого же!
     - Ну, не надо, - попросил Костя, прижимая ее к себе. - Я же еще  тут.
И у нас все будет прекрасно. А хочешь, я тебе спою? Только ты не  пугайся.
Или на ушах станцую?
     - Хочу, - сказала девушка и всхлипнула.




                             ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

     По  улице  шел  клоун  и  вовсю  дурачился.  Поминутно  запинался  за
собственные просторные ботинки, с  приготовленными  на  все  случаи  жизни
прибаутками встревал в каждый разговор, корчил рожи тем, до  кого  не  мог
добраться. При нем был огромный полупрозрачный мяч с нарисованной  пестрой
физиономией, в точности воспроизводившей клоунский  грим.  Мяч  жил  своей
жизнью, независимо от воли хозяина, артачился, выскакивал из его объятий и
летел в сторону случайных  прохожих.  Те  со  смехом  подыгрывали  клоуну:
отпихивали норовистый  мяч  обратно  или  уворачивались  от  него  в  меру
ловкости... За какие-то минуты уличный чудак успел рассказать свой анекдот
и выслушать ответный в одной компании, спеть ерническую песенку-нескладуху
в другой, поплясать с двумя сосредоточенными,  лишь  недавно  выучившимися
ходить  близнецами,  похоже  передразнить  грустную  девушку  за  столиком
летнего кафе и пробудить на ее лице тень улыбки - впрочем, скоро угасшую.
     Кратов сидел через два ряда столиков от девушки  и  вот  уже  полчаса
набирался  смелости  подойти  к  ней  и  расспросить  о  причинах  дурного
настроения в такой ясный день. Более всего ему мешало сознание того, что и
сам он, верно, выглядел  не  слишком-то  жизнерадостно.  И  потом,  бывают
минуты,  когда  никакие  усилия  окружающих  не  способны  вернуть  доброе
расположение духа, никого не хочется видеть и ничего не можется  делать...
Но, с другой стороны, если есть острое желание побыть  в  одиночестве,  то
городские улицы для этого не самое подходящее место. Следовательно, хмурая
девушка все же нуждается в обществе и даже, возможно, ищет поддержки.
     Удовлетворенный такой логикой, Кратов набрал в грудь побольше воздуха
и уже совсем было отважился встать из плетеного  кресла.  Но  в  этот  миг
боковым зрением заметил летящий в его сторону строптивый клоунский мяч.
     Рука сама собой вскинулась навстречу нежданной угрозе. Напоровшись на
сомкнувшиеся в наконечник  копья  пальцы,  мяч  с  грохотом  взорвался.  В
воздухе распустилось  облачко  розового  дыма.  Оттуда,  неумело  трепыхая
крылышками, на столик перед самым носом  Кратова  выпал  чистенький  белый
петушок, озадаченно кукарекнул и присел на гузку.
     -  Ну,  что  же  ты,   -   укоризненно   сказал   клоун,   снимая   с
баклажанно-лилового носа вялый лоскуток  от  лопнувшего  мяча.  -  Неужели
напугался? Куда я теперь без мяча...
     Он бухнулся в кресло напротив предельно смущенного  Кратова,  поманил
пальцем квелого петушка, но тот отрицательно покрутил головой.
     - Я т-тебя! - притворно рассердился клоун.
     Петух неохотно привстал, из-под него  выкатилось  голубое,  отчего-то
круглое яйцо с шутовской личиной на боку.
     - А ведь ты нездешний, - заметил клоун.
     - Верно, - кивнул Кратов. - Я прилетел только вчера.
     - Издалека?
     - Со Сфазиса.
     - Где это?
     - Моя фамилия Кратов, - помолчав, сказал Кратов.
     Клоун пожал плечами.
     - А моя - Астахов, - сказал он. - Вообще-то я медик. У тебя ничего не
болит? Что-то мне цвет твоего лица не нравится. Непривычный.
     - На себя посмотри, - хмыкнул Кратов.
     Астахов покосился в собственную ладонь, словно в зеркальце,  поправил
нос и взбил рыжие патлы.
     - Блеск, - произнес он с  удовлетворением.  -  Как  живой.  Вообрази:
просыпаюсь утром и чувствую, что сейчас в мою дурную башку придет решение.
Что вот-вот, с  минуты  на  минуту  я  поймаю  этот  дьяволов  гиперфактор
трансляции за хвост. Или, там, за хобот. Знаешь, я даже  дышать  перестал.
Лежу с закрытыми глазами и жду...
     - Поймал? - с интересом спросил Кратов.
     - Минут двадцать пролежал, - сказал Астахов горделиво. - И только он,
скалдырник, забрезжил в тумане, я его - хвать!.. Ты как, представляешь,  о
чем речь?
     - Трансляция - это что-то из лингвистики,  -  неуверенно  предположил
Кратов.
     - Возможно. Но  вообще-то  это  генетика.  Так  вот,  поймал  я  его,
утрамбовал, ленточкой с бантиком перевязал, всех друзей  обтрезвонил.  Ну,
говорят они мне, ты, Степан, голова. Ты, говорят, нам целый месяц выгадал.
Как начали меня хором славить! Выглянул я в окно -  люди  куда-то  спешат,
серьезные, скучные, никому и дела нет до моего гиперфактора.  Нет,  думаю,
так просто вы не уйдете. Сейчас вы у меня, голубчики,  развеселитесь!..  -
Он потыкал пальцем заметно увеличившееся в  размерах  яйцо,  из  которого,
по-видимому, должен был произрасти новый мяч. - Так ты не ответил  на  мой
вопрос.
     - У меня загар особенный, - пояснил Кратов. - Космический.
     - Получается, ты оттуда? - Астахов наморщил лоб. - Ах, Сфазис... Боже
мой, так ты ксенолог, как же я сразу не догадался!  Слушай,  -  сказал  он
доверительно. - Очень жаль, что у тебя ничего не болит. Я бы  тебя  в  два
счета вылечил. Вы, ксенологи, всегда аномально здоровые. А я очень хороший
медик, но никто об этом не знает. Представляешь, какая тоска: уйма  людей,
и ни у кого ничего не болит! Я потому и в генетику ударился, там есть  еще
где разгуляться. Вон, близнецы все  еще  рождаются,  я  как  раз  за  ними
наблюдаю. Может быть, у тебя  в  генах  что-нибудь  не  так?  А  то  я  бы
выправил... Нас, медиков, на город была тысяча с  лишним  человек,  сейчас
больше половины к вам в  Галактику  подалось  -  там  травматизм  выше.  А
остальные от скуки выбрали всю  исследовательскую  тематику  на  три  года
вперед, я едва успел себе гиперфакторы  отхватить.  К  концу  сезона  все,
сколько их есть, изловлю, и если в этом городе никто  не  заболеет  сыпным
тифом, сам себе привью какую-нибудь дрянь. Ну, не хочу я никуда  с  Земли!
Не лежит у меня сердце к межзвездному эфиру,  что  же  мне  делать?..  Все
равно твой вид мне не нравится. Какой-то ты неприкаянный. У тебя в  городе
есть знакомые?
     - Ни души.
     - Так ты что же - совсем один?!
     -  У  меня  в  Садовом  Поясе  живет  мама.  Я,  собственно,  у   нее
остановился.
     - Блеск! - обрадовался Астахов. - Как тебя... Кратов! Мы  этой  ночью
решили учинить налет на озера, отпраздновать мой гиперфактор. Мы бы и днем
туда улетели, но пятеро ребят тоже надеются  успеть  до  вечера  расколоть
свои орешки. Не пойму только, зачем только они спешат:  удовольствие  надо
тянуть до последнего. Ну, естественно, нынче нам не спать... Давай с нами,
а? Будут, между прочим, не одни медики и не исключительно мужчины,  это  я
обещаю. Итак, я тебя жду  в  транспарке  на  нижнем  ярусе  в  одиннадцать
вечера!
     - Ничего не получится, - вздохнул Кратов. - Дела.
     - Какие могут быть дела у ксенолога на Земле?! Ну, как  пожелаешь.  Я
тебя все-таки почему-то жду. Мало ли что,  вдруг  ты  к  вечеру  все  дела
переделаешь.  Или  ты  тоже  намерен  растянуть  удовольствие?  -  Астахов
перегнулся через стол к самому уху Кратова и зашептал:  -  К  той  девушке
можешь не подходить. С ней все в порядке. Ее друг сегодня сдает  выпускной
экзамен - сейчас же в лицеях пора экзаменов. А она трясется. Ничего, такие
переживания полезны.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я все знаю, - Астахов подмигнул. - Я медик. А лишь потом клоун.
     Он подхватил выросшее до размеров арбуза голубое яйцо и  пошел  прочь
умелой чарли-чаплинской походкой. Петушок недовольно  заквохтал,  ссыпался
со стола и засеменил следом.
     Кратов с сожалением покосился на грустную девушку. Помочь ей он  и  в
самом деле ничем не мог. Да и наивно было с его стороны полагать, будто  у
такой славной девушки не окажется друга, ее ровесника,  с  которым  у  нее
общие интересы, общие  воспоминания,  может  быть  -  общее  детство.  Для
звездохода это, конечно, не повод к  отступлению,  но  означенное  "общее"
запросто перетянет на любых весах те личные достоинства,  которые  мог  бы
предложить ей он, звездный скиталец сорока с лишним  лет  и  безо  всякого
опыта земной жизни. Хотя опыт  все  же  был,  но  очень  давний  и  потому
малопригодный в данной ситуации.
     Рассиживаться в кафе более не имело смысла. Джулеп был  давно  допит,
пирожное растаяло. Кратов ушел бродить  по  бесконечным  кольцевым  улицам
города, которого не было здесь, когда он улетал к звездам.
     Он не заметил, как добрался до самого края жилого яруса. Далеко внизу
слаженно колыхались на ветру плотные кроны Садового Пояса, а где-то  возле
самой линии горизонта бликовали на солнце зеркала озер. Кратов облокотился
на  парапет  и  попытался  разглядеть  среди  зелени  крышу  своего  дома.
Бесполезно. Он не чинил эту крышу целую вечность  и  уже  забыл,  как  она
выглядела в ту пору.

                      О человеке, что ушел однажды
                      Из Есину и скрылся среди гор,
                      Ступив в глубокий снег, -
                      Об этом человеке
                      Не слышно ничего с тех давних пор...
                          [Мибу Тадаминэ. Пер. с яп. А.Глускиной]

     "Это про меня, - подумал он. - Это  я  ушел,  а  сейчас  вернулся.  И
некому меня расспросить о том, где я  был  и  что  видел.  Потому  что  не
осталось никого в этих местах, кому я был бы интересен. Только мама. Но  и
она ни о чем не расспрашивает".
     Домой  Кратов  вернулся  затемно.  Шел  пешком,  старательно   обходя
молодые, до  колен,  деревца  и  все  время  теряя  в  сумерках  змеящуюся
тропинку. За его спиной полыхал тысячами огней, нависая над Садовым Поясом
огромной елочной  игрушкой,  Оронго  -  город,  воспринявший  от  прежнего
крохотного поселка лишь имя и ничего больше, Он  жил  собственной  жизнью,
бурной и не совсем понятной, но ни единого звука не  долетало  вниз,  даже
разноцветье огней почти не  проникало  под  зеленый  полог.  Садовый  Пояс
тихонько  дремал  у  подножия  города,  как  лохматый   добродушный   пес,
уткнувшийся носом в ботинки хозяина. Только  изредка  где-то  над  головой
возникал слабый посвист проносящихся в ночном небе гравитров, и  тогда  на
миг предупредительно смолкал слаженный хор цикад.
     На веранде замаячил слабый колеблющийся клубочек света.
     - Костик, это ты?  -  спросила  Ольга  Олеговна,  приподнимая  повыше
ладонь, откуда истекало это странное свечение.
     - Я, мама. - Кратов осторожно взял ее за тонкое, хрупкое запястье.  -
Что это? Никогда такого не видел.
     - Светля