на пенсию.  Ей  будет  лучше  в  домике  где-нибудь  в
Дарвине.
   - Грег! Но Эдем сорок лет был ее единственным домом.
   - Что ж, мне жаль, но время не щадит никого из  нас,  -  сказал  Грег
беззаботно.
   Тара замолчала. Бездушное  отношение  Грега  к  Кэти  вызвало  в  ней
воспоминание о его обычном полном безразличии к  страданиям  и  чувствам
других  людей.  Его  занимала  только  собственная  жизнь.  Ее  внезапно
охватила глубокая усталость, ей хотелось остаться одной.
   - Прости меня, Грег, я, пожалуй, пойду домой. Я вдруг  почувствовала,
что устала. Возможно, от  конной  прогулки  или  этого  чудного  свежего
воздуха.
   На секунду выражение гнева появилось на его лице. Еще одна отговорка!
Сколько же она собирается держать его на расстоянии вытянутой руки?  Она
прочитала его мысли.
   - Ты не возражаешь?
   - Возражаю, - сказал он честно. - И... не возражаю.
   Попытавшись обратить все в шутку, он напомнил себе, что  должен  быть
терпелив. Ведь это всего лишь первый вечер в Эдеме. И на Тару давить  не
следует. "Все же, - думал он, пока галантно  провожал  ее  в  комнату  и
прощался у двери, -  это  должно  случиться,  и  когда  случится,  будет
прекрасно, не может не быть после такого долгого ожидания".
   В своей комнате Тара наконец расслабилась.  Этот  обед  был  огромным
напряжением для нее. Смотреть на  человека,  сидящего  напротив,  такого
внимательного, такого обходительного,  так  преданного  ей,  и  пытаться
сопоставить его с тем, кто разрушил в ней веру, сделал все, чтобы  убить
ее, - ее сердце разрывалось от противоречивых чувств. "Может быть,  есть
два Грега Марсдена, - подумала она, - как оказалось, что существуют  две
Стефани Харпер. Может быть, с Тарой Уэллс в нем реализовывались все  его
лучшие качества, он становился тем, кем хотел бы быть. Он  был  со  мной
более искренен, чем, я думала, он  может  быть:  он  признался  в  своих
корыстных мотивах в женитьбе на Стефани.  Но,  если  он  и  стал  теперь
добродетелен, этого слишком мало и слишком поздно.  Это  уже  не  сможет
компенсировать то зло, которое он мне причинил".
   Нет, она не проявит  слабости,  невзирая  на  то,  как  лучезарно  он
улыбается, как светятся любовью его глаза, когда он смотрит на нее,  как
он красив при свете свечи на обеденном столе или в расслабленной позе на
скамейке под усыпанным звездами небом. Он прекрасен, но он обречен.
   Она знала, что не  должна  слишком  долго  выжидать.  Ей  не  удастся
слишком долго притворяться, что она не бывала  раньше  в  Эдеме.  Ей  не
удастся  долго  выказывать  расположение  к   человеку,   которого   она
ненавидела всем своим израненным сердцем. Не хватает лишь одного кусочка
в мозаике, подумала она. Завтра приедет Джилли. Тогда  действующие  лица
будут в сборе, и пьеса сможет начаться.
   Оставалось сделать лишь одно, прежде чем она пойдет спать.  Выйдя  из
комнаты через балконную дверь, она прокралась по веранде вокруг дома  до
комнат прислуги. Она быстро подошла к комнате Кэти и постучала.
   - Войдите.
   По озадаченному тону можно было  понять,  что  у  Кэти  редко  бывали
посетители.
   Кэти сидела за  столом  посреди  комнаты,  перед  ней  стояла  старая
металлическая коробка. В ней лежала пачка старых фотографий, две или три
из которых Кэти держала в руке. В комнате повисла напряженная пауза, обе
женщины смотрели друг на друга.
   - Я... а-а... Я тут смотрела фотографии. Пожилая  женщина  была  явно
смущена внезапным появлением Тары. Она вдруг бросила на стол фотографии,
которые протягивала Таре. Тара взяла их и увидела на одной из  них  себя
верхом на Кинге, еще на одной была она же вместе  с  Кэти  после  смерти
Макса. Неужели Кэти знает? И что она знает?
   - Вы были в моей комнате, пока я каталась на лошади. -  Она  положила
фотографии на стол и посмотрела на Кэти.
   - Нет, я не была там, - вспыхнула Кэти.  -  Я  таких  вещей  себе  не
позволяю.
   - Вы оставили бокал с хересом у меня на тумбочке. Кэти покраснела.
   - А, да,  правда,  -  сказала  она  неловко,  как  будто  только  что
вспомнила. - Да, я заглядывала  туда.  Хотела  посмотреть,  повесила  ли
чистые полотенца, вот в чем дело. - Она посмотрела на Тару. -  Я  бы  не
хотела, чтобы меня принимали за лгунью.
   - Ну, конечно, нет. - Тара улыбнулась. - Ну что ж, я пойду,  смотрите
свои фотографии.
   Она направилась к двери. Ни одна из женщин не  заговорила,  никто  из
них не осмеливался сорвать тонкую завесу тайны, что повисла между ними.
   - Благодарю вас, Кэти, за прекрасный обед.
   Кэти улыбнулась, почувствовав легкое ударение на слове "прекрасный".
   - Пожалуйста, - сказала она. - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, Кэти.
   Как ночная птица, Тара бесшумно проскользнула вдоль веранды  к  своей
комнате. В окне библиотеки она увидела чью-то тень и застыла в темноте у
стены, боясь быть обнаруженной. В это время в  дверь  библиотеки  входил
Грег и направился к бару. Он пришел  выпить  последний  стаканчик  перед
сном, налил себе ликер и встал  у  камина,  задумчиво  потягивая  густую
золотистую жидкость. Над его головой висел  портрет  Макса,  к  которому
были обращены тосты его друзей и коллег в  тот  день  много  лет  назад,
когда Стефани стала президентом "Харпер майнинг". А  теперь,  освещенный
неясным светом одинокой лампы на столе, здесь  стоял  уверенный  в  себе
Грег, царь в своем Эдеме, занявший место Макса.  Она  наблюдала  за  ним
через окно и  была  поражена  сходством  этих  двух  мужчин,  разных  по
возрасту и внешне не похожих - но в них обоих было обаяние  и  блеск,  и
оба напоминали хищную птицу, готовую напасть на беззащитное существо, не
столь сообразительное  и  быстрое.  Он  стоял,  улыбаясь  своим  мыслям,
спокойный, обольстительный даже, но все же в нем таилась угроза.
   В чем был секрет его притягательности для нее? Она не могла объяснить
этого. Она стояла и наблюдала за ним,  находясь  во  власти  очарования,
которое исходит от людей, когда они не знают, что за ними наблюдают.  Он
допил свой бокал, поставил его и вышел из комнаты в коридор.
   Тара стала пробираться дальше по веранде и уж было повернула  в  свою
комнату. Внезапно ее внимание привлек маленький огонек спички в темноте.
Огонек освещал  лицо  Криса.  Тара  улыбнулась.  Этот  маленький  эпизод
напомнил ей истории  аборигенов,  которые  она  слышала  в  детстве,  об
огненной птице, которую похитил  великий  виринун  или  колдун,  но  она
подарила свою великую тайну  всему  миру:  она  зажгла  священный  огонь
муравейника, от  которого  каждый  мог  зажечь  свой  факел.  Огонь  был
богатейшим даром, который древние духи мироздания подарили людям.  Огонь
был дан людям Всевышним, чтобы спасти их от темноты и стужи. Огонь давал
жизнь  и   ее   продолжение.   Одинокое   сердце   Тары   было   согрето
благословением, которого испрашивал для нее Крис,  и  она  почувствовала
себя сильной и спокойной. Она была не одинока.

Глава двадцатая

   Восходящее солнце превратило долины вокруг  Эдема  в  кроваво-красное
великолепие. Яркая заря прокралась через пространство и широкие равнины,
наполнив ущелья, расщелины и неровные скалистые гряды теплом  и  светом.
Только  непрерывное  траурное  стенание  какой-то  птицы  нарушало  этот
огромный покой. Этот  застывший  пейзаж  как  бы  задумался  в  ожидании
событий грядущего дня.
   Грустный крик птицы раздался снова. Тара вышла из комнаты и с большой
осторожностью проскользнула на  улицу  мимо  двери,  ведущей  в  спальню
Грега. Там свежая прохлада нового дня показалась ей благословением, хотя
солнце пригревало ее открытые руки и уже обещало безжалостную жару днем.
Она глубоко вдохнула в себя сухой воздух,  который  по-прежнему  означал
для нее, что она дома, потом пересекла двор и пошла в сторону конюшен  и
хозяйственных построек.
   Лошади  с  их  высокоразвитым  слухом  моментально  почувствовали  ее
приближение, и, когда она вошла, все уши уже были навострены и  огромные
гривастые головы  над  дверью  каждого  бокса  как  бы  вопрошали:  "Кто
пришел?" Тара прошла вдоль всех боксов, приветствуя каждую  лошадь,  как
старого знакомого. Лошади фыркали и тихо ржали, узнав ее и выражая таким
образом радость от их  встречи.  Вокруг  стоял  сладкий  запах  сена.  В
присутствии этих честных, любящих  друзей  Тара  почувствовала,  как  ее
измученная душа вновь оживает.
   Потом она подошла к отдельному боксу  в  конце  этого  ряда.  Он  был
задуман как загон для кобылы с  жеребенком,  а  потом  был  предназначен
Кингу, как только стало ясно, что длинноногий  жеребец  обещает  вырасти
необыкновенно высоким и крупным. Тара подошла к двери  и  присмотрелась.
Кинг стоял спокойно в глубине бокса, но уши его были  напряжены,  и  все
черное лоснящееся тело подрагивало от внимания. Тара вошла и заперла  за
собой дверь на засов. Осторожно она приблизилась  к  нему  и  заговорила
тихим, спокойным голосом.
   - Здравствуй, Кинг. Здравствуй, мой  красивый.  Знаешь,  кто  пришел?
Узнаешь меня?
   Стоя рядом с ним, она подняла руку и  погладила  его  теплую  гладкую
шею. Дрожь пробежала сквозь его  тело,  как  электрический  ток,  и  она
почувствовала под рукой массивные мускулы, твердые как камень.
   - Ты скучал по мне, дорогой? Боже, как же я скучала по тебе! Ты  ведь
узнал меня, да?
   Огромное животное опустило голову и в  ответ  уткнулось  носом  ей  в
ладонь. Она почувствовала мягкую, как атлас,  морду  и  горячее  дыхание
коня на своих пальцах, а потом шершавый,  как  наждачная  бумага,  язык,
обследующий  ее  ладонь.  Она  засмеялась  радостно,  ей  приятно   было
вспомнить  это  ощущение,  часть  ритуала  приветствия,  существовавшего
когда-то между ними. Кинг поднял свою большую голову и, поднеся морду  к
ее губам, осторожно подул ей в лицо сквозь  ноздри.  Тара  в  молчаливом
восхищении принимала его приветствие, которым лошади обмениваются  между
собой и которое для человека  является  самым  изысканным  комплиментом,
какой он когда-либо может надеяться получить.
   Они стояли так вместе, дуя друг на друга и вдыхая запах друг друга  в
полном единении. Затем Тара подняла руку и начала ласкать длинные черные
покрытые шелковистой шерстью уши, она помнила, что Кинг любил эту ласку,
ее пальцы легко находили самые приятные точки  за  ушами  и  на  макушке
головы. Пока она ласкала его, он терся о ее лицо и шею, сопровождая  это
тихим ржанием и повизгивая от восторга. Преисполненная нежности к  нему,
Тара прижалась к его широкой груди и крепко обняла его за шею.  И  снова
вспомнив старый ритуал,  Кинг  поднял  голову,  поднял  Тару  в  воздух,
помотав ее, как тряпичную куклу, а она, прильнув к  нему,  ворковала  от
восторга, ощущая всем своим телом силу этого  мощного  жеребца  в  своих
объятиях.
   Для Кэти, когда она вошла в конюшню,  эта  сцена  была  окончательным
доказательством того, что Тара - это Стефани. Из всех  работников  фермы
только Крис мог зайти в денник Кинга или вывести его  на  выгон.  Никто,
кроме Стефани, не мог справиться с ним, не говоря уже о таком  смелом  и
дружеском обращении. Она наблюдала эту сцену, а  жеребец  нежно  опустил
Тару на землю, снова встал твердо, как скала, не почувствовав ее веса, и
не сделал ни шагу вперед, чтобы не наступить ей на ноги. Кэти  не  могла
больше сдерживаться.
   - Эффи!
   Это ошарашило Тару. Как же она не предусмотрела, что пара острых глаз
могла заметить ее бегство из спальни ранним утром через весь двор.  Тара
никоим образом не была готова к откровениям и заставила  себя  лучезарно
улыбнуться.
   - Кэти! Доброе утро! Как дела?
   Кэти уставилась на нее, словно увидела призрак.
   - Когда я живу в деревне, я встаю рано, - решительно продолжила Тара.
   - Я-то знаю, - сказала Кэти со значением.
   - Это такой прекрасный конь, да,  приятель?  Я  просто  не  могла  не
попробовать с ним подружиться.
   Кэти заговорила медленно и четко, как будто она говорила с идиотом.
   - Кинг принадлежал Эффи. Никому другому. Это был подарок ее отца.  Он
попал сюда жеребенком, и она объездила его. Никто другой никогда не  мог
подойти к нему, кроме Криса. Он не  признает  других  женщин.  Так  было
всегда. Так будет всегда!
   - Я всегда ладила с лошадьми, - возразила Тара. - У меня  это  как-то
получается.
   Кэти взорвалась от нетерпения.
   - Ты что же думаешь, ты могла провести меня, меня? Я  знала,  что  ты
жива. Я знала, что ты вернешься. Я молилась Богу каждую ночь с тех  пор,
как ты уехала. Я знала, что он услышит меня.
   Тара хотела что-то сказать, но Кэти не дала ей.
   - Послушай-ка, меня ты не проведешь. Никто из всех, кого я  знаю,  не
сидит на лошади так, как Стефани Харпер.  У  нее  был  свой  собственный
стиль. Такой эгоист, как Грег Марсден, не заметил этого. Но я не слепая,
чтобы не видеть! Ты ошибаешься, если  не  доверяешь  мне.  Я  ничего  не
понимаю, ничего, эта перемена в тебе, как она произошла? Как ты  выжила?
Где  ты  жила?  Что  происходит?  Расскажи,  Эффи.  Ты   всегда   раньше
рассказывала мне все.
   "Расскажи мне, Эффи". Тара услышала эти  слова,  как  эхо  в  длинных
коридорах времени. Она вспомнила свое детство в Эдеме, Кэти всегда  была
рядом, всегда следила за ней, но  всегда  чересчур  оберегала,  чересчур
заботилась. Ее любовь  была  подлинной,  но  это  была  любовь,  которая
порождает слабость, не силу. "Предоставь  это  Кэти,  Кэти  это  сделает
тебе", -  этими  и  тысячью  других  фраз  Кэти  сделала  ее  зависимой,
несвободной, неспособной справляться самой, всегда  ждущей,  что  кто-то
другой все сделает за нее.
   "Ты избаловала меня, Кэти, - она обвиняла ее в глубине  сердца,  -  и
посмотри, что получилось. Ты должна была  помочь  мне  преодолеть  страх
перед водой после этого страшного случая, а ты только подогревала его  с
помощью этой своей собаки. Поэтому, когда я встретила человека,  который
бросил меня в воду, я не смогла поплыть!"
   - Расскажи мне, Эффи, - просьба Кэти прозвучала снова.
   Тара посмотрела на нее, как чужая.
   - Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   - Не говори со мной так. Мне не важно, как  ты  зовешь  себя.  Ты  не
можешь скрыть от меня, кто ты, да и от себя тоже.
   Тара  вновь  почувствовала   терзавшее   ее   давно   чувство   вины,
несоответствия,   которые   были   ее   давнишними    спутниками.    Эта
отвратительная ограниченность узколобых людей, "ты должна быть тем,  кем
ты родилась", которая преследовала ее с детства, не давала ей полноценно
развиваться. Но она ведь доказала, что это не правильно.  Она  не  могла
вернуться к этому. С глубоким чувством она утвердила свое  новое  "я"  в
своей новой жизни.
   - Я Тара Уэллс.
   Глаза Кэти блеснули. Она постаралась восстановить  старые  отношения,
свое прежнее лидерство и теперь  понимала,  что  проиграла.  И  все-таки
собственное острое чувство независимости заставляло ее  признать  отзвук
этой  независимости  в  душе  другого  человека.  Она  весьма   неохотно
заставила себя приветствовать  это  чувство  в  человеке,  которого  она
любила больше всех.
   - Ну ладно, ладно, - сказала она взволнованно. - У тебя, должно быть,
есть свои причины, я замолкаю. Но что бы ты ни  делала,  я  буду  рядом,
если понадоблюсь тебе.
   Когда Кэти ушла, Тара снова повернулась  к  Кингу  и  уютно  положила
голову ему на шею. Она чувствовала себя огорченной, опустошенной.  Через
какое-то время  она  услышала  позади  себя  позвякивание  металлической
уздечки и удил. Крис пробирался в дверь с седлом  и  упряжью  Кинга.  Он
прошел через конюшню и подошел к деннику Кинга, открыл дверцу  и  вошел,
шепча на своем языке: "Умбакура, пичи малла, варвви давай-давай, мальчик
мой, ну вот".  Перекинув  седло  через  свою  худую  жилистую  руку,  он
протянул уздечку Таре.
   Она улыбнулась, почувствовав знакомую молчаливую связь между ними,  и
шутливо сказала: "Крис, как ты узнал, что я хочу покататься верхом?" Его
большие выразительные глаза сверкнули в ответ, многовековая  мудрость  и
ум сквозили в  них.  Она  почувствовала  тепло,  исходящее  от  него,  и
продолжила игриво:
   - А не взять ли мне лошадь, на которой  я  скакала  вчера?  Это  ведь
жеребец мисс Стефани, да? Я слышала, на  нем  никто  никогда  не  ездил,
кроме нее.
   Как всегда бесстрастный, Крис прошел  мимо  нее  и  мягко,  но  точно
опустил седло на спину Кинга. Он вытянул подпругу из-под живота  лошади,
продел сквозь пряжки и закрепил.  Взяв  уздечку  у  Тары,  он  встал  за
головой лошади, оттянул  назад  длинную  морду  и,  положив  мунштук  на
ладонь, поднес его к большим желтым зубам лошади. Кинг принял мундштук и
оказался взнузданным. Крис все  проверил,  проведя  своей  иссиня-черной
рукой по еще более черной коже коня. Кинг подрагивал  от  возбуждения  и
предвкушения. Его стройное тело напряглось, когда Крис  одну  за  другой
поднял ноги, чтобы проверить копыта. Тара заметила, что Кинг по-прежнему
прибегал к своему "методу устрашения";  он  весь  свой  вес  опускал  на
человека, который поднимал его  копыто,  но  Крис  был  готов  к  этому.
Наконец все приготовления были закончены, и Крис вывел Кинга во двор. Во
дворе Кинг начал показывать  свою  резвость,  он  прыгал  и  отказывался
стоять спокойно. Крис  взял  стремя  в  свою  крепкую  руку,  пока  Тара
взгромоздилась на коня с другой  стороны,  с  силой  ухватилась  за  его
голову, чтобы он не бросился  вперед  в  широко  открытое  пространство,
которое он уже ощущал всем своим телом и обонянием.
   - Все в порядке, Крис, я держу его.
   Тара зажала крепко поводья в твердых маленьких руках.  Крис  отпустил
уздечку,  и  лошадь  бросилась  вперед  как  стрела,  махом  преодолевая
пространство. Тара знала по своему многолетнему  опыту,  что  так  может
продолжаться весь день, если потребуется.
   "Мой хороший, красавец мой, быстрее, быстрее", - шептала Тара  ему  в
ухо. Но Кинг не нуждался в ободрении. Теперь, когда  его  всадник  снова
был с ним, новый день казался  ему  свежим,  как  первая  заря,  а  весь
огромный мир открытым для скачки,  и  Кинг  всю  свою  благородную  душу
вложил в галоп.
   Никогда еще поездка верхом не была настолько важной для Тары.  Прежде
всего  она  нужна  была  ей,  чтобы  избавиться  от  почти  невыносимого
напряжения, которое она испытывала в Эдеме, это было напоминанием о  том
здоровом  и  бодром  в  жизни,  чему  присутствие  Грега  было  угрозой,
болезненной помехой, как червоточина на розе. Ей нужно было также  время
и место, чтобы подумать и определить свои планы в одиночестве, - события
приближались  к  кульминации,  взрыва  можно  было  ожидать  в   течение
ближайших суток, ей нужно было спокойствие, готовность и, прежде  всего,
самообладание. Ей важно было также не быть  дома,  быть  вдалеке,  чтобы
Грег оставался в неуверенности, ни  о  чем  не  догадался.  Он  когда-то
подумал, в своем неведении, что она от него никуда не денется в Эдеме, а
ведь на этом огромном  пространстве  женщина  могла  бы  спрятать  целую
армию, если бы нужно было, уж не говоря о себе и о лошади. Он никогда не
сможет ее тут обнаружить. Она свободна.
   И все-таки, даже забывшись в скачке, Тара не забыла  еще  одну  часть
своего плана.  Она  была  уверена,  что  Джилли  приедет  сегодня  -  ее
сумасшедшая ревнивая любовь не даст ей спокойно сидеть  в  Сиднее,  пока
Грег наслаждается медовым месяцем  с  ее  соперницей.  Тара  была  полна
решимости устраниться, когда приедет Джилли, чтобы они с Грегом, уже  не
любовники, а враги, могли без помех воевать друг с другом. И все-таки ей
необходимо было знать, когда приезжает  Джилли.  Поэтому  она  не  стала
далеко отъезжать от дома, а только  делала  круги  по  окрестностям,  то
удаляясь, то снова приближаясь, чтобы можно было быстро вернуться.
   Когда она услышала звук самолета, день  был  уже  в  разгаре.  Пейзаж
потерял золотистую окраску раннего утра, и солнце  палило  с  полуденной
силой. Сонное жужжание мотора сначала  прозвучало,  как  звук  какого-то