ована так хитроумно?
   - Что ты хочешь этим сказать? Хорошо ли ты расслышала повесть,  кото-
рую называешь притчей?
   - Вот что я услышала и что еще раньше узнала из книг, которые вы  ве-
лели мне прочитать и обдумать за время моего затворничества: Хирам,  на-
чальник работ по возведению Соломонова храма, разделил рабочих на  груп-
пы. Они получали разную плату за труд и  пользовались  разными  правами.
Три честолюбца из самой низшей  группы  решили  присвоить  себе  деньги,
предназначенные их соперникам, и вырвать у Хирама его девиз - таинствен-
ную формулу, помогавшую ему отличать подмастерьев от мастеров в торжест-
венный час раздачи. Они подстерегли его в храме, когда  он  остался  там
один после этой церемонии, и, заняв все три выхода священного здания, не
дали ему выйти оттуда, осыпали угрозами, жестоко избили его, а  потом  и
умертвили, так и не сумев исторгнуть у него тайну - сакраментальную фор-
мулу, которая могла сделать их равными ему и тем, кого  он  предпочитал.
Потом они унесли его труп и погребли под развалинами. С того дня  верные
адепты, друзья Хирама, оплакивают его ужасную участь и все еще ищут свя-
щенную формулу, отдавая его памяти почти божеские почести.
   - А как ты объясняешь этот миф сейчас?
   - Перед тем как прийти сюда, я размышляла о нем и понимала  его  так:
Хирам - это холодный разум, искусное управление древними обществами, ос-
нованное на неравенстве положений, на системе каст. Эта египетская прит-
ча соответствовала духу загадочного деспотизма иерофантов. Три честолюб-
ца суть: негодование, возмущение и мстительность. Возможно, что  это  те
три касты, которые подчинены касте жрецов и пытаются захватить свои пра-
ва путем насилия. Убитый Хирам означает деспотизм, который утратил влия-
ние и могущество, унеся в могилу свой секрет  -  секрет  господства  над
людьми с помощью ослепления и суеверия.
   - Так вот каково твое толкование этого мифа?
   - Я прочитала в ваших книгах, что его привезли с востока тамплиеры  и
стали пользоваться им при своих посвящениях. Вот почему они и  толковали
его приблизительно так. Но, назвав Хирамом - духовенство  и  убийцами  -
безбожие, анархию и жестокость, тамплиеры, хотевшие сделать общество ра-
бом своеобразного монастырского деспотизма,  оплакивали  свое  бессилие,
выразившееся в уничтожении Хирама. Исчезнувшая и вновь найденная формула
их власти была формулой сообщества или хитрости,  нечто  вроде  древнего
города или храма Озириса. Вот почему меня удивляет, что эта легенда  все
еще служит вам для приобщения новых учеников к делу всеобщего освобожде-
ния. Мне хотелось бы думать, что вы предлагаете ее  вашим  адептам  лишь
как испытание ума и мужества.
   - Это не мы избрали такие формы масонского учения, и,  действительно,
мы применяем их только как испытания нравственных качеств - ведь, пройдя
все степени масонства и став выше подмастерьев и мастеров этого символи-
ческого учения, мы уже перестали быть масонами в том смысле, как это по-
нимают рядовые члены ордена. Так вот, мы призываем  тебя  объяснить  нам
миф о Хираме так, как понимаешь его ты, сама, чтобы помочь  нам  вынести
суждение о твоем рвении, понимании и вере и в зависимости от этого  суж-
дения либо остановить тебя здесь, на пороге истинного храма,  либо  отк-
рыть тебе дорогу в святилище.
   - Вы спрашиваете у меня разгадку тайны Хирама, утраченное заклинание.
Но вовсе не оно откроет мне двери храма, ибо оно гласит: тирания или об-
ман. Мне же известны истинные слова, верные названия трех дверей божест-
венного здания, в которые вошли враги Хирама с целью убить и  похоронить
этого вождя под обломками его творения; эти  слова  "свобода,  братство,
равенство".
   - Консуэло, твое толкование, верно оно или нет, раскрывает перед нами
глубину твоего сердца. Будь же навсегда избавлена от необходимости прек-
лонять колена на могиле Хирама. Тебе не придется также  преодолевать  ту
ступень, на которой неофит повергается ниц перед мнимыми останками  Жака
Моле, гроссмейстера и великого мученика храма, перед останками монахов -
воинов и прелатов-рыцарей средневековья. Ты бы вышла победительницей  из
этого второго испытания так же, как из первого. Ты бы распознала  обман-
чивые следы варварского фанатизма, все еще необходимого как своеобразный
щит для умов, проникнутых принципом неравенства. Запомни, что франкмасо-
ны первых степеней по большей части стремятся к  тому,  чтобы  соорудить
лишь мирской храм, тайное убежище для сообщества, достигшего уровня кас-
ты. Ты же думаешь иначе и прямо пойдешь к всемирному храму, долженствую-
щему принять всех людей, объединенных одной и той же верой, одной и  той
же любовью. И все-таки ты должна остановиться здесь в  последний  раз  и
пасть ниц перед этой могилой. Ты должна поклониться Христу и признать  в
нем единого истинного бога.
   - Вы говорите это, чтобы еще раз меня  испытать,  -  твердо  ответила
Консуэло, - но вы сами открыли мне глаза на высокие истины,  научив  чи-
тать ваши тайные книги. Христос - это богочеловек, которого мы  почитаем
как величайшего философа и величайшего святого древних времен. Мы покло-
няемся ему, насколько дозволено поклоняться  лучшему  и  величайшему  из
учителей и мучеников. Мы можем назвать его спасителем людей в том  смыс-
ле, что он преподал своим современникам истины,  которые  до  того  лишь
смутно маячили перед ними и благодаря которому человечество  вступило  в
новую фазу света и святости. Мы можем преклонить колена перед  его  пра-
хом, чтобы возблагодарить бога за то, что он  сотворил  для  нас  такого
пророка, такой пример, такого друга, но, поклонясь в его лице  богу,  мы
не впадаем в грех идолопоклонства. Мы различаем божественность  открове-
ния и божественность того, кто преподал нам его. Поэтому я готова  выра-
зить перед этими эмблемами мученичества, навеки прославленного и  благо-
родного, свою благочестивую признательность и дочернее восхищение, но не
думаю, что разгадка откровения была понята  и  провозглашена  людьми  во
времена Христа, ибо тогда он еще не был признан на земле. Я жду от  муд-
рости, от веры его учеников и последователей, продолжающих его  дело  на
протяжении семнадцати столетий, такой истины, которая была бы более  це-
лесообразна и более полно применяла бы  его  святые  слова  и  учение  о
братстве. Я жду распространения Евангелия, жду чего-то большего,  нежели
равенство перед богом, жду и призываю ждать других людей.
   - Твои речи чересчур смелы, а  суждения  чреваты  опасностями.  Хоро-
шенько ли ты обдумала их в своем уединении?  Предусмотрела  ли  ты  нес-
частья, которые твоя новая вера может сразу навлечь на твою голову? Поз-
нала ли людей и собственные силы? Известно ли тебе, что нас очень мало -
один на сто тысяч в самых просвещенных странах земного шара?  Знаешь  ли
ты, что в наше время среди тех людей, которые воздают великому  провидцу
Иисусу оскорбительные и грубые почести, и тех, ныне почти столь же  мно-
гочисленных людей, которые отрицают его миссию, чуть ли не самое его су-
ществование, словом, знаешь ли ты, что и среди идолопоклонников и  среди
атеистов нас не ждет ничего, кроме преследований,  издевательств,  нена-
висти и презрения? Знаешь ли ты, что во Франции в равной мере проклинают
сейчас и Руссо и Вольтера - философа верующего и  философа  неверующего?
Знаешь ли ты - и это еще более неслыханно, более страшно, - что из глуши
изгнания они оба проклинают друг друга? Знаешь ли ты, что тебе  придется
вернуться в тот мир, где все будут в заговоре, чтобы поколебать твою ве-
ру и замутить твои мысли? Знаешь ли ты, наконец, что тебе придется расп-
ространять проповедь твоего учения, продираясь сквозь толщу  опасностей,
сомнений, разочарований и муки?
   - Я решилась на все, - ответила Консуэло, опустив глаза и прижав руку
к сердцу. - Да поможет мне бог!
   - Хорошо, дочь моя, - сказал Маркус, все еще  державший  Консуэло  за
руку, - мы подвергнем тебя кое-каким нравственным страданиям  -  не  для
того, чтобы испытать твою веру, ибо мы уже не сомневаемся в ней, а чтобы
укрепить ее. Вера растет и усиливается не в покое отдохновения  и  не  в
наслаждениях этого мира, а в скорби и в слезах. Хватит ли у тебя мужест-
ва побороть тягостные волнения и, быть может, мучительный страх?
   - Если это необходимо и может послужить на пользу моей душе, я подчи-
няюсь вашей воле, - ответила Консуэло со стесненным сердцем.
   Невидимые тотчас начали убирать ковры и факелы, окружавшие гроб. Гроб
они откатили в одну из глубоких оконных ниш, и несколько адептов, воору-
жившись железными брусьями, торопливо подняли круглую каменную  плиту  в
середине залы. Консуэло увидела круглое отверстие,  достаточно  широкое,
чтобы мог пройти один человек; почерневшая от времени гранитная закраина
была, несомненно, столь же древней, как  и  другие  архитектурные  части
здания. Принесли длинную лестницу и опустили ее в зияющую пустоту. Затем
Маркус подвел Консуэло к входу и трижды спросил ее торжественным  тоном,
хватит ли у нее мужества спуститься одной  в  подземелье  огромной  фео-
дальной башни.
   - Выслушайте меня, отцы и братья, ибо я не знаю, как мне должно назы-
вать вас... - начала Консуэло.
   - Зови их братьями, - прервал ее Маркус. - Ты находишься здесь  среди
Невидимых, которые окажутся равны тебе  по  степени,  если  ты  проявишь
твердость в течение еще одного часа. Сейчас ты простишься с ними,  чтобы
встретиться через час в присутствии членов совета,  высших  наставников,
чей голос и чьи лица никому не известны. Вот этих ты будешь называть от-
цами. Они верховные жрецы, духовные и мирские наставники  нашего  храма.
Мы предстанем перед ними и перед тобой с открытым лицом, если ты  твердо
решилась встретиться с нами у врат святилища, после  того  как  пройдешь
тяжелый и полный ужасов путь, который начинается здесь, у твоих  ног,  -
пройдешь одна,  не  имея  иных  проводников,  кроме  твоего  мужества  и
упорства.
   - Если так надо, я пойду, - ответила Консуэло трепеща, - но разве это
испытание, которое вы сами считаете таким суровым, необходимо? О братья,
ведь вы не хотите посмеяться над рассудком женщины, чуждой притворства и
ложного тщеславия, над рассудком, перенесшим уже столько испытаний?  Се-
годня вы осудили меня на длительный пост, и, хотя волнение на многие ча-
сы заставило умолкнуть мой голод, я чувствую, что физически ослабела.  У
меня нет уверенности, что я выдержу бремя, которое меня  ждет.  Клянусь,
меня не страшат телесные страдания, - только бы вы не  приняли  за  сла-
бость духа то, что будет лишь бессилием телесной оболочки. Обещайте, что
вы простите меня, если я окажусь лишь слабой женщиной - только бы, придя
в себя, я все еще ощущала в себе сердце мужчины.
   - Бедное дитя, - ответил Маркус, - мне приятнее слышать, что ты  отк-
ровенно признаешься в слабости, чем если бы ты стала  пытаться  блеснуть
перед нами безрассудной отвагой. Хорошо, мы согласны  дать  тебе  одного
проводника, который в случае надобности окажет тебе  помощь  и  поддерж-
ку... Брат, - добавил он, обращаясь к рыцарю Ливерани, стоявшему во вре-
мя всей беседы у дверей и не спускавшему глаз с Консуэло,  -  возьми  за
руку твою сестру и проводи ее подземельями  к  месту,  назначенному  для
всеобщей встречи.
   - А вы, брат? - испуганно спросила Консуэло. -  Разве  вы  не  хотите
пойти вместе с нами?
   - Это невозможно. Ты можешь иметь лишь одного проводника, и тот, кого
я указал, единственный, кого мне дозволено тебе дать.
   - Я найду в себе мужество и пойду одна, - сказала Консуэло, закутыва-
ясь в плащ.
   - Ты отвергаешь руку брата и друга?
   - Я не отвергаю ни его сочувствия, ни его дружбы, но пойду одна.
   - Ступай же, благородная девушка, и  ничего  не  бойся.  Та,  которая
спустилась одна в колодец слез в Ризенбурге, та, которая пошла навстречу
стольким опасностям, чтобы отыскать пещеру Шрекенштейна, сумеет  с  лег-
костью пройти сквозь недра нашей пирамиды. Ступай же, подобно юным геро-
ям древности, искать свое посвящение сквозь испытания священных таинств.
Братья, протяните ей чашу, драгоценную реликвию, которую принес нам один
из потомков Жижки и в которой мы освящаем святые дары причастия братской
общины.
   Ливерани взял с алтаря деревянную, грубо вырезанную чашу, наполнил ее
и подал Консуэло вместе с хлебом:
   - Сестра, - сказал Маркус, - мы предлагаем тебе не только благородное
сладкое вино и беспримесный пшеничный хлеб для восстановления твоих  фи-
зических сил, - мы предлагаем тебе тело и кровь богочеловека, небесный и
в то же время материальный символ братского равенства. Наши отцы,  муче-
ники таборитской церкви, считали, что для освящения святых даров  вмеша-
тельство нечестивых и кощунственных священников не  могло  сравниться  с
чистыми руками женщины или ребенка. Причастись же здесь  вместе  с  нами
перед тем, как сесть за праздничный стол в храме, где  великое  таинство
причастия будет разъяснено тебе более наглядно. Прими чашу и отпей  пер-
вая. Если ты веришь в этот обряд, несколько капель напитка вольют в твое
тело величайшую силу, а пылкая душа унесет все твое существо на огненных
крыльях.
   Отпив первая из чаши, Консуэло протянула ее Ливерани, и тот,  в  свою
очередь отпив, передал чашу по кругу всем братьям. Осушив последние кап-
ли, Маркус благословил Консуэло и повелел всем присутствующим сосредото-
читься и помолиться за нее. Затем он вручил неофитке серебряную  лампаду
и помог ей спуститься с первых ступеней лестницы.
   - Излишне говорить, - добавил он - что жизни вашей не угрожает ни ма-
лейшая опасность. Бойтесь только за вашу душу. Вы никогда не дойдете  до
дверей храма, если будете иметь несчастье хоть раз обернуться  назад  во
время пути. Вам доведется несколько раз  останавливаться  и  внимательно
осматривать все, что представится вашему взору, но как только перед вами
откроется какая-нибудь дверь, входите и не оборачивайтесь. Как вы  знае-
те, таково строгое правило древних посвящений. Кроме того, согласно ста-
ринным обычаям, вы должны тщательно оберегать пламя  лампады  -  эмблему
вашей веры и вашего усердия.  Идите,  дочь  моя,  и  пусть  вам  придаст
сверхъестественное мужество мысль о  том,  что  страдания,  которые  вам
предстоит претерпеть сейчас, необходимы  для  укрепления  вашего  ума  и
сердца в добродетели и истинной вере.
   Консуэло осторожно спустилась по ступенькам, и едва успела она перес-
тупить последнюю, как лестница была убрана, а тяжелая каменная  плита  с
грохотом упала, закрыв вход в подземелье над ее головой.


   XXXIX

   В первые минуты, перейдя из ярко освещенной  сотней  факелов  залы  в
другую, где мерцал лишь слабый свет ее лампады, Консуэло не могла разли-
чить ничего, кроме какого-то бледного тумана. Однако понемногу глаза  ее
освоились с полумраком, и так как между ней и стенами комнаты, точно та-
кой же и по размеру и по  восьмиугольной  форме,  как  та,  которую  она
только что покинула, не было как будто ничего страшного, она успокоилась
и даже подошла поближе к стене, чтобы рассмотреть  странные  начертанные
на ней буквы. Это была длинная надпись, занимавшая несколько строк,  ко-
торые шли вокруг всей залы и не прерывались ни дверью, ни окном. Заметив
это, Консуэло задумалась не о том, каким образом она выйдет из этой тем-
ницы, а о назначении подобного сооружения. Мрачные мысли, отброшенные ею
вначале, снова пришли ей на ум и вскоре нашли подтверждение в содержании
надписи, которую она прочитала, медленно передвигая свою лампаду на  вы-
соте букв.
   "Любуйся красотой этих стен, воздвигнутых на скале. Их толщина  равна
двадцати четырем футам, и стоят они уже тысячу лет,  причем  ни  военные
штурмы, ни действие времени, ни усилия рабочих не могли нанести им ущер-
ба. Это чудо строительного искусства было некогда воздвигнуто руками ра-
бов, очевидно для того, чтобы спрятать в нем сокровища несметно богатого
господина. Да, чтобы спрятать в недрах скалы, в сердце земли, сокровища,
добытые ненавистью и местью! Здесь гибли, страдали,  рыдали,  вопили  и,
богохульствовали двадцать поколений людей, в большинстве своем невинных,
порой даже герои. Но все они были мучениками или жертвами: пленники вой-
ны, взбунтовавшиеся, чрезмерно угнетенные налогами вассалы,  религиозные
реформаторы, благородные еретики, люди обездоленные, побежденные,  фана-
тики, святые, а  иногда  и  злодеи,  привыкшие  к  жестокостям  войн,  к
убийствам, грабежам и, в свою очередь, приговоренные к страшным  наказа-
ниям. Таковы были катакомбы феодализма, военного или религиозного деспо-
тизма, жилища, которые построили могущественные люди руками невольников,
чтобы заглушить крики своих побежденных закованных братьев и  скрыть  их
трупы. Сюда не проникает свежий воздух или дневной свет, здесь нет  кам-
ня, чтобы склонить на него голову, нет ничего, кроме вделанных  в  стену
железных колец, куда можно пропустить кончик цепи узника и помешать  ему
выбрать себе место для отдыха на сырой, холодной земле. Воздух,  свет  и
пища появляются здесь лишь тогда, когда стражникам, находящимся в  верх-
ней зале, вздумается приоткрыть на мгновение  подвал  и  швырнуть  кусок
хлеба сотням несчастных, брошенных друг на друга после сражения,  ранен-
ных или убитых. И страшнее всего, что иной раз тот, кто выжил  последним
и кто угасает тут в отчаянии и муке среди гниющих трупов своих сотовари-
щей, бывает сожран теми же червями еще до того, как окончательно  умрет,
до того, как сознание жизни и чувство отвращения окончательно погаснут в
его мозгу.
   Таков, о неофит, источник человеческого величия, на которое, быть мо-
жет, ты некогда взирал с восхищением и завистью в  мире  власть  имущих.
Голые черепа, сломанные, иссохшие человеческие кости, слезы, пятна крови
- вот что означают эмблемы на твоих гербах, если отцы твои оставили тебе
в наследство бесчестие знатности, вот что следовало бы изображать на щи-
тах принцев, которым ты служил или мечтаешь служить, если вышел из прос-
тонародья. Да, такова основа дворянских  титулов,  таков  источник  нас-
ледственных богатств и почестей в этом мире; так возникло и до  сих  пор
сохранилось сословие, которого другие сословия боятся, которому льстят и
перед которым заискивают до сего дня. Вот, вот что придумали люди, чтобы
возвыситься - от отца к сыну - над другими людьми!"
   Обойдя темницу три раза, чтобы прочитать всю надпись, Консуэло, охва-
ченная скорбью и ужасом, поставила лампаду на землю и присела отдохнуть.
Глубокая тишина царила в этом зловещем  месте,  и  множество  чудовищных
мыслей невольно пробуждалось здесь. Пылкое воображение  Консуэло  тотчас
населило его мрачными видениями. Ей чудилось, что бледные призраки, пок-
рытые отвратительными язвами, бродят вдоль стен или ползают по  земле  у
ее ног. Ей слышались их жалобные стоны, предсмертный хрип, слабые  вздо-
хи, скрежет цепей. Перед ее мысленным взором вставала жизнь средних  ве-
ков, та жизнь, какой она, очевидно, была тогда, во  времена  религиозных
войн. Ей казалось, что наверху, над головой, она слышит в сторожевой за-
ле тяжелые и зловещие шаги подкованных железом сапог,  бряцание  пик  на
каменном полу, грубые раскаты  смеха,  пьяные  песни,  угрозы  и  ругань
стражников, когда стоны жертв доходили до их слуха и нарушали чудовищный
сон - ибо они спали, эти тюремщики, они могли, они должны были спать над
этой тюрьмой, над зловонной ямой, откуда исходил смрад могилы и  доноси-
лось рычание ада. Бледная, с остановившимся взглядом, со вставшими дыбом
волосами, Консуэло уже ничего больше не видела и не слышала от безумного
страха. Когда она очнулась и вспомнила о себе, то поднялась с пола, что-
бы хоть немного согреться, и заметила, что во время ее мучительного  за-
бытья одна из каменных плит пола была вынута и сброшена вниз; перед  ней
был открыт новый путь. Приблизившись к отверстию, она увидела узкую кру-
тую лестницу, по которой с трудом спустилась и которая приве