несенные мне отцом, последовали туда же.
     -  Ну что  ж, полный  стриптиз, -  тюремщик употребил ту же  испытанную
шутку,  которую  я  уже слышал и еще много  раз  услышу. Мое белье проверили
рентгеном  и  только  тогда  разрешили   мне   его   снова   надеть.   После
фотографирования и  взятия  отпечатков  пальцев  меня препроводили в  другое
помещение дожидаться медосмотра.
     Многие заключенные попадают  в тюрьму в плохом физическом и психическом
состоянии. Некоторые из них наркоманы и нуждаются в медикаментозном лечении,
чтобы  выйти из наркозависимости  или даже  чтобы  избежать  самоубийства  в
начале  длительного  срока заключения. Медицинский осмотр обязателен, прежде
чем  заключенного  могут  направить  в  одно из  тюремных  зданий,  для  его
собственной безопасности; а также безопасности других. Два офицера-медика  в
медпункте уже знали обо мне.
     -  Не  верится,  что  они упрятали тебя  в  тюрьму,  - прокомментировал
фельдшер, осматривая  мои  руки  в  поисках  следов инъекций  или попыток  к
самоубийству.
     - Они сами себе устроили геморрой,  поместив тебя сюда лишь за то,  что
ты написал книгу.
     Огромный  молодой тюремщик,  наблюдавший за  осмотром  на случай,  если
попадется буйный заключенный, довольно хихикнул, соглашаясь.
     - Идиотизм. Но  есть  в  этом  и что-то хорошее,  по  крайней мере,  ты
сможешь дописать еще одну главу к своей книге, когда выйдешь отсюда.
     Оформление наконец закончилось,  около  18.30. Схватив черный  мешок  с
немногими  оставленными мне вещами, я пошел за двумя тюремщиками по длинному
коридору. Уловив запах несвежей  капусты, какой обычно шел из кухонь в школе
"Барнард-Касл", я угадал, что они ведут меня в столовую.
     - Возьми себе какой-нибудь  жратвы, - приказал тюремщик, когда мы вошли
в помещение, заставленное столами и скамьями. Человек десять заключенных уже
ели с  металлических подносов. В столовой царила тишина, прерываемая изредка
ворчливой просьбой  дать соль или добавки пищи. Я  встал в очередь за рисом,
мясной  похлебкой  и куском белого хлеба,  смазанного маслом,  сел  со своим
подносом  за стол.  Итальянец все еще  прижимал  к  себе газету, внимательно
изучая этот несъедобный обед. Рядом с ним одетый  в безупречный новый костюм
нигериец  читал Библию,  шевеля губами  при  каждом слове. В  углу выделялся
своим видом модно одетый пожилой  мужчина, на вид ему было далеко за 60.  По
сердитому  выражению его лица  можно было угадать,  что он категорически  не
согласен  с  вынесенным ему приговором.  Ближе  всех ко мне  сидел наркоман,
который показал себя трусом в комнате ожидания. Он слегка улыбнулся:
     - Бычка нет? - спросил он хриплым голосом.
     - Извини, не курю, - тихо ответил я, не желая нарушать тишину.
     - Счастливый, ублюдок, -  ответил он. - В тюрьме гораздо легче тем, кто
не курит. И особенно если ты не употребляешь  травку.  - Он слегка хохотнул,
но  тут  у него начался спазм,  и какое-то мгновение я думал, что  он  может
отдать концы.
     -  Томлинсон,  иди  сюда,  -  прокричал  от  входной  двери тюремщик  с
татуировкой. Я встал и подошел к нему, оставив  поднос на столе. - Поскольку
тебя  записали  в книгу, мы должны тебе  надевать  наручники, когда  поведем
вниз, во флигель. - Опытным движением он схватил  мою кисть и надел наручник
на мою и  свою  руку, а  другой огромный бородатый тюремщик проделал  то  же
самое с другой  рукой.  Когда  они  вывели  меня во  двор,  на сырой  воздух
туманного лондонского вечера, чтобы пройти небольшое расстояние до соседнего
здания,  я  хотел  было  спросить, о какой "книге" шла  речь, но потом решил
промолчать.  Когда мы проходили  мимо  забора в 20  футов высотой с  колючей
проволокой,  освещенного гнетущим  желтым  светом  ламп,  стражи,  очевидно,
угадали мои мысли.
     -  Сожалеем,  но  мы должны так действовать. Ты  на  заметке  в  книге.
Понимаешь, что это значит?
     - Нет, - ответил я, предполагая, что это что-то плохое.
     -  Ну это  значит, начальник решил, что ты  заключенный  категории А, в
отличие от категорий  В, С и Д, то есть что ты  являешься крайне опасным для
государства.
     Что  до меня,  то  немного  смешно  относить  такого  парня, как ты,  к
А-категории, - объяснил татуированный.
     - Но, черт возьми, кто нас спрашивает? - сказал борода со смешком.
     Камеры во флигеле "С" размещались  на трех лестничных  площадках вокруг
центрального атриума, были огорожены  металлической сеткой на каждом  этаже,
чтобы  не допустить  убийств или самоубийств. Меня приписали  к  камере  32.
Краска на ступенях недавно подновленного корпуса была еще яркой.
     - Устраивайся как дома, - пошутили тюремщики, снимая с  меня наручники.
-  Тебе  повезло,  что ты  в  книге,  хоть не  надо  будет  соседствовать  с
какой-нибудь швалью.
     Дверь  захлопнулась,  и  я остался в  одиночестве.  Мой  новый дом  был
маленьким,  одиннадцать на семь  футов с  двумя  нарами около  одной  стены,
зарешеченным окном с видом  на  внутренний двор, куда  выводят  на прогулку,
умывальником и открытым туалетом у другой стены.
     Я устроился как можно удобнее.  Распаковал  белье  и книги, которые мне
разрешили оставить, сложив все в маленький настенный шкаф.  Пластиковые нож,
вилка и  ложка, выданные мне  в приемной, отправились на подоконник. На полу
были окурки, которые я убрал с помощью швабры и бросил в ведро в углу. Затем
я впервые за три дня помылся и приготовил постель на верхних нарах, постелив
чистое, хотя и ветхое белье. После трех ночей в камере в полиции  простыни и
подушка показались мне блаженной роскошью, и я хорошо спал.
     Нас отперли в 9 часов утра на  следующий  день. Не зная, что делать,  я
несколько минут наблюдал через приоткрытую дверь.  Другие заключенные толпой
спешили по металлической лестнице на первый этаж, к кухне. Я присоединился к
ним и поспешил встать в очередь за  горячим завтраком, который подавался  на
металлическом  блюде. Завтрак мы забирали к  себе в  камеру  и  там съедали.
Остальную часть дня я старался, как только мог, разобраться в массе рутинных
правил. Никто не объяснил мне мириады мелких особенностей  тюремной  жизни и
тюремный  жаргон.  Надо  было наблюдать и учиться. В  10  утра  двери  снова
открыли  для  дневных упражнений, одночасовой прогулки  по двору, в  который
выходили  окна  моей  камеры.  За время прогулки  у  меня  была  возможность
понаблюдать  за другими  заключенными, как  они  шатались по двору  без дела
маленькими  группами  или  прислонялись к  окружающему  двор  забору,  чтобы
выкурить самокрутку.  Одни смеялись  и шутили, другие  выглядели  мрачными и
подавленными. Кое-кто из заключенных слышал  по радио,  что меня  посадили в
Брикстон и подходил ко  мне поговорить. Никто не верил, что  меня арестовали
за книгу.
     - Проклятая свобода, вот что, - откомментировал  один лысый, похожий на
кокни, руки его были в ужасных шрамах от попыток покончить с собой.
     В течение дня я подхватил  некоторые тюремные  словечки. Я  узнал,  что
слово "ассоциация" означало  ежедневный свободный час, когда нам разрешалось
выйти  из  камеры, принять душ, посмотреть телевизор или просто  поболтать с
другими заключенными. "Столовка" означало  не столовую, как в армии, а раз в
неделю  разрешение   покупать  фрукты,  сладости   или   табак  в   тюремном
магазинчике. Чтобы перейти на другой этаж, полагалось спросить разрешения  у
тюремщика, сторожившего мой этаж, это был веселый  индус, курящий сигары, от
него всегда пахло  виски.  Я  обнаружил,  что  разрешалось  посещать  разные
мастерские  и курсы в течение двух часов в день.  Я записался  в музыкальный
кружок, и мне стало казаться, что судьба моя не такая уж тяжелая.
     Однако власти думали  иначе. В тот день  во время вечерней "ассоциации"
за мной пришли два тюремщика и препроводили меня в кабинет начальника  этого
корпуса на первом этаже. Стражи стояли за моей спиной, а начальник,  угрюмый
шотландец, пренебрежительно обратился ко  мне, сидя за тяжелым металлическим
столом.
     - Томлинсон,  как  вам  известно, мы  записали вас в категорию А.  Если
министерство  внутренних  дел  утвердит  это  решение,  тогда  придется  вас
перевести из Брикстонской тюрьмы,  так как у нас  нет условий для содержания
таких осужденных, как вы.
     На следующее  утро, в среду, 5 ноября, мое  положение как  заключенного
категории А подтвердилось. Два тюремщика зашли ко мне в камеру, раздели меня
и  обыскали,  приказали  переодеться  в дорожную тюремную  одежду  и  надели
наручники.
     - Куда меня поведут? - спросил я.
     - Мы  не можем вам этого сказать, а если скажем, то мы должны будем вас
прикончить.
     Я  принудил   себя  улыбнуться  их  шутке,  мне  такие  шутки  пришлось
выслушивать еще не раз.
     Я просидел два долгих часа в приемной, пока  наконец не открылась дверь
и мой эскорт не приказал мне встать, чтобы поправить наручники.
     -  Извиняемся  за  задержку,  была  проблема  с вертолетом  эскорта,  -
объяснил один  из них.  Я подумал, что он  пошутил,  но позднее  узнал,  что
вертолет эскорта - нормальное сопровождение для всех  преступников категории
А при их перевозках. Меня вывели в серый осенний день к ожидающему тюремному
фургону HO, а не Группы-4.
     - Залезай, - приказал тюремщик, подтолкнув  меня на ступенях в одну  из
маленьких ячеек, где  с  трудом  можно было  сесть. Когда убедились,  что  я
надежно устроен, мою кисть освободили и дверь быстро закрыли на засов. Через
несколько минут мотор фургона заработал, и мы поехали. Хотя крошечное окошко
было затемнено и бронировано, я  заметил,  что  мы по южной кольцевой дороге
повернули на восток,  но  постепенно  я потерял ориентировку,  поскольку  мы
ехали по незнакомым мне местам восточного Лондона.


ГЛАВА 13.

ТЮРЬМА СТРОГОГО РЕЖИМА.

     Среда, 5 ноября 1997 г.
     Белмарш, тюрьма НМР.

     Пожалуйте   в   Белмарш,   тюрьму   Ее   Величества,   -  объявил   мой
сопровождающий, открывая  кабину и  надевая наручники на левую кисть. - Тебе
понравится  здесь... а может быть,  и  нет,  - хмыкнул  он,  вытащил меня из
фургона на мрачный тюремный двор и провел через усиленно охраняемые ворота в
приемную.  Процедура  приема  здесь  проводилась  более  тщательно,   чем  в
Брикстоне,  а  раздевания,  обыски  и рентген применяли на каждом этапе. Еще
часть  моих вещей посчитали  не  положенными, включая белую рубашку и черные
брюки.
     -  Они  слишком похожи на форму  офицера,  - резким  тоном  пояснил мне
страж. Мой ежедневник с картой  лондонского метро тоже попал под запрет, так
как он  может пригодиться,  если ты убежишь. В  отличие  от  Брикстона,  где
добродушная  болтовня  оживляла  обстановку,  в  Белмарше  процесс  досмотра
проводился  в угрожающей  тишине. Вся  процедура, казалось, заняла несколько
часов, после  чего мне приказали  подписать протокол и препроводили  с моими
оставшимися  пожитками  вниз по лабиринту через блеклый и холодный коридор в
камеру 19, отсек 1, блок 4.
     Тюрьма Белмарш - одна из пяти тюрем в Великобритании, оборудованная для
содержания   особо   опасных   преступников   категории    А,   она   начала
функционировать в 1991 году  и рассчитана приблизительно на 900 заключенных.
Большинство из  них  подследственные, ожидающие  суда, который проводится  в
особо охраняемом помещении, связанном тоннелем с  тюрьмой.  Если их признают
виновными, то направляют в одну из тюрем для осужденных на длительный срок -
такие,  как  Дэрхем, Паркхерст, на  острове Уайт или в Лонг-Саттон в Средней
Англии.
     Белмарш  является  также  местной  тюрьмой  для  юго-восточного  района
Лондона,  поэтому  в  ней  содержатся  и  осужденные  на  короткие  сроки за
незначительные преступления.  Из-за сурового режима и особой  системы охраны
заключают   в   Белмарш   также   тех,  кто  совершает  нарушения  в   более
комфортабельных тюрьмах. Тюрьма построена на осушенном болоте, которое из-за
обилия  крыс  и москитов не  считалось  подходящим  местом  для  нормального
жилищного  строительства.  Четыре  тюремных  корпуса  расположены  по  углам
большого  квадрата, а вдоль  его сторон находятся другие службы, необходимые
для  функционирования  тюрьмы:  приемное отделение,  комнаты  для  свиданий,
часовня, спортивный зал, больница, кухня  и мастерские.  Каждый корпус - это
надежно укрепленная самостоятельная единица.  Охранная аппаратура, известная
как "пузырь", контролирует  лишь вход, состоящий из  двух  тяжелых  дверей с
электронным управлением, никогда не открывающихся одновременно. Каждая дверь
снабжена  видео-интеркоммуникацией, и  офицер  управления  в "пузыре"  может
отключить  ее,  если  он  узнает  входящего  чиновника.  Внутри  корпуса три
коридора  ведут  через  двери  с  видеокамерами  из маленького  центрального
атриума в горячий блок,  где раздают обеды. Имеются  также выходы с проходом
через металлический  детектор  и электронные двери с видео,  чтобы  охранять
помещения для визитов адвокатов и родственников к заключенным категории А, и
выход во двор.
     Я  ничего этого  не  знал. Я бросил сумку  в угол камеры 19  после двух
часов дня, сел на запятнанный  матрац и  осмотрел мое новое жилище. Оно было
мрачным  и  грязным,  хотя  немного  больше,  чем  в  Брикстоне.  В  тяжелой
металлической двери на уровне глаз было маленькое окно из толстого пластика.
Оно  прикрывалось  скользящей  крышкой,  которая  открывалась  лишь снаружи.
Небольшое зарешеченное  окно выходило  во  двор  для  прогулок, по  которому
бесцельно  бродили  несколько заключенных. Двор обнесен  забором  высотой 20
футов, а  над ним  - шатер  из кабелей  против вертолетов.  Железная кровать
привинчена  к  полу, а  над ней прикреплен к  стене шкафчик. Напротив стояли
привинченные  железный стол и  скамья. В углу помещался  грязный  унитаз  со
сломанной  крышкой. В отличие от  Брикстона туалет здесь был расположен так,
чтобы  вас  не было видно, когда  тюремщик внезапно открывал глазок в двери,
однако  имелось  еще  и   боковое  окошко,  дающее  обзор   углов,  чтобы  у
заключенного не было  укрытия. Между  туалетом и дверью  находился фаянсовый
умывальник, который, казалось, не  мыли  уже  несколько месяцев,  а над  ним
висели  исцарапанное  небьющееся пластиковое  зеркало  и звонок, для  вызова
охраны в  случае чрезвычайной ситуации.  Окрашенные  в  желтый цвет  мрачные
стены были  испачканы  плевками,  маслом, раздавленными комарами,  высохшими
соплями, каплями зубной пасты, которую предыдущие обитатели использовали для
приклеивания  объявлений.  "Метадон  высасывает  из  тебя   жизнь"   -  было
нацарапано  чьей-то  нетвердой рукой на  стене, над кроватью.  Другое, более
жизнерадостное послание  напоминало обитателям:  "Не  забывай, что  каким бы
долгим ни был срок, ты в конце концов выйдешь". Под шкафчиком незамысловатая
молитва на испанском.
     Высоко на  всех четырех стенах виднелись  образчики крестов  и арабские
слова, размещенные там каким-то мусульманином в качестве пособия для молитв.
Над  унитазом  большими детскими  буквами был  нацарапан лозунг  на турецком
языке. Мне не хотелось распаковываться в такой грязи. Лежа на голом матраце,
я   прислушивался   к   приглушенным   звукам   тюремной  жизни.   Обитатели
перекликались  друг с  другом,  иногда  посмеиваясь,  иногда8  ругаясь. Было
слышно, что где-то внизу играли в пульку, доносились возгласы на иностранном
языке. Из соседней камеры раздавался скрежещущий звук - кто-то, как манья8к,
скреб   пластиковой   ложкой   по   кружке,  затем   послышалось   довольное
насвистывание мелодии из  "Монти Питона":  "Всегда смотри на светлую сторону
жизни". Каждые  полчаса дверное  окошко открывалось,  и пара глаз  в течение
нескольких секунд обшаривала мою  камеру, затем крышка  снова захлопывалась.
Около 6 часов вечера звон тяжелых  ключей возвестил,  что камеры отпираются.
Выглянув,  я увидел,  что  другие заключенные  торопятся  занять  очередь  в
столовую  на  первом  этаже. Схватив  свою пластиковую  кружку и приборы,  я
поспешил к ним присоединиться. Когда я вернулся,  меня снова заперли,  и я в
тишине и одиночестве собирался есть то, что мне положили на большую тарелку.
Еда была не такой уж плохой, как я опасался. Тушеное мясо с картошкой, овощи
и рис,  свежий  пудинг с  кремом, большая  стопка намазанного маслом  хлеба,
кружка кипятка,  чтобы  сделать чай или кофе,  яблоко и  маленький  пакет  с
корнфлексом и молоко для  завтрака на следующее утро. На короткое время  нас
отпирали,  чтобы собрать  грязную посуду, а через несколько  часов  отпирали
снова, так как в большой емкости  привозили для питья кипяток. Это был вечер
Гая Фокса, и я лежал на кровати, потягивая из кружки какао и прислушиваясь к
звукам фейерверков, доносящихся из расположенных неподалеку домов.
     - Эй ты, сосед, передай это дальше, - раздался хриплый голос. Я присел,
размышляя,  относятся ли эти слова  ко мне. - Эй  ты,  новичок  из  соседней
камеры, хватай это и передай дальше.
     Шуршание  в  углу  напротив  унитаза  привлекло  мое внимание.  Тонкий,
тщательно свернутый обрывок  газеты выглядывал из узкой  щели между трубой и
бетонной стеной, отделяющей мое жилище от  жилища соседа. Я втянул пакетик к
себе в камеру.
     - Обязательно передай его дальше, - нетерпеливо потребовал бестелесный,
голос.  Любопытство взяло надо мной верх,  и я  развернул газету -  там  был
твердый   кристаллический  порошок.  Я   снова   его  завернул,  подошел   к
противоположному углу, где находилось такое же отверстие, и протолкнул через
него  пакетик. Кто-то жадно  схватил  его.  Через  10 минут,  когда наркотик
подействовал,  к  трескотне и  грохоту  от ближайших фейерверков  добавилось
хриплое пение  моего соседа под музыку  группы  "Оазис",  которая звучала по
радио.
     На  следующее утро,  как только  отперли  наши  камеры,  у  моей  двери
появилась личность с коротко остриженными волосами.
     - Слышь, новенький, когда я тебе сую что-нибудь, ты шевелись, ладно?
     -  Извините,  я  недавно  здесь,  я  не  знал.  Он  уставился  на  меня
подозрительно, услышав мою грамотную речь.
     - Ты за что здесь? - спросил он, и тогда я объяснил ситуацию. - На днях
я слышал  о тебе по радио, - воскликнул он, и на его  суровом, мрачном  лице
появилось  выражение  восхищения.  -  Ты  не  против,  если  я зайду к  тебе
поболтать? - Он сел  на мою кровать и, назвавшись Полом  Добсоном, объяснил,
что его  держат в  тюрьме якобы за убийство  главаря конкурирующей на  почве
нелегального алкогольного бизнеса  в Дувре группы. Выяснилось, что он учился
в  школе малолетних нарушителей в Деерболте, всего в миле от "Барнард-Касл".
Он  уже отбыл  до  этого несколько  лет в  тюрьме  в Дэрхеме,  поэтому шесть
месяцев пребывания здесь под следствием было для него пустяком.
     - У меня  будет та еще жизнь, если  меня  осудят,  но я не  виновен,  -
произнес он с надеждой.
     Другой мой сосед наконец вылез  из своей камеры, чтобы набрать в кружку
кипятка, когда открыли двери во время ланча. Глаза у него были красные, и он
все время  моргал.  Он  сунул свою бритую, в шрамах, голову ко мне, когда  я
готовил чай.
     - Эй, сосед, извини  за вечерний шум. Я совсем спятил вчера. - Он потер
свои мутные  глаза.  -  Я Крэгси,  - сказал он, протягивая мне руку.  Крэгси
прищурился, когда я назвал себя. - Так ты еще?..
     Я  не понял  его вопроса, но  догадался,  что это что-то  нехорошее,  и
ответил:
     - Думаю что нет.
     Он ухмыльнулся, показав ряд сломанных зубов:
     - Это хорошо.
     Незадолго  до  поступления  в тюрьму, он  отбывал наказание  -  12  лет
заключения - за вооруженное ограбление, но во время перевода из одной тюрьмы
в  другую он  с  тремя  другими  преступниками  убежал  из  фургона, оглушив
водителя и охранников. Сейчас  Крэг находился в предварительном заключении в
ожидании, во что обойдутся ему две  недели свободы, которыми он наслаждался,
пок