лении вспомогательного
персонала (GS) его способностям  не находилось достойного применения, однако
отдел кадров не  разрешал ему переход  в разведывательное  подразделение. Им
это  было ни к чему. Продолжая держать  в GS,  его можно было в любой момент
отправить  в  дыру вроде Скопье, куда  не рвались сотрудники  IВ, и при этом
продолжать платить ему по ставкам GS. Смолл с большим знанием дела рассказал
мне о различных албанских  группировках и  их лидерах. Временами,  когда наш
разговор  переходил  на более щекотливые темы, Смолл  делал  жест, напоминая
мне,  что любезные хозяева вполне могли поставить его квартиру на прослушку.
Когда прекрасно проведенный вечер  подходил к концу, Смолл написал на клочке
бумаги записку и подал  мне. Это было приглашение отправиться с ним назавтра
за город, чтобы проверить разработанный для его резидентуры план бегства при
чрезвычайных  ситуациях.  "Конечно, поеду  с  удовольствием", -  ответил  я,
благоразумно не сообщая деталей тем, кто мог меня подслушивать.
     Схема ухода  из Скопье отличалась  от обычных  тем,  что  в  нормальной
резидентуре  ее  разрабатывали,  чтобы   вывозить  из  страны  разоблаченных
агентов,  а здесь  спасаться должен был  бы  сам  Смолл, если бы македонские
коллеги вдруг обернулись его врагами. Это была достаточно злобная публика, а
политическая ситуация в стране  не отличалась стабильностью, чтобы полностью
им доверять.  Если бы им понадобилось взять  Смолла в заложники или посадить
его в тюрьму, дипломатический иммунитет не смог  бы  послужить ему  защитой.
Оставалось  надеяться,  что он сумеет своевременно  уловить  первые признаки
ухудшения  отношений и  выберется  из страны  легальным  путем.  А на  самый
крайний  случай  имелся  план   нелегального  ухода.  Чтобы  разработать   и
отрепетировать этот план, к  нему специально приезжали двое спецназовцев, но
было это зимой, когда лежал снег, и теперь Смолл хотел проверить,  сможет ли
он снова сориентироваться на маршруте, когда наступила весна и вид местности
изменился.
     Ранним  утром следующего дня мы выехали из города.  Дело было  в начале
мая, и  посадки  кустов вдоль дороги  слепили глаза ярко-желтыми  всполохами
цветов. Суть плана для спасения Смолла заключалась  в том, чтобы затаиться в
сельской местности до прибытия помощи. В небольшой рощице, на склоне холма в
нескольких  километрах к югу от Скопье, в  месте, которое  Смолл  постарался
тщательно запомнить,  спецназовцы устроили для него тайник с запасами воды и
продуктов на несколько дней, сменной  одеждой, парой фонарей с инфракрасными
фильтрами,  палаткой  и  спальным  мешком,  набором подложных  документов  и
паспортом, небольшой суммой в дойчмарках, несколькими  золотыми соверенами и
EPIRB  - военным радиомаяком для подачи сигналов о своем местонахождении. Мы
на  несколько  сот  метров  углубились в лесок, с помощью компаса определили
направление дальнейшего движения от одиноко стоящего  большого пня и, пройдя
еще десяток шагов, без труда  нашли место закладки тайника. Аккуратно достав
контейнер  и проверив, все  ли  на  месте, мы  затем  снова  закопали его  и
замаскировали тайник.
     Позже мы объехали рощу и  оказались  на вершине холма, с  которой  была
видна заброшенная взлетно-посадочная полоса.
     -  Сюда  прилетит  самолет,  чтобы забрать меня,  - пояснил Смолл. -  В
прежние времена здесь базировались самолеты сельхозавиации, но теперь они не
летают из-за отсутствия запасных частей.
     Мы прокатились на нашем джипе  по полосе, чтобы  проверить, пригодна ли
она все еще для использования.
     - Длины  как  раз достаточно, чтобы  посадить "Пайпер-ацтек", - заметил
Смолл. -  Они  прилетят ночью с приборами  ночного видения,  а я должен буду
обозначить полосу инфракрасными фонарями.
     Выполняя затем полет на малой, недоступной  для радаров высоте,  летчик
пересечет  Албанию,  южную  часть  Адриатики и  посадит машину  в безопасной
Италии.
     Я вышел из машины Смолла у  "Гранд-отеля". Рисковать, проводя с ним еще
больше времени, не было  никакой необходимости.  Кроме того,  послеобеденные
часы мне  лучше было провести в подготовке к первой встрече  с  заместителем
лидера  PRI, назначенной  на вечер.  Я поднялся к себе  в номер и  перечитал
записи  с  инструкциями,  которые  хранились  в неотображаемых файлах  моего
портативного компьютера. Я  напомнил  себе о  ключевых  данных,  которые мне
необходимо было получить для разведсводки, продумал, какие вопросы для этого
придется  задать  во  время  встречи, и  вновь  закрыл  файлы,  обеспечив их
невидимость.
     Как оказалось, мой собеседник из PRI был в полном восторге от того, что
нашелся западный журналист,  которого он так заинтересовал. Он согласился на
новую  встречу  со  мной, и потом в течение  двух  месяцев  я  несколько раз
наведывался в Скопье, укрепляя наши с ним отношения, завоевывая  все большее
доверие и шаг за шагом подводя его к той черте, за  которой он начнет давать
действительно   ценную  информацию.  Это   была  медленная  работа,  которую
дополнительно затрудняли крайне нерегулярные воздушные сообщения со  Скопье,
означавшие, что на каждый  визит  необходимо  было тратить три-четыре дня. В
ходе этих встреч мне удалось собрать кое-какую информацию, но в конце концов
стало   ясно,  что  мой  партийный  бонза  из  PRI  боится  идти  на  полную
откровенность со мной из  соображений личной  безопасности.  Он  боялся, что
македонская охранка  устроит ему  большие проблемы в жизни, если узнает, что
он регулярно встречается с западным корреспондентом. Когда я доложил об этом
в  Сенчури-хаус,  и Бидд,  и Щеголь  согласились, что  единственным способом
продолжить  операцию   будет  отбросить  "легенду",  раскрыться  перед  моим
источником и перевести наши отношения в полностью конспиративное русло.
     В следующий свой прилет в Скопье мне пришлось произнести фразу, которую
мы прилежно репетировали на курсах IONEC: "Как я полагаю, вы уже догадались,
что на самом деле я не журналист, а сотрудник британской разведки".  К моему
облегчению, заместитель лидера PRI  при этих словах не вскочил и не бросился
бежать, а  напротив, внял моим  доводам  и  рассудил,  что  профессиональный
разведчик не чета  расхлябанному  репортеру и македонская  тайная полиция  о
наших  с  ним   контактах  никогда  не  узнает.  Он  стал  для  меня  первым
завербованным  агентом,  что  прибавило  мне  авторитета  в  нашей  конторе.
Впоследствии,  почувствовав себя  в  безопасности, он стал стабильно  давать
ценную информацию для наших разведсводок.

x x x
     В Лондоне, в промежутках между поездками в  Скопье, Фиш не позволял мне
скучать, давая небольшие,  но увлекательные задания, связанные  с боснийской
войной.  Его  работа заключалась в  том,  чтобы сводить  воедино  наводки по
рекрутированию  информаторов, поступавшие от резидентур  или наших агентов в
самой Великобритании, каким был, например, BEAVER, и делал он это с неуемной
энергией. Под  различными прикрытиями я летал в Страсбург, Гамбург, Лиссабон
и  Брюссель  и  встречался  там  с  боснийскими  и  сербскими  Журналистами,
диссидентами  и политиками.  Каждый раз, когда я заходил  в кабинет Фиша, он
предлагал мне очередное интересное задание.
     -  Не  хочешь ли  поработать  с  агентом BEETROOT  (свекла -  англ.)? -
спросил он меня однажды.
     - Хорошо, я не против, - сказал я. - Но кто он такой, этот BEETROOT?
     -  Овощ весьма правых  взглядов, член  парламента от консерваторов, но,
как ни странно, нормальный малый, - ответил Фиш и добавил:  - Вот его досье.
Возьми и ознакомься.
     Агентурный   псевдоним   BEETROOT   принадлежал   Харольду   Эллетсону,
35-летнему   члену   парламента   округа  Южный  Блэкпул.   После  окончания
университета, где  он  изучал русский язык, Эллетсон  пытался устроиться  на
работу  в МИ-5, но  его  совершенно  несправедливо завернули  из соображений
безопасности и только потому, что он по студенческому обмену некоторое время
провел в  Советском Союзе. Получив отказ, он ушел  в бизнес, совершая частые
поездки  в СССР,  и  скоро  МИ-6 сделала его своим агентом, поставлявшим  не
слишком  высокой  ценности  экономическую  информацию.  Эллетсон  вступил  в
консервативную партию, и тори предложили ему баллотироваться  в парламент от
Южного Блэкпула, который традиционно  голосовал  за лейбористов. К всеобщему
удивлению, на  выборах 1992  года Эллетсон  одержал победу  после  того, как
произошло радикальное изменение настроений избирателей в пользу тори. Вообще
говоря, МИ-6 запрещено вербовать  и  использовать  агентов из  числа  членов
парламента,  но  в  данном  случае  продолжать  сотрудничество  с Эллетсоном
разрешил  лично  премьер-министр  Джон  Мейджор.  Как  член  рабочей  группы
парламента по  боснийскому конфликту  Эллетсон  часто бывал  в  Боснии.  Это
навело Щеголя и Фиша на мысль, что, имея доступ к ведущим политикам региона,
он станет крайне ценным агентом.
     Моя  первая  встреча   с   Эллетсоном   прошла   в  пабе   "Грейпс"  на
Шеперд-Маркет. Место выбрал он сам, потому  что  оно, во-первых,  находилось
всего в нескольких минутах ходьбы  от  парламента и, во-вторых, его избегали
другие  парламентарии, боявшиеся  быть  скомпрометированными проститутками с
Шеперд-Маркет. Что же до самого Эллетсона, то  он был начинающим,  никому не
известным   политиком  и  мог  разгуливать  там  безбоязненно.   Краснощекий
здоровяк, он  скорее  походил на  фермера,  нежели на члена  парламента.  Мы
заказали по пинте пива "Раддлз" и кулебяки со свиными шкварками.
     - Я рад, что вы на меня  вышли, - сказал  Эллетсон, едва  мы уселись за
один из больших дубовых столов. - Меня  уже давно кое-что беспокоит, но я не
знал, по каким каналам сообщить об этом.
     - Я вас внимательно слушаю, - заверил я, заинтригованный.
     - Вы слышали о Джоне Кеннеди? - спросил он.
     - Да, мне кое-что о нем известно, - ответил я. Джон Кеннеди был молодым
и перспективным кандидатом в парламент  от консерваторов по округу Баркинг в
восточном  Лондоне.  Будучи  гражданином  Великобритании, он  происходил  из
сербской  семьи, свободно говорил на сербскохорватском и сменил свою прежнюю
фамилию Гвозденович на Кеннеди,  пройдя  для  этого  через  все  юридические
формальности. Он активно поддерживал боснийских сербов, и  Караджич назначил
его своим неофициальным  представителем  в  Лондоне. Фишу удалось заручиться
ордером на снятие информации с его телефона и  факса, что позволило получить
некоторые полезные данные.
     - Так вот, похоже, что Кеннеди организует финансовую дотацию со стороны
боснийских сербов в кассу консервативной партии, - сказал  Эллетсон. - Чтобы
все выглядело законно, он проводит деньги через сербский банк, но суть  дела
в том, что  деньги  эти поступают напрямую от Караджича. Не далее как вчера,
Кеннеди  бахвалился  мне  по этому поводу. Он рассчитывает, что,  добыв  для
партии денег, ускорит свое избрание в парламент.
     Консервативная  партия залезла  в большие долги,  совершенно  опустошив
свою  казну во время  предвыборной  кампании  1992 года. Принимать деньги от
любого  зарубежного правительства было само  по себе делом малопочетным, а в
Боснии к тому  же от пуль сторонников Караджича регулярно  гибли  британские
солдаты  из состава сил ООН. Если бы эта новость попала в прессу, разразился
бы  громкий скандал. Эллетсон не знал,  куда ему обратиться.  Он едва ли мог
доложить обо всем председателю партии консерваторов, что было бы правильно с
точки  зрения  субординации,  потому  что   именно  председатель  и  являлся
получателем дотации.  Я  поблагодарил  Эллетсона  за информацию  и  пообещал
держать с ним связь.  Он настоял на том, что  сам расплатится за пиво и еду,
опасаясь, что, если это сделаю я, ему придется занести этот случай в регистр
личной заинтересованности членов парламента.
     - Боже, ты бы мог продать эту  истории в "Миррор" штук за пятнадцать! -
воскликнул  Фиш,  когда  я  рассказал ему  о  новости,  которую мне  сообщил
Эллетсон.  -  И  к  тому  же  все  сходится.  По данным  прослушки,  Кеннеди
действительно обсуждал с Караджичем перевод  каких-то денег, я только не мог
понять,  каких  именно.  Теперь  все   стало   на  свои  места.  Тебе  лучше
поторопиться и составить об этом СХ.
     Я  поспешил  наверх  в  свой  кабинет,  прихватив  с  собой  распечатку
прослушки  телефонных  переговоров  Кеннеди, и  по пути  уже обдумывал  свое
донесение, определяя его главное  направление.  Всего  через полчаса  я  уже
отправил его главе Восточноевропейского  управления.  На  следующее утро оно
попадет  на рабочие  столы наших  "заказчиков"  на  Уайтхолле.  После  этого
разразится  настоящая  буря.  Тори  уже  и  так  пострадали  от  целой серии
финансовых скандалов, раздутых до небес язвительными журналистами, а  в том,
что  и  это донесение один  из чиновников с  Уайтхолла сдаст прессе, не было
никаких сомнений.  Однако уже через несколько минут, после  того как  доклад
был отправлен R/CEE, мои размышления прервал звонок по внутреннему телефону.
     - Привет, Ричард,  это  R/CCE. Боюсь, что  твое  донесение  положат под
сукно. H/SECT хочет  с тобой переговорить по этому поводу. Поднимись  к нему
прямо сейчас.
     Я положил  трубку и быстрым шагом направился к лифту. H/SECT был личным
секретарем  самого Шефа, и, если он  хотел меня видеть, значит,  речь  шла о
чем-то действительно чрезвычайно важном.  Алан Джадд слыл  в нашем ведомстве
притчей  во языцех.  Именно  он по  большей части  выступал  автором  нового
"гласного" законодательства, которое должно было вступить в силу в следующем
году. Этот акт впервые в  истории позволял  нашему  правительству официально
признать существование МИ-6. Кроме того, в конторе было хорошо известно, что
Джадд - автор целой  серии  легкомысленных шпионских  романов, поскольку его
мощные покровители  на Уайтхолле  позволили ему пренебречь обычно строжайшим
правилом,  которое  запрещало  сотрудникам  МИ-6  описывать  в  книгах  свою
профессиональную  деятельность.  У него даже  хватило  наглости  предпослать
своему роману "Танго" - шпионскому  боевику, действие  которого происходит в
Латинской Америке, - посвящение Нику Лонгу.
     -  Присаживайтесь, UKA/7,  -  Джадд  обратился  ко мне  не по имени,  а
официально, по служебному номеру. - Это ваше донесение о поступлении денег в
кассу тори... - продолжал он, кивнув на  лежавшие перед ним на столе бумаги.
- Боюсь, мы не можем выпустить его из наших стен. Если эта информация станет
достоянием гласности, она может послужить причиной отставки правительства.
     - И что же? - отвечал ему я. - Вы хотите сказать, что в задачи  МИ-6 не
входит создание проблем правительству страны, не так ли?
     - Есть другие каналы для передачи подобной информации, - заметил  Джадд
с мрачным видом.
     - Какие  именно? - Ни о каких  других  каналах на курсах  ION ЕС нам не
рассказывали.
     - Шеф решил присвоить  этому делу статус суперсекретного, а это значит,
что  о  нем будет  доложено  только премьер-министру.  А  ваше  донесение  я
приказываю  уничтожить. -  Джадд  протянул мне  бланк,  в котором  я  должен
расписаться, чтобы донесение было официально списано в макулатуру.  И хотя я
знал, что поступаю неправильно, выбора у меня не было, и я подписал бумагу.
     -  И  вы  не  должны  никому  рассказывать  ни  о  донесении,  ни о его
содержании, - добавил Джадд угрожающе, когда я уже собирался уходить.
     Вероятно, не случайно  уже через несколько дней мне  позвонил секретарь
начальника департамента кадров и сообщил о моем переводе из UKA.
     -  Мы  подобрали  для  вас  интересную  работу  за  рубежом,  -  сказал
секретарь. -  Начальник  нашего  отдела  сам сообщит вам о деталях  во время
личной встречи.
     Новость о том, что я получил первое назначение на длительную  работу за
границей, обрадовала меня, хотя к радости примешивалось  огорчение,  что мне
снова   предстоит  иметь   дело   с   Фаулкруком,  который  после  должности
руководителя   направления  в   отделе  SOV/OPS   был  назначен  начальником
департамента кадров.
     - Мы  решили  отправить  вас  резидентом в Боснию, -  объявил Фаулкрук,
когда мы с  ним встретились. - По нашему мнению, вы накопили идеальный опыт,
чтобы занять этот пост. В зоне боевых действий пригодятся навыки, полученные
вами в территориальной армии. Кроме того, вы много узнали об этом конфликте,
вплотную занимаясь им в последние шесть месяцев. Через две недели принимайте
дела у  Кеннета  Робертса. Не  слишком  много  времени на подготовку, но,  я
уверен, вы справитесь.


ГЛАВА 9.

В ОПАСНОСТИ.

     Пятница, 26 ноября 1993 г.
     В центре Сараево.

     За долю секунды до того, как взрывной волной меня  бросило на  землю, я
услышал пронзительный визг снаряда, так что я знал, что останусь в живых. За
несколько  дней  до  того   этими  познаниями  поделился   со  мной  Харрис,
двенадцатилетний уличный  мальчишка, маленький мошенник и ветеран трехлетней
осады  Сараево сербами.  Он  зарабатывал  на  жизнь,  болтаясь у  сараевской
гостиницы  "Холидей",  где "охранял" автомашины  журналистов  и  сотрудников
службы помощи. Если в  его услугах не нуждались, то за ночь с машин исчезали
"дворники",  антенны  - словом,  все, что  можно было  снять.  Прихлопывая в
грязные ладошки  и выразительно  посвистывая  сквозь  выбитые  зубы,  он  на
подобии  английского объяснил,  что  если  приближающийся снаряд свистит, то
упадет  далеко  и  не  причинит вреда. Эти  его слова первыми  пришли мне на
память, когда я понемногу пришел в себя.
     Всего за  несколько минут до  взрыва на  безлюдном углу улицы  в центре
Сараево  меня высадил  усатый сержант из английского  подразделения, сказав,
что вернется через три часа, а затем, в  случае моей неявки,  будет на месте
встречи каждый час. Грубовато пожелал мне удачи и скрылся в сумерках раннего
зимнего вечера.
     Когда красные хвостовые огни бронированного "лендровера" с обозначением
UNPROFOR на  борту исчезли вдали, я проскользнул в темную  подворотню, чтобы
дать привыкнуть глазам к темноте; через десять минут  я должен быть у DONNE,
самого важного агента МИ-6 в  Сараево. Небритый,  бедно одетый, в надвинутой
на  лоб  мягкой  шляпе, я  выглядел как один из жителей Сараево, служащий  в
UNPROFOR,   которого   после   работы   подбросил   знакомый   солдат.   Для
дополнительной  маскировки  в   левой  руке   я  тащил  двадцатипятилитровую
полиэтиленовую  канистру,  такую  же,  какие  были  у  сараевцев,  постоянно
набиравших  воду из общественных водоразборов. На правом плече - парусиновая
сумка с записной книжкой и карандашом, магнитофоном "Петтл", и,  кроме того,
бутылкой  "Джонни Уокера"  с  черной  этикеткой  и четырьмя  сотнями сигарет
"Мальборо", подарками DONNE.
     При  всей  моей  безобидной  внешности существовала  опасность  обычной
проверки документов торчавшими  на углах улиц боснийскими  полицейскими. Я с
беспокойством нащупал в грудном кармане поддельное удостоверение  сотрудника
G/REP и  грязную,  обернутую в целлофан  табличку со словами "Ja sam gluh  i
nijem", по-сербскохорватски: "Я глухонемой". Это была старая избитая уловка,
но, возможно,  она  отвлекла бы внимание уставшего полицейского, которому за
день все осточертело. Дальнейшей проверки мое прикрытие не выдержало бы. При
обыске в висящей на  поясе кобуре  обнаружили  бы заряженный 9-миллиметровый
браунинг, а  в кармане  потрепанного пальто ампулу морфия  и два стандартных
перевязочных комплекта. Прихватив их с  собой, я отдавал свою судьбу в чужие
руки, однако преимущества, которые они предоставляли, перевешивали опасность
их  обнаружения.  Пистолет  был  нужен  на  случай  встречи  с  вооруженными
грабителями, свободными от службы боснийскими солдатами,  обычно голодными и
пьяными. Морфий и перевязочные  пакеты должны  были помочь при самой большой
опасности  в  центре  Сараево: расчетливой