спокойной,
чистой, своего рода джентльменской разновидностью шпионажа. Будь он уличен в
деятельности, "несовместимой со  статусом дипломата", его просто объявили бы
persona  non  grata  и  отправили  ближайшим самолетом  домой. Разгорелся бы
небольшой  международный  скандальчик, последовала  бы  ответная  высылка  с
противоположной  стороны,  но  никаких  более   серьезных  мер  в  отношении
разведчика,  защищенного  дипломатическим иммунитетом,  предпринимать бы  не
стали.  Гораздо  сложнее   и  опаснее  работать  по   "легенде"  бизнесмена,
журналиста  или  представителя  любой другой профессии,  потому  что на  них
дипломатический иммунитет не распространяется.
     С того  момента,  как Голдстайн заметил меня,  действовать  нужно  было
быстро.  Он знал меня как Ричарда Томлинсона и явно все еще меня помнил. Ему
стоило  бросить  всего  несколько слов, чтобы от моей "легенды" не  осталось
камня на камне. Я уже мысленно видел свои имя и фотографию на первых полосах
газет  всего мира  под заголовками об аресте  британского шпиона. Ведь  даже
если я буду цепляться за свою  выдуманную историю, русские в нее не поверят.
Теоретически,  в соответствии с российскими законами, за  шпионаж меня могли
приговорить к пожизненному заключению или даже расстрелу, но на деле русские
не стали бы прибегать к таким драконовским наказаниям. Зато они, несомненно,
постарались   бы   выжать  из   такого  инцидента  все,  что  поставило   бы
Великобританию в максимально неудобное положение.
     Не  замечать  Голдстайна или  делать  вид, что мы  не знакомы, было  бы
просто глупо.  Он слишком хорошо  меня знал, и такое  поведение вызвало бы у
него  подозрения.  Я  решил взять  быка  за рога  и  довериться Голдстайну в
надежде, что он не подведет.
     Вежливо ускользнув от мсье  Пуатье, француза из Лилля,  специалиста  по
системам водоснабжения и канализации, который увлеченно описывал перспективы
инвестиций  в  подлежащую  скорой  приватизации  московскую  канализационную
систему, я  направился в  сторону  Голдстайна. Он заметил мое приближение  и
тоже освободился от общества своих собеседников-бизнесменов.
     - Привет, Эрнст! Рад снова тебя видеть.  Я - Алекс. Помнишь,  несколько
лет назад мы работали вместе? - Я представился вымышленным именем, полагаясь
на то, что Голдстайн поначалу растеряется.
     -  Конечно, я тебя помню. Только прости, как ты  сказал, тебя зовут?  -
спросил он недоуменно.
     - Не пойти ли нам подышать свежим воздухом, Эрнст? Прогуляемся немного.
Мне нужно сообщить тебе нечто важное.
     С  некоторой  неохотой  Голдстайн  согласился,  мы  выскользнули  через
боковую дверь, спустились по ступенькам и  вышли в сыроватый вечерний воздух
проспекта Маркса.  Сидевшая  на нижней  ступеньке старуха,  завернувшаяся  в
грязное одеяло, подняла на нас просительный взгляд. Протягивая к нам помятую
жестяную банку, она  что-то неразборчиво бормотала по-русски. И  хотя  мы не
поняли  ни слова, в  ее голосе отчетливо звучало отчаяние. Эта  фигура резко
контрастировала с той обстановкой роскоши, которую мы только что покинули, и
живо напоминала,  какие страдания выпали в обновленной России на долю  менее
удачливых. На мгновение мне стало стыдно, что я прибыл сюда, чтобы шпионить,
пользуясь воцарившимся хаосом. Все это были лишь  игрушки в сравнении с  той
реальностью,  в  которой  приходилось  существовать  этой  пожилой  женщине.
Запустив руку в карман  пиджака,  я выгреб для  нее  все  оказавшиеся  в нем
рубли.
     Какое-то время мы  с Голдстайном  шли молча. Мы оба понимали, насколько
наши маленькие проблемки и волнения  тривиальны в сравнении с ситуацией этой
бабульки. Я заговорил первым:
     - Прости,  Эрнст, за излишний драматизм, но, как  полагаю, ты  хотел бы
услышать мои объяснения?
     - Да. Что происходит? Помнится,  тебя звали Ричардом.  Почему же теперь
ты Алекс?
     Вкратце я  поведал  ему, как  случилось,  что я  оказался в  Москве под
вымышленным именем. Голдстайн постарался скрыть свое изумление,  но был явно
заинтригован. Моя история произвела на него впечатление.
     - Уверен, ты понимаешь, в каком я окажусь дерьме у себя на родине, если
хоть что-то  из  того,  что я  тебе  сказал,  выплывет  наружу,  но ты  ведь
наверняка из тех, кто умеет держать язык за зубами, - сказал я, надеясь, что
Голдстайн  клюнет на мою маленькую  лесть. -  До окончания конференции нам с
тобой лучше  не общаться. Конечно, мы будем здороваться, но  продолжительных
разговоров нужно избегать. Когда вернемся в Лондон, угощу тебя обедом, тогда
и поговорим как следует,  -  предложил  я  и  сменил тему, поскольку мы  уже
приближались к главному входу в отель, у которого могла дежурить наружка ФСБ
в  ожидании, когда Уилер и  другие  подозреваемые  в  шпионаже  лица  начнут
разъезжаться.  Голдстайну  хотелось  вернуться  в  зал  приемов,  и  потому,
поболтав с ним еще немного, я пожал ему руку и поднялся наверх в свой номер,
чтобы все хорошенько обдумать.
     На эту операцию ушли месяцы планирования и подготовки, к тому же на нее
уже были потрачены приличные деньги.  Если я сейчас прерву ее осуществление,
все  пойдет насмарку. А с другой  стороны, мог ли я полностью  положиться на
Голдстайна?  Он  сообщил мне,  что  вечером  того  же  дня  у  него  ужин  с
несколькими  приближенными  Ельцина,  во  время  которого   он  рассчитывает
провернуть  крупную  сделку.  Одно его неосторожное слово  под  воздействием
лишней рюмки водки, и я могу оказаться в Лефортовской тюрьме. И все же, хотя
я очень  нервничал при мысли о необходимости продолжать  операцию, отступать
было  уже поздно. Завтра я заполучу тетради, как и было намечено. Приняв это
решение, я  встал,  прихватил  свою  спортивную  экипировку  и  спустился  в
оздоровительный центр при гостинице.
     Высокий  длинноногий  мужчина  пятидесяти,  но  в  хорошей  для  своего
возраста форме, занимал один из тренажеров - беговых дорожек. Для разминки я
встал на такой же рядом с ним.
     - Добрый день,  -  приветствовал  он меня в  той  доброжелательной,  но
снисходительной  манере,  в  какой  армейские  офицеры  обращаются  к  своим
солдатам. Мы представились друг другу. Он был из "Контрол риске" - агентства
корпоративной  безопасности, которое  готовило  консультационный  отчет  для
своих клиентов, пожелавших вложить деньги в России.
     - Чертовски рад, что оказался здесь, - сказал он. - Я впервые в России,
здесь интересно. Вот только до сих пор не возьму в толк, как мне дали визу.
     - Почему это? - спросил я.
     -  Я  ведь  армейский полковник.  Они тут  повсюду за мной следят. - Он
кивнул в сторону молодого человека, упражнявшегося на гребном тренажере. - С
этим все в порядке. Можно разговаривать свободно. Он англичанин, работает на
"Морган   Гренфелл".   Я   уже   успел   проверить,   -  сообщил   полковник
заговорщическим шепотом.
     Я  сдержал  позыв  рассмеяться  над  его  разыгравшимся воображением  и
сосредоточился  на  беге.  Полковника  я  снова увидел  следующим  утром  на
проспекте Маркса. Он изучал лица прохожих с сосредоточенностью полицейского,
высматривающего  на  трибуне  во  время  футбольного  матча  лица  известных
хулиганов. Пройдя метров пятьдесят, он вдруг остановился и наклонился, чтобы
заняться   шнурками   своих   ботинок,   осторожно  оглядываясь   в  поисках
привидевшегося ему "хвоста".

x x x
     В  то  утро я  побывал  на последних  лекциях  в  "Метрополе".  Гвоздем
программы    стало    выступление    Виктора    Черномырдина    -   будущего
премьер-министра, а тогда главы Газпрома, огромной российской газодобывающей
корпорации.   Послушать  его  приехали   несколько   работников  британского
посольства,  включая и  Уилера,  чье  прикрытие давало  ему  удобный предлог
побывать  на подобном мероприятии. Я тоже что-то  царапал в  блокноте, чтобы
соответствовать  "легенде", но содержания лекции почти не улавливал. Мыслями
я полностью сосредоточился на предстоящем деле.
     Наскоро пообедав, я поднялся к себе в номер,  хорошенько  запер дверь и
вынул  из "дипломата"  тетрадь  для  записей формата А4  производства  фирмы
"У.Х.Смит". Страниц двадцать в ее начале  я заполнил записями с конференции,
которые  в Лондоне были  никому не нужны. А  вот пятую  страницу с  конца  я
аккуратнейшим  образом   вырвал,  перешел   в  ванную  и  расстелил   ее  на
пластмассовой  крышке  унитаза,  после чего  достал  из  дорожного несессера
флакон  лосьона после бритья  "Ральф  Лорен  поло  спорт". Смочив  небольшой
ватный  шарик  подмененным  содержимым флакона, я стал медленно и  методично
водить им  по  поверхности бумаги.  Через  несколько  секунд  на  нем  стали
проступать  крупные  русские буквы,  выведенные почерком  Симакова,  которые
постепенно темнели, приобретая насыщенный розовый цвет. Я тщательно просушил
бумагу гостиничным  феном,  стараясь  не помять ее слишком сильно  и в то же
время  хотя  бы частично удалить резкий парфюмерный запах.  Листок  выглядел
теперь как  самое  обычное письмо,  только  написанное несколько  необычными
розовыми  чернилами.  Затем  я потянул за мягкую,  телячьей  кожи внутреннюю
обивку "дипломата", которым меня снабдили в отделе технического обеспечения,
отодрал ее от "липучки", крепившей ее к корпусу чемоданчика, вложил письмо в
образовавшуюся  узкую щель  и  вернул  обивку  в  первоначальное  положение.
Обнаружить такой тайник можно было только при тщательном обыске.
     Р5,  в свое время  работавший в  московской  резидентуре, объяснил, что
такому новичку  в разведке, каким был я, не стоило даже  пытаться  применять
методы  обнаружения  слежки  в  российской  столице.  "Их  служба  наружного
наблюдения  действительно  работает  очень  хорошо,  -  говорил  он.  - Даже
разведчикам  с  большим  опытом  обнаружения "хвостов"  в  Москве приходится
тяжело. Обычно требуется месяцев  шесть, чтобы вновь прибывший наш сотрудник
научился  четко их вычислять. Тебе нет смысла  даже пробовать". Тем не менее
по дороге от "Метрополя"  до станции метро я не удержался от того, чтобы  не
использовать  все  попадавшиеся  мне естественные  ловушки  для соглядатаев,
вроде лестниц, где со  следующего пролета хорошо виден предыдущий, подземные
переходы  под улицами с оживленным движением, крупный универсальный магазин.
Никаких очевидных признаков слежки за собой я не заметил.
     Поездка в Зеленоград  - пригород  Москвы,  где располагалась российская
версия  Силиконовой  долины,  была  делом  долгим, утомительным  и  сложным.
Немногие из жителей этого городка ведали, что своим появлением он был обязан
двум эксцентричным  перебежчикам  из США,  помогавшим в годы  Второй мировой
войны  советскому  шпиону  Джулиусу Розенбергу,  потом укрывшимся  в СССР  и
ненадолго  возглавившим  советскую  микроэлектронику.  Теперь  в Зеленограде
царило запустение.  Брошенная  недостроенной высотка на центральной  площади
возвышалась над  статуей Ленина символом  горькой судьбы, постигшей  прежнюю
гордость российской науки и техники.
     Р5  приказал  мне пользоваться  только  обычным городским  транспортом,
поскольку риск,  что водитель  предоставленного "Метрополем"  такси  доложит
куда следует об иностранце,  совершившем поездку по необычному маршруту, был
слишком  велик.  Одряхлевшая, но удобная  система  Московского метрополитена
позволяла   мне  проделать  только  часть  маршрута;  далее  мне  предстояло
продолжить путь  автобусами.  Симаков  дал  на этот  счет  четкие  указания.
Сначала  до  метро  "Речной  вокзал" - конечной остановки на  зеленой линии,
затем  автобусом  номер 400  до  Зеленограда,  где  нужно  было пересесть на
местный автобус. Однако этой информации было уже больше  года, а  московская
резидентура не в состоянии была перепроверить ее, поскольку подозрения могла
вызвать  поездка  в  Зеленоград любого  из  ее  сотрудников, даже одного  из
секретарей, наружное  наблюдение за которыми не было постоянным.  Оставалось
только  надеяться,  что  маршруты за это  время не  изменились, а  если даже
изменились, у  меня  всегда оставалась  возможность  сориентироваться, читая
написанные  кириллицей  указатели  направлений,  расположенные  над  лобовым
стеклом автобусов.
     В три  часа  дня автобус  подвез  меня к небольшому, запущенному скверу
рядом с домом,  где  прежде жил SOU. Он считал, что выйти из  автобуса лучше
всего здесь. Этот  жилой квартал выглядел безлюдным и наводил тоску, которая
еще более усугублялась пасмурным  небом  над головой. Повсюду  стояли серые,
уродливые, почти не  отличимые друг  от друга многоквартирные  дома, которые
преобладали по всей Москве. Больше всего  поражало отсутствие  ярких красок.
Трава  пожухла,  деревья  стояли голыми,  и даже несколько  припаркованных в
округе  "Жигулей" имели тусклую  серую или коричневую окраску. Одна из машин
была без колес и стояла на подложенных под  нее кирпичах. "Уж не Симакова ли
это  старый  лимузин?"  -  промелькнула у  меня мысль. За  исключением  пары
малышей, раскачивавшихся на единственных исправных качелях в сквере,  вокруг
никого не  было  видно. Я определил  свое местонахождение,  припомнив детали
нарисованного SOU  плана. В точном соответствии  с ним я  увидел поодаль, на
противоположной стороне  широкой  проезжей части, угол  темно-зеленого дома,
который  выглядывал из-за  другого, точно  такого  же.  Я  пересек улицу  по
пешеходному переходу, имея  последнюю возможность проверить, нет ли за  мной
слежки.
     Домофон при  входе в подъезд оказался сломанным, и потому отпала  нужда
воспользоваться комбинацией цифр, которую я заучил наизусть еще в Лондоне. В
замусоренном  подъезде  воняло  мочой и  блевотиной,  стены  были  испещрены
надписями.  Я без  особой надежды потыкал  в  кнопку  вызова  лифта. Симаков
говорил, что лифт в его доме не работал годами. Вот  и сейчас  он не подавал
никаких  признаков жизни, и мне пришлось начать малоприятное  восхождение на
восьмой этаж, думая про себя, что теперь  стало понятно, почему пожилая теща
Симакова едва ли вообще выходит из дома.
     Я слегка  постучал в ободранную металлическую дверь квартиры номер 82а,
но ответа  не  последовало.  Я постучал еще,  чуть  посильнее, но за  дверью
по-прежнему царило молчание. Обеспокоенный, что  мой визит совпал с одним из
тех  редких случаев, когда теща Симакова  куда-то  уезжала, я забарабанил со
всей силы. Наконец, я услышал нервный женский голос:
     - Кто там?
     В  ответ  я  выдал   тщательно  заученную   и  отрепетированную  тираду
по-русски:
     - Меня зовут  Алекс. Я английский  друг вашей дочери и  ее мужа. У меня
для вас письмо.
     Она  произнесла  фразу,  которую  мой скудный  запас  русских  слов  не
позволил  понять даже приблизительно,  и я лишь снова повторил  заученное. В
двери отсутствовала  прорезь для  корреспонденции,  куда я  мог  бы опустить
письмо  Симакова, и потому у меня просто не было  другого выхода,  кроме как
завоевать ее доверие и сделать  так, чтобы она открыла дверь. После того как
я повторил  свой текст  трижды,  опасаясь, как бы  не  привлечь  чрезмерного
любопытства  соседей, внутри лязгнул  тяжелый  засов, и  дверь, удерживаемая
цепочкой, приоткрылась на несколько сантиметров. Я просунул письмо в  щель и
успел только заметить, как его взяла морщинистая рука. Дверь снова закрыли и
бесстрастно заперли на засов.
     Я  подождал минут пять, глядя вниз на улицу сквозь узкое грязное оконце
рядом  с  мусоропроводом,  и  постучал  снова.  На  этот  раз  дверь  тут же
распахнулась,  и  крошечная  старая  леди  пригласила меня  войти  в  тускло
освещенную  квартиру, беззубо  улыбаясь  мне и жестом  указывая, что я  могу
сесть  на  диван. Это был  единственный  более или  менее  приличный предмет
меблировки  в  чистенькой,  но  плоховато  обставленной   комнате.  Старушка
пробормотала что-то, воспринятое мною как  формула гостеприимства. Поэтому я
энергично  закивал  в  ответ,  и  она  тут  же  пропала  на  кухне.  Симаков
рассказывал мне, что  по российским стандартам его теща считалась достаточно
обеспеченной женщиной, но, осмотревшись  в  этой малогабаритной квартирке, я
стал понимать, почему он и его семья предпочли отсюда сбежать.  Как и обещал
Симаков, в одном из углов комнаты стояла корзинка для шитья, в которой, если
он прав, все еще должны были лежать две синие ученические тетради.
     Через   несколько   минут   старушка   вернулась   с  чашкой   крепкого
переслащенного  чая,  который я принялся  прихлебывать скорее из вежливости,
нежели  жажды. В письме SOU  указал  некоторые  из  своих личных  вещей,  за
которыми я якобы  и приехал. Хозяйка захлопотала, забегала по квартире, и  в
центре  комнаты  стала  постепенно  расти  куча  из  книг, одежды  и  разных
безделушек (каждый из  найденных  предметов она  отмечала в списке). Выжидая
момента  завладеть  тетрадями,  я  подумал,  как  похоже  это  на  Симакова:
воспользоваться случаем, чтобы я притащил в Англию чуть ли не все его старые
пожитки.
     Когда его теще снова что-то понадобилось на кухне, я вскочил с дивана и
бросился  к  корзине.  Как  и уверял Симаков,  там  по-прежнему  лежали  две
ученические тетради.  Я быстро заглянул  в  них  и увидел,  что  они  сплошь
исписаны рядами цифр. Спрятать тетради я предпочел в одну из еще не до конца
заполненных вещами картонных коробок, которая была поменьше других.
     Взглянув на тикавший на серванте механический будильник,  я увидел, что
было  уже  четыре  часа,  то есть  оставалось всего полчаса  до  наступления
темноты. Блуждать  во  мраке, добираясь  до центра Москвы  с  помощью  плохо
знакомой системы  общественного транспорта,  было  бы  нелегко. Настала пора
убираться отсюда. Чаша моего терпения переполнилась, когда старушка добавила
к куче вещей пару ярко-красных вязаных свитеров Симакова. На языке жестов я,
как сумел, объяснил ей, что возьму только одну коробку. До нее  дошло, и она
стала отбирать то, что было важнее. Пять  минут спустя я уже выходил из этой
мрачноватой квартиры.
     Не без  труда  я спустился по лестнице  и перешел  улицу  к  автобусной
остановке,  держа  "дипломат"  в  одной  руке,  а  другой  прижимая  к  себе
тяжеленную  коробку  с  бесценными  тетрадками.  Велик был  искус  выбросить
избыточный груз. Кстати, о том, стоит ли везти в Лондон симаковское барахло,
возникли  ожесточенные дебаты еще  в нашей  штаб-квартире. Р5 резко выступал
против,  считая,  что  этим мы  создаем себе дополнительную головную  боль и
берем  на  себя излишние обязательства. В пику ему начальник SB считал,  что
только так я получу благовидный предлог посетить тещу Симакова. Если бы меня
задержали на обратном пути в отель,  я мог бы  прикинуться невинной овечкой:
что, мол,  Симаков - мой  лондонский приятель - попросил  привезти кое-какую
одежду, а про какие-то там стратегически важные тетради я и знать не знаю. В
конце концов,  мудрость  начальника отдела  безопасности возобладала,  и мне
пришлось тащиться обратно в "Метрополь" с тяжелой ношей.
     На следующее  утро после  неспешного завтрака в Боярском зале ресторана
"Метрополь"  я позвонил в  посольство  Великобритании и  попросил разрешения
поместить  библиотеку  торгового  представительства якобы  для  того,  чтобы
получить некую информацию для "Ист-Юропиен инвестмент". Как и было намечено,
на мой  звонок ответил один из  секретарей МИ-6, который поинтересовался, не
пожелаю  ли я  встретиться с  советником  посольства  по  вопросам торговли.
Встреча была означена на 11.30, и  я отправился пешком в  недальний  путь от
"Метрополя"  через  Красную   площадь,  затем   по  мосту  на  другой  берег
Москвы-реки к Британскому  посольству, что находилось прямо напротив Кремля.
Р5 и начальник отдела безопасности сошлись во мнении, что  мне  нужно  будет
избавиться от тетрадей как можно скорее, и по плану я должен был оставить их
в посольстве, чтобы потом их переправили в Лондон диппочтой.  Что даже такой
вариант действий  не