Вывезти  мину с  территории  базы Рио-Гальегос  не представляло  особой
трудности, поскольку FORFEIT имел высшую форму допуска к секретной  работе и
пользовался  доверием  у  аргентинской охраны.  Он  погрузил  одну из  мин в
багажник своего  автомобиля и выехал  с базы, заявив, что едет испытывать ее
на другую военно-морскую базу в Комодоро-Ривадавия. Далее предстояло вывезти
мину из Аргентины, и это был самый сложный этап операции.
     Вариантов переправки мины в  Великобританию  насчитывалось  немного.  В
частности, подводную лодку к берегам недружественной Аргентины МИ-6 не могла
послать, потому что в  этом  случае исключалась всякая  возможность доказать
свою непричастность  к похищению секретного оружия. МИ-6  решила завербовать
какого-нибудь пилота, который согласился бы переправить мину на своем легком
самолете через  реку  Плате в Уругвай.  Вот почему Фримен расстроился, когда
узнал, что у "лускомбе" очень  маленькая  грузоподъемность.  В  итоге  некий
сотрудник   МИ-6,  действовавший  под  "крышей"   датского  инженера-химика,
встретился с  агентом  FORFEIT в  одном из  частных  гаражей  Буэнос-Айреса,
переложил мину в багажник арендованной машины и на ней перевез ее в Уругвай.
Предварительные  наблюдения   показали,   что  пограничная   полиция   редко
досматривает автомобили, но  на  всякий  случай  у  датского  инженера  было
припасено правдоподобное объяснение: странный бочкообразный кусок пластмассы
в  багажнике  его  машины  -  всего  лишь  безобидный  прибор для химической
промышленности.  В  результате  никакого  объяснения  не  потребовалось.  Он
беспрепятственно  довез  мину  до  Монтевидео. Там ее  тайком  погрузили  на
английский  военный  корабль, зашедший в порт  на дозаправку после визита на
Фолклендские острова, и переправили в Великобританию.
     В  декабре  1987  года  я  возвращался  в   Лондон  рейсом  швейцарской
авиакомпании.  Поднявшись на борт  самолета, я взял экземпляр "Нации", самой
популярной аргентинской газеты. На пятой странице было помещено сообщение об
аварии  маломощного  самолета,  разбившегося  при  попытке  сесть  ночью  на
аэродром  с  грунтовой полосой  неподалеку  от Буэнос-Айреса. Пилот  получил
серьезные травмы. Полиция расследовала причины аварии, в том числе и слухи о
том, что  пилот занимался контрабандой.  Имя  летчика  не называлось,  но  я
понял, что речь идет о Родольфо.

x x x
     И вот я  в  Лондоне. За душой ни  гроша. Мне  нужна  работа, желательно
что-нибудь  связанное с риском и поездками за  границу. Я написал  Пилчарду,
спрашивая,  осталось ли  в силе предложение, которое  он сделал мне  в  1984
году.  Сам Пилчард мне не ответил,  но через пару недель я получил письмо на
бланке  Министерства  иностранных  дел и  по делам Содружества,  подписанное
неким господином М. Э. Халлидеем, приглашавшим меня прибыть на собеседование
по адресу: Лондон SW1, Карлтон-Гарденз, 3.
     Сидя   на  кожаном  диване   в  холле  элегантного  здания,  созданного
архитектором Джоном  Нэшем,  выходящего  окнами  на  Сент-Джеймсский  парк в
центральной части Лондона, я совсем не нервничал. Скорее, был заинтригован и
изнывал от любопытства. Гораздо больше, чем предстоящее  собеседование, меня
волновал тикающий  счетчик на автостоянке в квартале  отсюда, где  я оставил
свой старенький побитый "БМВ". Я глянул  на часы, надеясь, что пробуду здесь
недолго. На  маленьком  столике со стеклянной поверхностью,  стоявшем передо
мной, лежало  несколько экземпляров  "Экономиста" и "Файнэншл таймс".  Чтобы
скоротать время, я взял один из номеров.
     Вскоре я услышал шаги. Кто-то  спускался со второго этажа. На мраморный
пол, стуча высокими  тонкими каблучками, ступила высокая миловидная девушка.
Я отложил "Экономист" и поднялся.
     -  Мистер  Томлинсон? - уточнила  она с  улыбкой. Я кивнул.  - Господин
Халлидей ждет вас. Кстати, меня зовут Кэтлин. - Мы обменялись  рукопожатием,
и она повела меня на второй этаж, где препроводила в один из кабинетов.
     Я  увидел  маленького  щуплого  человечка,  с  бородой,  в  старомодном
коричневом костюме с большими лацканами и туфлях цвета корнуолского пирожка.
Халлидей  поздоровался  со мной и  усадил в  низкое кресло, а  сам устроился
напротив, по другую сторону журнального столика.
     - Вам известно, зачем вас пригласили сюда? - осведомился он.
     - Нет, не догадываюсь, - осторожно ответил я.
     -  Так,  для  начала позвольте попросить вас  ознакомиться вот с этим и
подписать. -  Халлидей вручил  мне  листок бумаги  с отпечатанным текстом  и
шариковую  ручку   "Байро".  Это   была  выдержка  из   Закона   об   охране
государственной  тайны  1989  года,  с  пометкой  в  верхней части  страницы
"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО";  надпись была сделана красными чернилами.  Я прочитал
текст, не колеблясь поставил свою подпись и вернул документ.
     -  А  теперь  прочтите вот это, -  приказал он, передавая  мне  зеленую
папку.
     Халлидей поднялся  и  пересел  за  стол  у  окна, предоставив мне время
спокойно ознакомиться с содержанием примерно тридцати  страниц в  прозрачных
пластиковых чехлах, на которых объяснялось, что МИ-6 - это британская служба
внешней разведки,  учрежденная  Форин  офис с целью получения информации  из
секретных источников  о  политической, военной, экономической и коммерческой
деятельности  иностранных  государств.  Два абзаца  давали  представление  о
процедуре отбора будущих  сотрудников,  которая была  фактически  аналогична
порядку приема  на работу в Форин офис,  с той лишь разницей,  что в  данном
случае  кандидат  должен  был  пройти  дополнительный  раунд  собеседований.
Описывались  также процедуры  проверки кандидата на пригодность  к службе  в
данной организации  и его личной жизни, затем в общих чертах излагалось, как
будет   строиться   его  карьера   в  МИ-6.   Полгода   подготовки,   первая
загранкомандировка  после  двух  лет  кабинетной  работы  в  Лондоне,  затем
попеременно три года дома,  три  - за границей, и  так до  выхода на пенсию.
Обязательный пенсионный возраст для всех сотрудников  - 55 лет. В конце была
представлена шкала оплаты труда. Жалованье  сотрудников МИ-6  не  шло  ни  в
какое  сравнение с  заработками  в  частных компаниях,  но прожить на  такие
деньги было можно.
     Я закрыл папку и положил ее на журнальный столик. Халлидей покинул свой
стол и вернулся ко мне.
     - Ну, что скажете? - спросил он с  нотками нетерпения в голосе, будто я
только  что закончил  осмотр подержанной машины,  которую он  стремился  мне
продать.
     - Мне хотелось бы узнать больше, - уклончиво ответил я.
     Халлидей задал  мне стандартные  вопросы, без которых  не обходится  ни
одно собеседование, и разбавил их одним необычным дополнением.
     -  Сотрудникам МИ-6 зачастую  приходится давать краткие  характеристики
самых  разных людей,  вступающих в  контакт  с  нашей  службой. Так сказать,
делать словесные портреты. Вы можете  описать в двух  словах кого-нибудь  из
ваших знакомых?
     Я подумал с минуту и описал Родольфо.
     Халлидей  дал  мне  понять,  что желает  убедиться  в  моей  готовности
посвятить свою жизнь работе в МИ-6, откуда просто так никого не увольняли.
     - Я готов служить, - заверил я. - Как раз искал что-то подобное.
     Уже истекали последние минуты оплаченного времени на автостоянке, когда
Халлидей наконец-то меня отпустил, пообещав на  прощание,  что очень скоро я
получу от него письменное уведомление.
     Через   две   недели   пришло  письмо  с   приглашением   на  повторное
собеседование. Я  был  польщен, но мне  не улыбалась перспектива торчать два
или три года за столом  в лондонской конторе; я предпочел бы сразу уехать за
границу. Поэтому я скомкал письмо и бросил его в  корзину для использованных
бумаг.
     Тяга  к  путешествиям не покидала меня,  но я  не  мог потакать  своему
желанию, поскольку долги требовали, чтобы прежде я начал зарабатывать. Почти
все  мои друзья по  университету  уже успешно  делали  карьеру  в лондонских
банках и фирмах. Их образ жизни меня не привлекал, но  с  практической точки
зрения это был  самый верный способ  скопить немного  денег.  То были первые
годы   экономического    подъема   периода   правления   Тэтчер,   и   найти
высокооплачиваемую работу было несложно. Меня наняла консультационная  фирма
"Буз Аллен энд Гамильтон",  располагавшаяся  в Мейфэре,  за  жалованье втрое
выше  того, что предлагала МИ-6. Солидные чеки  согревали душу, но уже через
пару недель я понял, что мне эта работа не по душе. На письмо Халлидея я так
и не ответил, что  было не только ошибкой, но и  грубостью  с  моей стороны.
Поэтому я  написал ему, объяснив, что  устроился  в одну  компанию и  считаю
неразумным  увольняться  из  нее,   не  проработав  и  года,  но   хотел  бы
поддерживать  с  ним  связь. Халлидей  в  ответном письме в  вежливой  форме
выразил свое понимание.
     Сидячая работа в консультационной фирме  не приносила удовлетворения, и
я  стал  искать что-нибудь более интересное. Однажды в газете я наткнулся на
объявление с призывом вступать в территориальную армию (ТА), добровольческий
резерв  сухопутных войск Великобритании.  Я счел, что  это  будет  идеальное
поприще для моей незадействованной энергии, тем более что сборы устраивались
только по  уик-эндам и раз в год две недели в лагере. Это означало, что  мне
не придется бросать работу, которая неплохо меня кормила. Я подал заявление,
и  через несколько дней  мне  по почте  прислали  информационный  буклет для
новобранцев.  Листая глянцевую  брошюру, я бегло просматривал  информацию  о
различных резервных  формированиях,  но просто так,  из любопытства. Выбор я
сделал  сразу:   Специальная   десантно-воздушная  служба.  Я  позвонил   по
указанному  номеру,  и скрипучий  голос  с  шотландским  акцентом рявкнул  в
трубку,  чтобы  в следующую субботу я явился в казармы герцога  Йоркского на
Кингз-роуд  в  центральной части  Лондона  для проверки  на  пригодность  по
состоянию здоровья, имея при себе кроссовки и спортивный костюм.
     Первое испытание - требовалось пробежать вокруг казарм пять миль меньше
чем  за сорок минут - любой тренированный  юноша мог пройти с  относительной
легкостью.  Но это был  лишь  предварительный  этап  процесса  скрупулезного
отбора.  Инструктор по  физподготовке, проводивший  экзамен, сказал,  что мы
должны  являться  в  казармы  каждый  второй  уик-энд  на  протяжении  всего
следующего  года для прохождения комплекса серьезных испытаний на выдержку и
выносливость,  а  также  пройти  двухнедельные лагерные  сборы с  повышенной
нагрузкой.
     Между выходными, посвященными службе в  территориальной армии, все  мои
помыслы  и усилия  были направлены на то, чтобы  подготовиться к  очередному
отборочному экзамену.  Перед  тем  как  отправиться  утром в "Буз  Аллен энд
Гамильтон",  я дважды  обегал Гайд-Парк, а на работе с  тоской поглядывал на
часы,  дожидаясь  вечера,  чтобы  помчаться  в  расположенный  по  соседству
спортивный клуб "Лэндсдоун" и в его бассейне проплыть пару километров. Цели,
стоявшие передо мной, отвергали тот  образ  жизни, который вели мои коллеги,
прожигавшие свое свободное время в барах и  ресторанах. Рядом с ними меня не
покидало чувство  исключительности, особенно усилившееся,  после того как  я
был зачислен в SAS. Каждое утро,  садясь за свой стол на работе,  я искренне
пытался понять, что движет  ими  в  их  ежедневных усилиях  добиваться новых
высот в компании.
     Особенно удивлял меня Эрнст Голдштейн. Ему  оставалось подождать  всего
несколько  лет, чтобы получить солидный капитал,  переданный в доверительную
собственность  до его тридцатилетия, но он уже сейчас жил  так, будто владел
огромным   наследством,  напропалую  занимая  деньги   тут  и  там  на  свое
неоправданно   расточительное  бытие,  хотя  как  консультанту  по  вопросам
управления  ему платили  неплохое жалованье. Он часами  висел  на  телефоне,
главным образом болтая с приятелями,  организуя роскошные  вечеринки,  и  от
случая к случаю с клиентами, которых он подобострастно величал "сэрами". Как
только у  него на столе звонил телефон, его рука бросалась на трубку, словно
атакующая  кобра, и  срывала  ее с  рычага  еще до того, как  затихал первый
звонок. "Голдштейн на проводе", - произносил он с раздражающим энтузиазмом в
голосе. Однажды  весь штат сотрудников задержался в  офисе допоздна, работая
над "жизненно важным"  проектом. Голдштейн ненадолго отлучился из комнаты, а
я  тем  временем  незаметно  проник  в  его  закуток  и  намазал  суперклеем
телефонную трубку, наглухо прикрепив ее к аппарату. Через несколько минут он
вернулся в сопровождении исполнительного директора и начал с жаром обсуждать
с ним данные о  доходах и  расходах компании. Я позвонил ему  по  внутренней
линии.  Рука Голдштейна, как обычно, стремительно,  словно  лягушачий  язык,
рванулась к трубке, но на этот раз он поднес ее к уху вместе с аппаратом, со
стуком врезавшимся  в его щеку. Хуже того, поскольку рычаг  по-прежнему  был
придавлен,  телефон  продолжал звонить.  Голдштейн в исступлении  размахивал
дребезжащим   аппаратом  вокруг   себя,  словно  пытался  стряхнуть  с  руки
вцепившуюся  в  нее  бешеную  собаку.  Наконец отчаянным  усилием он  содрал
трубку, но только вместе  с верхней частью аппарата, вывалив на стол провода
и  звонки. Все сотрудники в комнате покатывались со  смеху, но Голдштейн, не
замечая  всего происходящего,  поднес трубку  к уху  и,  как всегда, елейным
голосом произнес: "Голдштейн на проводе".  Исполнительный директор, с трудом
сдерживая смех, чтобы не утратить достоинства в глазах подчиненных, поспешил
удалиться,
     Вскоре после этого  я уволился, но тучи надо мной начали  сгущаться еще
до инцидента  с телефоном.  Исполнительный  директор  заметил  мое  халатное
отношение к работе и стал всячески пытаться выжить меня из компании.
     Прыжки с парашютом были обязательным пунктом программы подготовки, и  я
записался  на ближайший учебный курс  на базе ВВС  Брайз-Нортон. Спустя  две
недели,  имея  за плечами двенадцать прыжков, я получил от RAF - Королевских
военно-воздушных сил - желанный нагрудный  знак парашютиста.  Я также изучил
курс  средств  связи,  освоив скоростную  азбуку  Морзе  и  методы  работы с
шифровальной рацией PRC-319, и прошел начальный курс немецкого языка.
     Сдав  экзамен  на вождение  мотоцикла,  я купил старенький, потрепанный
"БМВ"  - легкий мотоцикл для езды по бездорожью с объемом двигателя 800 куб.
см. Приключения Тезигера по-прежнему  не  давали  мне покоя,  я  мечтал  сам
покорять  широкие просторы  пустынь, поэтому в один прекрасный день  купил в
специализированном  магазине   "Станфордз"  карту  Сахары  фирмы   "Мишлен",
привесил на бок мотоцикла несколько канистр, упаковал необходимое снаряжение
и холодным апрельским утром отправился в Африку.

x x x
     Поначалу мое путешествие проходило гладко. Неприятности начались, когда
я съехал с  гудронированного шоссе у  Таманрассета,  расположенного  на  юге
Алжира. Рыхлый песок сразу выявил все  недостатки перегруженного мотоцикла с
неподходящими  для  бездорожья  шинами, управляемого  неопытным водителем. В
первый день я преодолел всего лишь пять миль, то застревая в песке, то ставя
тяжелый мотоцикл  на  колеса после  очередного  завала. В результате  одного
жесткого падения вилки колес настолько изогнулись, что переднее колесо стало
задевать за кожух двигателя. Мне ничего не оставалось делать, как снять их и
вывернуть подпорки  на 180 градусов, - иначе  ехать  было  невозможно. После
этой операции колесо перестало  задевать двигатель, но  управлять мотоциклом
сделалось еще  труднее. К  счастью, на  следующее утро я опять упал так, что
вилки  выпрямились  и  управление  наладилось. Сразу же  к  югу  от  пыльной
заброшенной  алжирской деревушки  Ин-Геззам  проходила  граница  с  Нигером,
обозначенная  ветхой деревянной  хижиной, на  которой развевался  флаг  этой
страны.  В  ней  размещался  небольшой военный отряд.  Возле хижины сидели в
ожидании несколько  бродячих  торговцев-туарегов  в  оранжевых  халатах; под
выцветшим  тентом,  прячась  от  солнца,   фыркали  их  верблюды.  Нигерские
пограничники во  главе с тучным капитаном в  форме цвета хаки и темных очках
рылись в  тюках  туарегов.  По другую сторону хижины я  увидел три аккуратно
припаркованных мотоцикла "БМВ" с немецкими номерами.  Без  единой вмятинки и
царапинки. Их хозяева расположились  лагерем рядом под брезентовым  навесом,
коротая  время  за чтением книг и журналов, а также  готовя себе пищу. Вид у
них был  скучающий, утомленный, и, когда я подошел поздороваться с ними, они
не проявили ко мне интереса.
     - Давно вы здесь? - осведомился я.
     - Drei  Tag, -  ответил один из мотоциклистов, рослый  ариец с короткой
стрижкой в дорогом спортивном костюме. - Вон  тот ублюдок нас не пропускает,
- зло добавил он, кивком показав на тучного капитана.
     -  Как  катается,  гладко?  -  весело  спросил я,  пытаясь  поднять ему
настроение.
     Немец глянул на меня, потом на мой мотоцикл, рассматривая повреждения.
     - Jah. - Он сделал многозначительную паузу. - Ни разу не упали.
     Я  оставил  их читать  журналы,  а  сам направился  к  капитану,  чтобы
представиться.  Тот сердито  смотрел на меня  сквозь темные очки, всем своим
видом излучая  враждебность. Должно быть, немцы успели поскандалить с ним, и
потому от меня он тоже, вероятно, ожидал неприятностей.
     -  Attendez-la, (подождите-ка -  франц.) - рявкнул  он,  отправляя меня
дожидаться своей очереди вместе с остальными мотоциклистами.
     Не протестуя, я на плохом  французском  поинтересовался,  долго  ли мне
предстоит  ждать. Он  понял,  что я  не ищу конфликта,  и  чуть  успокоился.
Подойдя  к  нему ближе, я заметил  на нагрудном кармане  его рубашки  значок
парашютиста.
     - Ah, vous etes parachuttste, (а, вы парашютист - франц.) - с уважением
произнес я.
     Капитан  мгновенно  позабыл про свой  гнев,  словно капризный  ребенок,
которого угостили конфеткой. Он  приосанился,  расправил грудь и с гордостью
сообщил:
     - Je suis le parachutiste le  plus  experimente de  Гагтее  du Niger. -
Затем хвастливо поведал мне волнующую  историю своих четырнадцати  прыжков с
парашютом в нигерской армии.
     Нескольких льстивых фраз  оказалось достаточно.  Спустя полчаса капитан
уже  поставил  штамп  в моем паспорте  и махнул рукой, пропуская  меня через
границу.  Удаляясь в  южном направлении,  я  увидел в единственное уцелевшее
зеркало,  как  немцы сердито  выражают  ему  свое  недовольство тем, что  он
позволил мне проехать раньше них.
     Через несколько дней я  сделал  остановку  в  Агадесе.  Это  был первый
город, повстречавшийся мне на пути, в южной  части Сахары. Потягивая пиво за
стойкой   одного   из  небольших   уличных  баров,  я  увидел   еще   одного
путешествующего мотоциклиста. Переднее колесо его машины было деформировано,
вилки  покорежены,  поэтому  мотоцикл  подскакивал на дороге, словно  старая
кляча. Возле бара мотоциклист затормозил и тяжело слез со своей двухколесной
машины, скорее просто бросив ее на  землю, чем поставив на боковую подпорку,
затем  подошел к стойке и  заказал кружку  пива. Выяснилось,  что  его зовут
Педро,  он с Мальорки, работает упаковщиком  апельсинов. Попивая пиво, мы со
смехом  рассказывали   друг  другу  о   своих  авариях.  Педро  не   говорил
по-французски, поэтому  на следующий день я взял  на себя  роль  переводчика
между  ним и местным кузнецом,  к которому он  повез чинить  свой  мотоцикл.
Вместе с Педро я доехал  до Ломе, столицы  Того и главного порта страны. Это
был конечный  пункт моего путешествия. Я погрузил  свой  побитый мотоцикл на
грузовой  самолет  авиакомпании  "Сабена"  и  отправился в  Европу, а  Педро
продолжал колесить по Западной Африке. Спустя  несколько лет  я навестил его
на Мальорке,  и он поведал мне о  своих