Мазурского канала и стали мешать отступательному  маневру  Госбаха,
поставив  под  угрозу  его  северный   фланг,   движение   армии   проходило
беспорядочно. 26 января Гитлер узнал, что на  участке  фронта  группы  армий
"Центр" произошла "история" без его разрешения, хуже того, он даже ничего не
знал о ней. Гитлер  решил,  что  его  обманули.  С  невероятной  яростью  он
набросился на Рейнгардта и  Госбаха:  "Они  оба  заодно  с  Зейдлитцем!  Это
предательство!  Их  следует  предать  суду  военного  трибунала!  Немедленно
сместить обоих с должности вместе с их штабами, ибо они-то об этом  знали  и
ни  один  не  прислал  донесения!"  Я  пытался  успокоить  возбужденного   и
совершенно  потерявшего  самообладание  человека:   "За   генерал-полковника
Рейнгардта я ручаюсь. Он сам лично неоднократно сообщал вам о положении  его
группы армий. Что касается Госбаха, то я тоже считаю  немыслимым,  чтобы  он
поддерживал связь с противником. Это исключено".  Но  в  этот  вечер  каждое
слова оправдания или объяснения только подливало масла в огонь. Буря  утихла
только тогда, когда Гитлер с Бургдорфом назначили новых командующих.  Группу
армий принял генерал-полковник Рендулич,  недавно  заменивший  в  Прибалтике
Шернера, австриец, умный и начитанный, находчивый в  обращении  с  Гитлером.
Гитлер оказывал ему такое большое доверие, что возложил на него  безнадежную
задачу обороны Восточной Пруссии. Преемником Госбаха  стал  генерал  Фридрих
Вильгельм Мюллер, опытный  фронтовик,  но  никогда  не  командовавший  таким
крупным объединением.
     Сам Рейнгардт 25 января был тяжело ранен в \551\ голову. 29  января  мы
снова встретились и обсудили некоторые события. Тогда я не имел  еще  ясного
представления о тактике Госбаха.
     В то  время  как  в  Восточной  Пруссии  происходили  грозные  события,
совершенно расстроившие там шаткую систему обороны и  еще  больше  усилившие
уже и без того ставшее безграничным недоверие  Гитлера  к  генералитету,  на
других участках Восточного фронта тоже продолжались  тяжелые  отступательные
бои.
     Под  Будапештом  немецким  войскам,  правда,  удалось  снова  захватить
Штульвейсенбург (Секешфехервар), но мы знали, что у нас не  хватит  сил  для
достижения решительного успеха, к сожалению, и русские тоже знали об этом. В
Верхней Силезии противник наступал на  Тарновец.  Он  продвигался  к  рубежу
Козель (Кожле), Оппельн (Ополе), Бриг (Бжег) с целью нарушить  коммуникации,
ведущие к этому промышленному району, и захватить переправы через  р.  Одер.
Крупные силы противника продвигались по направлению к Бреслау (Бреславль)  и
к Одеру на участке между этим городом  и  Глогау  (Глогув).  На  познаньском
направлении  противник  достиг  дальнейших  успехов,  в  Восточной   Пруссии
продолжалась охватывающая операция с целью изоляции этой провинции.  Русские
направляли главный удар на Дейч-Эйлау (Илава), Алленштайн (Ольштын) и  далее
на Кенигсберг (Калининград). В Прибалтике пока было спокойно.
     23 января начались бои под Прайскретшамом (Пысковице) и  Гросштрелитцем
(Стшельце). Противник  явно  намеревался  форсировать  Одер  между  городами
Оппельн (Ополе) И Олау (Олава). Русские начали атаковывать Остров, Кротошин,
их танки появились под Равичем. Противник овладел районом  Гнезен  (Гнезно),
Познань, Накель (Накло). Велись бои за Познань. В Восточной Пруссии  русские
продолжали продвигаться в  направлении  Бартенштейн  (Бартошице).  Рейнгардт
приказал укрыть в безопасное место саркофаги Гинденбурга  и  его  супруги  и
взорвать Танненбергский памятник. \552\
     В Прибалтике русские начали наступление на Либаву (Лиепая).
     В  этот  же  день,  23  января,  мне  представился  новый  связной   от
министерства  иностранных  дел,  посланник  доктор   Пауль   Барандон.   Его
предшественник, несмотря на мои неоднократные требования, так ни разу  и  не
появлялся у меня с момента моего вступления в должность, т. е. с  июля  1944
г. Он, очевидно, считал, что министерство иностранных  дел  не  нуждается  в
том, чтобы его  ориентировали  в  обстановке  на  фронтах.  Господин  доктор
Барандон  получил  от  меня  неприкрашенную  информацию  и  оценку  тяжелого
положения на фронтах. Мы совместно обсудили вопросы, касавшиеся возможностей
оказания помощи со стороны министерства иностранных дел, время для  которой,
по  нашему  общему  мнению,  уже  наступило.  Мы  хотели   добиться,   чтобы
дипломатические отношения с теми немногими  государствами,  с  которыми  они
поддерживались нашим министерством иностранных дел,  были  использованы  для
заключения хотя  бы  одностороннего  перемирия.  Мы  надеялись  на  то,  что
западные противники, вероятно, поймут опасность, которая связана  с  быстрым
продвижением русских к границам Германии, с их возможным продвижением  через
ее территорию, и склонятся к заключению перемирия или хотя бы к  безмолвному
соглашению, которое позволило бы ценой уступки западных районов использовать
все остатки наших сил для обороны на Восточном фронте. Разумеется, это  была
весьма слабая надежда. Но ведь утопающий хватается за соломинку.  Мы  хотели
все-таки попытаться предотвратить ненужное кровопролитие, спасти Германию, а
также всю Западную Европу от того, что их ожидало  в  случае  неудачи  нашей
попытки.
     Итак, мы договорились, что господин  доктор  Барандон  добьется,  чтобы
министр иностранных дел фон  Риббентроп  принял  меня  для  конфиденциальной
беседы. Я хотел обрисовать этому первому политическому советнику фюрера наше
положение так же откровенно \553\ и ясно,  как  я  это  сделал  в  беседе  с
Барандоном,  чтобы  потом  вместе  с  ним   договориться   с   Гитлером   об
использовании всех наших дипломатических средств,  которыми  еще  располагал
искусственно изолированный  рейх.  То,  что  эти  средства  отнюдь  не  были
многочисленными и  эффективными,  нам  было  известно,  но  это,  по  нашему
убеждению, не снимало с нас обязанностей испробовать все, что могло привести
к окончанию войны. Доктор Барандон тотчас  же  направился  к  господину  фон
Риббентропу и договорился с ним о дне встречи. Беседа была назначена  на  25
января.
     Катастрофа на фронтах надвигалась с быстротой лавины.  В  Венгрии  были
заметны приготовления к контрнаступлению русских в районе нашего прорыва.  В
Силезии противник продвинулся до Глейвитца (Гливице). Между Козелем  (Кожле)
и Бригом (Бжег), а также между Дюхеррнфуртом (Бжег-Дольны) и Глогау (Глогув)
он явно готовился к форсированию Одера. По  Бреслау  (Бреславль)  наносились
фронтальные удары, но крепость пока держалась, так же как Глогау (Глогув)  и
Познань.  В  Восточной  Пруссии  русские  стремились  осуществить  прорыв  к
Эльбингу (Эльблонг).
     25 января приготовления русских к контрнаступлению южнее озера  Веленце
стали еще более очевидными. Явно были заметны приготовления противника также
и к наступлению на рубеже Лева,  Иполызак,  Блауенштейн  перед  фронтом  8-й
армии генерала Крейзинга, ведшего бои  севернее  Дуная.  В  Верхней  Силезии
продолжались приготовления к наступлению на  промышленный  район.  Противник
развертывал свои войска на восточном берегу Одера.
     После окружения Познани  русские,  не  задерживаясь  у  этой  крепости,
начали наступать на дугу Одер, Варта,  защищенную  Зененскими  укреплениями;
эти укрепления весьма тщательно сооружались еще в мирное  время,  но  теперь
они представляли собой всего лишь скелет укрепленного района, так  как  были
сильно ослаблены в техническом отношении в пользу \554\ Атлантического вала.
На участке Шнейдемюль  (Пила),  Бромберг  (Быдгощ)  русские  сосредоточивали
крупные силы, чтобы, продвинувшись западнее Вислы  в  северном  направлении,
атаковать с тыла наши оборонительные позиции, расположенные вдоль реки.
     Для предотвращения этой угрозы я предложил Гитлеру создать новую группу
армий в районе между бывшей группой армий "А", которая  с  25  января  стала
называться "Центром", и бывшей группой  армий  "Центр",  которая  называлась
теперь "Севером".  Эта  группа  армий  в  этом  районе  должна  была  заново
организовать оборону и приостановить наступление противника.  Чтобы  выбрать
командующего и штаб для этой группы  армий,  которая  будет  действовать  на
весьма опасном участке фронта, я связался с  генерал-полковником  Иодлем  из
штаба оперативного руководства вооруженными силами. Я предложил ему  выбрать
один из штабов групп армий,  находившихся  на  Балканах,  а  именно  -  штаб
фельдмаршала барона фон Вейхса. Я хорошо знал генерала фон Вейхса и особенно
высоко ценил его характер и военные способности. Он  был  умным,  честным  и
храбрым солдатом, т. е. по своим данным больше других  был  способен  спасти
тяжелое  положение,  если  это  еще  было  вообще  возможно.  Иодль   обещал
поддержать  меня  во  время  доклада  Гитлеру.  Казалось,  что  мне  удастся
осуществить свой план. Когда же 24 января я  внес  на  рассмотрение  Гитлера
свое предложение, последний ответил: "Фельдмаршал фон  Вейхс  производит  на
меня впечатление усталого человека. Я не верю, что  он  может  справиться  с
этой задачей". Упорно защищая свое предложение, я  сказал,  что  Иодль  тоже
придерживается моего мнения. Но тут меня постигло большое разочарование, так
как  Иодль,  к  сожалению,  неудачно  упомянул  о   глубокой   религиозности
фельдмаршала, а это явилось причиной того, что Гитлер бесцеремонно  отклонил
мое предложение и вместо Вейхса назначил Гиммлера. Эта явная  ошибка  фюрера
привела меня в  ужас.  Я  использовал  все  свое  \555  -  Схема  34\  \556\
красноречие, чтобы оградить злосчастный Восточный фронт от этой бессмыслицы.
Но все было напрасно. Гитлер утверждал, что Гиммлер очень  хорошо  справился
со своей задачей на Верхнем Рейне. Имея под рукой армию резерва,  он  быстро
сможет ее использовать. Поэтому он лучше  всех  обеспечит  новый  фронт  как
солдатами, так и техникой. Попытка хотя  бы  передать  хорошо  сработавшийся
штаб Вейхса рейхсфюреру СС тоже провалилась. Гитлер приказал, чтобы  Гиммлер
сам подбирал себе штаб. Начальником штаба он назначил бравого бригаденфюрера
СС Ламмердинга, который до этого времени командовал  танковой  дивизией  СС.
Этот человек не имел никакого  представления  о  тяжести  штабной  работы  в
формируемой группе армий. Та скромная  поддержка,  которую  я  смог  оказать
этому новому штабу, прикомандировав к нему офицеров генерального  штаба,  не
могла  полностью   компенсировать   крупных   недостатков   в   работе   как
командующего, так и его начальника штаба. Гиммлер  собрал  вокруг  себя  ряд
офицеров СС, большинство из которых не было подготовлено к выполнению  своей
задачи. Только после весьма  горьких  и  пагубных  для  общего  дела  уроков
честолюбивый Гиммлер стал более сговорчивым.
     25 января я встретился с министром иностранных дел империи в его  новом
роскошном кабинете на Вильгельмштрассе. Здесь господин фон Риббентроп  узнал
горькую правду. Он, видимо, не  считал  обстановку  настолько  серьезной  и,
когда я подробно ему обо всем рассказал, был сильно  потрясен  и  спросил  у
меня, соответствует ли истине все то, что я ему сообщил.  "Генеральный  штаб
начинает, кажется, нервничать", - сказал он. Да, действительно,  нужно  было
иметь сверхчеловеческие нервы, чтобы сохранять при таких напряженных усилиях
спокойствие и рассудок! Сделав  обстоятельное  сообщение  об  обстановке  на
фронтах, я спросил у "руководителя Германии по внешнеполитическим вопросам",
готов ли он пойти вместе со мной к Гитлеру, чтобы предложить ему действовать
в направлении \557\ заключения хотя бы одностороннего  перемирия.  По  моему
мнению, речь должна идти в первую очередь о западных державах. Господин  фон
Риббентроп ответил буквально следующее: "Нет, этого я  сделать  не  могу.  Я
являюсь верным последователем фюрера. Я знаю совершенно точно, что фюрер  не
захочет вести никаких дипломатических переговоров с противником,  и  поэтому
не могу доложить ему о вашем предложении".
     Я спросил его: "Что вы скажете, если русские  через  три-четыре  недели
будут стоять под Берлином?" Не скрывая своего ужаса, господин фон Риббентроп
воскликнул: "Вы считаете это возможным?" Когда я заверил  его,  что  это  не
только возможно, но при нашем теперешнем положении совершенно  очевидно,  он
на некоторое время потерял присутствие духа.  Я  снова  поставил  перед  фон
Риббентропом вопрос, пойдет ли он со мной к Гитлеру или нет, но  министр  не
смог дать положительного ответа. Единственными словами, которые он  произнес
при прощании со мной, были: "Все остается между нами, не правда ли?"  Я  дал
обещание.
     Вечером я пришел к  Гитлеру  докладывать  "обстановку".  Он  был  очень
возбужден. Я, видимо, немного опоздал, потому что при входе  в  зал  услышал
его громкий возбужденный  голос.  Он  требовал  неукоснительного  выполнения
своего "основополагающего приказа э1", согласно которому никто из работающих
с ним не имеет права делать какие-либо сообщения посторонним лицам, если это
непосредственно не связано со служебной  деятельностью  данных  лиц.  Увидев
меня, Гитлер повысил голос:  "Таким  образом,  если  начальник  генерального
штаба  посещает  министра  иностранных  дел  рейха  и  информирует  его   об
обстановке на Восточном фронте, доказывая необходимость заключения перемирия
с западными державами, он совершает тем самым государственное преступление!"
Теперь я узнал, что господин фон Риббентроп не  молчал.  Тем  лучше!  Теперь
Гитлер, по крайней мере, был в  курсе  дела.  Но  он  отказался  от  всякого
делового обсуждения \558\ моего предложения.  Гитлер  продолжал  бесноваться
еще некоторое время, пока не заметил, что все  это  не  производит  на  меня
никакого впечатления. Только находясь в заключении, я узнал из  достоверного
источника, что министр иностранных дел рейха в тот же день послал  докладную
записку Гитлеру о нашей беседе. Правда, моя фамилия в ней не  была  названа,
но все было ясно и без этого.
     Попытка начать при содействии  министерства  иностранных  дел  хотя  бы
односторонние переговоры о заключении перемирия  провалилась.  Конечно,  мне
могут возразить, что вряд ли удалось бы в то время склонить западные державы
к  ведению  таких  переговоров,  так  как  они  взяли  на  себя  официальные
обязательства перед русскими вести по германскому вопросу только  совместные
переговоры. Но, несмотря на все  это,  я  все  же  считал,  что  не  следует
отказываться от попытки побудить Гитлера совершить этот шаг.  Хотя  господин
фон  Риббентроп  и  отклонил  мое  предложение,  я  решил  не  сдаваться   и
попробовать выполнить свой план, идя другим путем. С этой целью я посетил  в
первую неделю февраля одного из виднейших деятелей  рейха  в  надежде  найти
взаимопонимание и поддержку. Но на мое предложение  этот  человек  буквально
повторил ответ министра иностранных дел.  О  третьей  попытке,  предпринятой
мною в этом же направлении в марте, я буду говорить ниже.
     К 27 января наступление русских достигло невиданных темпов. Все быстрее
и  быстрее  приближался  день  катастрофы.  Юго-западнее  Будапешта  русские
перешли в контрнаступление. Остатки немецкого гарнизона в венгерской столице
вели ожесточенные бои.  Обстановка  в  Верхнесилезском  промышленном  районе
стала еще напряженнее. Значительными силами  русские  начали  наступление  в
направлении Моравских ворот - на Моравска Острава, Тешинь (Цешин).  Особенно
опасной складывалась обстановка  в  районе  Варта  и  в  Восточной  Пруссии.
Познань была окружена; \559\  противник  уже  захватил  один  форт.  Русские
продвигались в направлении Шенланке (Тшцянка).  Шлоппе  (Члопа),  Шнейдемюль
(Пила), Уш. Они овладели Накелем (Накло)  и  Бромбергом  (Быдгощ).  Западнее
Вислы продолжались атаки  на  Шветц  (Свеце).  У  Меве  (Гнев),  наступая  в
западном направлении, противник форсировал Вислу. В  Мариенбурге  (Мальборк)
шли бои за великолепную старинную крепость Орденсбург. Гиммлер перевел  свой
штаб из Орденсбурга в Крессинзее. Оттуда, не спросив разрешения  у  главного
командования сухопутных войск, он отдал приказ об оставлении Торна (Торунь),
Кульма  (Хелмно)  и  Мариенвердера  (Квидзинь).  И  на  это  Гитлер  ответил
молчанием! Такое самоуправство  Гиммлера  повело  к  потере  оборонительного
рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог отрезать  от
фронта армию, находившуюся восточное реки.
     В  Восточной  Пруссии  шли  бои  за  Фрауенбург   (Франборк),   Эльбинг
(Эльблонг). Севернее Кенигсберга (Калининград) - непрерывные  атаки.  Кризис
на Земландском полуострове. В Прибалтике оборонительные бои шли успешно,  но
особой радости они уже не могли вызвать.
     В этот день я отдал  распоряжение  о  переброске  призывников  1928  г.
рождения  из  восточных  военных  округов   в   западные,   чтобы   избежать
использования этих необученных юнцов в  бою.  К  счастью,  мне  удалось  это
осуществить. Еще осенью 1944 г. я как в письменной, так  и  в  устной  форме
заявлял протесты против использования  в  боях  молодежи  шестнадцатилетнего
возраста.
     В штабе Гиммлера уже давала себя знать плохо организованная работа;  не
работала связь. Об этом печальном положении я  доложил  Гитлеру.  Но  он  не
обратил никакого внимания на мое замечание, так как в  это  время  начальник
управления личного состава сухопутных войск информировал его  о  тех  мерах,
которые принимались по отношению к строптивым элементам  королями  Фридрихом
Вильгельмом I и  \560\  Фридрихом  Великим.  Генерал  Бургдорф  обратился  к
истории и привел несколько красочных примеров из  судопроизводства,  которое
осуществлялось 200 лет  тому  назад.  Выслушав,  Гитлер  сказал  с  глубоким
удовлетворением: "Если обо мне думают, что я  слишком  жесток,  то  было  бы
хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!" Он, во всяком  случае,
признавал свою жестокость, но пытался оправдать ее историческими  примерами.
Обсуждение нашего тяжелого положения отошло в связи с этим на задний план.
     В тот же день началась  переброска  6-й  танковой  армии  на  Восточный
фронт. Как уже упоминалось, Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на
Западном фронте к  обороне.  Одновременно  он  разработал  собственный  план
использования на  Восточном  фронте  всех  прибывающих  с  запада  войск.  Я
предложил Гитлеру перебросить все силы в район восточное Берлина,  разделить
их на две группировки и сосредоточить в районе Глогау (Глогув), Коттбус и  в
Померании к востоку  от  Одера.  Это  позволило  бы  контратаковать  глубоко
вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части  противника  и  разбить
их, пока они  еще  слабы  и  пока  держатся  наши  восточные  оборонительные
укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и продовольствия
на  этот  участок  фронта.  Однако  Гитлер  настаивал  на  своем   плане   -
использовать главные силы этих частей не для обороны Германии,  в  частности
столицы, а для наступления в Венгрии.  Иодль  рассчитывал  перебросить  туда
первый корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько  недель,
пока развертывание смогло быть полностью закончено. До начала  марта  нечего
было и думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?
     Противник уже  захватил  большую  часть  промышленного  района  Верхней
Силезии. Было ясно, что мы можем продержаться теперь лишь несколько месяцев.
На  важность  этого  единственного  пока  еще  не  \561\  пострадавшего   от
бомбардировок промышленного района Шпеер указывал Гитлеру в своей  докладной
записке еще в декабре, после разрушения противником заводов Рурской области.
Но его оборона была оставлена без внимания в пользу Западного фронта. Теперь
и этот источник нашей силы исчез. Шпеер составил  новую  докладную  записку,
которая начиналась безжалостным предложением: "Война проиграна". Прежде  чем
передать ее Гитлеру, он дал прочесть ее мне. С ее  содержанием