ение крепости Брест-Литовск и должен был позаботиться,  чтобы
первоначальное разделение танковых корпусов, вынужденных  двигаться  по  обе
стороны \200\ крепости, не  отразилось  на  ходе  наступления.  Кроме  того,
следовало обеспечить оба открытых фланга танковой группы. После форсирования
Западного  Буга  танковая  группа  должна  была   наступать,   имея   справа
бездорожный труднопроходимый район Припятских болот, по которому должны были
продвигаться небольшие пехотные силы 4-й армии.  Слева  от  танковой  группы
наступали части 4-й армии, далее  пехота  9-й  армии.  Этому  левому  флангу
угрожала наибольшая опасность, так как в  районе  Белостока,  по  полученным
сведениям, находилась сильная группировка русских;  следовало  предположить,
что эта группировка, узнав об опасности, которая будет создана выходом в  ее
тыл  наших  танков,  попытается  избежать  окружения,  двигаясь   по   шоссе
Волковыск, Слоним.
     Эту двойную угрозу флангам я хотел предотвратить двумя мероприятиями:
     - глубоким эшелонированием сил на наиболее " угрожаемом фланге;
     - использованием 1-й кавалерийской дивизии, входившей в состав танковой
группы, на правом фланге - ( болотистом участке местности,  труднопроходимом
для моторизованных соединений.
     Дальнейшее обеспечение  возлагалось  на  пехотные  дивизии  4-й  армии,
наступавшие за танковыми дивизиями, и на глубокую воздушную разведку.
     В соответствий с этим танковая группа приняла следующую группировку для
наступления:

     Правый фланг:
     24-й танковый корпус (генерал танковых войск фон Гейер);
     265-я пехотная дивизия (придана на время форсирования р.  Зап.  Буг)  -
наступает из Влодава на Малорита;
     1-я кавалерийская дивизия - наступает из Славатыче  через  Малорита  на
Пинск;
     4-я танковая дивизия - наступает из Кодень с задачей  перерезать  шоссе
Брест, Кобрин; \201 - Схема 8\ \202\
     3-я танковая дивизия - наступает из района севернее  Кодень  с  задачей
также перерезать шоссе Брест, Кобрин;
     10-я мотодивизия - двигается за ними во втором эшелоне.
     Центр:
     12-й армейский корпус (генерал Шрот), подчиненный группе на первые  дни
наступления, наступает силами 45-й и 31-й пехотных дивизий с рубежа севернее
Кодень, Непле с задачей окружить Брест-Литовск (Брест);  остальными  силами,
которые не будут участвовать в окружении Брест-Литовска, продвигается  между
дорогами  Брест-Литовск,  Кобрин,  Береза  Картузская  и  Мотыкали,  Пилище,
Пружаны, Слоним с задачей очистить местность между 24-м танковым корпусом  и
его соседом слева - 47-м танковым корпусом и обеспечивать внутренние  фланги
обоих танковых корпусов.
     Левый фланг:
     47-й танковый корпус (генерал танковых войск Лемельзен);
     18-я и 17-я танковые дивизии - наступают между Леги  и  Пратулин  через
реки Зап. Буг и Лесна на Ви-домль, Пружаны, Слоним;
     29-я мотодивизия следует за ними во втором эшелоне;
     167-я пехотная дивизия (подчинена только на время форсирования р.  Зап.
Буг) наступает западнее Пратулин.
     Резерв танковой группы:
     46-й танковый корпус (генерал танковых войск  барон  фон  Фитинггоф)  в
составе 10-й танковой дивизии, дивизии СС "Рейх" и пехотного полка  "Великая
Германия" сосредоточивается в районе Радзинь, Луков, Демблин и  после  того,
как войска первого эшелона форсируют Буг, следует на левом  фланге  танковой
группы за 47-м танковым корпусом.

     6 июня в штаб танковой группы прибыл начальник \203\ генерального штаба
сухопутных сил. Здесь он выразил свое мнение, что задача  танков  состоит  в
том, чтобы нанести удар в глубине обороны противника;  для  выполнения  этой
задачи танковые дивизии надо сохранить  в  целости,  а  для  первого  броска
использовать пехотные дивизия. По причинам,  о  которых  я  уже  говорил,  я
отказался изменить свои распоряжения.
     До моего штаба доходили только слухи об оперативных замыслах верховного
командования после выполнения первых задач  наступления  (для  2-й  танковой
группы район Рославль, Ельня, Смоленск). Согласно этим слухам предполагалось
в первую очередь овладеть Ленинградом и побережьем Балтийского  моря,  чтобы
установить связь с финнами и обеспечить морские  коммуникации  группы  армий
"Север".  Такие  планы,   по-видимому,   действительно   составлялись.   Это
подтверждает  директива  о  стратегическом  развертывании   войск.   В   ней
говорится,  что  3-я  танковая  группа  генерал-полковника   Гота,   а   при
благоприятном  стечении  обстоятельств  также  и  моя  танковая  группа   по
-достижений  района  Смоленска  должны  быть  готовы  изменить   направление
наступления и поддержать операции группы армий "Север". Эта операция дала бы
нам большое преимущество, обеспечив раз навсегда левый фланг  всех  немецких
войск в России. Я думаю, что это был бы самый лучший план из всех  возможных
планов, но, к сожалению, я никогда больше о нем не слышал.
     14 июня Гитлер  собрал  в  Берлине  всех  командующих  группами  армий,
армиями и танковыми группами, чтобы обосновать свое решение о  нападении  на
Россию и выслушать доклады о завершении подготовки. Он сказал, что не  может
разгромить  Англию.  Поэтому,  чтобы  прийти  к  миру,  он  должен  добиться
победоносного окончания войны на материке.  Чтобы  создать  себе  неуязвимое
положение на Европейском материке, надо разбить Россию. Подробно  изложенные
им причины, вынудившие его на  превентивную  войну  с  Россией,  \204\  были
неубедительны. Ссылка  на  обострение  международного  положения  вследствие
захвата немцами Балкан,  на  вмешательство  русских  в  дела  Финляндии,  на
оккупацию русскими пограничных  балтийских  государств  так  же  мало  могла
оправдать  столь  ответственное  решение,  как  не   могли   его   оправдать
идеологические основы национал-социалистского учения и некоторые сведения  о
военных приготовлениях русских. Поскольку война на западе не была закончена,
каждая новая военная кампания могла привести  к  военным  действиям  на  два
фронта, на что Германия Гитлера была еще менее способна, чем  Германия  1914
г. Присутствовавшие на совещании генералы молча выслушали  речь  Гитлера  и,
так как обсуждения речи  не  предполагалось,  молча,  в  серьезном  раздумье
разошлись.
     В  середине  дня,  когда  состоялись  доклады  о  готовности  к  боевым
действиям, меня спросили только об одном:  сколько  мне  нужно  дней,  чтобы
достичь Минска. Я ответил: "5-6 дней". Наше наступление началось 22 июня,  а
27 июня я уже достиг Минска, в то время как Гот, наступая из города Сувалки,
подойдя к Минску с севера, захватил его уже 26 июня.
     Прежде чем  начать  описание  боевых  действий  моей  танковой  группы,
необходимо вкратце остановиться на общем положении германской армии к началу
решительной схватки с Россией.
     По документальным данным, которыми я располагал, 205 германских дивизий
на 22 июня 1941 г. распределялись следующим образом:
     38 дивизий находились на западе, 12 дивизий - в Норвегии, 1 дивизия - в
Дании, 7 дивизий - на Балканах, 2 дивизии - в Ливии, 145 дивизий могли  быть
использованы для восточной кампании.
     Такое распределение сил  свидетельствовало  о  ненужном  дроблении:  38
дивизий на западе - слишком \205\  много  для  этого  района.  Также  и  для
Норвегии было много двенадцати дивизий.
     Балканская кампания привела к тому,  что  переброска  войск  на  восток
началась с опозданием.
     Но еще более роковой была недооценка сил противника. Гитлер не верил ни
донесениям о военной мощи  огромного  государства,  представляемым  военными
инстанциями, особенно нашим образцовым военным  атташе  в  Москве  генералом
Кестрингом, ни сообщениям о мощи промышленности и прочности  государственной
системы  России.  Зато  он  умел  передать  свой   необоснованный   оптимизм
непосредственному военному окружению. В верховном  командовании  вооруженных
сил и в  главном  командовании  сухопутных  сил  так  уверенно  рассчитывали
закончить  кампанию  к  началу  зимы,  что  в  сухопутных   войсках   зимнее
обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого солдата.
     Только 30 августа 1941 г. главное командование сухопутных сил  серьезно
занялось  вопросом  снабжения  зимним  обмундированием  крупных   соединений
сухопутных  сил.  В  этот  день  в  дневнике  появилась  следующая   запись:
"Вследствие изменения обстановки возникает необходимость проведения  местных
операций  с  ограниченными  целями  также  в  условиях  зимы.   Оперативному
управлению  разработать  план-смету  снабжения  войск   необходимым   зимним
обмундированием  и  после   утверждения   начальником   генерального   штаба
сухопутных  сил   возложить   на   организационное   управление   проведение
необходимых мероприятий".
     Я не могу согласиться  с  распространенным  мнением,  что  только  один
Гитлер виноват в отсутствии зимнего обмундирования осенью 1941 г.
     Военно-воздушные силы и войска СС были снабжены  им  своевременно  и  в
достаточном количестве. Но верховное  командование  думало  сломить  военную
мощь России в течение 8-10 недель, вызвав этим и ее политический  крах.  Оно
было так уверено в успехе своей \206\ безумной затеи, что важнейшие  отрасли
военной промышленности уже осенью 1941 г. были переключены  на  производство
другой продукции. Думали  даже  с  началом  зимы  вывести  из  России  60-80
дивизий, решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для  того,  чтобы  в
течение зимы подавить Россию. Эти  дивизии,  остающиеся  на  востоке,  после
окончания осенью военных действий предполагалось разместить на зиму в хорошо
оборудованных помещениях на какой-нибудь линии  опорных  пунктов.  Казалось,
что все урегулировано  и  все  очень  просто.  Всякие  сомнения  встречались
оптимистическими  утверждениями.  Описание   дальнейших   событий   покажет,
насколько не соответствовали эти замыслы суровой действительности.
     В  заключение  следует  упомянуть  еще  одно  обстоятельство,   которое
впоследствии самым пагубным образом отразилось на авторитете Германии.
     Незадолго до начала  войны  на  востоке  непосредственно  в  корпуса  и
дивизии поступил приказ верховного командования вооруженных сил относительно
обращения с гражданским населением и  военнопленными.  Этот  приказ  отменял
обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим,  виновным
в грабежах, убийствах и насилиях гражданского населения и  военнопленных,  и
передавал наложение наказания на усмотрение непосредственных  начальников  и
командиров. Такой приказ  мог  способствовать  лишь  разложению  дисциплины.
Очевидно, такое же чувство он  вызвал  и  у  главнокомандующего  сухопутными
силами, так как фельдмаршал  фон  Браухич  приложил  к  приказу  инструкцию,
позволяющую не применять этот приказ в том случае, если он создает опасность
подрыва дисциплины.
     По моему мнению и по  единодушному  мнению  моих  командиров  корпусов,
приказ заранее создавал такую опасность, поэтому я запретил его  рассылку  в
дивизии и распорядился отослать его обратно в Берлин. Этот приказ,  которому
в последствии суждено \207\  было  сыграть  видную  роль  на  процессах  над
немецкими генералами, проводившихся нашими бывшими противниками, никогда  не
применялся в моей танковой группе. В свое время я по  долгу  службы  доложил
командующему группой армий о  невыполнении  этого  приказа.  Другой  приказ,
также  получивший  печальную   известность,   так   называемый   "приказ   о
комиссарах"[26] , вообще никогда не доводился до моей  танковой  группы.  По
всей вероятности, он был  задержан  в  штабе  группы  армий  "Центр".  Таким
образом, "приказ о комиссарах" тоже не применялся в моих войсках.
     Обозревая прошлое, можно только с болью в сердце сожалеть, что оба  эти
приказа не были задержаны уже в главном командовании сухопутных войск. Тогда
многим храбрым  и  безупречным  солдатам  не  пришлось  бы  испытать  горечь
величайшего позора, легшего на немцев. Независимо от того, присоединились ли
русские к Гаагскому соглашению о ведении войны на суше или нет, признали  ли
они Женевскую конвенцию или нет,  немцы  должны  были  сообразовывать  образ
своих  действий  с  этими  международными  договорами  и  с  законами  своей
христианской веры. Война  и  без  этих  строгих  приказов  легла  достаточно
тяжелым бременем на плечи населения страны противника, которое, так же как и
население нашей страны, не было в ней повинно.

       Первые операции

     Излагая  последующие  события  моей  жизни,  я  хотел  показать,  какую
моральную и физическую \208\ нагрузку должен был нести командующий  танковой
группой в кампании против России.
     После совещания Гитлера с генералами, состоявшегося 14 июня в  Берлине,
15 июня 1941 г. я вылетел на самолете в Варшаву, где находился мой штаб. Все
время до 22 июня, дня начала наступления, прошло в осмотре частей и исходных
позиций для наступления, в посещении  соседей,  с  которыми  согласовывались
вопросы взаимодействия. Развертывание войск и занятие исходных  позиций  для
наступления прошли благополучно, 17 июня я провел  рекогносцировку  р.  Зап.
Буг, вдоль берега которой проходил наш передний край. 19 июня я посетил  3-й
армейский  корпус  генерала  фон  Макензена,  находившийся  справа  от  моей
танковой группы, 20 и 21 июня находился в передовых  частях  моих  корпусов,
проверяя их готовность к  наступлению.  Тщательное  наблюдение  за  русскими
убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о  наших  намерениях.  Во
дворе  крепости  Бреста,  который  просматривался  с  наших   наблюдательных
пунктов,  под  звуки  оркестра  они  проводили  развод  караулов.  Береговые
укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы  по
укреплению  берега  едва  ли  хоть  сколько-нибудь  продвинулись  вперед  за
последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были  настолько
велики, что возник вопрос, стоит  ли  при  таких  обстоятельствах  проводить
артиллерийскую  подготовку  в  течение  часа,  как   это   предусматривалось
приказом.  Только  из  осторожности,  чтобы  избежать  излишних   потерь   в
результате неожиданных  действий  русских  в  момент  форсирования  реки,  я
приказал  провести  артиллерийскую  подготовку  в   течение   установленного
времени.
     В роковой день 22 июня 1941 г. в 2  часа  10  мин.  утра  я  поехал  на
командный пункт группы и поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15
км северо-западнее Бреста). Я прибыл туда в  3  часа  10  мин.,  когда  было
темно. В 3 часа 15 мин. началась наша \209\ артиллерийская подготовка.  В  3
часа 40 мин. - первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4  часа  15
мин. началась переправа через Буг передовых  частей  17-й  и  18-й  танковых
дивизий. В 4 часа 45 мин. первые  танки.18-й  танковой  дивизии  форсировали
реку. Во время форсирования были использованы  машины,  уже  испытанные  при
подготовке  плана  "Морской  лево.  Тактико-технические  данные  этих  машин
позволяли им преодолевать водные рубежи глубиной до 4 м.
     В 6 час. 50 мин. у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг.
Моя оперативная группа с двумя радиостанциями на  бронемашинах,  несколькими
машинами повышенной проходимости и мотоциклами переправлялась до 8  час.  30
мин. Двигаясь по следам танков 18-й танковой  дивизии,  я  доехал  до  моста
через р. Лесна, овладение которым  имело  важное  значение  для  дальнейшего
продвижения 47-го танкового корпуса, но там, кроме русского поста, я  никого
не встретил.  При  моем  приближении  русские  стали  разбегаться  в  разные
стороны. Два моих офицера для поручений  вопреки  моему  указанию  бросились
преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты.
     В 10 час. 25 мин. передовая танковая рота достигла р. Лесна  и  перешла
моет. За ней следовал командир дивизии генерал Неринг. В течение всей первой
половины дня я сопровождал 18-ю танковую  дивизию;  в  16  час.  30  мин.  я
направился к мосту, дорога через который вела в Колодно, и оттуда в 18  час.
30 мин. поехал на свой командный пункт.
     Внезапность нападения на противника  была  достигнута  на  всем  фронте
танковой группы. Западнее Брест-Литовска  (Бреста)  24-м  танковым  корпусом
были захвачены все  мосты  через  Буг,  оказавшиеся  в  полной  исправности.
Северо-западнее крепости в различных местах полным ходом шла наводка мостов.
Однако вскоре противник оправился от первоначальной  растерянности  и  начал
оказывать упорное сопротивление. Особенно  ожесточенно  оборонялся  гарнизон
имеющей \210\ важное значение крепости Брест,  который  держался.  несколько
дней, преградив железнодорожный  путь  и  шоссейные  дороги,  ведущие  через
Западный Буг в Мухавец.
     Вечером танковая группа вела бои за Малорита, Кобрин,  Брест-Литовск  и
Пружаны. У Пружаны 18-я танковая дивизия вступила в  первые  бои  с  танками
противника.
     23 июня в 4 часа 10 мин. я оставил свой командный пункт и направился  в
12-й армейский  корпус,  где  генерал  Шрот  доложил  мне  о  ходе  боев  за
Брест-Литовск. Из этого корпуса я поехал в 47-й танковый корпус,  в  деревню
Бильдейки, в 23 км северо-восточнее  Брест-Литовска.  Там  я  переговорил  с
генералом Лемельзеном и установил телефонную связь с моим командным пунктом,
чтобы ознакомиться с общей обстановкой. Затем я направился в  17-ю  танковую
дивизию, в которую и прибыл в  8  час.  Командир  пехотной  бригады  генерал
Риттер фон Вебер доложил мне о своих действиях. В 8 час. 30 мин. я  встретил
командира 18-й танковой дивизии генерала Неринга,  затем  еще  раз  генерала
Лемельзена. Потом я поехал в Пружаны, куда был  переброшен  командный  пункт
танковой группы: Оперативная группа моего штаба прибыла в Пружаны в 19 час.
     В этот день 24-й танковый  корпус  с  боями  продвигался  вдоль  дороги
Кобрин, Береза Картузская на Слуцк. Командный пункт корпуса  переместился  в
Береза Картузская.
     У меня создалось впечатление, что  47-му  танковому  корпусу  предстоят
серьезные бои  с  русскими,  двигавшимися  из  Белостока  в  направлении  на
юго-восток, и поэтому я решил остаться в 47-м танковом корпусе еще  на  один
день.
     24 июня в 8 час. 25 мин. я оставил свой командный  пункт  и  поехал  по
направлению к Слониму. В этот город уже вошла 17-я танковая дивизия.  Но  по
дороге от Ружаны в Слоним я натолкнулся на  русскую  пехоту,  державшую  под
огнем шоссе, по которому должно было \211\ идти  наступление.  Батарея  17-й
танковой дивизии и  спешившиеся  стрелки-мотоциклисты  вяло  вели  на  шоссе
огневой бой. Я вынужден был вмешаться  и  огнем  пулемета  из  командирского
танка заставил противника покинуть свои позиции.  Теперь  я  мог  продолжать
поездку. В 11 час. 30  мин,  я  прибыл  на  командный  пункт  17-й  танковой
дивизии, расположенный на западной окраине  Слонима,  где,  кроме  командира
дивизии  генерала  фон  Арнима,  я  встретил  командира   корпуса   генерала
Лемельзена.
     Обсуждая создавшуюся обстановку, мы услышали в нашем  тылу  интенсивный
артиллерийский  и  пулеметный  огонь;  горящая  грузовая  автомашина  мешала
наблюдать за шоссе, идущим из Белостока; обстановка была  неясной,  пока  из
дыма не показались два русских танка. Ведя  интенсивный  огонь  из  пушек  и
пулеметов, они пытались пробиться на  Слоним,  преследуемые  нашими  танками
T-IV, которые также интенсивно стреляли. Русские  танки  обнаружили  нас;  в
нескольких шагах от места нашего нахождения разорвалось несколько  снарядов:
мы лишились возможности видеть и  слышать.  Будучи  опытными  солдатами,  мы
тотчас же бросились  на  землю,  и  только  не  привыкший  к  войне  бедняга
подполковник Феллер, присланный к нам командующим резервной  армией,  сделал
это недостаточно  быстро  и  получил  весьма  неприятное  ранение.  Командир
противотанкового  дивизиона  подполковник  Дальмер-Цербе   получил   тяжелое
ранение и чере