. Во  всяком  случае,  высшему  военному
командованию отныне было известно чрезвычайно тяжелое положение моей  армии,
и я полагал, что Гитлеру также было об этом подробно доложено.
     24  ноября  10-я  мотодивизия   заняла   Михайлов,   29-я   мотодивизия
продвинулась на 40 км к северу от \343\ города  Епифань.  25  ноября  боевая
группа 17-й танковой дивизии подошла к Кашире. Наш сосед справа занял Ливны.
     26 ноября 53-й армейский корпус подошел к Дону, форсировал  его  силами
167-й пехотной дивизии у Иван-озера и  атаковал  сибиряков  северо-восточнее
этого населенного  пункта  под  Донской.  Доблестная  дивизия  захватила  42
орудия, некоторое количество автомашин и  до  4000  пленных.  С  востока  на
сибиряков наступала 29-я мотодивизия 47-го танкового корпуса,  в  результате
чего противника удалось окружить.
     Я находился в этот день в 53-м армейском корпусе и решил отправиться 27
ноября в штаб 47-го танкового корпуса и 29-ю мотодивизию. Утром я  прибыл  в
Епифань, где генерал Лемельзен  доложил  мне,  что  ночью  29-я  мотодивизия
очутилась в критическом положении. Главные силы 239-й  сибирской  стрелковой
дивизии, оставив свою артиллерию и автотранспорт, вырвались из" окружения  и
ушли на восток. Растянутая линия окружения из  частей  29-й  мотодивизии  не
смогла сдержать прорвавшихся русских и понесла большие потери. Я  направился
в штаб дивизии ив 71-й пехотный полк, который пострадал больше всех. Сначала
я считал, что  причиной  несчастья  является  плохое  состояние  разведки  и
охранения. Однако после того, как я на месте  заслушал  сообщения  командира
батальона и командиров рот, мне стало ясно, что войска верно выполняли  свой
долг и  что  причиной  прорыва  является  превосходство  сил  противника.  О
достоверности полученных  мной  сообщений  свидетельствовали  многочисленные
трупы немецких солдат, которые лежали на поле боя в полной военной форме и с
оружием в руках. Я постарался ободрить личный состав полка и  заставить  его
забыть свою  неудачу.  Сибиряки  ускользнули  от  нас,  правда,  без  своего
тяжелого оружия и автотранспорта, а у нас не было сил их задержать. Это было
самым печальным событием того дня. Преследование ускользнувшего  противника,
немедленно   предпринятое   \344\   мотоциклетными   подразделениями    29-й
мотодивизии, не дало никаких результатов.
     Затем я направился в разведывательный батальон  и  33-й  мотострелковый
полк 4-й танковой дивизии, а к ночи поехал в штаб 24-го  танкового  корпуса.
Лишь тот, кто в эту зиму нашего несчастья лично видел  бесконечные  просторы
русских снежных равнин, где ледяной ветер мгновенно  заметал  всякие  следы,
лишь  тот,  кто  часами  ехал  по  "ничейной"  территории,   встречая   лишь
незначительные  охраняющие   подразделения,   солдаты   которых   не   имели
необходимого обмундирования и питания, в то время как свежие сибирские части
противника были одеты в отличное зимнее обмундирование  и  получали  хорошее
питание, лишь тот  мог  правильно  оценить  последовавшие  вскоре  серьезные
события.
     Полковник Балк, в то время референт  главного  командования  сухопутных
войск по вопросам  бронетанковых  войск,  сопровождал  меня  во  время  этой
поездки. Я просил его передать главнокомандующему сухопутными войсками  свои
впечатления о поездке.
     Наиболее неотложной нашей задачей было овладение Тулой. Немыслимо  было
проводить дальнейшие операции на север или, на восток, т. е.  в  направлении
наших ближайших целей, не овладев предварительно  этим  важным  узлом  путей
сообщения и  аэродромом.  Мое  посещение  командиров  корпусов  имело  целью
подготовить  наступление  на  Тулу,  трудности  которого  я  отчетливо  себе
представлял.  Мы  хотели  захватить  город  двойным  охватом:  силами  24-го
танкового корпуса с севера и востока и силами  43-го  армейского  корпуса  с
запада. 53-й армейский корпус должен был во время проведения  этой  операции
обеспечивать наш северный  фланг  против  сил  противника,  действовавших  с
московского направления, а 47-й танковый корпус  -  растянувшийся  восточный
фланг против перебрасываемых сюда сибиряков, 10-я мотодивизия этого корпуса,
достигнув 27 ноября, в  соответствии  с  \345\  приказом,  города  Михайлов,
отправила  группы  подрывников  для  взрыва  железной  дороги   на   участке
Рязань-Коломна, но, к  сожалению,  эти  группы  не  смогли  выполнить  своей
задачи: оборона русских была слишком сильна. Из-за больших холодов во  время
продвижения на Ефремов вышла из строя почти  вся  артиллерия  18-й  танковой
дивизии. 29 ноября превосходящие силы  противника  впервые  оказали  сильное
давление на 10-ю мотодивизию. Поэтому наши войска  вынуждены  были  оставить
Скопин.
     Наступательная сила 24-го танкового корпуса,  который  вел  непрерывные
бои в течение нескольких месяцев,  также  значительно  снизилась.  Корпусная
артиллерия насчитывала всего лишь 11 орудий.
     В южной части Восточного фронта 27 ноября  превосходящие  силы  русских
начали наступление на Ростов; обстановка там стала чрезвычайно  напряженной.
Правее нас было отмечено  усиление  противника,  действовавшего  против  2-и
армии. На левом фланге моей армии 43-и. армейский корпус достиг шоссе Тула-г
Алексин. Здесь корпус натолкнулся на  крупные  силу  противника,  немедленно
предпринявшего контратаки.
     2-я танковая дивизия  4-й  армии  вышла  к  Красной  Поляне,  в  22  км
северо-западнее Москвы.
     28 ноября русские  снова  прорвались  к  Ростову.  1-я  танковая  армия
вынуждена была готовиться к оставлению города.
     Наши успехи в  полосе  действий  43-го  армейского  корпуса  оставались
незначительными.  В  этот  день  командование  группы  армий  отказалось  от
наступления на далеко отстоящие от нас цели, которые  были  указаны  главным
командованием сухопутных войск,  приказав  в  первую  очередь  "пробиться  к
Туле".
     30 ноября главное командование сухопутных  войск  выразило  сомнение  в
том, достаточно ли сосредоточено нами  сил  для  проведения  наступления  на
Тулу. Усиление группировки, наступающей на Тулу, было возможно лишь за  счет
сокращения  сил  47-го  танкового   \346\   корпуса,   предназначенных   для
обеспечения нашего фланга. Учитывая нараставшую угрозу с востока,  я  считал
это рискованным. Однако в тот же  день  на  самом  южном  участке  немецкого
Восточного фронта произошло событие, которое  наиболее  ярко  осветило  наше
общее положение. В этот день группа армий "Юг" оставила Ростов. На следующий
день командующий этой группой фельдмаршал фон Рундштедт был смещен со  своей
должности и заменен фельдмаршалом фон Рейхенау. Это  было  первым  тревожным
сигналом! Тем не менее ни Гитлер, ни верховное командование вооруженных сил,
ни главное командование  сухопутных  войск  не  обратили  на  него  никакого
внимания.
     Общие наши потери на Восточном фронте,  начиная  с  22  июня  1941  г.,
достигали уже 743000 человек, что составило 23% к  общей  численности  наших
вооруженных сил, которые насчитывали около 3,5 млн. человек.
     В  тот  же  день  30  ноября   было   отмечено   усиление   противника,
действовавшего против моего северного фланга у Каширы.  Было  очевидно,  что
противник перебрасывает с  центрального  участка  фронта,  западнее  Москвы,
часть своих сил на угрожаемые фланги.
     Я получил сообщение о смерти своего боевого соратника, начиная  с  лета
этого года, полковника Мельдера и  был  чрезвычайно  опечален  тем,  что  мы
потеряли одного из наших лучших солдат.
     Усиление  партизанской  войны  на  Балканах  требовало   от   немецкого
командования отправки туда все большего количества войск.
     Новый  командующий  группой  армий  фельдмаршал  фон  Рейхенау  признал
неизбежным сдачу Ростова и отвод 1-й танковой армии за линию р. Миус.  Таким
образом, отстранение Рундштедта с поста командующего через 24 часа оказалось
совершенно ненужным мероприятием.
     Между тем в моей армии продолжалась подготовка к  наступлению,  которое
мы предполагали начать 2 \347\  декабря  во  взаимодействии  с  4-й  армией.
Однако 1 декабря нам сообщили, что 4-я армия перейдет в наступление только 4
декабря. Я охотно отложил бы начало наступления и  для  моей  армии  с  тем,
чтобы действовать одновременно с 4-й армией, а также дождаться подхода 296-й
пехотной дивизии. Однако 24-й танковый корпус, на исходные позиции  которого
противник оказывал сильное давление, не мог больше ждать, и я  решил  начать
наступление 2 декабря силами этого корпуса.
     Свой передовой командный пункт мы организовали в Ясной  Поляне,  бывшем
поместье графа Толстого. Я посетил командный пункт 2 декабря.  Ясная  Поляна
находилась позади командного пункта полка "Великая Германия", в 7  км  южнее
Тулы.
     2 декабря 3-й и 4-й танковым дивизиям, а также полку "Великая Германия"
удалось  прорвать  передний  край  обороны  противника,  для  которого  наше
наступление явилось полной  неожиданностью.  Наступление  продолжалось  и  3
декабря  в  условиях  сильного  снегопада  и   ветра.   Дороги   заледенели,
передвижение было затруднено, 4-я танковая дивизия подорвала железнодорожную
линию Тула - Москва и, наконец, достигла шоссе Тула-Серпухов. Этим,  однако,
наступательная  сила  дивизии  была  исчерпана,  а   все   запасы   горючего
израсходованы. Противник отошел на север. Положение оставалось напряженным.
     4 декабря разведка обнаружила крупные силы противника к северу и югу от
клина наших войск, вышедших на шоссе  Тула-Серпухов,  3-я  танковая  дивизия
вела тяжелые бои в лесу, восточное Тулы. Наши успехи  в  течение  этого  дня
были незначительными.
     Однако решающее значение для всей обстановки под Тулой имели  следующие
вопросы: во-первых,  обладает  ли  еще  43-й  армейский  корпус  достаточной
наступательной мощью для того, чтобы замкнуть кольцо окружения вокруг Тулы и
соединиться севернее города с 4-й танковой дивизией, и, во-вторых, в \348  -
Схема 26\ \349\ состоянии ли 4-я армия оказать на противника такое давление,
которое помешало бы ему подтянуть свои силы к Туле.
     3 декабря я отправился в Грязново, в 43-й армейский  корпус  для  того,
чтобы лично ознакомиться с боеспособностью его соединений.  4  декабря  рано
утром я посетил командный пункт 31-й пехотной дивизии, а затем посетил  17-й
пехотный полк и его 3-й егерский батальон - мой старый  госларский  егерский
батальон, в котором я начал свою военную службу и в 1920-1922 гг. командовал
11-й ротой. Обстоятельная беседа, проведенная мной с командирами рот,  имела
целью выяснить, обладают ли  войска  достаточной  наступательной  силой  для
выполнения предстоящей задачи. Офицеры  откровенно  изложили  мне  все  свои
заботы, однако на  вопрос  о  наступательной  способности  все  же  ответили
утвердительно, сказав: "Еще один раз мы как-нибудь выбьем противника из  его
позиций".  Вопрос  о  том,  обладают  ли  и  остальные  подразделения  43-го
армейского корпуса такой  же  боеспособностью,  как  мои  старые  госларские
егери, остался пока нерешенным. Впечатление,  полученное  от  этой  поездки,
заставило меня еще раз решиться на продолжение наступления.
     Обратная поездка  тянулась  бесконечно  долго  ,и  была  опасной  из-за
поднявшейся вьюги и обледенелых склонов. В  конце  концов  мой  командирский
танк попал в овраг, из которого он в  темноте  никак  не  мог  выбраться.  К
счастью, по другую сторону оврага я  встретил  машину  связи  штаба  группы,
которая и доставила меня в ту же ночь в Ясную Поляну.
     4 декабря 43-й армейский корпус занял исходные позиции для наступления,
а 296-я пехотная дивизия, которой командовал генерал Штеммерман,  продолжала
свой тяжелый марш по направлению к Туле.
     О переходе дивизии в наступление в этот же день не могло быть  и  речи.
Температура упала до минус 35 градусов. Авиаразведка донесла о  передвижении
крупных сил противника из  Каширы  на  юг.  Сильное  \350\  прикрытие  этого
передвижения истребителями не давало возможности  нашей  авиаразведке  вести
наблюдение с более близких расстояний.
     5 декабря 43-й армейский корпус пытался перейти в  наступление,  но  не
смог воспользоваться первоначальным успехом  31-й  пехотной  дивизии,  296-я
пехотная дивизия достигла р. Упа лишь после наступления  темноты,  будучи  в
чрезвычайно изнуренном состоянии. Один из ее полков я сам  видел.  В  районе
действий 29-й мотодивизии русские войска,  поддержанные  танками,  атаковали
северо-восточное  Венева.  Опасность,  угрожавшая  флангам  и   тылу   24-го
танкового корпуса, соединения которого  находились  севернее  Тулы  и  из-за
50-градусного мороза были  лишены  возможности  передвигаться,  ставила  под
сомненье  целесообразность   дальнейшего   продолжения   наступления[32]   .
Наступление было бы  возможно  только  в  том  случае,  если  бы  4-я  армия
наступала одновременно с нами и притом успешно.  К  сожалению,  об  этом  не
могло быть и  речи.  Дело  обстояло  как  раз  наоборот.  Помощь  4-й  армии
ограничилась действиями ударной группы в составе  двух  рот,  которые  после
выполнения своей задачи снова возвратились на исходные позиции. Этот  эпизод
не оказал  никакого  влияния  на  противника,  действовавшего  против  43-го
армейского корпуса, 4-я армия перешла к обороне!
     Перед  лицом  угрозы  моим  флангам  и  тылу  и  учитывая   наступление
неимоверно  холодной  погоды,   в   результате   которой   войска   потеряли
подвижность, я в ночь с 5 на 6 декабря впервые со времени начала этой  войны
решил прекратить это изолированное наступление и отвести  далеко  выдвинутые
вперед части на \351\ линию: верхнее течение р. Дон, р. Шат, р. Упа,  где  и
занять оборону. За все время войны я не принимал ни одного решения  с  таким
трудом, как  это.  Такого  же  мнения  придерживались  мой  начальник  штаба
Либенштейн и старший из командиров корпусов генерал фон  Гейер,  однако  это
мало способствовало улучшению моего настроения.
     В ту же ночь я по телефону доложил о  своем  решении  фельдмаршалу  фон
Боку. Его первым вопросом было: "Где, собственно,  находится  ваш  командный
пункт?" Он был уверен, что я нахожусь в Орле, далеко от района  происходящих
событий. Однако танковые  генералы  не  делали  таких  ошибок.  Я  находился
достаточно близко от района происходящих событий и  от  своих  войск,  чтобы
иметь возможность правильно оценить обстановку и возможности моих солдат.
     Положение было серьезным не только в полосе действий моей 2-й  танковой
армии. В ту же ночь  с  5  на  б  декабря  вынуждены  были  прекратить  свое
наступление  также  4-я  танковая  армия  Гепнера  и  3-я   танковая   армия
Рейнгардта, вышедшая с севера к пункту, находившемуся в 35 км от Кремля, так
как у них  не  было  сил,  необходимых  для  достижения  великой  цели,  уже
видневшейся перед ними. В районе Калинина, где действовала наша  9-я  армия,
русские даже перешли в наступление.
     Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных
войск оказались напрасными, Мы потерпели серьезное поражение, которое  из-за
упрямства верховного  командования  повело  в  ближайшие  недели  к  роковым
последствиям. Главное командование сухопутных войск, находясь в  далекой  от
фронта Восточной Пруссии, не имело никакого представления  о  действительном
положении  своих  войск  в  условиях  зимы,  хотя   и   получало   об   этом
многочисленные доклады. Это незнание  обстановки  все  время  вело  к  новым
невыполнимым требованиям.
     Своевременный отвод войск и  занятие  обороны  на  выгодном  и  заранее
подготовленном рубеже явились \352\  бы  наилучшим  и  наиболее  действенным
средством  для  того,  чтобы  восстановить  положение   и   закрепиться   до
наступления весны. В полосе действий 2-й танковой армии таким рубежом  могла
бы стать занимаемая ею в октябре частично  оборудованная  линия  обороны  по
рекам Зуша и Ока. Однако именно с этим Гитлер не  соглашался.  Упрямство  ли
Гитлера или  внешнеполитические  соображения  оказали  влияние  на  принятие
решений в эти дни - мне неизвестно. Тем не менее я  могу  это  предположить,
так как 8  декабря  Япония  вступила  в  войну,  а  11  декабря  последовало
объявление Германией войны Соединенным Штатам Америки.
     Военных специалистов в эти дни  удивлял  тот  факт,  что,  несмотря  на
объявление Гитлером войны США, Япония не объявила войны Советскому Союзу.  В
связи с этим русские имели возможность высвободить свои войска, находившиеся
на Дальнем Востоке, и использовать их против Германии.  Эти  войска  были  с
невиданной до сих пор скоростью  (эшелон  за  эшелоном)  направлены  на  наш
фронт. Не разряжение обстановки, а новое исключительно тяжелое ее напряжение
явилось результатом этой странной политики.  Расплачиваться  за  нее  должны
были наши солдаты.
     Война стала отныне действительно "тотальной". Экономический  и  военный
потенциал большей части стран земного шара объединился против Германии и  ее
слабых союзников.
     Вернемся все же вновь к  положению  у  Тулы.  24-му  танковому  корпусу
удалось планомерно  оторваться  от  противника,  но  53-й  армейский  корпус
испытывал сильное давление его войск со стороны Каширы, 47-й танковый корпус
в ночь на 8 декабря вынужден был в результате удара русских сдать  Михайлов,
10-я мотодивизия понесла при этом  тяжелые  потери.  Правее  нас  2-я  армия
потеряла в эти дни Елец. Противник наступал на Ливны и усилился у Ефремова.
     О моих взглядах и настроениях в тот период можно судить по письму от  8
декабря, в котором я писал: "Мы \353\ стоим перед печальным фактом того, что
наше верховное командование слишком туго натянуло  тетиву  лука,  не  хотело
верить поступающим сообщениям  об  ослаблении  боеспособности  наших  войск,
выдвигало все время  новые  и  новые  требования,  не  обеспечило  нас  всем
необходимым для тяжелой зимы и было застигнуто врасплох  русскими  морозами,
доходившими до минус 35 градусов. Наши  силы  были  недостаточны  для  того,
чтобы успешно осуществить наступление на Москву, и,  таким  образом,  мне  с
болью в сердце пришлось в ночь на 6 декабря принять  решение  о  прекращении
бесперспективных  боевых  действий  и  об  отходе  на   заранее   избранный,
сравнительно  небольшой  по  ширине  рубеж,  который  я  надеялся   удержать
оставшимися у меня силами.  Русские  продолжают  сильно  нажимать,  и  можно
ожидать еще множества всяких неприятных инцидентов.  Наши  потери,  особенно
больными и обмороженными, очень велики, и даже при условии, что часть из них
после небольшого отдыха снова возвратится в строй, все же в настоящий момент
ничего нельзя сделать. Из-за морозов потери в  автотранспорте  и  артиллерии
превысили  все  расчеты.  Кое-как  мы  выходим   из   положения,   используя
крестьянские сани, однако они, естественно, приносят нам небольшую пользу. К
счастью, нам удалось сохранить те наши танки,  которые  еще  были  на  ходу.
Однако долго ли они смогут находиться в строю при таком холоде,  знает  один
лишь бог.
     Ростов был началом наших бед; это был первый -предостерегающий  сигнал.
Несмотря на это, наступление здесь продолжалось. Моя поездка в  штаб  группы
армий 23 ноября не дала никаких результатов и не внесла необходимой ясности;
там продолжали работать спустя рукава. Затем потерпел поражение мой северный
сосед; мой южный сосед был и до того не очень боеспособен, и в конце  концов
у меня не было другого выбора, как прекратить наступление, так  как  одному,
да еще при 35-градусном  морозе,  мне  было  не  под  силу  опрокинуть  весь
Восточный фронт. \354\
     Я также просил Балка доложить мою оценку обстановки  главнокомандующему
сухопутными войсками, но не знаю, удалось ли ему выполнить мою просьбу.
     Вчера меня посетил Рихтгофен[33] . Мы с ним долго беседовали с глазу на
глаз и установили, что имеем одинаковый взгляд  на  сложившуюся  обстановку.
Наконец, я имел беседу  с  генералом  Шмид