ером Геринг обещал  улучшить  положение.
Он утверждал, что переброска грузов по воздуху только  началась,  что  через
несколько дней все  пойдет  хорошо  и  он  выполнит  свои  обещания.  Гитлер
принимал его извинения и каждому повторял их: "Рейхсмаршал  дал  мне  слово.
Рейхсмаршал  разрабатывает   лучшую   организацию.   Рейхсмаршал   планирует
использование большего количества самолетов".
     Но на самом деле  обстановка  ухудшалась.  Основной  фронт  отодвигался
назад, и приходилось часто менять аэродромы, с которых грузы доставлялись  в
Сталинград. Расстояния увеличивались, и  самолеты  должны  были  летать  над
расширявшейся с каждым днем территорией противника. В связи с этим мы теряли
все больше и больше самолетов.  Этому,  конечно,  не  следовало  удивляться.
Такое положение неизбежно должно было возникнуть, и его  нужно  было  учесть
при разработке планов снабжения 6-й армии по воздуху. Я предупреждал об этом
еще в самом начале создания "воздушного моста".
     Подготовка к наступлению с целью деблокирования  сталинградской  армии,
наконец, закончилась. Этой операции с беспокойством ожидали все, а  особенно
войска 6-й армии. Почти все части,  переброшенные  с  Кавказа,  заняли  свои
позиции. Прибыли значительные  подкрепления  из  Германии.  Непосредственное
руководство операцией было возложено на  командующего  4-й  танковой  армией
генерала  Гота.  В  его  распоряжении  было  три  танковых  дивизии  штатной
численности,  небольшое  количество  пехоты  для  прикрытия  флангов  и  ряд
подразделений и частей  из  резерва  главного  командования,  среди  которых
находился батальон танков "Тигр". Этих сил явно не  хватало  для  выполнения
поставленной  перед  Готом  задачи.  Условия  наступления  были  далеки   от
идеальных. Исходный район находился в районе Котельниково, километрах в  ста
от Сталинграда.  Русские  отлично  понимали,  что  этот  участок  был  самым
уязвимым В своих действиях они должны были исходить из этого, и  потому  Гот
мог встретить здесь сильное сопротивление. Правда, и командиры и солдаты 4-й
танковой армии  понимали,  какую  важную  роль  играло  их  наступление  для
деблокирования сталинградской армии. Они были полны решимости пойти на любые
жертвы, чтобы успешно выполнить свою задачу.

       Попытка деблокирования 6-й армии

     Наступление началось 12 декабря, и все мы с нетерпением ожидали  первых
донесений. Вначале все шло хорошо. 4-я танковая армия понемногу продвигалась
вперед. К 18 декабря войска Гота были в  60  километрах  от  так  называемой
крепости. 19 декабря они вышли к р. Мышкова и 20 форсировали ее. 21  декабря
они были всего в 45 километрах от Сталинграда.
     И вот тут наступление застопорилось. Войск явно не хватало, к  тому  же
они были крайне утомлены и плохо снабжались. Храбрость и решимость войск  не
могли компенсировать этих слабостей. Кроме того, против 4-й  танковой  армии
действовали крупные силы русских. Несмотря на  приказы  и  увещевания  штаба
верховного командования,  возобновить  наступление  не  удалось.  Для  этого
требовалось ввести в бой свежие силы, а их у нас, к сожалению, не было.
     Я с нетерпением ожидал реакции Гитлера.  Когда  до  начала  наступления
Гота у фюрера  просили  разрешить  6-й  армии  вырваться  из  окружения,  он
ответил, что нужно подождать результатов наступления 4-й танковой  армия.  В
первые несколько дней армия Гота добилась известных успехов, и Гитлер был на
седьмом небе. Он заявил тогда, что его решение оправдано, и  не  допускал  и
мысли о выходе 6-й армии из окружения. Но даже в дни  успешного  наступления
все командиры частей и соединений в зоне боевых действий продолжали считать,
что спасти 6-ю армию от уничтожения можно, только выведя ее из окружения.
     Временные победы вернули Гитлеру его  прежнюю  уверенность.  Теперь  он
говорил  не  только  о  деблокировании   окруженной   армии,   но   даже   о
восстановлении   линии   фронта,   существовавшей   до   большого   русского
наступления. Гитлер не желал выслушивать объективные оценки  обстановки.  Он
не понимал, что наступление, в  котором  участвовали  слабые  силы  и  перед
которым были поставлены огромные цели, провалится, если 4-я  танковая  армия
не будет усилена и обеспечена необходимыми предметами снабжения. Его  нельзя
было  убедить  даже  в  том,   что   следует   принять   элементарные   меры
предосторожности на случай, если наступление провалится.
     Когда в 45 километрах от Сталинграда  наступление  застопорилось,  всем
военным специалистам стало ясно, что это конец. Но не так думал Гитлер. "Вот
увидите, - говорил он нам, - наступление обязательно будет  продолжено".  Но
его  предсказания  не   сбылись.   23   декабря   наступление   окончательно
прекратилось.
     Это был последний момент, когда еще можно было спасти 6-ю армию.

       Последняя надежда

     Фельдмаршал фон Манштейн и я предпринимали последние отчаянные  попытки
убедить Гитлера. Если бы 6-я армия получила приказ вырваться  из  окружения,
она, безусловно, выполнила бы  его.  Безвыходность  положения  заставила  бы
солдат пойти на любые жертвы,  и  окончательной  катастрофы  можно  было  бы
избежать. Но приказ о выходе из окружения должен был исходить от Гитлера,  а
он не соглашался подписать его.
     Почти каждую ночь я убеждал его отдать такой приказ. Подобные  сцены  я
уже описывал и потому не стану входить в детали, снова говорить о спорах,  о
взаимном раздражении и т. д. Но мне хотелось бы упомянуть о двух характерных
инцидентах.
     Помню, однажды я подумал, что мне удалось убедить Гитлера  принять  мою
точку зрения, так как он сказал: "Хорошо, напишите Паулюсу и  спросите  его,
насколько далеко он сможет продвинуться, если он получит приказ о выходе  из
окружения".
     Я вздохнул с облегчением и, чтобы Гитлер не успел передумать, тут же, в
его присутствии, составил телеграмму и дал ему подписать.  Он  прочитал  ее,
взял карандаш и дописал: "с тем условием, что Вы будете  удерживать  оборону
вдоль Волги". Это добавление в корне меняло  цель  и  характер  предлагаемой
мною операции. В подобных случаях мне казалось, что  я  могу  сойти  с  ума.
Телеграмма была отправлена, и Паулюс  немедленно  ответил.  Я  забыл,  какую
цифру он назвал, - кажется, от 30 до 40 километров. Во  всяком  случае,  это
расстояние было значительно меньше  того,  которое  отделяло  его  армию  от
авангардов Гота. На следующий день на совещании в присутствии большой группы
офицеров Гитлер сказал:
     - Я послал Паулюсу радиограмму, в  которой  запросил  его,  как  далеко
сможет он продвинуться, если получит приказ выйти из окружения. Он  ответил,
что  его  войска   смогут   продвинуться   только   на   30-40   километров.
Следовательно, нет никакого смысла проводить такую операцию.
     Я резко возразил:
     - Но ведь вы поставили ему условие - удерживать позиции на Волге.
     От ярости Гитлер побледнел, но промолчал.
     На следующий вечер  я  добился  у  него  приема  и  снова  умолял  дать
разрешение на выход из окружения.  Я  говорил,  что  это  последняя  надежда
спасти 200-тысячную армию Паулюса.
     Гитлер спросил:
     - Можете ли  вы  дать  гарантию,  что  им  удастся  вырваться  со  всем
вооружением?
     - Этого никто не  может  гарантировать,  -  ответил  я,  -  но  я  могу
поручиться, что войска будут уничтожены, а все их оружие потеряно,  если  вы
немедленно не отдадите приказ о выходе из окружения,
     Гитлер не уступал. Напрасно я описывал условия  внутри  так  называемой
крепости: отчаяние умирающих  с  голоду  солдат,  потеря  веры  в  верховное
командование, гибель тысяч раненых от недостаточного  медицинского  ухода  и
сильных морозов. Он остался глух к этим, как и к прежним, моим аргументам.
     Так как  мои  слова  не  тронули  Гитлера,  я  надеялся  заставить  его
собственными глазами увидеть все, что происходит в Сталинградском  котле.  Я
предложил ему  полететь  со  мной  в  штаб  группы  армии  "Дон",  чтобы  он
представил себе фронтовые условия. Гитлер отверг это  предложение.  Тогда  я
посоветовал  ему  вызвать  из  Сталинграда  компетентных  офицеров,  которые
рассказали бы ему о положении окруженной группировки. Но и  это  предложение
не было принято. Гитлер явно предпочитал не  знать,  что  происходит  внутри
котла. Я решил сам взяться за дело и послал в штаб 6-й армии  радиограмму  с
просьбой  прислать  к  нам  генерала  Хюбе,   который   пользовался   особым
расположением Гитлера. Я надеялся, что Гитлер, может быть, прислушается хотя
бы к словам Хюбе.
     Я поговорил с Хюбе перед тем, как он был принят Гитлером. Хюбе  спросил
меня, можно ли говорить верховному главнокомандующему правду. Как  я  понял,
он слышал, что Гитлеру нельзя говорить о действительных  фактах.  Я  заверил
его, что это не так, хотя  тот,  кто  говорил  правду,  действительно  часто
вызывал у него гнев и поэтому  мог  впасть  в  немилость.  А  на  этот  риск
немногие решались. Я сказал Хюбе, что он не только может, но обязан говорить
Гитлеру правду.
     Встретив  Хюбе  своим  обычным  длинным  монологом,  Гитлер  постарался
склонить его на свою сторону. Он сказал, что  знает  о  тяжелых  условиях  в
крепости,  а  также  о  том,,  что  снабжение  по  воздуху  пока  не  совсем
эффективно.  Однако,  продолжал  он,  меры  приняты,  и   вскоре   положение
значительно улучшится. Гитлер говорил долго, пытаясь заранее лишить Хюбе тех
аргументов, которые он мог выставить. Когда, наконец,  Хюбе  разрешено  было
говорить,   он   с   предельной   ясностью   нарисовал   печальную   картину
действительного положения окруженных войск. Я не преувеличу, если скажу, что
он буквально умолял Гитлера спасти сталинградскую армию.
     Но Гитлер оставался непреклонным. Когда Хюбе понял,  что  обстоятельное
описание обстановки не произвело на диктатора никакого впечатления, он вышел
из себя. Хюбе был  откровенным  человеком  и  сказал  прямо:  "Снабжение  по
воздуху провалилось. Ведь кто-то виновен же в этом. Мой фюрер, почему вы  не
казните одного из генералов ВВС? До сих пор за ошибки  расстреливали  только
армейских генералов. Пришло время выписать  дозу  этого  лекарства  и  нашим
авиационным коллегам".
     Для Гитлера это было  слишком.  Позже  мне  довелось  слышать,  как  он
говорил Герингу: "Хюбе спросил меня, почему я  не  расстрелял  какого-нибудь
авиационного  генерала.  Вот  с  какими  вещами  приходится  мне  мириться".
Разговор с Хюбе Гитлер закончил словами: "Я располагаю точной информацией  о
крепости и ее трудностях. К тому же едва  ли  найдется  человек,  который  с
большей настойчивостью выступал бы в защиту сталинградской  армии,  чем  мой
начальник штаба".
     Итак, визит Хюбе ничего не дал,  кроме  повторения  обычных  заверений.
Единственным результатом посещения генералом Хюбе Гитлера  явилось  создание
специального штаба ВВС под руководством фельдмаршала Мильха  для  воздушного
снабжения сталинградской армии. Но положение уже нельзя было выправить, и не
только потому, что новые меры были приняты слишком поздно. Дело в  том,  что
снабжение целой армии зимой, как и предсказывали многие авиационные офицеры,
оказалось не по плечу немецким военно-воздушным силам.

       Обстановка в конце декабря

     1942  год  подходил  к  концу.  В   сводках   верховного   командования
сообщалось, что наши войска в районе Сталинграда предпринимают  ожесточенные
атаки, но на самом деле обстановка  с  каждым  днем  становилась  все  менее
благоприятной. Группа армий "Дон" оказалась не в состоянии  отразить  натиск
русских и теперь откатывалась назад. 4-я танковая армия не  смогла  удержать
рубеж, на который она  вышла  21  декабря,  и  расстояние  между  передовыми
отрядами 4-й и 6-й армий опять  увеличилось  до  ста  с  лишним  километров.
Северо-западнее  Сталинграда  русские   расширили   фронт   своего   зимнего
наступления. Они атаковали  и  разгромили  итальянскую  армию,  удерживавшую
участок фронта между румынами  и  венграми.  Теперь  опасность  нависла  над
венгерскими войсками. Такой ход событий усилил  отчаянное  положение  группы
армий "А", действовавшей на Кавказе.
     Обстановка в самой "крепости" серьезно ухудшилась, хотя русские еще  не
начали решительного наступления. Пресловутый "воздушный мост" работал плохо,
и нехватка предметов снабжения ощущалась все острее.
     Рационы войск  стали  настолько  мизерными,  что  продержаться  на  них
сколько-нибудь  долго  люди  не  могли.  Мало  того,  неизбежно  было  новое
уменьшение  суточного  пайка.  Провал   наступления   4-й   танковой   армии
деморализовал как командиров, так и войска внутри Сталинградского котла.  Их
разочарование было  тем  сильнее,  что  они  верили  в  возможность  скорого
деблокирования. Я не берусь описывать обстановку в районе окружения - о  ней
могут  рассказать   лишь   те   немногие   из   участников   событий,   кому
посчастливилось остаться в живых.
     Я следил  за  тем,  чтобы  Гитлера  информировали  достаточно  полно  и
правдиво, не умалчивая  о  недостатках.  Мне  казалось,  что  он  совершенно
безразлично  относился  к  неумолимо  надвигавшейся  катастрофе.  Внешне  он
придерживался прежнего мнения, считая, что решение удерживать Сталинград при
данных обстоятельствах было правильным. Чтобы оправдать  себя,  он  выдвигал
теперь следующие причины. Удерживая Сталинград, 6-я армия приковывает к себе
крупные силы русских, поэтому противник не может проводить крупные  операции
в другом месте, а мы получаем возможность создать прочную линию  фронта.  На
эти доводы я ответил  так:  "Если  русские  будут  проводить  свои  операции
правильно, - а у меня есть все основания полагать, что они будут действовать
именно так, - то для окружения сталинградской армии они оставят  минимальное
количество дивизий. Они не станут штурмовать крепость в ближайшее  время,  а
бросят свои основные силы  для  наступления  в  западном  направлении.  Наши
солдаты в Сталинграде вынуждены будут смириться со своей  судьбой,  даже  не
вступая в бой, и попадут в руки противника так же просто, как спелые  фрукты
падают с деревьев на землю".
     Позднее  мои  предсказания  сбылись.  Но  Гитлер   продолжал   ободрять
окруженные войска даже после провала  наступления  4-й  танковой  армии.  Он
обратился к ним с новогодним приказом, в котором говорилось: "Я  даю  слово,
что для вашего освобождения будет сделано все возможное".  Этот  приказ  был
написан лично Гитлером,  и  старший  адъютант  фюрера  принес  его  мне  для
отправки в 6-ю армию. Я отказался это сделать, так как не имел ни  малейшего
желания  посылать  приказ,  содержание  которого  было  явно  неосуществимо.
Старший адъютант заявил, что Гитлер настоятельно требовал отправки приказа и
что о моем неповиновении он вынужден  будет  доложить  Гитлеру.  Но  никакие
последствия не могли заставить меня согласиться с Гитлером, и в конце концов
приказ был послан в Сталинград через другие каналы. Между прочим, Гитлер  не
привлек меня к ответу и ни разу не напомнил об этом случае.
     Примерно  с  середины  декабря  стала  надвигаться  другая  катастрофа,
подобная сталинградской. Так как она имеет прямое отношение к Сталинграду, я
скажу о ней несколько слов. Речь идет о судьбе немецких войск на Кавказе. На
самом южном участке Восточного фронта  наше  летнее  наступление  уже  давно
приостановилось. Некоторое время продолжались местные атаки наших войск,  но
в конце концов немецкое командование вынуждено было отдать приказ о переходе
к обороне на всем  этом  участке  фронта.  Теперь,  в  результате  успешного
русского зимнего наступления западнее и южнее Сталинграда,  возникла  угроза
всему кавказскому фронту. В начале  декабря  я  старался  обратить  внимание
Гитлера на возраставшую опасность в этом районе,  но  он  отказался  сделать
выводы  из  сложившейся  там  обстановки.  Декабрьское  наступление  русских
западнее  Сталинграда,  а  затем  провал  наступления  4-й  танковой   армии
поставили группу армий "А" на Кавказе в крайне опасное положение.
     Нетрудно было понять, что если русские продолжат наступление, то вскоре
они достигнут Ростова, а в случае захвата ими Ростова всей группе армий  "А"
грозит неминуемая опасность окружения. Следовало  принять  необходимые  меры
предосторожности, поэтому  я  договорился  со  штабом  группы  армий  "А"  о
разработке подробного плана отхода двух армий - 17-й полевой и 1-й танковой,
Все это было сделано без ведома Гитлера. Если бы он узнал об этом, я мог  бы
поплатиться жизнью. Я хотел провести такую подготовку, чтобы, получив приказ
об отходе, обе эти армии были в состоянии немедленно  выполнить  его.  В  то
время во многом можно было усомниться, но в одном я был  совершенно  уверен,
если Гитлер когда-нибудь отдаст приказ об отходе группы  армий  "А",  то  он
сделает это лишь в самый последний момент. Поэтому  каждая  минута  была  на
счету, и малейшее промедление в  связи  с  разработкой  плана  могло  решить
судьбу кавказской группы армий.
     Когда попытка деблокировать Сталинград потерпела  неудачу,  я  вторично
попытался  получить  санкцию  Гитлера  на  эвакуацию  войск  с  Кавказа.  Он
отказался меня слушать и тогда, и в следующие дни, когда я обращался к  нему
по этому неотложному делу. В конце декабря он все же,  по-видимому,  сдался.
Как-то раз наедине с ним я описал сложившуюся на юге обстановку  и  закончил
свое сообщение так: "Если вы теперь же не отдадите приказ об  отступлении  с
Кавказа, то вскоре нам придется пережить второй Сталинград".
     Казалось,  это  произвело  впечатление  на  Гитлера,  и  я  должен  был
непременно использовать его нерешительность. Мне удалось буквально выжать из
него согласие. "Хорошо, - сказал  он,  наконец,  -  отдайте  соответствующее
приказание". Выйдя из комнаты, я прямо из приемной Гитлера по телефону отдал
приказ об отступлении. Я распорядился,  чтобы  приказ  был  передан  войскам
немедленно и чтобы их отход начался тотчас же.
     Спешил я не напрасно. Когда всего через полчаса я приехал в свой  штаб,
меня  уже  ждала  срочная  телефонограмма:  Гитлер   приказывал   немедленно
позвонить ему. Заранее зная, что это значит,  я  снял  телефонную  трубку  и
попросил соединить с Гитлером. Он сказал: "Не отдавайте пока распоряжений об
отступлении с Кавказа. Завтра мы снова обсудим этот вопрос".
     Итак,  Гитлер  собирался  начать  новую  серию  бесконечных   отсрочек,
откладывая решение до тех пор, когда уже поздно будет что-либо  предпринять.
Я сказал: "Мой фюрер, слишком поздно. Я отправил приказ еще из вашего штаба,
и теперь он уже достиг фронтовых частей и соединений. Отступление  началось.
Отменить приказ сейчас - значит вызвать  невероятную  путаницу.  Я  вынужден
просить вас не делать этого".
     Гитлер молчал, видимо, не зная, на что решиться.  Наконец,  он  сказал:
"Хорошо, пусть будет так".
     Итак, я добился спасения 1-й танковой  и  17-й  полевой  армий  от  той
участи, которая постигла 6-ю армию. Дальнейший ход событий  показал,  что  я
использовал самый последний  момент  для  успешного  отвода  наших  войск  с
Кавказа. Хоть здесь мои усилия не пропали даром.

     Русские требуют сдачи Сталинграда

     Если бы меня попросили указать дату, которую я считаю началом конца 6-й
армии Паулюса, я бы назвал 8 января 1943 г. В этот день  русские  послали  в
"крепость" парламентеров и официально потребовали ее  сдачи.  Правда,  можно
считать и так, что судьба окруженной 6-й армии была решена еще в  тот  день,
когда ей было запрещено вырваться из окружения. Все,  кто  был  в  состоянии
здраво оценивать реальную обстановку,  понимали  это,  все,  кроме  Гитлера,
которого упрямство лишило способности  видеть  действительный  ход  событий.
Немецкий  народ  не  знал  о  создавшемся  положении,  так   как   верховное
командование умалчивало о неизбежной судьбе 6-й армии  вплоть  до  самой  ее
капитуляции. Ниж