не было принято.
     Таким образом, ни один из трех путей выбран не был: первые два -  из-за
упрямства Гитлера, третий - как неосуществимый в тех обстоятельствах. Вместо
этого решено было провести отдельные незначительные мероприятия, которые, по
признанию генерального штаба, не  могли  кардинальным  образом  повлиять  на
сложившуюся обстановку. Многие сомневались, что проведение этих  мероприятий
принесет какую-либо пользу. Но мы должны были сделать все  возможное,  чтобы
облегчить проведение  в  жизнь  решения  э  2,  когда  начнется  наступление
русских. Если бы опасность, о которой мы  говорим,  не  была  сначала  чисто
предположительной, Гитлер, по всей вероятности, одобрил бы это решение.
     Некоторые из проводимых нами мероприятий заключались в следующем.
     На опасном левом фланге был создан небольшой резерв. В него входил один
танковый корпус в составе двух дивизий - одной немецкой и  одной  румынской.
Во всех отношениях этот корпус был очень слаб.
     В  промежутках  между  дивизиями  наших  союзников   были   расположены
небольшие немецкие части, такие, как противотанковые  дивизионы,  взятые  из
резерва  ОКБ.  Предполагалось,  что  этими  частями  будут  усилены  войска,
расположенные на опасных  участках  фронта.  Посредством  подобной  "тактики
усиления"  командование  надеялось   укрепить   дивизии   наших   союзников,
воодушевить их и оказать им помощь в  отражении  наступления  противника.  В
случае если соединения наших союзников будут смяты, части  усиления  удержат
свои позиции и ограничат прорыв противника. Тогда  создадутся  благоприятные
условия для нашего контрудара. Это был хорошо продуманный план, но и он имел
очевидные изъяны. Если войска союзников, находящиеся  между  нашими  частями
усиления, будут разгромлены слишком быстро и если мы своевременно  не  будем
располагать достаточными силами для  нанесения  контрудара,  части  усиления
окажутся в безнадежном положении и в конце концов будут  списаны  со  счета.
Следовательно, и "тактика усиления"  была  весьма  сомнительным  выходом  из
положения.
     К штабам  крупных  соединений  наших  союзников  была  прикомандирована
группа связи, состоявшая из  офицеров  генерального  штаба  и  подразделений
связи. Штабы наших  союзников  не  имели  такого  опыта  и  дисциплины,  как
немецкие. Кроме  того,  их  структура  командования  и  система  связи  были
громоздки и медлительны. Мы  надеялись,  что  созданные  нами  группы  связи
компенсируют эти недостатки.
     В широких масштабах  мы  практиковали  радиообман  с  целью  скрыть  от
противника тот факт, что на левом фланге не было немецких войск, и создать у
него неправильное представление о наших силах на этом участке фронта.
     Выше были перечислены лишь некоторые из  намеченных  нами  мероприятий.
Проведение их в жизнь потребовало большой и весьма сложной  штабной  работы,
исключительно внимательного отношения к деталям и хорошей организации  дела.
Специалисты  прекрасно  понимали,  что  одних  этих  мероприятий  совершенно
недостаточно.  Но  по  указанным  мною  причинам  мы  старались   обеспечить
наибольшую их эффективность. В самом проведении  этих  мероприятий  таилась,
однако, опасность:  если  Гитлер  убедится,  что  подготовка  проведена,  он
забудет  об  осторожности.  Поэтому  приходилось  снова  и  снова  заострять
внимание  Гитлера  на  серьезности  создавшейся  у  Сталинграда  обстановки,
напоминая ему о тех  пяти  требованиях,  которые  я  перечислил  выше,  и  о
возможности только двух правильных решений. Делать  это,  несмотря  на  гнев
Гитлера, было моим служебным долгом.
     Что касается пунктов 1,3, 4 и 5, которыми я закончил свой  доклад  и  к
которым неоднократно возвращался, то в конце концов Гитлер принял их и начал
действовать в соответствии с ними. К несчастью,  он  вообще  был  склонен  к
компромиссным решениям, которые зачастую осуществлялись слишком поздно.
     Одно из проведенных нами мероприятий заключалось  в  создании  в  целях
прикрытия  левого  фланга   постоянной   системы   разведки,   располагающей
необходимыми  средствами  связи.   Это   потребовало   организации   тесного
взаимодействия между соответствующими отделами генеральных штабов сухопутных
и военно-воздушных сил и разведывательных частей со штабом группы армий "Б".
Командующий группой армий и его начальник штаба разделяли нашу точку зрения.
Это  было  видно  из  их  донесений  Гитлеру  об  обстановке  и   намерениях
противника. Комплексные разведывательные мероприятия вскоре подтвердили наши
опасения. Противник медленно, но настойчиво увеличивал свои силы перед нашим
левым флангом. Теперь это уже не вызывало сомнений.  Более  того,  показания
пленных начали раскрывать наличие на этом участке фронта весьма боеспособных
русских дивизий. Из этого можно было сделать только один вывод - наступление
русских неизбежно.

       Намерения русских

     Теперь стало очевидно, что ход мыслей русского верховного  командования
был тот же, что и немецкого генерального штаба. Русские решили  начать  свое
зимнее наступление, нанеся удар по левому флангу группы армий "Б". В  случае
успеха эта операция принесла бы им большие выгоды. Наши обманные мероприятия
не ввели русских в заблуждений. Они хорошо знали, что  этот  участок  фронта
удерживается войсками наших союзников, которые, по их расчетам,  были  менее
стойки в обороне.
     Мы все еще не знали, на каком участке растянутого левого фланга русские
нанесут удар  -  на  румынском,  находившемся  близ  Сталинграда,  на  более
западном итальянском или, наконец, на  венгерском,  который  протянулся  еще
дальше на запад. С чисто тактической точки  зрения  наиболее  результативным
был  бы  удар  по  самой  западной  оконечности  фланга.  Но  это  было   бы
исключительно смелое решение, а русское верховное командование, по-видимому,
не  хотело  рисковать.  Казалось,  оно  предпочитало  придерживаться   более
осторожного плана. В течение первой половины  ноября  (в  это  время  ставка
Гитлера и главное командование сухопутных сил передислоцировались из Винницы
в Восточную Пруссию) картина будущего русского наступления  становилась  все
яснее.  Русские  собирались  нанести   удар   северо-западнее   Сталинграда,
вероятно, на участке, занимаемом  румынскими  войсками.  Но  на  какой  день
намечено русскими начало наступления, мы еще не знали.

       Перед наступлением

     Упорно отказываясь принять  какое-либо  из  основных  решений,  Гитлер,
однако, разрешил  провести  мероприятия,  направленные  на  усиление  войск,
занимавших участок фронта, над  которым  нависла  русская  угроза.  Но  даже
теперь он не терял надежды захватить Сталинград. Он гневно  отдавал  приказы
продолжать бои в городе за каждый дом, за каждый квартал, и 6-я армия  несла
напрасные потери. Последние резервы ОКВ - первоклассные  штурмовые  саперные
батальоны - были переброшены в Сталинград, где  они  должны  были  захватить
застроенный район, прибегнув к "новой штурмовой тактике". Эти батальоны были
уничтожены.  А  тем  временем  северо-западнее  Сталинграда  все  явственнее
надвигалась угроза.
     В начале ноября Гитлер выступил с политической речью, в которой заявил:
"Я хотел выйти к Волге в определенном  месте,  возле  определенного  города.
Случилось так, что этот город носит имя самого Сталина... Я хотел взять этот
город. Не делая преувеличенных заявлений, я могу теперь сказать вам, что  мы
его захватили. Только небольшая его часть пока еще не  в  наших  руках.  Нас
могут спросить: "Почему армия не продвигается вперед еще быстрее?" Но  я  не
хочу второго Вердена, я предпочитаю достигнуть своей цели путем ограниченных
штурмов. Время в данном случае не имеет никакого значения".
     Это   была   странная   речь.   Гитлер   говорил   и   как    верховный
главнокомандующий, и как партийный агитатор. Нельзя было не  опасаться,  что
Гитлер, заявив однажды о своих намерениях на всю Германию  и  на  весь  мир,
откажется когда-либо изменить их, так как выполнение этих  намерений  станет
для него вопросом личного престижа.
     А когда речь идет о престиже, диктаторы, как известно, всегда проявляют
повышенную  чувствительность.  Более  того,  Гитлер  был  политиком,  а   не
солдатом. Объявляя о своих  намерениях,  он  думал  дать  ясные  цели  своим
командирам и войскам и таким образом укрепить их решимость.  Гитлер  считал,
что его речи повышают стойкость солдат. Он не знал, как  будут  звучать  его
слова в ушах высших  командиров,  младших  офицеров  и  солдат,  ожесточенно
сражавшихся и умиравших в Сталинграде. Он не знал, какое  впечатление  могут
произвести его слова на генеральный штаб сухопутных сил  и  его  начальника.
Кстати, мне никто не сообщил об этой речи до того, как она была произнесена,
- впервые я услышал ее по радио.
     В течение первых  недель  ноября  я  снова  и  снова  представлял  свои
основные  требования  Гитлеру.  Благодаря  данным  нашей  разведки   картина
становилась яснее с каждым днем.  Мы  работали  в  тесном  взаимодействии  с
военно-воздушными силами,  подвергая  районы  сосредоточения  русских  войск
ударам с воздуха. Большего мы  не  могли  сделать.  Оставалась  единственная
надежда. Несмотря на все, еще можно было в самый  последний  момент  убедить
Гитлера принять основное решение. Я беспрестанно приводил ему  все  новые  и
новые доказательства.
     Весь генеральный штаб - от старшего начальника до рядового сотрудника -
разделял мои мрачные предчувствия и с тревогой ожидал  неизбежного,  как  мы
все понимали, русского наступления. Если оно будет  успешным,  оно  поставит
всю  сталинградскую  армию  в   отчаянное   положение.   Ужасно   предвидеть
надвигающуюся катастрофу и в то же время не иметь возможности  предотвратить
ее. Тяжело видеть,  что  единственное  в  тех  условиях  средство  излечения
отвергается единственным  человеком,  который  может  принимать  решения,  -
Гитлером.
     Командующий группой армий "Б" и  его  начальник  штаба  дали  такую  же
оценку обстановки, как я.  Они  тоже  считали,  что  избежать  надвигающейся
катастрофы можно, только приняв кардинальное решение. Они, чувствовали  себя
несчастными, так как были не в состоянии влиять на ход  событий.  Они  могли
только  заострить  внимание  Гитлера  на   действительном   положении   дел,
представляя свои донесения с оценкой обстановки, сосредотачивая внимание  на
самом опасном участке  фронта,  они  старались  не  пропустить  критического
момента.
     Конечно, мы пытались наносить удары по движущимся  колоннам  и  районам
сосредоточения русских войск авиацией и дальнобойной артиллерией.  Но  самое
большее, что могли дать такие  действия,  это  отсрочить  день  наступления.
Предотвратить наступление можно  только  тогда,  когда  обороняющийся  имеет
абсолютное превосходство в воздухе и способен  беспрерывно  наносить  мощные
удары по железным и шоссейным дорогам, а  также  по  районам  сосредоточения
противника. Мы не обладали военно-воздушными силами  необходимых  для  этого
размеров.
     Такова была обстановка, когда на нас со всей яростью обрушилась суровая
русская зима. Теперь  мы  знали,  что  наступления  русских  придется  ждать
недолго.

     Русское наступление началось

     Ранним утром 19 ноября 1942 г.  главное  командование  сухопутных  сил,
находившееся теперь в  Восточной  Пруссии,  получило  следующую  телеграмму:
"Началась  мощная  артиллерийская  бомбардировка  всего  румынского   фронта
северо-западнее Сталинграда". Наша группа связи проследила за тем, чтобы эта
телеграмма пришла к нам через штаб группы  армий  "Б"  без  задержки.  Итак,
наступление началось, и мы были уверены, что оно будет развиваться так,  как
мы не раз  говорили  об  этом  Гитлеру.  Теперь  нам  предстояло  убедиться,
правильно ли мы подсчитали силы русских.
     Группе армий "Б" был послан ответ: "Танковый  корпус  "X"  должен  быть
подготовлен для немедленного ввода в бой {Речь идет о 48-м танковом корпусе,
в состав которого входили 22-я немецкая и 1-я  румынская  танковые  дивизии.
См. Г. Дерр. "Поход на Сталинград". Воениздат, М.,  1957,  стр.  67.  (Прим,
ред.)}. Гитлер дал согласие на вывод его из резерва".
     Этот единственный резервный корпус мог быть  введен  в  бой  только  по
личному приказанию Гитлера. Как только я услышал  о  русской  артиллерийской
подготовке и понял, что обстановка будет развиваться, как и  предполагалось,
я обратился к Гитлеру с просьбой  о  выводе  корпуса  из  резерва.  Если  же
события не примут опасного оборота, такая предосторожность не повредит.
     В это время Гитлера в Восточной Пруссии не было - он находился в  своем
поезде на пути в Мюнхен или Берхтесгаден. Его  сопровождал  личный  штаб,  в
который входили фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль. По телефону  я  сообщил
фюреру об этой новости и с большим трудом убедил его вывести танковый корпус
"X" из резерва верховного главнокомандующего и передать его  в  распоряжение
группы армий "Б". Даже тогда он хотел отложить  принятие  решения  по  этому
вопросу и дождаться дальнейших сообщений с фронта.  Как  обычно,  с  немалым
трудом мне удалось убедить его, что потом будет  слишком  поздно.  Добившись
согласия Гитлера на вывод танкового корпуса из резерва, я почувствовал  себя
прямо-таки победителем. Командование  группы  армий  "Б"  было  от  этого  в
восторге.
     Артиллерийская бомбардировка румынских позиций  становилась  все  более
интенсивной.   И   вот   под   прикрытием   сильной   снежной   метели,    в
двадцатиградусный мороз Красная Армия перешла в наступление.  На  румын  шли
массы танков с пехотой, находившейся на танках или двигавшейся  позади  них.
Повсюду русские имели  огромное  численное  превосходство.  Румынский  фронт
представлял собой печальную картину полного хаоса и беспорядка.
     Штаб  группы  армий  "Б"  теперь   получал   поток   часто   совершенно
противоречивых сведений, которые тут же препровождались в генеральный  штаб.
Одни донесения рисовали общую картину панического бегства румынских войск  и
появления русских танков глубоко в нашем тылу.  В  других  же  говорилось  о
героическом сопротивлении румын и уничтожении  множества  советских  танков.
Наконец, обстановка прояснилась. Русские прорвали  румынский  фронт  в  двух
местах. Между участками этих прорывов, а также  на  левом  фланге  румынские
войска  и  немецкие  части  усиления  продолжали   вести   упорные   бои   с
превосходящими силами противника. Как только командование группы  армий  "Б"
осознало, что произошло, оно приказало танковому корпусу "X"  контратаковать
те русские части, которые достигли наибольших успехов.
     Я непрерывно информировал Гитлера по телефону об  изменении  обстановки
на фронте. Снова и снова я указывал ему на то, что наступило время  провести
в жизнь основное решение, то есть отступить  из  Сталинграда,  или  хотя  бы
подготовиться к его выполнению в ближайшем будущем.  Это  только  раздражало
Гитлера. Как обычно, он цеплялся за  каждую  соломинку.  Он  хотел  увидеть,
какой эффект произведет ввод в бой танкового корпуса. Когда  я  сказал  ему,
что этот корпус может только замедлить темп русского продвижения,  но  ни  в
коем  случае  не  задержать  наступления  русских,  он  воспринял  это   как
пессимистическое заявление.
     Тем  временем  обстановка  продолжала  ухудшаться.  Русские   расширили
участки своих прорывов, а их танки продвинулись глубоко в наш тыл.  Танковый
корпус "X", который готовился к  контратаке,  сам  был  атакован  передовыми
танковыми частями русских. Кроме того, ему мешали действовать толпы  бегущих
румын и ужасная погода. На успех контратаки теперь почти  не  было  надежды,
особенно потому, что те части  и  соединения,  которые  все  еще  удерживали
фронт, оказались в критическом положении. Обстановка становилась опасной.
     С точки зрения группы армий "Б" и главного командования сухопутных  сил
обстановка должна была ухудшиться. Мы знали,  что  танковый  корпус  "X"  не
сможет стабилизировать положение и будет вовлечен в общий  беспорядок.  Если
он будет разгромлен, мы потеряем свое единственное резервное  соединение.  В
штабе главнокомандующего сухопутными силами атмосфера становилась мрачной.
     Я делал все, чтобы объяснить это Гитлеру. Однажды я опять предложил ему
отвести 6-ю армию на запад, так как это единственно возможный путь  избежать
крупной катастрофы. Эта армия должна  была  повернуться  фронтом  на  запад,
обеспечив свой тыл арьергардами, и атаковать русские части, которые прорвали
фронт румынских войск. Затем нужно было создать новый крепкий  фронт.  Такие
действия не только ликвидировали бы угрозу 6-й армии, но и  поставили  бы  в
трудное положение прорвавшиеся русские войска.  По  крайней  мере  в  данном
случае мы могли ожидать хотя бы местных успехов.
     Если это не будет сделано, поражение станет неизбежным. 6-я армия будет
отрезана и окружена, а в  линии  фронта,  удерживаемой  группой  армий  "Б",
образуется большой разрыв. Свежих сил  для  восстановления  контакта  с  6-й
армией и закрытия этого разрыва не  было.  Каждый  день  задержки  затруднял
возможность восстановить положение на фронте и избежать катастрофы.
     Гитлер отверг это смелое решение. Несмотря  на  все  мои  требования  и
предупреждения,  он  оставался  непреклонным.  Вместе  со  своими   военными
советниками Гитлер решил вернуться из Баварии в Восточную Пруссию.

       План Гитлера и Йодля

     Еще до прибытия поезда в Растенбург мне позвонил генерал Йодль. Я этого
не ожидал. Раньше мне как-то не приходилось  с  ним  встречаться.  Его  штаб
ведал   Южным   и   Западным   фронтами.   Восточным   фронтом    занимались
главнокомандующий  сухопутными  силами  и   начальник   генерального   штаба
сухопутных сил.
     В  моем  присутствии  Йодль  воздерживался  давать  Гитлеру  советы  по
вопросам, касавшимся Восточного  фронта,  и  ограничивал  свою  деятельность
управлением двумя другими театрами военных действий,  осуществлением  общего
руководства по ведению войны и вопросами военной политики.
     Теперь, однако, стало очевидно, что в поезде  в  отсутствие  начальника
генерального штаба сухопутных сил он и  фельдмаршал  Кейтель  сочли  удобным
давать Гитлеру советы и относительно Восточного  фронта.  Возможно,  он  сам
обратился к ним за советом. Во всяком случае, они дали ему совет, и что  это
был за совет, вскоре стало ясно.
     Генерал Йодль сказал по телефону, что главному командованию  сухопутных
сил следовало бы рассмотреть возможность изъятия одной танковой  дивизии  из
состава группы армий "А",  действовавшей  на  Кавказе,  и  переброски  ее  в
распоряжение группы  армий  "Б"  для  использования  в  качестве  подвижного
резерва. Такое решение  было  принято  в  поезде  Гитлера.  Переброска  этой
танковой дивизии в угрожающий район боевых действий должна была занять много
времени, и трудно было сказать, как сложится обстановка, когда  эта  дивизия
прибудет туда.
     Я был крайне  удивлен  и  сказал  Йодлю,  что  хочу  говорить  лично  с
Гитлером. Опять я стал упрашивать Гитлера отдать приказ об отходе 6-й армии.
Тон  ответа  был  холодным  и  непреклонным:  "Мы  нашли  другой  выход   из
создавшегося положения. Йодль сообщил вам  о  нем.  Обо  всем  остальном  мы
поговорим завтра". И это было все. Позже меня официально информировали,  что
Гитлер желает видеть меня в полдень на следующий  день,  чтобы  обсудить  со
мной обстановку. Я ответил, что это будет слишком  поздно.  Тогда  мне  было
сказано, что видеть  Гитлера  раньше  невозможно,  так  как  ему  необходимо
отдохнуть после продолжительного путешествия.  Следует  заметить,  что  этот
разговор происходил в то время, когда весь фронт пылал в огне и  каждый  час
гибли сотни храбрых солдат.
     Я игнорировал это предупреждение и в полночь, когда должен был  прибыть
поезд Гитлера, приехал в  штаб  верховног