сь  на  балконе,
сдвинула  с  места  тростниковую  качалку и начала вытряхивать пеструю
бархатную скатерть. Вытряхнула и удалилась, прикрыв за собой дверь.
     Скрылось солнце. Густели сумерки. На небо выплыл ущербленный диск
луны.
     Наруз Ахмед не сводил глаз с дома.
     Из калитки вышел Гуссейн  с  трубкой  во  рту.  Вот  хитрец,  он,
оказывается,   курит!   А  от  сигарет  отказался...  Гуссейн  постоял
некоторое время как бы в раздумье, попыхивая трубкой, а потом медленно
направился  к соседней даче и скрылся за калиткой.  Вскоре он вернулся
оттуда, неся и руке большой бидон из белой жести.
     Хлопнула калитка, щелкнул металлический запор.
     И снова тишина.
     Наруз Ахмед выжидал,  хотя зуд нетерпения жег его. Он точно знал,
что хозяин дома,  Керлинг,  сейчас в городе и  пожалует  сюда  лишь  в
воскресенье.  Значит, кроме прислуги, на даче никого нет. Свет в окнах
не загорался.  Только вспыхнули две лампочки:  одна у ворот, другая на
столбе во дворе.
     Наруз Ахмед продолжал выжидать.
     Луна опускалась  все  ниже,  и  залитый  ее  светом  дом выглядел
сказочным.  На небе выступали одна за другой  мохнатые  южные  звезды.
Стояла  глубокая тишина.  Едва-едва вздыхал западный ветерок,  принося
теплое благоухание цветов и пряный аромат цветущей акации.
     Наруз выбрался  из  укрытия,  осмотрелся по сторонам и,  прижав к
боку сверток,  пересек пыльную дорогу.  Он приник лицом  к  решетке  и
сквозь  лавровые кусты разглядел во дворе флигелек с двумя освещенными
окнами и утрамбованную площадку перед ним для игры в крокет.
     Держась в тени,  Наруз Ахмед бесшумной,  скользящей походкой стал
красться вдоль решетки,  через  которую  свешивались  ветви  мимозы  и
дикого винограда.
     Свет во флигеле погас  примерно  к  полночи.  Тогда  Наруз  Ахмед
перемахнул  через решетку,  пригибаясь меж кустов,  прокрался к дому и
притаился между двумя окнами под балконом. Он развернул сверток, в нем
оказался  моток  толстой веревки с железной кошкой на конце.  Чтобы не
производить шума, кошка была обмотана тряпкой.
     Вслушавшись в  тишину  ночи  и  не уловив ничего подозрительного,
Наруз Ахмед распустил веревку и,  взяв в  руки  кошку,  метнул  ее  на
балкон. Раздался глухой стук. Наруз потянул канат на себя, он свободно
подался,  затем натянулся:  кошка зацепилась за  что-то.  Наруз  вытер
ставшие  вдруг  мокрыми ладони и,  опираясь о стену дома ногами,  стал
взбираться вверх.  Расстояние от земли до второго этажа не превышало и
пяти метров, и преодолеть его было нетрудно.
     Оказавшись на балконе,  он подобрал  свисающий  конец  веревки  и
уложил его на перила.
     Дверь, ведущая в дом,  оказалась закрытой лишь  на  один  верхний
шпингалет.   Снизу  она  свободно  отходила  от  порога.  Наруз  Ахмед
предвидел,  что дверь может оказаться на запоре,  а потому прихватил с
собой алмаз,  чтобы подрезать стекло,  и кусок липкого пластыря, чтобы
вынуть осколки бесшумно.  Но,  не имея опыта в подобных операциях,  он
решил пока не прибегать к алмазу, а попробовать открыть дверь. Он стал
потряхивать ее половинку,  и дверь  подалась.  Очевидно,  незавернутый
шпингалет выпал из своего гнезда.
     Наруз Ахмед вынул из кармана ручной фонарик и замер на месте,  не
решаясь  переступить  порог.  Сердце его билось сильно и тревожно.  Он
отдавал себе отчет в том, что может произойти, если он попадется.
     Быть может,  он  поступает  опрометчиво?  Быть может,  не следует
лезть в чужой дом,  не изучив его хорошенько?  Не лучше ли повременить
немного,  потратить  еще  недельку и расположить к себе несговорчивого
Гуссейна?
     Но колебания   длились   недолго.  Ждать  нечего.  Все  решено  и
обдумано. Пора действовать.
     Окинув с  высоты балкона безлюдную улицу и дремлющие сады вокруг,
Наруз Ахмед шагнул через порог,  прикрыл  за  собой  дверь  и  включил
фонарик.  Перед  ним оказалась небольшая квадратная комната.  Стены ее
были  расписаны  сложным  арабским  орнаментом,  пол  застлан   темным
ворсистым ковром. В центре стоял круглый стол, покрытый той скатертью,
которую совсем недавно вытряхивала жена Гуссейна.
     Луч фонарика  нащупал  три  двери:  две  вели в смежные комнаты и
одна, открытая, - на лестницу вниз.
     Наруз Ахмед  обошел  все  верхние  комнаты и,  не обнаружив в них
того,  что искал,  стал  спускаться  по  лестнице,  изредка  помигивая
фонариком и держась за поручни.
     Лестница привела его в  холл  с  вешалкой,  зеркалами  и  низкими
кожаными креслами.
     Наруз Ахмед постоял здесь немного,  и луч  фонарика  показал  ему
дальнейший  путь.  Широкая  резная дверь во внутренние покои оказалась
незапертой.  Он потянул ее на себя и остановился. Слух уловил какой-то
звук: что-то журчит или мелодично гудит.
     Наруз Ахмед провел лучиком по стене и увидел еще  одну  дверь  Он
открыл  ее и понял,  что тут буфетная.  На стене висел электросчетчик.
Он-то и журчал.
     Если бы Наруз Ахмед вовремя догадался, что звук издает счетчик, и
не заглянул в буфетную,  если бы он прикрыл за собой дверь,  то вполне
возможно, что все последующее сложилось бы иначе. Но Наруз Ахмед забыл
об осторожности.  Он оставил за собой  две  открытые  двери  и  быстро
прошел в затянутую мраком гостиную.  Окна,  выходившие на улицу,  были
завешены шторами.  Здесь можно было безбоязненно пользоваться фонарем.
Наруз Ахмед оглядел гостиную,  спальню и, не обнаружив ничего похожего
на клинок,  направился в кабинет.  Это была большая,  не уступавшая по
размерам  гостиной комната.  На пушистом ковре стояли письменный стол,
глубокие мягкие кресла,  столик с радиоприемником,  низенький столик с
бутылками, сигаретами, рюмками и бокалами. Но ничего этого Наруз Ахмед
не заметил.  Как загипнотизированный,  он смотрел на глухую стену, где
по  огромному  темному  ковру  было развешано оружие.  В луче фонарика
блестели кинжалы,  палаши, сабли, ятаганы, пистолеты, старинные боевые
доспехи...  У  стены  стояла  широкая  ковровая тахта с шелковой горой
подушек и подушечек,  Наруз  Ахмед  шагнул  к  ней,  наведя  лучик  на
развешанное оружие.  Но... отцовского клинка он не увидел. Его не было
здесь. Наруз Ахмед мог бы мгновенно опознать его среди сотен других...
     - Проклятие!  - чуть слышно прошипел он.  - Куда же этот неверный
упрятал клинок? И почему упрятал? Неужели все мои труды пропали даром?
Нет,  к  черту...  Я  не  уйду  отсюда с пустыми руками.  Тут есть чем
поживиться.  Хотя бы вон тот клинок.  Он весь в  золоте  и  камнях.  А
кинжал? Нет... Я прихвачу с собой все, что можно...
     Он хотел было ступить на оттоманку, над которой висело оружие, но
его остановило грозное рычание.
     Наруз Ахмед медленно повернул голову,  повел фонарем  и  замер  в
неестественной  позе:  в  двух  шагах  от  него  стоял,  оскалив зубы,
огромный,  с годовалого теленка, пятнистый дог. Он был недвижим, точно
мраморное  изваяние.  Его  круглые разномастные глаза мерцали холодным
огнем: один глаз зеленым, другой - желтым...
     Ноги Наруза Ахмеда сразу обмякли,  стали ватными. Кровь бросилась
в голову,  спина покрылась потом,  а сердце тяжело, громко стучало. Он
дышал  прерывисто,  полуоткрытым  ртом,  и  не мог оторвать взгляда от
страшного зверя.  А тот не мигая смотрел,  будто стараясь парализовать
его волю.
     Прошли три  длинные,  бесконечные  минуты.   Наруз   Ахмед   стал
понемногу  приходить  в себя.  Какие-то проблески рассудка стали брать
верх над всеобъемлющим паническим страхом.  Нельзя же, в конце концов,
оставаться  беспомощным и дрожать при виде этого проклятого дога.  Как
он ни страшен, но это лишь животное, презренная собака! Человек должен
что-то  придумать,  чтобы избавиться от собаки.  Но что?  Прежде всего
следует погасить свет и изменить неудобную позу.  Наруз  Ахмед  так  и
поступил.  Свет погас,  погасли и желто-зеленые собачьи глаза.  Теперь
надо быстро соображать.  Вот,  правильно.  Выход есть. Надо осторожно,
неслышно добраться до стены,  снять первый же клинок,  и тогда дог уже
не страшен.  Можно ослепить его светом и так полоснуть по черепу,  что
он и не пикнет. Верно!
     Наруз Ахмед воспрянул духом,  приподнял ногу,  чтобы поставить ее
на оттоманку,  но тут дог снова так угрожающе заворчал,  что нога сама
по себе застыла на месте.  Трясущаяся рука невольно сжалась,  и фонарь
вспыхнул.  На  Наруза Ахмеда медленно надвигался могучий зверь,  скаля
белые клыки.
     Наруз Ахмед  сжался  в  комок,  присел на корточки и притих,  как
притихает пташка при  виде  коршуна.  Он  не  мог  больше  смотреть  в
неподвижные  глаза  зверя  и  погасил  фонарь.  Леденящий сердце страх
сковал его. Он уже видел себя в наручниках, бредущим по городу с двумя
рослыми полисменами по сторонам. Конец...
     И тут пес стал лаять, басовито, громко и яростно. Дом ожил.

        "5"

     Керлинг в это время принимал своих близких друзей в  особняке  на
улице Лалезар.
     Это был  упитанный,  рослый,   неопределенных   лет   блондин   с
расплывшимися  чертами  лица,  гладко  прилизанными редкими волосами и
желтовато-серыми глазами, светившимися из-за неоправленных очков. Одет
он  был по моде,  но не по возрасту - в пиджак светло-песочного цвета,
ярко-синие брюки и галстук лихорадочной расцветки.
     После легкого ужина, орошенного разнообразными коктейлями, хозяин
и гости собирались усесться за карточный стол, но в это время зазвонил
телефон.
     Керлинг снял трубку, выслушал короткое сообщение и так же коротко
ответил:
     - Сейчас приеду. Откройте ворота.
     Потом он нервным жестом поправил галстук и обратился к гостям:
     - Прошу прощенья,  господа!  Я должен отлучиться.  Начинайте  без
меня.
     Никто из  присутствовавших  (были   только   мужчины)   не   стал
протестовать  и  расспрашивать.  Все  отлично понимали,  какие сложные
обязанности возлагает на человека должность корреспондента иностранной
влиятельной газеты.
     Керлинг быстро прошел в кабинет,  вынул из ящика стола  массивный
пистолет и положил его в карман. Минуту спустя он сидел уже за рулем.
     Машина легко прошелестела  по  гладкому  асфальту,  запрыгала  по
булыжной   мостовой   и   запылила   по   немощеной  улице.  Достигнув
перекрестка,  она сбавила ход,  повернула вправо  и,  оставив  облачко
голубоватого дыма, въехала в узкую улицу.
     Керлинг выбрал самую короткую дорогу.  Он  торопился.  Потянулись
кривые,  пропитанные  пылью  и  зловонием  переулки с глухими высокими
глиняными заборами. Потом мелькнули развалины старой городской стены.
     Машина выбралась  на  загородное шоссе,  обсаженное деревьями,  и
увеличила скорость.  Дорога некоторое время  стлалась  вдоль  широкого
арыка,  повторяла  его изгибы,  затем перебежала через мост и подалась
влево.
     Керлинг вел  машину  спокойно,  свободно  откинувшись  на  спинку
сиденья.  Руки его,  слишком  белые  для  мужчины,  с  отполированными
ногтями, покрытые веснушками, не держали баранку, как обычно держат ее
профессионалы-водители,  а лежали на ней.  Точными,  едва приметными и
небрежными движениями ладоней Керлинг манипулировал рулем.
     Еще издали он заметил,  что  его  загородный  дом  ярко  освещен.
Керлинг  сбавил  ход,  сделал  плавный  поворот  и  въехал  в  настежь
распахнутые ворота, Они тотчас закрылись за ним.
     Едва Керлинг успел выйти из машины, как к нему подбежал Гуссейн и
взволнованным голосом доложил:
     - Вор пробрался в дом через балкон по веревке,  сделать ничего не
успел. Его стережет Радж.
     - Где?
     - В вашем кабинете, господин.
     Керлинг вынул пистолет, освободил предохранитель.
     - Пошли!
     На веранде они застали жену и дочь Гуссейна.  Женщины поклонились
хозяину и пропустили его в дом.
     В холле Гуссейн доложил:
     - Я не решился без вас позвонить в полицию. Быть может, позвонить
сейчас?
     - Подожди...
     Войдя в ярко освещенный верхним светом кабинет,  Керлинг увидел в
углу скрюченного в неестественной позе человека. Возле него царственно
сидел неподвижный дог. Он даже не повернул головы, когда вошел хозяин.
     - Радж, ко мне! - позвал Керлинг.
     Собака нехотя подошла к нему и встала с левой стороны.
     - Хенде ап! Руки вверх! - скомандовал Керлинг и наставил пистолет
на вора.
     Наруз Ахмед с застывшим взглядом и окаменевшим лицом приподнялся,
выпрямился и поднял руки кверху.
     Керлинг осмотрел его спокойно, насмешливо и приказал Гуссейну:
     - Ну-ка, выверни у него карманы!
     В карманах, кроме красного носового платка, небольшой суммы денег
и засаленных документов,  ничего не оказалось. Керлинг приказал деньги
и платок вернуть вору, а документы бросил на письменный стол. Гуссейну
он сказал:
     - Ступай! Я поговорю с ним сам.
     Оставшись наедине  с  ночным  гостем,  Керлинг  сел  в  кресло и,
нацелившись черным пистолетом в переносицу Наруза Ахмеда, спросил:
     - Это еще что за фокусы? Кто ты? Зачем сюда пожаловал?
     Наруз Ахмед молчал.
     - Ну, отвечай! Я буду считать до двенадцати, а потом спущу курок.
Раз... два... три... четыре... пять...
     Наруз сообразил,  что  с ним не шутят.  Нельзя ждать той секунды,
когда из  круглого  отверстия  ствола  вырвется  злобный  огонек.  Эту
секунду надо перехватить.
     - Я скажу...  Я на все отвечу...  - вырвалось у него. - Разрешите
мне сесть... Меня не держат ноги...
     Керлинг рассмеялся мелким шипящим смехом,  толкнул ногой стоявшее
напротив кресло и показал на него пистолетом.
     - Садись!
     Шатающейся походкой,  с  поднятыми  руками  Наруз Ахмед подошел к
креслу, упал в него и вздохнул с облегчением.
     - Опусти лапы,  - разрешил Керлинг и позвал дога: - Ко мне, Радж.
Ложись!
     Дог расположился  между хозяином и Нарузом Ахмедом и снова вперил
свой дьявольский взгляд в ночного гостя.
     Керлинг положил пистолет на стол, под правую руку, и сказал:
     - Говори, я слушаю.
     - Я  пришел  сюда...  - начал Наруз срывающимся голосом,  - чтобы
взять отцовский клинок... Я думал... Мне сказали... Да... Мне сказали,
что клинок отца попал сюда, и я хотел, ну... как бы сказать... забрать
его...
     Он проговорил это торопливо, несвязно, облизывая пересохшие губы.
Слова наскакивали одно на другое.
     - Маловразумительно,  - коротко заметил Керлинг и провел рукой по
своим гладко зачесанным волосам.
     - Я не вор...  Поверьте мне,  я не вор,  - вновь забормотал Наруз
Ахмед. - Единственно, что привело меня сюда, так это клинок...
     - Какой  клинок,  черт тебя побери?!  - с раздражением воскликнул
Керлинг.
     - Отцовский  клинок...  Да,  клинок,  который  раньше принадлежал
моему отцу.
     - Ты аферист! Что ты морочишь мне голову? Я не ребенок!
     - Господин...  поверьте,  что  я   говорю   правду,   -   приходя
мало-помалу в себя,  убеждал Наруз Ахмед. - Конечно, вам непонятно. Но
я объясню вам все, все... Я пришел сюда за тем клинком, который вы три
года назад купили на "Эмире" в магазине Исмаили... Да, я хотел украсть
у вас этот клинок...  В этом моя вина...  Но клинка не оказалось среди
вашего оружия.  Клинка нет. Значит, все напрасно, и я погиб, ничего не
достигнув...
     Керлинг прищурился, что-то припоминая, и спросил:
     - У Исмаили, ты сказал?
     - Да,  да,  у Исмаили... Это совершенно точно. Вы не можете этого
не помнить,  раз об этом помнит Исмаили.  Вы оставили ему свой  адрес.
Теперь вы понимаете меня?
     - Ничего пока не понимаю.
     - Этот  клинок я продал Исмаили в сорок шестом году,  а он продал
его вам.  Клинок мне оставил мой покойный отец Ахмедбек, а ему подарил
его последний эмир бухарский Саид Алимхан... И поверьте, что я не вор.
Что угодно, только не вор. Это случилось со мной впервые.
     Керлинг внимательно всмотрелся в лицо Наруза Ахмеда и сказал:
     - Что ты не  обычный  вор,  могу  поверить.  Воры  так  глупо  не
поступают.  Но скажи, зачем тебе понадобился клинок, который ты сам же
несколько лет назад продал? Зачем?
     Наруз Ахмед  молчал.  Он  сидел,  ссутулившись,  точно пришитый к
креслу, и не знал, как ответить. Вот это вопрос! Действительно, зачем?
Придется, видимо, сказать правду. Другого выхода нет.
     - Ну? - напомнил Керлинг. - Зачем?
     - В клинке заключена большая тайна.
     Керлинг расхохотался.  Этого еще не хватало! Начинаются восточные
штучки!
     Он вынул из бокового кармана сигару,  откусил ее  кончик,  достал
зажигалку и закурил. Дым слоистыми волнами поплыл по комнате.
     - Ты,  может быть,  думаешь, что имеешь дело с местным жителем? -
проговорил  Керлинг,  разглядывая  зажигалку с таким видом,  будто она
впервые попала к нему в руки. - Ошибаешься! Я не настолько наивен...
     Мысли Наруза  Ахмеда  мчались,  разбегались  на ручейки,  и ни на
одной он не мог сосредоточиться.  Что же делать?  Господин  Керлинг  и
этому не верит! Как убедить его?
     - Ты понял меня, жалкий аферист? - твердо спросил Керлинг.
     - Да, господин.
     - Что же ты еще можешь сказать?
     - Я говорю правду...
     Керлинг усмехнулся,  брезгливо  взял  документы  Наруза   Ахмеда,
просмотрел их и сказал:
     - Кто ты? Только говорить правду, иначе я прекращу беседу.
     Наруз Ахмед  объяснил,  что  он  родом  из  Бухары,  сын  видного
человека при эмире бухарском,  что отец его после революции боролся  с
советской  властью  и  был курбаши,  да и сам он состоял в басмаческом
отряде Мавлана.  После разгрома отряда он бежал в Афганистан,  а затем
перебрался в Иран.
     Эти подробности биографии Наруза Ахмеда заинтересовали  Керлинга,
хотя он и не подал виду. Имена басмаческих курбаши Ахмедбека и Мавлана
были ему знакомы.
     - Вам нельзя позавидовать, - проговорил он, перейдя на "вы". - Вы
избрали,  судя по сегодняшнему визиту,  не ту дорогу,  которая ведет к
славе...
     Наруз Ахмед развел руками.
     - А кто может подтвердить, что все, что вы мне сказали, правда? -
продолжал Керлинг.
     - Есть такой человек! - твердо сказал обрадованный Наруз Ахмед.
     - Имя его?
     - Ахун Иргашев.
     - Это еще кто такой?
     - Мой земляк, старый человек, табиб, он живет в Тегеране.
     - Адрес? - потребовал Керлинг и вынул из кармана ручку.
     Наруз Ахмед  сказал  адрес,  и  Керлинг  записал  его в крошечный
блокнотик, спрятал ручку и спросил:
     - А что, собственно, он может подтвердить?
     - Все,  все... Он знает меня с малых лет, он обучал меня грамоте.
Он  подтвердит,  что я - сын Ахмедбека,  что отец мой был приближенным
эмира бухарского и еще...
     - Еще?
     - Что я сказал вам правду о клинке.
     Керлинг усмехнулся:
     - Уж не повлияла ли эта история с клинком на ваш рассудок?
     - Вот вы смеетесь,  - промолвил Наруз Ахмед.  - Я понимаю вас.  Я
тоже не придавал особого значения тайне,  в нем заключенной. Потому-то
и продал клинок.
     - А теперь верите в тайну?
     - Если бы не верил, то не оказался бы в вашем доме.
     - И вам открыл глаза этот табиб Иргашев?
     - Да, он. Хотя, как понимать "открыл"? Он - один из двух, знающих
тайну. Вторым надо считать умершего отца.
     - Хм... занимательно. В чем же состоит тайна?
     - В этом-то вся суть.  Если бы  я  знал!  Ахун  сказал  мне,  что
раскроет тайну лишь в том случае, если я добуду клинок.
     - Так... - произнес Керлинг иронически. - Очень занимательно. Все
как в сказке... А чем вы развлекались в Иране все это время?
     Наруз Ахмед вздохнул и,  набравшись смелости,  смиренно  попросил
закурить. Керлинг угостил его сигарой, и после этого Наруз выложил ему
все,  как на исповеди. Он рассказал обо всех своих скитаниях в поисках
Ахуна Иргашева, о надеждах, которые пробудились в нем с началом войны,
о том, как попал он в диверсионную группу и чем это окончилось.
     Своей угодливой  откровенностью Наруз Ахмед пытался расположить к
себе Керлинга, от которого теперь зависела его судьба.
     - Вы  интересный  человек,  - неожиданно произнес Керлинг,  когда
Наруз Ахмед окончил свой рассказ. - Вес