ам ее вилось множество тоненьких косичек. Короткое светлое
платье из легкой ткани,  сшитое по-европейски,  обрисовывало  стройную
фигуру девушки. Она была очень молода и на редкость хороша.
     - Здесь живет Умар-ата? - спросил Наруз Ахмед.
     - Да, это его дом, - последовал ответ.
     - Я могу его видеть?
     Девушка отрицательно покачала головой, внимательно всматриваясь в
гостя: его лицо ей было незнакомо.
     - Почему? - спросил с улыбкой гость.
     - Отца нет, - ответила она.
     - Жаль. А когда его можно застать?
     - Не знаю.  Он с добровольцами гоняется за басмачами.  Вы знаете,
что появились басмачи?
     Наруз ответил,  что  слышал,  но   не   придает   значения   этим
обывательским  слухам.  Чего  народ  не болтает...  Возможно,  что это
очередная базарная сплетня.
     - Нет, это не сплетня, - возразила девушка. - Это правда. Три дня
назад в нашей махаллеЪ512Ъ0 было собрание, и там говорили:  басмачи напали
на колхоз, убили несколько колхозников, захватили лошадей, продукты.
     - Печально, если так, - проговорил Наруз и подумал: "Значит, отец
уже действует".  Он ждал, что девушка пригласит его в дом, но этого не
случилось. - Очень жаль, что не застал вашего отца. Придется зайти еще
раз...
Девушка молчала.
     - До свидания...
     - До свидания... - бросила девушка, и калитка захлопнулась.
     План сорвался,  пока  проникнуть  в  дом чеканщика не удалось.  В
раздумье  Наруз  шел  по  улице,  не  зная,  что  предпринять.  Вполне
возможно,  что  заветный  клинок  где-то рядом и ждет...  Стоит только
войти в дом и взять его.  Что может быть проще!  И в то же  время  как
сложно. А она красива... Слов нет - красива! А как стройна... И совсем
юная.  Ей самое большее  -  лет  семнадцать.  Она  могла  бы  украсить
ичкариЪ513Ъ0  самого разборчивого мужчины...  Пожалуй,  и покойный эмир не
отказался бы от такой наложницы. Хороша! Чертовски хороша...
     Занятый этими мыслями,  Наруз Ахмед не заметил, как дошел до дома
Союза кооперативов.
     Он остановился, нерешительно взглянул на подъезд и потер лоб.
     "Что ж,  сегодня не удалось, но откладывать нельзя..." Поднимаясь
по ступенькам на второй этаж, он твердо решил сегодня же обдумать, как
лучше раздобыть клинок и,  кстати,  поразмыслить о будущем  этой  юной
красавицы.
     В коридоре  Наруза  Ахмеда  окликнул   заведующий   инспекторской
группой Алиев.
     - Наруз-ака!
     Наруз Ахмед обернулся и подошел с широкой улыбкой на лице.
     Заведующий беседовал с каким-то русским  толстяком.  Речь  шла  о
басмачах.  Вытирая  потное  багровое лицо,  толстяк перемывал косточки
басмачам, отпускал крепкие словечки и ручался, что самое большее через
месяц от них останется пыль.
     "Это еще посмотрим,  - отметил про себя Наруз  Ахмед,  с  улыбкой
глядя  на  лицо  толстяка с расплывшимися чертами и согласно покачивая
головой. - Не ты ли уж думаешь превратить их в пыль?"
     - И  какие  же  идиоты их вожаки!  - продолжал горячо возмущаться
толстяк.  -  Знаете,  что  они  обещают?  Восстановление  трона  эмира
бухарского! Это, так сказать, их политический лозунг. До этого же надо
додуматься...  Неужели эти болваны всерьез считают, что дехкане только
и  мечтают,  что об эмире...  Ждут его не дождутся...  Да они пылают к
нему такой же нежной любовью, какой русские к Гришке Распутину! Ну, не
идиоты?  - Он безнадежно махнул рукой.  - Ничему не научили их хозяева
на той стороне.  Какими были,  такими и остались.  Время не  пошло  им
впрок.  Ну,  ладно...  Будь здоров!  Поплыву до председателя. Звони! -
толстяк подал руку заведующему и вразвалку зашагал по коридору.
     - Знаешь, кто это? - спросил заведующий.
     - Нет.
     - Бывший   председатель   кокандской  чека.  На  его  счету  этих
басмачей, пожалуй, не одна сотня наберется.
     - А по виду... - начал было Наруз Ахмед.
     - По виду не суди,  - прервал его собеседник. - Я под его началом
работал с двадцать второго по двадцать пятый. Многому у него научился.
Хороший,  народный человек,  большой души. Умный и с хитринкой. Такого
не проведешь! Ну, пойдем ко мне. Как съездилось, активист?
     Они дошли до конца коридора и  свернули  в  небольшую  комнату  с
единственным окном, обращенным к югу. Сели. Заведующий за свой стол, а
Наруз Ахмед по другую сторону, напротив.
     Алиев стал  перекладывать  с  места  на  место  лежавшие на столе
бумаги,  переставил графин, выбросил из пепельницы в корзину для бумаг
окурки, взял пиалу с недопитым остывшим чаем и отхлебнул глоток, потом
достал из кармана пачку папирос "Пушки", и они закурили.
     Поведение Алиева  немного удивило Наруза Ахмеда.  Он слыл деловым
человеком и не  любил  разводить  тары-бары.  А  сейчас...  Сейчас  он
почему-то медлил, будто обдумывал, с чего начать разговор.
     Удивленный Наруз счел нужным нарушить неприятное молчание.
     - Товарищ  Алиев,  - начал он.  - Вы помните акт,  представленный
мной на управляющего кашкадарьинской базой?
     - Погоди! - прервал его вдруг Алиев и поднял указательный палец.
     Наруз Ахмед,  еще более удивленный, непонимающе смотрел на своего
начальника.
     Тот нахмурился, побарабанил пальцами по столу и спросил:
     - Ты знаешь, кто привел басмаческую банду с той стороны?
     У Наруза Ахмеда внутри все похолодело.
     - Нет. Кто?
     - Твой отец. Ахмедбек.
     Наруз Ахмед  почувствовал  стеснение  в горле.  У него было такое
ощущение,  будто чья-то сильная рука душит его. Теперь конец. Конец...
Все погибло.  Этот человек, вероятно, уже знает о том, что Наруз Ахмед
виделся с отцом. Сейчас свяжут руки и поведут...
     Алиев не  разгадал его мыслей.  Он понял его состояние по-своему.
Встав с места и обойдя вокруг стола,  подошел к Нарузу Ахмеду, положил
руку на плечо и проговорил:
     - Знаю,  что тебе тяжело.  Да и любому на твоем месте было бы  не
легче. История, конечно, неприятная. Но ты не падай духом. Отец отцом,
а сын сыном!
     Алиев встал   и  прошелся  по  комнате.  Наруз  Ахмед  облегченно
вздохнул:
     "Нет, еще  не  конец.  Значит,  о  свидании  с  отцом  никому  не
известно..."
     - Мы знаем тебя, - заговорил вновь Алиев. - И верим. И потому что
знаем,  решили сказать тебе об этом. Не исключено, что отец попытается
какими-нибудь путями войти с тобой в контакт. Жизнь есть жизнь. Ты его
единственный сын...  Поэтому смотри в оба и,  будь начеку!  Я всегда к
твоим услугам.  - Он вновь умолк на минуту и, вздохнув, продолжал. - А
сын мой еще три дня назад отправился  на  поиски  басмачей  с  отрядом
ОГПУ. Горячая голова... Отчаянный парень! "
     - А вы твердо уверены,  что банду привел именно отец? - попытался
уточнить Наруз Ахмед.
     Алиев ответил:
     - Я знаю, что говорю. Такими вещами не шутят.

        "4"

     Три всадника  скакали по степи.  Кое-где мелькали кусты цветущего
саксаула, островками красовались распустившиеся тюльпаны. Под крепкими
копытами коней шуршал песок.
     На голове одного из всадников была выцветшая буденовка, на втором
-  тюбетейка,  а  у третьего - новенькая,  ухарски заломленная фуражка
защитного цвета.
     Кони легко  перемахнули через широкий безводный арык и на крупной
рыси направились к кишлаку,  спрятавшемуся  между  высокими  песчаными
барханами. Полузанесенный песком, полуразвалившийся, кишлак насчитывал
не более трех десятков глиняных мазанок и выглядел  вымершим.  Но  так
лишь  казалось.  В  мазанках,  которые  давно покинули жители,  сейчас
таился в засаде отряд особого назначения войск ОГПУ.
     Из окна  крайней  мазанки  на  степь неустанно глядели два черных
глаза. Они принадлежали ординарцу командира отряда.
     - Товарищ командир! - позвал он лежавшего на полу у стены. - Наши
едут.
     Командир вскочил и быстро спросил:
     - Четверо?
     - Да нет, трое... Алиева нет...
     Командир взглянул на ручные часы,  оправил  сползшую  на  сторону
портупею  и подошел к маленькому незастекленному окошку.  Но он ничего
не успел увидеть.  В дверь один за  другим  вошли  трое.  Тот,  что  в
буденовке, шагнул к командиру и, вяло козырнув, спросил:
     - Разрешите докладывать?
     Командир быстрым взглядом окинул всех троих:  лица усталые, глаза
ввалились, щеки обросли щетиной, одежда покрыта плотным слоем пыли.
     - Садись  сюда,  Гребенников,  - показал командир на разостланную
кошму.  - И вы садитесь,  - пригласил  он  остальных.  -  Курите.  Где
застрял Алиев? Нашли?
     Гребенников плотно сомкнул веки, и лицо его дрогнуло.
     - Нашли, товарищ командир, и закопали в землю. Алиева больше нет.
     - Так...  -  тихо  уронил  командир  и   хрустнул   пальцами.   -
Рассказывай подробно, по порядку.
     Гребенников провел рукавом гимнастерки по влажному лицу, размазал
на  нем пыль и стал рассказывать.  Позавчера к вечеру без приключений,
не встретив по пути ни единого человека,  они добрались до пограничной
заставы.   Сразу  узнали,  что  Алиев  там  не  показывался.  Никакого
донесения застава не получила.
     - Так... - заметил командир. - Значит, они его перехватили...
     - Точно,  перехватили,  -  подтвердил  Гребенников  и   продолжал
рассказ:  - На заставе было спокойно.  На той стороне - тишина.  Утром
того дня,  когда  мы  прибыли  на  заставу,  на  той  стороне  границы
появились  два  всадника.  Они  подъехали к самому берегу реки и долго
смотрели в бинокль  на  советскую  сторону.  Потом  уехали.  Ночью  на
заставу прибыли два отряда,  о которых писалось в записке, и сейчас же
заняли отведенные им  участки,  замаскировались.  Утром  мы  втроем  с
полувзводом пограничников выехали по направлению к горам,  а в полдень
наткнулись на следы басмачей.  Следы привели в глухое ущелье, и там-то
оказался  Алиев,  только  мертвый  и  зверски  изуродованный.  Правда,
огнестрельных ран на нем не обнаружено, но... вспорот живот и выпущены
все внутренности...  Вокруг - огромная лужа крови.  Мы вынесли тело из
ущелья и похоронили.
     - Так... - сказал командир и скрипнул зубами. - Дальше...
     - Банда,  - вновь заговорил  Гребенников,  -  видно,  отдыхала  в
ущелье  не  одни сутки.  Там много окурков,  сожженных спичек,  пустых
банок из-под консервов,  бараньи кости,  пепел от  костров.  Похоронив
Алиева,  мы  вместе с пограничниками пошли по свежему следу банды.  Он
вел нас километров пятнадцать,  а когда мы выбрались на твердый грунт,
пропал.   Тут   мы  расстались  с  пограничниками.  Они  поскакали  на
северо-восток,  а мы сюда.  Взводный приказал передать вам вот это,  -
Гребенников протянул свернутый вчетверо листок бумаги.
     Командир отряда развернул  записку  и  прочел.  Потом  достал  из
полевой  сумки  карту-километровку,  расстелил  ее  на полу и приказал
ординарцу:
     - Позови-ка товарища Максумова!
     - Есть! - ответил ординарец и выбежал из хибарки.
     Командир прилег на бок и стал внимательно изучать карту.
     Прибывшие бойцы  сидели  в  уголке  на  полу,  жадно  затягиваясь
махоркой. Густой, пахучий дым слоистыми волокнами плавал по мазанке.
     - Жарища страшенная,  спасу нет,  - пожаловался  Гребенников.  Но
разговора никто не поддержал.
     В мазанку в сопровождении ординарца вошел старый мастер Умар. Его
пестрая тюбетейка поблескивала золотым шитьем. Ватный халат с широкими
зелеными полосами по белому фону перепоясывал черный с серебром ремень
длинной старинной шашки,  покрытой замысловатой резьбой. Старику никак
нельзя было дать больше пятидесяти лет.  Годы его будто не старили; он
мало  изменился,  разве  только  чуть-чуть  раздобрел.  Эта  небольшая
полнота сгладила на лице старые морщины.
     Командир отряда оторвался от карты:
     - Умар-ата? Плохо, брат, дело. Алиев погиб.
     Максумов покачал головой:
     - Ай-яй-яй... Какой был хороший, молодой!
     - Да,  парень был настоящий,  - проговорил задумчиво командир.  -
Растерзали его басмачи... Ну ничего, попомнят они еще Алиева... Слышал
ты про колодец под названием "Неиссякаемый"?
     - Слышал, ака.
     - Значит, есть такой?
     - Есть. Но он не оправдал своего названия и давно иссяк.
     - А на карте его нет.
     - Зачем же вписывать в карту, если он без воды?
     - Пожалуй, да, - согласился командир, - Далеко до него?
     Чеканщик прищурил один глаз, прикинул в уме и ответил:
     - Если сейчас тронуться, к заходу солнца можно добраться.
     - Дорогу знаешь?
     - Знаю.
     - Вода на пути не попадется?
     - Нет, ака. Воды в этих местах нет.
     - К  заходу  солнца...  -  командир  задумался.  -  Так,  хорошо.
Поднимайте народ. Пусть седлают.

        "5"

     Группа басмачей под водительством курбаши Ахмедбека,  не соблюдая
никакого строя,  углублялась в знойные  пески.  В  те  пески,  которые
зовутся здесь летучими.  Лишь только налетит сильный южный ветер,  как
снимаются пески с места и стремглав несутся вперед.  И горе тому,  кто
попадется на их пути. Они хоронят под собой все живое.
     Легконогие афганские скакуны,  утомившиеся за  долгий  путь,  шли
вялой рысью.
     Впереди на сером иноходце ритмично покачивался в седле  Ахмедбек.
Мысленно  он  подводил  итоги  нескольким  дням  своего  пребывания на
советской земле. Первый налет на колхоз прошел удачно. Мало кто уцелел
в кишлаке.  А уцелевшие во веки веков не забудут Ахмедбека.  Захвачено
одиннадцать лошадей.  Они нагружены мукой, солью, урюком. Это - общее.
Но  и  на долю каждого джигита кое-что перепало.  Обижаться нельзя.  И
второй налет прошел на славу. Плотина разрушена. Хлопковые поля залиты
водой, и ни один кустик теперь уже не поднимется. Пусть знают... Пусть
помнят...  И оба налета обошлись без потерь.  Ни единого  убитого,  ни
единого раненого. А когда Ахмедбек соединится со второй группой своего
отряда, тогда можно подумать о чем-нибудь более серьезном...
     Быстро гасли звезды в небе.  На востоке загоралась заря.  Курбаши
повернулся в седле и, взмахнув камчой, позвал к себе Узун-кулока.
     - Как долго до Неиссякаемого? - спросил Ахмедбек.
     - До восхода солнца успеем. В тугаяхЪ514Ъ0 надо бы сделать привал.
     Ахмедбек кивнул. Привал нужен. Лошади устали.
     Восток алел.  Небо бледнело. Непомеркшие звезды робко мигали лишь
на западе.
     Тугаи тянулись на большом пространстве широкой полосой, изогнутой
по концам,  и напоминали собой букву "С". Когда-то они окружали озеро,
но оно давно  испарилось.  Сейчас  дно  его  покрывал  плотный  белый,
похожий  на  снег  слой соли.  На северной стороне густо рос камыш.  И
тугаи,  и камыш в эту пору были  в  своем  бурном  расцвете  и  сочной
зеленью ярко выделялись на фоне мертвых песков.
     "Хорошее место,  - подумал курбаши,  окидывая взглядом заросли. -
Надо запомнить его. Здесь можно укрываться днем".
     Вдруг его  иноходец  насторожил  уши  и  заржал.  Заржал  звонко,
радостно, приветственно.
     "С чего бы это? - насторожился Ахмедбек. - Или отдых чует?"
     Он еще раз, более внимательно, оглядел изогнутую зеленую полосу и
ничего подозрительного не заметил.
     Басмачи въехали в чащу зарослей и,  следуя движению руки курбаши,
спешились.  И тут внезапно с двух точек короткими очередями затакали и
яростно забили,  выплевывая горячие пули, станковые пулеметы. Это было
так неестественно,  так неожиданно,  точно гора зашагала. На мгновение
басмачи  окаменели.  И  только  когда  упали  на  песок первые жертвы,
раздались дикие вопли,  крики "Алла-а-а!..".  Банда рассыпалась.  Одни
залегли  в  песок  и  стали  искать  глазами невидимого врага,  другие
метнулись на коней,  в  седла.  А  пулеметы  кинжальным  огнем  разили
бандитов.  Но вот они сразу умолкли. Послышались крики "ура!". С обоих
концов буквы "С" выскочило по десятку конников в  островерхих  шапках.
Они  сошлись  на  скаку,  рассыпались,  пригнулись  к  шеям  лошадей и
устрашающей лавиной устремились вперед.
     Успевшие вскочить  в  седла  басмачи  сомкнулись плотной кучкой и
рванулись навстречу бойцам отряда. Они инстинктивно поняли, что только
этот ход может их спасти, что, зажатые в кольцо, образуемое аскерами и
плотной,  непролазной стеной колючего тугая,  они несомненно погибнут.
Этой  кучке удалось прорубиться сквозь скачущий строй.  Но Ахмедбек не
успел прорваться.  Он,  его помощник Саитбай и еще  двое,  прижатые  к
тугаям, яростно отбивались от насевших на них четырех конников. Четыре
на четыре.
     Узун-кулок упал  на  землю  после  первой  же пулеметной очереди.
Правда,  ни одна пуля его не коснулась и ни одной царапинки на нем  не
было.  Но он счел за благо выйти из боя, предоставив своим сотоварищам
самим отбиваться.  Так,  по крайней мере,  можно если не  спасти  свою
шкуру,  то уж во всяком случае отдалить гибель.  Он видел, как аскеры,
повернув коней и выхватив клинки,  бросились вслед удиравшим басмачам.
К  аскерам  присоединилось  еще  несколько  всадников в одежде простых
дехкан, вынырнувших точно из-под земли. Он видел, как валились с коней
его друзья по банде и,  перевернувшись через голову, оставались лежать
на песке.  Чуть приподняв над землей голову,  он наблюдал, как четверо
бойцов наседают на самого курбаши и его приближенных.  Узун-кулок мог,
конечно,  подобрать валявшуюся  рядом  английскую  винтовку  с  полным
магазином   и  расстрелять  патроны  в  спины  этих  четырех  аскеров.
Расстрелять - и выручить Ахмедбека.  Но Узун-кулок не сделал этого. Он
уже  понял,  что  исход  схватки  предрешен и что его подвиг не сможет
изменить ход событий.  Все ясно.  Половина воинов Ахмедбека уже  лежит
тут,  на просоленной земле, окруженной тугаями, оставшиеся не спасутся
от острых сабель аскеров. Никому не уйти... Кони у аскеров свежие, а у
басмачей уже притомились.
     Узун-кулок понял,  что занятая им "позиция",  в сторонке от битвы
на земле, сулит ему еще какие-то шансы на спасение.
     Не замеченный никем, он пополз, как длинный червь, между мертвыми
джигитами и лошадьми, с опаской поглядывая туда, где отчаянно рубились
восемь человек.  Он полз на животе,  тянулся в  камыши,  как  подбитая
ящерица:  то  замирая  и  притворяясь  убитым,  то  посылая коленями и
локтями свое длинное тело  на  два-три  сантиметра  вперед.  Когда  до
камышей  осталось  каких-нибудь два-три шага,  Узун-кулок,  охваченный
нетерпением,  приподнялся на четвереньки и прыгнул лягушкой.  Прыгнул,
растянулся и чуть не умер от страха: перед ним лежал и смотрел на него
человек,  И лишь когда он разглядел,  что это Хаким - мирза их отряда,
опередивший его в сообразительности, он пришел в себя и прошипел:
     - Что смотришь? Ползи дальше... в тугаи...
     - Пошел к чертовой мать,  - послал его по-русски Хаким,  которого
трясло как в лихорадке. Зубы выбивали замысловатую чечетку.
     - Ползи, ишак... Конями вытопчут здесь.
     Это подействовало. Хаким затаил дыхание и пополз.
     А четыре  басмача  все  еще  бились,  но  теперь  уже против трех
аскеров.  Но вот Ахмедбек поднял на дыбы своего коня и,  изловчившись,
рубанул красноармейца по плечу. Тот закачался, выронил саблю и сполз с
седла.  Осталось двое.  И если удастся уложить еще  одного...  Но  тут
свалился  и басмач,  разрубленный чуть не надвое сильным ударом рыжего
чубатого бойца.  Трое против двоих.  Этот чубатый, как дьявол, мечется
из  стороны  в сторону.  У него послушный и верткий,  сухой и жилистый
конь.  Если бы не чубатый,  можно было бы вырваться, но от такого коня
не уйдешь.
     Справа от курбаши бился басмач,  слева - его помощник Саитбай. Их
кони упирались задами в стену зарослей и дико храпели.  Но вот Саитбай
вырывается вперед. Его конь налетает грудью на круп коня противника, и
конь падает на передние ноги.  В тот же миг вылетает из седла и седок.
Конец клинка Саитбая задевает кисть руки бойца,  и тот роняет  клинок.
Победа!  Остался один! Рыжий, чубатый. Хоть он и ловок, но что сделает
один против троих? Но что это? Верный Саитбай, в руке которого курбаши
видел свою лучшую защиту, удирает.
     - Саитбай!  Назад!  Будь ты проклят!  -