вал на уже знакомую местность, которую
он проезжал минут десять - пятнадцать назад.
     Солнце карабкалось  на  небо все выше и выше,  заливая необъятную
степь розоватым светом. Паровозная труба извергала космы черного дыма.
Он  вился  вдоль  состава,  стелился по земле и разрывался на лохматые
куски.
     Паровоз пыхтел и,  задыхаясь на крутом закруглении,  взбирался на
подъем.
     Но что  за точка появилась сзади на путях,  позади состава?  Она,
кажется,  движется за поездом?  Не иначе,  ведь путь тут  один.  Точка
приближалась,  увеличивалась в размерах.  Наруз пристально вгляделся и
понял:  поезд догоняла автодрезина.  Да,  открытая автодрезина.  На ее
лобовом  стекле  играли  лучи солнца.  Что же это такое?  Почему здесь
дрезина? Почему она мчится вслед за поездом?
     Дрезина катилась   быстро,   расстояние   между   ней  и  поездом
сокращалось и сокращалось.  Теперь стало  видно,  что  в  дрезине  три
человека.
     Холодок сжал горло  Наруза  Ахмеда.  Неужели  погоня?  Он  нервно
подобрал ноги.
     Поезд преодолел кривую, выровнялся, и дрезина исчезла из глаз.
     Наруз шмыгнул  на  противоположную подножку,  держась за поручни,
далеко высунулся наружу,  но и так дрезины не  было  видно.  Он  решил
взобраться  на крышу вагона,  уже ухватился за фонарный кронштейн,  но
тут состав начал снова выгибаться на закруглении,  и  "разу  показался
его  хвост.  Лучше  бы  он  не  показывался...  Дрезина!  Она вплотную
прилипла к заднему вагону состава. Теперь на ней был лишь один человек
-  моторист.  Куда  делись остальные два,  гадать не приходилось:  они
стояли на тормозной площадке заднего вагона. Затем дрезина оторвалась.
Просвет  между ней и поездом увеличивался с каждой секундой все больше
и больше.
     Состав снова  покатил  по  прямой  и выровнялся.  Промелькнул уже
знакомый переезд со шлагбаумом. Показались тугаи и река.
     Наруз Ахмед вышел из оцепенения. Он опустился на нижнюю подножку,
ухватился за поручни и повис на вытянутых руках.  Из  этого  положения
ему удалось увидеть на крыше третьего от него вагона двух неизвестных,
совершенно не похожих на тех проклятых парней.
     Все ясно! Больше никаких иллюзий Наруз Ахмед не строил. Где-то он
просчитался,  и теперь  надо  выкручиваться  -  хитростью,  ловкостью,
силой. Пришла минута открытого боя!
     Он посмотрел вниз.  Быстро мелькали шпалы,  поезд шел по  высокой
песчаной насыпи, все ускоряя ход.
     Наруз вытащил из  заднего  кармана  брюк  пистолет,  снял  его  с
предохранителя  и  лег  плашмя  на  пол  тормозной  площадки  с  таким
расчетом, чтобы его не заметили сверху.
     Впереди показалось озеро,  опоясанное камышом. Около него все еще
паслись лошади.  В голове Наруза мелькнуло:  надо сейчас же прыгнуть и
скрыться  в  камышах!  Но  в  это  мгновение  с крыши соседнего вагона
раздался громкий голос:
     - Встать,  господин Наруз Ахмед, и поднять руки! Ваше путешествие
кончено!
     Наруз сжался в маленький комок.  Страшным усилием воли,  скрипнув
зубами,  он согнал свинцовую тяжесть,  на секунду сковавшую все  тело.
Правая  рука  его молниеносно мелькнула,  блеснув вороненой сталью,  и
один за другим раздались два выстрела.  Им  ответил  заливистый  гудок
паровоза, все увеличивавшего скорость.
     Наруз Ахмед понимал, что его выстрелы никого не поразили. Он и не
рассчитывал  на это,  так как стрелял по невидимой цели,  наобум.  Его
враги,  видимо,  залегли.  Значит,  он выиграл время.  Пусть это время
исчисляется секундами; теперь секунды решают все.
     - Спокойнее! - крикнул тот же голос: - Берегите патроны!
     Наруз Ахмед осторожно выглянул: никого не видно... Он приподнялся
на четвереньки,  быстро выпрямился и,  оттолкнувшись от края площадки,
прыгнул вперед на крутой, убегающий вниз откос.
     На лету он услышал тот же голос:
     - Вперед, Саттар! Не сорвись!
     Упав на  насыпь,  Наруз  Ахмед  перекувыркнулся  через  голову  и
кубарем скатился вниз. Тут же он вскочил на ноги, оглянулся и, петляя,
выплевывая набившийся в рот песок, устремился к озеру.
     Предупрежденный окриком  Шубникова,  Халилов  перемахнул на крышу
соседнего вагона, соскользнул с него на площадку, на которой миг назад
стоял  Наруз,  и,  не задумываясь,  тоже прыгнул.  Через минуту за ним
последовал и Шубников,  хотя и не очень удачно.  У  него  подвернулась
левая нога.
     Наруза Ахмеда и  Халилова  разделяли  добрые  две  сотни  метров.
Шубников, заметно припадая на больную ногу, бежал позади.
     Проклиная аллаха и день  своего  рождения,  Наруз  хватился,  что
обронил где-то пистолет,  наверное на насыпи.  Обогнув часть озера, он
оглянулся:  один преследователь быстро  приближался,  прижав  к  бокам
локти, а второй - отстал. Наруз побежал дальше. Пот заливал ему глаза,
из груди хрипло вырывалось дыхание. Потеря оружия будто сразу отняла у
него  половину  сил.  Вытерев  на ходу грязной рукой глаза,  он глянул
вперед,  и сердце его возликовало: у самой воды, возле едва курящегося
костра,  на куске войлока спал белобородый старик,  видимо табунщик. А
рядом, низко опустив голову, дремала под седлом лошадь каурой масти.
     Еще не все потеряно! Судьба протягивает руку!
     Наруз Ахмед разбежался и с разгона, не касаясь повода и стремени,
влетел  в  потертое,  с  изодранной подушкой седло.  Конь вздрогнул от
неожиданности,  всхрапнул,  вздыбил и шарахнулся в  сторону,  чуть  не
подмяв  под  себя  спящего хозяина.  Наруз сорвал с острой луки камчу,
стегнул коня между ушами и послал его с места в карьер.
     - Сто-о-ой! - протяжно прокричал Халилов и выстрелил в воздух.
     Старик табунщик вскочил и спросонья  заметался  по  берегу,  дико
озираясь.
     Халилов бросился  к  нему.  Грудь  его  тяжело  вздымалась,  губы
запеклись. Он хотел что-то сказать старику, но забился в кашле.
     Табунщик, недоумевая,  уставился на  Халилова  черными  бусинками
своих  узеньких глаз,  потом повернулся в сторону ускакавшего.  А тот,
ускакав примерно на полкилометра, вдруг спешился.
     - Смотри! - крикнул Халилов.
     - Чего  смотреть?  Подпруги  подтягивает,  -  сказал  старик.   -
Правильно  делает.  -  Он поднес к морщинистому,  прокаленному солнцем
лицу коричневые руки,  сложил их рупором и зычно  крикнул:  -  Э-э-эй!
Зачем брал коня?
     Наруз Ахмед вновь вскочил в седло и припустил пуще прежнего.
     - Ата!  -  раздался голос Шубникова.  Он еле ковылял,  подтягивая
левую ногу. - Догнать его надо. Это плохой человек, бандит....
     - Бандит?  - удивленно переспросил старик и внимательно посмотрел
в степь.  -  Худой  бандит.  Не  на  того  коня  сел.  А  табак  есть,
начальники?
     Шубников и Халилов переглянулись,  и оба вытащили  помятые  пачки
папирос. Старик взял одну папиросу, вгляделся в надпись на мундштуке и
закурил. Затянулся, пыхнул дымком и опять сказал:
     - Худой бандит. Совсем глупый. Не на того коня сел.
     Шубников хотел было тоже закурить, вынул папиросу, но тут же смял
ее и бросил.  Он опустился на землю,  снял ботинок,  поморщился и стал
растирать поврежденное сухожилие. Старик подошел к войлоку, на котором
спал, вынул из-под него две уздечки и направился к пасшимся лошадям.
     - Уйдет! - проговорил Халилов, нервно похрустывая пальцами.
     - Так уж и уйдет, - насмешливо заметил Шубников, массируя ногу. -
В степи  трудно  спрятаться,  да  еще  днем.  И  машина  наша  вот-вот
подкатит.
     Табунщик уже  шел  обратно,  ведя  в  поводу  двух   низкорослых,
неказистых с виду лошадок: вороную и гнедую.
     - Садись,  начальник,  - сказал он Халилову, подавая повод гнедой
лошади. - Скакал в своей жизни?
     - Приходилось,  - усмехнулся Халилов, с недоверием посматривая на
флегматичного конька.
     Старик снова наклонился над войлоком,  кряхтя достал из-под  него
тонкую волосяную веревку и пристроил ее себе на шею.
     Халилов влез на неоседланного коня, и тот даже не шелохнулся.
     - Одер!  Кляча  столетняя!  -  с  тоской  протянул  подполковник,
разбирая поводья.
     Шубников рассмеялся:
     - Ну, сейчас начнется призовая скачка. Жаль, подвернул ногу, а то
бы я тоже включился.
     Старик укоризненно покачал головой,  неуклюже взобрался на своего
вороного   и   сразу   преобразился:   стан   его   выпрямился,  плечи
развернулись, в глазах появился лукавый огонек.
     - Крепко держись, начальник! - предупредил он Халилова. - Твой от
моего не отстанет!
     - Хоп! - сказал подполковник.
     - Айда! - крикнул старик и ударил пятками в бока своего конька.
     Вороной сорвался  с  места,  точно  ветер,  а  за  ним рванулся и
гнедой.  Если бы Халилов вовремя не ухватился за гриву коня, то съехал
бы ему на хвост.
     "Вот так кляча!" - восхищенно подумал он.
     Кони вытянулись струнами.  Впереди мчался вороной.  Халат старика
пузырем надулся за спиной. Гнедой скакал сбоку вороного, на полкорпуса
сзади.
     Через несколько минут на  дальнем  краю  степи  показался  силуэт
всадника.
     Старик гикнул, и кони стали как бы еще ниже.
     В ушах свистел ветер.
     Расстояние до всадника заметно сокращалось.
     Вороной вырвался вперед,  но гнедой тотчас же подхватил,  свел на
нет разницу и продолжал скакать, выдерживая дистанцию в полкорпуса.
     Впереди уже отчетливо маячила спина Наруза Ахмеда. Он оглянулся и
стал нахлестывать своего коня.
     - Не на того сел! - крикнул старик. - Сто-о-й!
     Наруз Ахмед скакал, выжимая из коня все, что мог.
     Твердый как камень глиняный грунт незаметно сменился песчаным, но
лошади почти не сбавили аллюра.
     Наруз Ахмед  держал  путь  к  тугаям,  к реке,  надеясь найти там
спасение.  Но до реки было еще очень далеко.  А расстояние между ним и
преследователями   все   сокращалось.   Сто   метров...   Пятьдесят...
Тридцать... Двадцать...
     Старик снял  с  шеи  веревку,  заправил петлю.  Его вороной опять
рванулся вперед,  потом,  послушный воле хозяина,  метнулся в сторону.
Старик  взмахнул рукой и бросил аркан.  Раздался свист,  и Наруз Ахмед
слетел с коня, точно его сдуло ветром.
     Халилов промчался  мимо,  потом  круто осадил и повернул гнедого.
Старик уже спешился.  Он стоял,  уперев ладони в колени,  над  Нарузом
Ахмедом. Тот лежал, распластавшись и широко раскинув руки.
     Халилов спрыгнул с коня и от резкой боли едва удержался на ногах.
Такая бешеная скачка без седла была для него непривычной.
     Старик хлопнул его по плечу, рассмеялся и сказал:
     - Молодца! Джигит!
     Халилов покрутил головой,  опустился на колени и взял руку Наруза
Ахмеда, чтобы прощупать пульс.
     - Жив!..  Сердце  стучит...  Я  уже  слушал,  -  весело   заметил
табунщик.  - Глупый бандит!  Шибко худой!  Не на того коня сел.  Табак
есть, начальник?
     Халилов уже   по-другому   посмотрел   на   изрезанное  глубокими
морщинами лицо старика, поднялся, пересилил боль в ногах и оказал:
     - Закурим,  ата!  С удовольствием закурим,  - и полез дрожащей от
возбуждения рукой в карман.

        "26"

     Прошло девять дней.
     В кабинете  Шубникова  за  столом  хозяина  сидел следователь,  а
против него, рядышком, сам подполковник и Халиловы - Саттар и Анзират.
Они отвечали на последние вопросы следователя.
     Когда с этим было покончено,  подполковник отпустил следователя и
обратился к чете Халиловых:
     - Ну вот...  Теперь можно считать,  что все кончено.  Ты помнишь,
Саттар,  тот  наш разговор,  когда ты настаивал,  что Наруза Ахмеда не
следовало выпускать из города?
     Халилов кивнул.
     - Ты оказался прав, а я просчитался.
     - То есть?
     - Его можно было уже тогда арестовать,  и нам с тобой не пришлось
бы  прыгать,  как  Нат-Пинкертонам,  по  крышам  вагонов  и устраивать
скачки.  И от того,  что мы арестовали бы его в городе, а не в песках,
после ряда рискованных приключений,  ничего бы не изменилось. И тем не
менее в своих рассуждениях и действиях, как ни странно, был прав. Дело
вот в чем... О том, что на нашей земле появился непрошеный гость и что
этим гостем является не кто иной, как Наруз Ахмед, мы узнали на вторые
сутки после того, как был подбит самолет, нарушивший нашу границу.
     Саттар и Анзират переглянулись.
     - Мы это знали, - продолжал Шубников. - Я сразу почувствовал, что
ради клинка и истории,  с  ним  связанной,  никакой  идиот  не  станет
рисковать боевым самолетом. Так оно и вышло. Вот слушайте, что показал
Наруз Ахмед...
     Раскрыв дело, Шубников стал читать:

     "Господин Керлинг,  знавший тайну клинка, сказал, что поможет мне
перебраться в Узбекистан по воздуху и организует  возвращение.  Но  он
поставил  передо мной ультиматум,  непременное условие:  выполнить три
его задания.  Первое - доставить Икраму-ходже Ашералиеву, с которым по
неизвестным  причинам прервалась связь,  портативную радиопередаточную
станцию;  второе  -  отыскать  и  уничтожить  живущего  в   Самарканде
человека,  оказавшегося  предателем,  и  наконец третье - пробраться в
город Чирчик,  найти еще одного  человека  и  передать  ему  спичечную
коробку, назначение которой мне неизвестно.
     Таким образом, мое появление в Узбекистане преследовало две цели.
Я  должен  был  выполнить мой личный план - отыскать клад,  уничтожить
семью Халиловых. Керлингу я должен был заплатить за это: выполнить его
задания.  Я успел сделать немного:  вручил радиостанцию Икраму-ходже и
нашел тайник.  Об остальном я уже думать  не  мог.  Неудача  с  кладом
обескуражила меня: я решил бежать".

     Шубников закрыл  папку,  отложил  ее  в  сторону и продолжал свою
мысль:
     - Следовательно,  в моих рассуждениях я стоял на верном пути.  Не
из-за клинка нарушил  иностранный  самолет  нашу  границу  и  выбросил
парашютиста,  а  по  иным,  более  веским  и опасным для нас причинам.
Одного я не мог предвидеть  -  того,  что  Наруз  Ахмед  откажется  от
выполнения  заданий,  бросит  все  и  решит  бежать.  Зная  психологию
преступника,  я,  конечно,  понимал,  что он в первую очередь займется
кладом, а потом уже всем остальным. На жадности к наживе, на страстном
желании Наруза Ахмеда овладеть мистическим  богатством  построил  свои
расчеты и Керлинг, имя которого, кстати сказать, нам небезызвестно...
     - Прости,  Леонид Архипович,  - перебил его Халилов. - У меня два
вопроса.
     - Давай.
     - Ты  сказал,  что  уже  на вторые сутки узнал о появлении Наруза
Ахмеда. Объясни, каким образом?
     Шубников усмехнулся:
     - Дорогой Саттар! Приходится повторять тебе прописные истины. Мы,
чекисты,  не боги.  Без народа,  без честных советских людей мы ничто,
пустой звук.  Так было,  так будет,  так произошло и в данном  случае.
Нашелся человек, который помог нам, который узнал "гостя". Басмаческие
последыши вряд ли могут рассчитывать на короткую память  народа.  Этот
человек  был уверен,  что мы сделаем все,  чтобы найти Наруза Ахмеда и
обезвредить его. Через самое короткое время я смогу назвать тебе и имя
этого человека,  тем более,  что ты его знаешь лучше меня. А теперь не
гадай. Вот так. Ты сказал, что у тебя два вопроса. Выкладывай второй.
     - Да,  да,  обязательно,  - оживился Халилов. - Я хочу спросить о
квартирантке нашей - Людмиле Николаевне Алферовой.
     - Я  ожидал  этот  вопрос,  -  заметил  Шубников.  - Между прочим
Алферова - ее девичья фамилия. Сейчас она носит другую.
     - Подумайте!  - всплеснула руками Анзират.  - Она оказалась умнее
всех!
     - Это что, комплимент по ее адресу? - улыбнулся Шубников.
     - Да уж понимайте,  как хотите,  - смутилась Анзират. - Так хитро
обвести вокруг пальца десяток людей,  это надо уметь. Гасанов оказался
щенком перед ней.
     - Ты уверял меня,  Леонид Архипович,  - проговорил Халилов, - что
ей не миновать этого дома. Неужели о ней ничего не известно?
     - Это нетрудно проверить,  - спокойно заметил подполковник,  снял
телефонную трубку,  набрал номер и сказал:  - Товарищ Сивко?  Шубников
говорит. Зайдите пожалуйста, ко мне.
     На короткое время все умолкли.
     В дверь постучали.
     - Да, да, - разрешил Шубников.
     В комнату в полной форме, с погонами на гимнастерке вошла Людмила
Николаевна и, приложив руку к берету, доложила:
     - Старший лейтенант Сивко явилась по вашему вызову.
     Халилов и Анзират с изумлением смотрели на нее.
     Шубников сердечно рассмеялся и спросил:
     - Есть вопросы к Людмиле Николаевне?
     Анзират сжала виски руками, Саттар усиленно потирал лоб.
     Нет, вопросов не было.

        "ЭПИЛОГ"

     Над пустыней летит ветер.  День и  ночь  свистит  он  в  зарослях
саксаула,  в  тугаях,  завывает в урочище Кок-Ит.  И все несет и несет
мелкий,  точно пыль,  горячий песок.  Там, где лежал камень, вырастает
бархан,  а где была лощинка, расстилается ровное место. Неутомимо, зло
и сердито работает ветер.  Под однотонным и скучным песчаным  покровом
исчезает след времени.
     Вот уже скрылись последние тропы,  проложенные караванами к  семи
иссякшим колодцам.  Засыпаны глиняные площадки, окружающие их, не стал
виден кусок рельса, торчавший стражем у таинственного клада. Развеян и
сам  холм,  под  которым  скрывались  долгие  годы  сокровища.  Только
побелевшие от солнца и дождя, вылизанные ветром человеческие черепа на
песке смотрят пустыми глазницами в пространство. В них находят убежище
прохладолюбивые змеи да таятся, поджидая ночи, фаланги.
     Идет неторопливо  время.  Все  дальше  и  дальше уходит в прошлое
тайна урочища Кок-Ит,  а вместе с ней и  легенда  о  клинке  эмира.  В
далеких бухарских кишлаках седобородые старцы еще помнят эту легенду и
в звездные летние вечера за пиалой кок-чая рассказывают ее  молодым...
Рассказывают  по-разному,  но кончают все рассказчики одинаково:  клад
нашел узбек-пастух и отдал сокровища народу, чьим потом и чьими руками
они были созданы.
     Имя пастуха никто не  называет:  быть  может,  оно  забыто,  быть
может, никто его и не знал. Но говорят, что жив этот пастух и сейчас.
     Легенду эту услышал однажды русский человек,  охотник. Он сидел у
ночного костра, курил, слушал словоохотливых стариков, и едва заметная
улыбка трогала его губы.
     Когда рассказ был окончен, русский проговорил:
     - Знаю я имя того человека,  что нашел клад.  Живет он  в  горном
кишлаке Обисарым, звать его Бахрам. Только он не пастух, а садовник.
     И русский поведал старикам историю Бахрама.
     Было это давно,  еще при эмире бухарском.  Много золота, платины,
серебра и драгоценных камней накопил эмир в своих сокровищницах. Крови
людской  он не жалел.  Многих обездолил,  ограбил и погубил,  наполняя
свои подземные кладовые богатствами.  И собирал эмир не только золото.
Любил  он  и  редкое,  дорогое  оружие.  У него были собраны клинки из
дамасской стали, турецкой, персидской, индийской. А хорошего клинка из
русского  булата  не  было.  Велел эмир своим прислужникам достать ему
такой клинок хоть со дна морского.
     Прихоть эмира - закон. С большим трудом, за огромную цену достали
ему клинок,  выкованный златоустовским  мастером  Иваном  Бушуевым  из
знаменитого аносовского булата. Сам эмир испытывал его. Он разрубил им
пополам десять разных клинков, а бушуевский даже не зазубрился!
     Клинок с  виду  был прост,  не было на нем никаких украшений,  не
было и ножен.  По обычаям,  прежде  чем  украсить  эмирский  клинок  и
вложить его в ножны, полагалось обагрить его человеческой кровью.
     Эмир приказал - и за один час несколько кандальников, заключенных
в зиндане, расстались со своими головами.
     После этого клинок попал в  руки  искусного  бухарского  мастера,
замечательного  резчика Умара Максумова,  и он разукрасил его.  Первые
ножны для клинка сделали  в  Турции,  вторые  -  в  дагестанском  ауле
Кубачи, знаменитом на весь Восток своими мастерами-оружейниками.
     Несколько лет спустя приближенный эмира  Ахмедбек,  возвратившись
из  поездки в чужие страны,  привез с собой семнадцатилетнюю девушку -
польку Ядвигу. Он хотел ее сдел