к ее расшифровать...  Теперь  надо  как-то  сказать  Икраму-ходже  о
знаках   на  клинке,  но  так,  чтобы  не  возбудить  в  нем  излишней
заинтересованности...  О такой возможности было заранее  договорено  с
Керлингом.
     Помолчав, Наруз Ахмед сказал старику,  что охота  ведется  не  за
самим клинком, а за некоей надписью на нем.
     Икрам-ходжа давно  уже  искал  ответа  на  вопрос,  почему  вдруг
Керлингу понадобился какой-то клинок, а потому прежде всего спросил:
     - Какая же тайна кроется в надписи?
     Подобный вопрос и Керлинг и Наруз Ахмед предвидели. Ответ на него
был придуман заранее.  Наруз Ахмед с готовностью сообщил,  что  клинок
одно  время  принадлежал  видному иностранному разведчику,  который во
время последней войны часто бывал в Средней Азии и вел  здесь  работу.
Важные материалы,  чертежи, зашифрованные списки людей, адреса, явки и
прочее он по вполне понятным  причинам  не  мог  хранить  при  себе  и
спрятал в надежном,  безлюдном месте. Местонахождение этого тайника он
зашифровал на всякий случай в виде художественной  резьбы  на  клинке.
Внезапно покидая Среднюю Азию, разведчик не смог добраться до тайника,
но вывез с собой клинок.  Теперь возникла острая нужда  в  оставленных
материалах.  Их  надо  отыскать  и обязательно вывезти.  Разведчик,  о
котором идет речь,  занимает сейчас видный пост,  и Джарчи зависит  от
него. Джарчи он и поручил организовать всю операцию.
     Икрам-ходжа доверчиво принял эту легенду,  но кое-что было ему не
совсем ясно.
     - Почему только теперь этот видный господин хватился  материалов?
- спросил он. - Я понял, что он покинул Узбекистан в годы войны.
     Наруз Ахмед не полез в карман за объяснениями.
     - Тут  целая  история,  -  стал  сочинять  он.  - Будучи в Иране,
разведчик остановился в каком-то кишлаке. Он заболел - тяжелый приступ
лихорадки  - и вынужден был несколько дней проваляться в постели.  И в
эти дни у него украли клинок.  Вскоре же вор был задержан. Он оказался
курдом, жителем кишлака. Но клинка при нем уже не было. Он признался в
краже и назвал имя человека,  которому продал украденную вещь. Это был
владелец  антикварного магазина в Тегеране.  Быстро отыскали и хозяина
магазина.  Прижатый полицией, он сознался, что да, клинок он купил, но
сейчас же перепродал его одному европейцу.  Стали искать европейца.  И
этого нашли! Но клинка и у него не было. Клинок он выменял на клыч уже
известному Икраму-ходже Садыкову.  А вот Садыкова пришлось разыскивать
очень долго.  Помог в этом тегеранский  ошханщик,  который  знал  отца
Садыкова, его самого и который сказал, что Садыков живет в Бухаре.
     - Вот как было дело, уважаемый Икрам-ата! - закончил Наруз.
     Старик поверил и в эту историю. Помолчав немного, он высказал то,
о чем уже думал Наруз Ахмед:
     - Господин Джарчи допустил ошибку.  Надо было сразу сообщить мне,
что нужна надпись,  а не клинок.  Надпись давно была  бы  у  меня.  Мы
напрасно потеряли много времени...
     - Вы правы,  уважаемый,  - согласился Наруз Ахмед.  - Ошибку надо
исправить  и  поскорее  скопировать надпись.  Этот путь более легкий и
менее опасный. Сколько человек живет в доме Халилова?
     - Трое: он, жена и тетка жены.
     - А сын? Вы говорили, что у него есть сын?
     - Я правильно говорил. Сын есть, но он сейчас в Памирских горах.
     - Квартира отдельная?
     - Отдельный дом. Вход с улицы и через двор.
     Наруз Ахмед потер лоб.
     - Что ж, давайте думать...
     - Завтра будем думать!
     - Почему? Что мешает сегодня?
     - Во-первых,  ты устал,  тебе надо отдохнуть,  а во-вторых,  дело
может обернуться так, что клинок завтра окажется в наших руках.
     - Это каким же образом? - оживился Наруз Ахмед.
     Старик сообщил, что завтра утром будет предпринята третья попытка
овладеть клинком,  Гасанов подыскал нового человека,  более надежного,
чем первый, и тот согласился проникнуть в дом и вынести клинок.
     Наруз Ахмед нахмурился:
     - Стоило  ли  прибегать  к  уже использованному и не оправдавшему
себя приему?  Ведь Халилов и без того уже насторожен.  Он может  сразу
сообразить, что в клинке что-то кроется... Опасно. Очень опасно!
     Икрам-ходжа пожал плечами. Другого выхода он не видел. Виноват не
он, а Джарчи.
     - Я и не виню вас,  уважаемый Икрам-ата,  - примирительно  сказал
Наруз Ахмед.  - Вы поступили так,  как должны были поступить.  Но план
надо изменить...
     - Поздно,  - сердито ответил Икрам-ходжа. - Я до двенадцати часов
завтрашнего дня  не  смогу  уже  увидеть  Гасанова,  а  он  не  сможет
предупредить вора.
     - Жаль... Очень жаль...
     Наруз Ахмед  понял,  что  дальнейшие разговоры излишни и остается
одно - ждать.
     Икрам-ходжа вздохнул и поднялся с подушек.
     - Ты останешься здесь.  Сестра  моя  как  глухонемая.  Она  умеет
молчать и ничего не замечать.  У нее есть муж,  но он уже не человек и
скоро покинет грешную землю. Пойдем-ка, я покажу тебе свою комнату.
     Наруз Ахмед  встал.  Они прошли коридором и через низенькую дверь
вступили в полный  мрак.  Но  вот  щелкнул  выключатель.  Наруз  Ахмед
огляделся.  Они  стояли в просторной квадратной комнате с одним окном,
выходящим в сад.  Здесь как  бы  уживались  две  эпохи:  феодальная  и
современная.  Вдоль стены разместились две односпальные никелированные
кровати,  застланные шелковыми покрывалами, мягкий диван и белоснежный
холодильник.  Посредине стоял круглый стол под бархатной скатертью,  с
хрустальным  графином  на   нем.   В   углу   виднелась   тумбочка   с
радиоприемником  "Нева"  и  два  кресла.  С  потолка,  закрывая стены,
спускались старинные, ручной работы ковры. Толстый ковер был разостлан
на полу.
     - Ну и ну! - покрутил головой удивленный Наруз Ахмед.
     - Это и будет нашим убежищем, - самодовольно объявил Икрам-ходжа.
- Здесь уж не так плохо.
     - Хоп!  - выразил свое удовлетворение Наруз Ахмед, сбросил с себя
пиджак и начал стягивать сапоги.  - Когда  у  вашего  парня  сеанс  по
расписанию?
     - Вот уж этого я не знаю. А что?
     - Надо  уведомить  Джарчи.  Он,  пожалуй,  занес  меня  в  список
покойников.
     - Почему?
     - Самолет, из которого я выпрыгнул, подбили. Он упал и сгорел.
     - Ай-яй-яй!.. - ужаснулся старик. - Хорошенькое дело!
     - Задержись я минуты на три-четыре,  и мы  бы  не  сидели  сейчас
здесь.
     - Значит,  ты родился под счастливой звездой.  Срок твой  еще  не
подошел.
     - Выходит, что так. А с радистом вы встретитесь завтра?
     - Да, в двенадцать.
     - Отлично.  Передайте ему рацию и телеграмму,  Дайте  мне  листок
бумаги. Карандаш есть.
     Икрам-ходжа достал  из  тумбочки   под   радиоприемником   стопку
почтовой бумаги и подал гостю.
     Наруз Ахмед,  разутый и раздетый,  сел за  стол,  набросал  текст
радиограммы и подал листок Икраму-ходже.
     - Теперь дело за вами,  - сказал он.  - Джарчи предупредил  меня,
что шифром владеет ваш радист,  а кодом - вы.  Я пишу от вашего имени.
Так велел Джарчи.
     Старик пробежал  текст глазами и вышел из комнаты.  Вернулся он с
книгой в руке.  Сев за стол,  он положил  перед  собой  радиограмму  и
раскрытую книгу, надел очки и стал писать.
     Закодированная им радиограмма выглядела так:
     "Ваш младший брат жив и здоров.  Четки и патефон получил. Голубя,
подаренного вами,  заклевал коршун.  То, что вы просили, еще не купил,
но  уже  подыскал.  Пугает высокая цена.  Надеюсь уговорить владельца.
Привет от меня и моего блудного сына вам и Москве".
     Икрам-ходжа прочитал  несколько раз написанное,  свернул листок и
спрятал под стельку своего башмака. Потом подошел к розетке и выключил
свет.

        "11"

     Без нескольких  минут двенадцать Ирмат Гасанов появился в сквере,
разбитом  против  городского  почтамта.  В  этот  знойный   и   душный
полуденный  час  сквер  пустовал.  Гасанов  выбрал скамью,  защищенную
густой травой, сел на нее, раскрыл книгу и стал читать.
     С небольшим опозданием в сквер пришел Икрам-ходжа. Он прошелся по
одной аллее,  перебирая четки,  затем по другой и наконец опустил свое
многопудовое тело на скамью, рядом с Гасановым.
     Тот посмотрел искоса на своего духовного наставника  и  продолжал
читать.
     - Рассказывай! - предложил ему Икрам-ходжа.
     - Ничего не получилось,  - проговорил Гасанов, не отрывая глаз от
книги.  - Клинка он не нашел.  Облазил два шкафа - книжный и платяной,
обыскал  письменный стол,  посмотрел под матрацами дивана и кроватей -
нигде. Быть может, Халилов спрятал клинок во дворе?
     - Не знаю, - бросил старик. - А как все прошло?
     - Удачно.
     - Этого мало. Скажи, как это удалось ему?
     - Парень он ловкий.  Перед рассветом,  еще затемно,  пробрался  в
сад,  засел в малиннике,  дождался утра и стал наблюдать. Когда в доме
осталась одна старуха, он начал действовать. И очень хитро. Он заранее
подкупил  трех  мальчишек,  и  те дежурили за стеной сада.  Как только
старуха показалась во дворе,  он подал сигнал мальчишкам,  и те с трех
сторон полезли через забор к яблокам. Старуха начала гоняться за ними,
а он в это время занялся домом. Я сидел в засаде на улице и видел сам,
как он вышел со двора через калитку.
     - Ничего в доме не взял?
     - Нет, я его предупредил.
     - Следов не оставил?
     - Говорит, что все в порядке, комар носа не подточит.
     - Ты с ним расплатился?
     - Расплатился. Он уже уехал.
     Икрам-ходжа положил  на  скамью,  поближе  к  Гасанову,  сверток,
который держал в руке, и сказал:
     - Прихватишь с собой.  Это новый патефон.  Внутри письмо. Заделай
его  и  при  первой  же  возможности  передай.  Каждое  утро подходи к
трансформаторной  будке,  что  около   рынка.   Как   увидишь   крест,
поставленный  мелом,  знай,  что  в  полдень этого дня я приду к мосту
через головной арык. А теперь иди!
     Гасанов захлопнул книгу, взял сверток и удалился.
     Он привык слушаться старика и беспрекословно  выполнять  все  его
указания.  Это объяснялось,  с одной стороны,  тем, что Икрам-ходжа не
терпел пререканий,  а с другой,  тем,  что Гасанов,  хотя и  не  любил
старика,  но  боялся и слушался.  Повиновался потому,  что Икрам-ходжа
проявлял о нем отеческую заботу,  потворствовал во всем,  не жалел для
него денег,  никогда не выругал бранным словом. Старик был строг, сух,
но не груб.  Но,  пожалуй,  больше всего  Гасанов  уважал  старика  за
деловитость и осторожность. К его действиям нельзя было придраться. Он
никогда - ни здесь,  ни в Бухаре - не встречался с Гасановым дважды на
одном и том же месте, а каждый раз избирал новое. Он никогда не тратил
на беседу,  о чем бы в ней ни шла речь, более трех-пяти минут. Он умел
высказать  все  в  нескольких  коротких  фразах.  В  том случае,  если
обусловленные встречи по каким-либо  причинам  срывались,  что  бывало
нечасто, Гасанов не предпринимал никаких шагов к налаживанию связи. Об
этом заботился  сам  Икрам-ходжа.  Гасанов  получал  открытое  письмо,
написанное  женским  почерком,  в котором какая-то "девушка" назначала
свидание. Случалось, что он наталкивался на старика в таком месте, где
и не думал с ним встретиться.
     Люди, мало  знавшие   Гасанова,   затруднялись   определить   его
национальность.  Это  и  в  самом  деле  было  не так просто.  В жилах
Гасанова смешалась кровь татарина,  русского,  узбека и  осетина.  Его
отец  был  наполовину  татарином,  наполовину  русским,  а мать - дочь
осетинки и узбека.
     Родился Гасанов  в  Ташкенте,  где  жили его родители,  там же он
окончил и среднюю школу.  Воинскую службу отбывал в войсках связи, где
получил профессию радиста.
     Беспорядочная жизнь  родителей  мало  способствовала  правильному
воспитанию  Гасанова.  В  доме  шли крупные нелады.  Отец неоднократно
уходил из дому к другим женщинам и неоднократно  возвращался  обратно.
Между  ним и матерью постоянно происходили безобразные ссоры,  нередко
заканчивавшиеся драками,  в которые вмешивались соседи.  Мать пыталась
однажды отравиться, но, видимо, несерьезно, так как из этого ничего не
вышло.  Потом она уехала на курорт и не вернулась.  Спустя полгода она
написала  сыну,  что  нашла  хорошего  человека  и  связала с ним свою
судьбу.  Гасанов равнодушно принял это сообщение:  за его короткий век
он  немало перевидел и отцовских,  и материнских "новых друзей".  Отец
тоже не горевал.  Уже через два дня он привел в дом какую-то  женщину,
всего на два года старше сына.
     Вполне понятно,  что жизненные устои  парня,  выросшего  в  такой
обстановке, были не очень прочны. И его взгляды на жизнь не отличались
благородством.  Юноша отлично понимал,  что отец чувствует себя  перед
ним  неловко,  и  злоупотреблял  этим.  Он  высасывал  из отца деньги,
наотрез отказался держать экзамен  в  техникум  и  жил  так,  как  ему
хотелось.  Встреча  с  некоей  Жанной,  девицей  ловкой  и энергичной,
определила дальнейшую судьбу Ирмата.  Он покинул  родительский  дом  и
перебрался в Одессу.
     Началась разгильдяйская, "свободная", бесконтрольная жизнь.
     Скоро они  с  Жанной  завязали  широкие  бульварные и ресторанные
знакомства с людьми неопределенных занятий,  со львами танцплощадок  и
дельцами  черного  рынка.  Вся эта накипь подхалимски крутилась вокруг
боцманов и буфетчиков  с  иностранных  пароходов,  бросавших  якорь  в
одесском порту. Эти дельцы выклянчивали и скупали все - от жевательной
резинки и плохих турецких сигарет до  джазовых  пластинок,  поношенных
галстуков,  отрезов и нейлоновых чулок.  Было бы заграничное! Наиболее
"солидные" скупали валюту,  косметику  и  вещи  посерьезнее.  Все  это
перепродавалось втридорога в темных подъездах любителям чужеземного из
числа курортников  и  приезжих  "знатоков".  У  Ирмата  и  Жанны  стал
определяться  более  или  менее  постоянный круг клиентов.  Тут были и
эстрадники с известными именами, и женщины, ставящие целью своей жизни
не отстать от зарубежных "мод",  и просто прожженные спекулянты. Потом
Жанна неожиданно исчезла.  Гасанов стал  оперировать  один,  продолжая
жить  в  доме Жанниной тетки.  Он сделался завсегдатаем второразрядных
ресторанов и потаенных шинков.  Деньги,  легко приходившие в его руки,
так же легко уходили. Но это не смущало Гасанова. Он не затруднял себя
мыслями о будущем.
     Два месяца  спустя  после  исчезновения  Жанны  Гасанова  едва не
схватили за руку. Кое-кому стали известны не только обстоятельству, но
и  причины исчезновения Жанны.  Более того,  был обнаружен труп Жанны,
упрятанный в катакомбах.  Случилось это в конце сорок  седьмого  года.
Перед  Гасановым  недвусмысленно  замаячил  призрак тюрьмы.  Но свет и
Одесса не без добрых людей.  Нашлась  "настоящая  человеческая  душа";
Гасанова спасли, но это обошлось ему недешево. Условия были поставлены
ясные и неумолимые:  немедленно распрощаться с Одессой,  перебраться в
далекую Бухару, отыскать старика Икрама Ашералиева и делать то, что он
прикажет.
     Вместе с   условиями   Гасанов   принял  на  руки  и  портативную
коротковолновую  приемо-передаточную  радиостанцию,  вмонтированную  в
небольшой проигрыватель для патефонных пластинок.
     Через две недели он уже был в Бухаре.  И жизнь пошла вновь не так
уж  и плохо.  Благодаря заботам Икрама-ходжи Гасанов получил должность
ответственного   исполнителя   одной    из    артелей    по    ремонту
радиоаппаратуры.  В  чем состояли его обязанности,  он и сам толком не
знал.  Должность ничего не требовала от него и  не  возлагала  никакой
ответственности. Гасанов располагал своим временем, как хотел. Если он
и появлялся раз в месяц на службе,  то лишь затем, чтобы расписаться в
зарплатной ведомости, хотя ни разу эту зарплату на руки он не получал.
Она шла кому-то другому.
     В Бухаре   на   имя   Гасанова   была  зарегистрирована  как  его
собственная   автомашина   "Москвич",   которая   в   действительности
принадлежала  Икраму-ходже.  "Москвич" служил большим подспорьем в той
широкой   деятельности,   которая   развернулась    под    оперативным
руководством Икрама-ходжи.
     Пользуясь просчетами в  работе  государственной  и  кооперативной
торговой сети,  Гасанов по указаниям Икрама-ходжи курсировал на машине
по республике. Он принимал из рук определенных людей товары, имеющиеся
в изобилии в одном городе,  и перебрасывал их в другой,  где из-за них
люди толпились в очередях.
     Гасанов успел   и   в   Токанд   привезти   из   Ташкента  партию
чехословацкой обуви,  несколько тюков шерсти, ящик с импортной краской
в  порошке  для  одежды  и  ткани,  нитки  мулине для вышивания,  а из
Катта-Кур-ганского водохранилища - центнер свежей рыбы на льду.
     Сам Гасанов   не   покупал   и   не   продавал.  Его  обязанности
ограничивались получением,  переброской и сдачей товара в определенные
руки. Тут сказывалась строгая и продуманная система Икрама-ходжи.
     Сейчас, получив  задание  от  Икрама-ходжи,  Гасанов  заторопился
домой.  Он  знал  суровый  нрав  старика  и  выполнял его распоряжения
беспрекословно,  точно и в срок.  На  этот  раз  ему  самому  хотелось
побыстрее узнать, что за коробку передал Икрам-ходжа.
     Дома он  тщательно  конспирировался,  хотя  хозяева   были   люди
надежные, связанные со стариком общими коммерческими делами.
     Гасанов переоделся,  захватил с собой  сверток  и  под  предлогом
того,  что "Москвич" стал хандрить,  полез в машину. Захлопнув дверцу,
он  развернул  сверток.  В  нем  оказалась   крохотная   радиостанция,
вмонтированная в табачную коробку "Золотое руно".
     - Наконец-то,  -  пробормотал  радостно  Гасанов.  -  Теперь   мы
поработаем...

        "12"

     На окраинной,  незамощенной,  но  живописной  и похожей на густую
аллею улице Токанда жил со своей семьей подполковник Халилов.
     Его небольшой  дом  из  красного  кирпича  смотрел на улицу одной
дверью и четырьмя большими окнами.  С трех сторон темно-зеленой рамкой
его обрамлял сад, а с четвертой, по фасаду, - палисадник.
     Было утро. Жена Халилова Анзират сидела в спальной перед зеркалом
и укладывала свои тяжелые косы. Закончив прическу, она приблизила лицо
к зеркалу, провела несколько раз пальцами по предательским морщинкам у
глаз, собравшимся в лучики, и тяжело вздохнула.
     В зеркале  отражалось  уже   немолодое,   смугловатое,   но   еще
сохранившееся  лицо  с  яркими  красивыми чертами.  Анзират была в той
печальной для каждой женщины поре,  когда ее  уже  покинули  свежесть,
молодость  и пришла зрелость:  подкрались морщинки,  растолстели руки,
наметился второй подбородок...
     В комнате   хлопотала  старая  тетушка  Саодат.  Бесшумно  ступая
мягкими туфлями,  она обходила расставленные по углам стулья и стирала
с  них  пыль.  Это было ее обычное занятие,  когда Анзират оказывалась
дома и тетушке хотелось поговорить с племянницей.
     - От Джалила опять ничего нет? - спросила она как бы невзначай.
     - Да, ни строчки... Я уже начинаю беспокоиться.
     - Вот и напрасно. Что с ним станется? В горах тихо...
     - А сами, тетушка, вы каждый день напоминаете об этом.
     - Правильно,  напоминаю.  Сын  не  должен забывать родителей.  Он
должен писать каждую неделю.
     Стук в дверь прервал разговор.
     - Никак кто-то пришел?  -  оживилась  тетушка  Саодат.  -  Может,
почтальон? - и она мелкими шажками вышла из спальной.
     Анзират посмотрела на стенные часы:  половина десятого. Городская
библиотека  уже открылась.  Надо сходить и обменять прочитанные книги.
Но какой же книгой интересовался Саттар?  Конечно,  забыла.  А ведь он
говорил  вчера  и  сегодня,  уходя  на работу,  напомнил,  просил даже
записать фамилию автора и название книги. И вот забыла. Понадеялась на
память. Придется позвонить Саттару на службу.
     В столовой послышались шаги и тихий разговор.
     - Доченька!  К  нам  пришли,  -  через дверь окликнула племянницу
старушка.
     Анзират быстро встала, и тяжелые серьги в ее ушах закачались