ей. Систематически  доставлялись им, в частности,  из
Ново-Тихвинского  женского монастыря  масло, сливки, молоко, колбасы, свежие
овощи  -  редиска,  огурцы,  молодой картофель  и  т. д.  Лживо  утверждение
Соколова, будто в  доме Ипатьева удивлялись, "чем жива  бывшая императрица".
Она  якобы питалась одними макаронами, которые подогревали на сковородке  на
примусе Седнев или Харитонов.
     Монашек  с  даровыми  продуктами  караульные  не  гнали  от  дома,  как
изображает  Хойер, а  зачастую сами  передавали  им просьбы  от заключенных.
Например,  Авдеев,  которого  Николай   в  дневнике   называл  своим  врагом
("лупоглазый"), не раз передавал монашкам его просьбу принести  табак, в  то
время остродефицитный, что они и выполняли.
     Впрочем,  обратимся к  записям  самого  Николая: "Еда была  отличная  и
обильная и поспевала вовремя" (15). "Еда была обильная, как все это время, и
поспевала в свое время" (16).
     Можно лишь присоединиться к выводу,  сделанному  одним из  уже знакомых
нам заокеанских авторов:
     "Рискуя   повториться,  мы  должны  снова  отметить,   насколько  более
благоприятными  были  эти  условия  в  сравнении  с  теми, в какие  попадали
когда-то поборники свободы, заточенные в Шлиссельбург...  До  самой победней
своей минуты Романовы не подвергались дурному обращению" (17).
     Конечно,  при  желании  можно  было  найти повод для капризов. Даже для
скандала - это Александра Федоровнa позволяла себе не раз. Ее истерика перед
Дидковским с первых  минут  в Ипатьевском доме - лишь один из таких случаев.
Еще эпизод  из той же серии. Она  заявляет Авдееву и Украинцеву, что слишком
мало  слуг взяли в дом. Требует, чтобы пустили  в дом прибывших с тобольской
второй группой. Комендатура  отказывает. Как обычно,  Александра Федоровна в
возбуждении переходит с  русского  (ломаного) языка на  английский,  при том
"обращается  в  сторону  Боткина,  который  должен  переводить  то,  что  на
кричит...  Оказавшись  между  двух огней, доктор  повторяет одно:  Алекандра
Федоровна   протестует,  она   требует   к  себе   председателя   областного
исполнительного комитета, требует передать (ее протест) в Москву" (18).
     Является  в  качестве  представителя Совета  П.  Л.  Войков.  Он  готов
выслушать претензии.
     "Рассчитывая,  по-видимому,  что  Войков  не знает  английского  языка,
Александра Федоровна  при его появлении  начала  кричать,  топать  ногами  и
наступать на доктора Боткина,  пятившегося  от ее наступления;  все ее крики
были, конечно, по нашему адресу.
     Тогда Войков  быстро остановил ее и спокойным  тоном  попросил  доктора
Боткина передать бывшей царице, чтобы она не забывала, что она находится под
арестом,  и  была  бы в выражениях  более  корректна,  изложила  бы  коротко
сущность жалобы и не задерживала бы его. Он очень занятый человек и не хочет
слушать ее истерические крики.
     После этого доктор Боткин  приступил к изложению ее жалобы. Заключалась
ее жалоба в том, чтобы  были  возвращены все ее слуги  и во всяком случае не
меньше 30 человек. Если областной  исполнительный комитет не удовлетворит ее
просьбу, она попросит передать ее жалобу в Москву, В.И. Ленину.
     Войков  сказал,  что  слуг  им  не прибавят,  потому  что  в  этом  нет
надобности. А жалобу, если она желает, он  может передать в Москву, - только
пусть она изложит в письменной форме. На чем и кончился инцидент" (19).
     Иногда  Александра  Федоровна  демонстрирует  нечто вроде  голодовки  -
встает из-за стола,  не притронувшись  к еде. Поваренок Леонид Седнев уносит
на кухню ее любимые макароны, приготовленные по ее вкусу. Таким образом, она
надолго, на полвека вперед,  обеспечила своим западным биографам возможность
рисовать трагический  облик императрицы-великомученицы, которую Россия якобы
"сделала козлом отпущения за все свои исторические упущения и неудачи" (20).
Но даже и среди  сочувствующих  Александре Федоровне не все восторгаются ею.
"Надо признать, что в  те дни ее личных испытаний она  мало что обнаружила в
себе от русской  императрицы. Она своим поведением скорее напоминала супругу
прусского  генерала,  постоянно  изводящую  окружающих  в  сознании   своего
значения" (21).
     Дочери Николая  выглядели в Ипатьевском  доме здоровыми и  оживленными,
как, впрочем, и их отец. "По  виду его, - свидетельствовал бывший комендант,
-  никак нельзя было  сказать, что он арестованный, так непринужденно весело
он себя держал... Доктор Боткин  говорил, что  Николай Александрович  вообще
никогда  не  был  таким  полным,  как   во  время  своего  екатеринбургского
заключения" (22). Да и по другим (включая белоэмигрантские) описаниям, как и
на сохранившихся екатеринбургских фотоснимках тех дней, Николай и его дочери
меньше  всего похожи на больных или изможденных,  даже на  усталых. "Царь по
внешнему виду был спокоен, ежедневно  выходил с детьми гулять в сад... Он по
виду  был  здоров  и не старел, седых  волос у  него не  было, а супруга его
начинала седеть и была худощава. Она в сад не  выходила  никогда,  только на
крыльцо,  Иногда  на  крыльце   сидела  возле  сына...  Дети  же  вели  себя
обыкновенно и  улыбались  при  встречах с караульными. Разговаривать  с ними
запрещалось. Неоспоримо во всяком  случае то, что  за время  их заключения в
ипатьевском  доме никакого  издевательства  над царем  и  его  семейством не
делалось и никаких оскорблений и дерзостей не допускалось" (23).
     Николай держался непринужденно, просто.
     Впрочем, многим  из тех, кто его  наблюдал в те дни, казалось,  что он,
прикрываясь напускным простодушием, хитрит, присматривается, прислушивается,
хочет уяснить для себя, что вокруг него происходит (24).
     Гуляя по саду, Николай увидел, как  Медведев, боец охраны, рвет лопушки
и складывает в кисет. Заинтересовался,  подошел, стал расспрашивать: "Вы что
это  делаете,  для  чего  рвете"? Тот ответил: "На курево,  нет табака". - "
Неужели ? " - удивился, отошел что-то бормоча... (25)
     Там же, в садике, прогуливаясь, однажды остановил взгляд на вооруженном
караульном.   Это   был   сысертьский   рабочий  Фомин:  пиджак,  стоптанные
полуботинки, замасленная кепка. Николай  подошел к нему: "Вот вы под ружьем,
вроде как бы солдат, а формы воинской у вас никакой нет. Почему?" (Почти вся
охрана  в ипатьевском  доме  ходила  в штатском.) Фомин ответил;  "Не во что
одеться. Провоевали всю одежду, нам ничего не осталось" (26).
     Комендант рассказывает:
     "...Он  спросил  меня,  кто такие большевики.  Я сказал ему,  что  пять
большевиков -  депутатов IV Государственной думы  были им сосланы в  Сибирь,
так что он должен знать, что  за люди большевики. На что он ответил, что это
делали его министры, часто без его ведома.
     Тогда я его спросил,  как  же он не знал, что делали министры, когда  9
января 1905 года расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами.
     Он обратился ко мне  по имени и отчеству и сказал: "Вот вы не поверите,
может быть,  а я  эту историю узнал  только уже после  подавления  восстания
питерских  рабочих"  (мирное  шествие к Зимнему  дворцу  в пятом году он и в
восемнадцатом году все еще называл восстанием. - М. К.).
     Я ему ответил,  что этому, конечно,  не только  я  - не поверит ни один
мальчишка из рабочей семьи" (27).
     Вышел он на  прогулку по саду с  дочерью Марией. У края садика сидят на
скамье  и  наблюдают  за   ним,  покуривая,  двое:   заместитель  коменданта
Украинцев, он же начальник караулов, и Воробьев  -  дежурный  член исполкома
Совета,  он  же  ответственный редактор газеты  "Уральский  рабочий" (каждые
сутки  дежурил  по Дому особого назначения кто-нибудь из членов  исполкома).
Подошел и подсел к ним доктор Боткин.
     "...Николай с  дочерью быстрым и ровным шагом стали  ходить по  саду из
конца в конец. Ходил он  молча, сосредоточенно глядя себе под  ноги, изредка
перекидываясь словом  с дочерью.  Зато  Боткин приставал ко  мне  со всякими
расспросами...
     - Нас всех  очень интересует,  -  сказал  Боткин, - как долго нас будут
держать в Екатеринбурге.
     - Этого я не знаю.
     - А от кого это зависит?
     - От правительства, конечно... Николай не принимал участия в разговоре,
но,  не переставая  мерять  солдатскими  шагами дорожку, внимательно  к нему
прислушивался.
     Вдруг он круто повернулся и остановился перед нами.
     - Скажите, пожалуйста: Белобородов - еврей?
     Пораженный нелепостью и неожиданностью вопроса, я не сразу нашелся, что
ответить.
     - Он на меня производит впечатление русского, - продолжал Николай.
     - Он русский и есть.
     -  Как   же  он  тогда   состоит  председателем  областного  Совета?  -
недоумевающе протянул бывший царь.
     Оказывается, он  был  убежден,  что во главе  советских  органов  стоят
только большевики-евреи...
     У  меня не было никакой  охоты читать  бывшему  царю уроки политической
грамоты и разъяснять ему  отличие национальной политики  советской власти от
его собственной, и я не совсем вежливо оборвал разговор.
     - Скажите лучше, нет ли у вас каких-либо заявлений или жалоб..." '
     Дальше идет такой разговор с Воробьевым:
     "- Скажите, пожалуйста, каковы сейчас отношения России с Германией?
     -  Читайте  газеты,  -  сказал  я ему,  -там  все  напечатано,  что вас
интересует.
     - Да  мы  уже  две недели никаких газет не видели. Не знаю  даже, какие
газеты у вас в Екатеринбурге выходят.
     -  У нас  издаются  две  газеты:  партийная  -  "Уральский  рабочий"  и
советская - "Известия".
     - Партийная - это что? Что большевики издают?
     - Большевики.
     - Как бы это устроить, чтобы я мог эту газету получать?
     - Очень просто: взять и подписаться на газету. Будете получать ее через
коменданта.
     - Как же мне подписаться?
     - Я редактор этой газеты. Дайте мне денег, и я сам ее для вас выпишу.
     Николай деловито осведомился, сколько стоит на месяц "Уральский рабочий
и тут же в саду вручил мне подписную плату" (29).
     В мае  чета  Романовых  отметила  дни  рождения:  Александре  Федоровне
исполнилось 46 лет, Николаю - 50.
     В  дневнике  своем  Николай  отметил:  "Дожил  до 50  лет, даже  самому
странно.  Погода  стояла чудная,  как  на  заказ.  В 11 1/2 часов батюшка  с
диаконом  отслужили  молебен...  Днем  посидели  в саду,  греясь  на  теплом
солнышке" (6 (18) мая 1918 года).
     А страна тем временем,  зажатая в огненном кольце, осаждаемая  со  всех
сторон  соединенными  силами  внутренней  и иноземной  контрреволюции,  вела
тяжкую, кровавую борьбу.
     Еще минувшей зимой советской власти пришлось на востоке России отразить
яростный натиск контрреволюционных  банд.  Одним из очагов белого движения в
этой  части страны  стало Оренбуржье, откуда  вышла дутовщина -  вооруженный
мятеж  кулацких  и белоказачьих  элементов, организованный офицерами  старой
армии.
     Выступили они с оружием в руках уже через несколько недель после тобеды
социалистической революции в Петрограде. В ночь с 14 (27) на 15
     (28)  ноября 1917  года  атаман  А. И.Дутов,  опираясь на  возникший  в
Оренбурге буржуазно-помещичий "Комитет спасения родины и революции", напал в
городе на Военно-революционный комитет и разгромил его, арестовал и бросил в
тюрьму  членов  большевистской  фракции  областного  и  городского  Советов,
объявил  всеобщую мобилизацию  здешнего казачьего войска  для борьбы  против
советской   власти.   Поддержанные   казахскими  и  башкирскими  буржуазными
националистами,  дутовцы  вскоре перерезали коммуникации  между центральными
районами России и Сибирью, овладели Верхне-Уральском и Троицком, подкупили к
Челябинску.  Мятеж этот  и  сам по себе был  серьезной угрозой для Советской
республики; усугублялась же опасность еще тем, что на юге почти одновременно
поднял мятеж другой белогвардейский атаман  - А.М.Каледин. Завязались первые
крупные  сражения  гражданской  войны, в  ходе которых  покрыли  героической
славой  свои знамена отряды  В.А.Антонова-Овсеенко (декабрь 1917 года, район
Харькова), Р. Ф. Сиверса (январь 1918  года, на  Дону),  П.А.Кобозева (тогда
же, на Южном  Урале).  Под  общим  началом Кобозева мужественно  действовали
пролетарские формирования Самары (команующий В.К.Блюхер),  Екатеринбура  (П.
3. Ермаков), Перми (А. Л. Борчанинов), а также брошенные  на подрепление  им
питерские  батальоны рабочих и моряков. Соединенными усилиями этих отрядов и
крестьянской  бедноты,  поднявшейся  на  борьбу  в  тылу  у  белых,   первые
наступательные операции монархистов на востоке  России были  сорваны; в ходе
же контратак, предпринятых в марте-апреле под  командованием В.  К. Блюхера,
Дутов  был  измотан,  опрокинут и  с  остатками  разбитой  конницы  бежал  в
Тургайские степи.
     Но  дутовская и подобные ей авантюры  были лишь частью  обширного плана
развязывания в  России  гражданской  войны,  задуманного  врагами Советского
государства.   Субсидируемые  англо-французскими  империалистами   с   одной
стороны,  кайзеровским  оккупационным  командованием -  с  другой,  Дутов  и
Каледин действовали на востоке и юге. Неспокойно было и в других местах.
     6  марта  1918  года в  Мурманске  английский крейсер  "Глори"  высадил
десант;  это было  началом  открытой  антантовской  интервенции  на  русском
Севере.
     12  марта  в  Харбине  объявил  о формировании белогвардейского корпуса
адмирал  А.  В.  Колчак,  в то время член  правления  КВЖД,  к  концу года -
"верховный правитель России".
     29 марта владивостокская эсеро-меньшевистская Дума призвала японцев.
     5 апреля во  Владивостоке с японских кораблей высадился десант  морской
пехоты под  командованием  адмирала Като.  Началась открытая интервенция  на
Дальнем Востоке.
     Апрель.  Подавление  пролетарской  революции  в  Финляндии  и  усиление
опасности для Петрограда.
     9 апреля. Отрыв буржуазией Закавказья от Советской России.
     Середина апреля. Новочеркасский мятеж.
     29 апреля. "Гетманщина" на Украине.
     Середина мая. "Красновщина" на Дону.
     На вторую  половину мая приходится  дальнейшее обострение обстановки  в
стране, терзаемой  белогвардейскими  мятежами  и  заговорами,  одновременной
интервенцией двух блоков империалистических держав.
     На следующий день после того, как  в Екатеринбург прибыла из  Тобольска
вторая  группа Романовых, в Мурманске  с  американского  крейсера  "Олимпия"
высаживается  очередной,  на этот раз 10-тысячный десант антантовских войск,
пришедших на помощь бывшим царским генералам (24 мая).
     Еще   через   день  происходит   событие,   резко   осложнившее   общую
Военно-политическую  обстановку в  Советской России вообще,  в Сибири  и  на
Урале - в особенности: поднял мятеж чехословацкий легион (25 мая).
     Странная  то  была сила. Сформировался легион (или  корпус)  в России в
годы первой мировой  войны из  военнопленных  чехов  и  словаков, изъявивших
желание  сражаться против Габсбургов и Гогенцоллернов, за освобождение своей
угнетенной родины. Возглавили корпус бывшие офицеры австро-венгерской армии.
Выйти на  бой с  немцами они не торопились, зато,  настроившись враждебно  к
русской  революции, вознамерились  вмешаться в  ее  ход и развитие  в пользу
реакционных  сил, снюхались с белогвардейцами  и монархистами,  изготовились
выступить  в подходящий  момент на их стороне и вместе с ними. Такой момент,
показалось им (и их западным патронам), выдался поздней весной 1918 года.
     К  этому  времени подразделения корпуса общей численностью  до 50 тысяч
человек  вытянулись  цепью вдоль  железнодорожной  магистрали  от  Пензы  до
Владивостока. Формально они использовали данное им  Советским правительством
разрешение  на выезд из России в Западную Европу (через  Дальний Восток). Но
разрешение это  было дано выезжающим только как  частным  лицам,  а  не  как
военнослужащим; оружие свое,  эвакуируясь, они  обязаны  были  сдать местным
органам советской власти.  Условие это  было нарушено.  Легион  двинулся  на
восток как регулярное воинское соединение, вооруженное до зубов, во главе со
штабами и под  командованием офицеров, к тому же по  пути вбирая в свои ряды
местных белогвардейцев.
     25  мая 1918  года,  во  исполнение секретной директивы "Русского бюро"
чехословацкого   Национального  совета   (органа  националистических  кругов
чешской крупной буржуазии, во главе которого стояли  Масарик и Бенеш), части
легиона  совершают нападение  на органы советской  власти  в Новониколаевске
(нынешний Новосибирск)  и Мариинске, захватывают контроль над этими, а затем
и над  другими городами. Вдохновители  выступления исходили  из расчета, что
оно будет поддержано белогвардейскими мятежами в Москве, Ярославле, Рыбинске
и других  местах. Хотя наметки  оказались  неточными,  тем  не  менее  мятеж
окрылил  силы контрреволюции  в  России.  Используя  поддержку кулачества  и
белогвардейцев, корпус с  исходных  рубежей  предпринимает  серию энергичных
атак на  города  и железнодорожные  узлы Урала,  Сибири  и Поволжья с  целью
захвата этих районов, свержения в них советской  власти,  установления здесь
контрреволюционной  военной диктатуры.  В  полосе  движения корпуса  ширится
волна кулацких бунтов. С разных сторон стекаются к белочехам  бывшие царские
офицеры,  кулацкие и белоказачьи  головорезы, помещичьи и  буржуазные сынки.
Главари легиона, среди которых все более заметную роль играет бывший военный
фельдшер  Рудольф  Гайда,   формируют  из   этих  элементов  боевые  группы,
способствуя таким образом созданию ядра будущей колчаковской армии. В  то же
время,   ободренная  диверсией   иностранного   формирования,   волею  судеб
занесенного в глубину России, активизируется монархическая реакция  в других
районах страны; выкристаллизовываются разные псевдодемократические группки и
клики, каждая из которых  претендует  на  роль ведущей  в лагере  российской
контрреволюции.
     В  Самаре, захваченной  белочехами, образуется эсеровское Правительство
членов Учредительного собрания ("Комуч") во главе с В. В. Вольским.
     В  Омске,  захваченном  белочехами,  сформировано  Временное  Сибирское
правительство во главе с П. В. Вологодским.
     В Оренбурге создано Войсковое правительство казачьего войска во главе с
атаманом А. И. Дутовым.
     В Архангельске  готовится провозглашение -  под британским  контролем -
власти  Верховного управления северных  областей  России  во главе  с  Н. В.
Чайковским.
     Формируются   всевозможные   самозванные   правительства,   директории,
дуумвираты и триумвираты на отторгнутых от  Советского  государства землях -
на  Украине,  в Грузии,  Азербайджане,  Донской и Закаспийской областях. Как
правило,   это   кучки   проходимцев,   подкармливаемые   казначействами   и
интендантствами двух западных милитаристских блоков.
     Напор всей нечисти, собравшейся по  зову  кайзера и Антанты, переход  в
наступление иностранных дивизий  и следующих за ними белых банд  должна была
сдержать молодая, еще не окрепшая  как следует Красная Армия. Опытному врагу
призваны  были  противостоять  малочисленные,  лишь вчера  укомплектованные,
слабо вооруженные воинские части, а также разрозненные партизанские отряды.
     Серьезного  боевого  опыта защитники советской власти  на  Урале еще не
имели;   обучены   были  недостаточно;  элементарными   воинскими   навыками
овладевали в  ходе  борьбы.  Тем  не менее они  преградили  путь противнику,
нанесли ему  ряд сильных контрударов,  на решающих направлениях вынудили его
остановиться.  По  призыву Уральского  и Западно-Сибирского комитетов партии
тысячи коммунистов встали под ружье, пошли в первых рядах бойцов, вдохновляя
их на борьбу против наемных банд международного империализма.
     Екатеринбургский  комитет партии  14 июня  объявил мобилизованными всех
коммунистов. В  те дни влились в ряды вооруженных защитников революции почти
две трети  состава уральской област