аем  по  его  делам  стал  А.  М.
Безобразов, опиравшийся на свои связи с царской семьей и лично с Николаем.
     Отстаивая интересы компании, основанной фон Бриннером, выдвигая проекты
новых  концессий  и  спекулятивных  комбинаций,  Безобразов  убедил  царя  и
правительство в необходимости  ответить агрессией  на японскую агрессию. Это
было  тем  легче  сделать,  что  участники сформировавшейся  "безобразовской
группы", а в их среде оказался и сам государь император, в большинстве своем
были лично и непосредственно заинтересованы  в обогащении на дальневосточных
авантюрах, на отчуждениях и спекуляциях. (Крупнейшим пакетом акций концессии
на   Ялу   завладели   Николай   и   его   мать.)  Компанией  Безобразова  и
инспирировалась  в  Петербурге  резко   отрицательная  реакция  на  японские
домогательства.  Чувствуя  расположение  к  ней царя,  она  все  настойчивей
требовала  от  правительства  "остановить"  японцев,  вплоть  до  применения
вооруженной силы.
     Разоблачая политику царизма на Дальнем Востоке, В. И. Ленин писал:
     "Несовместимость   самодержавия  с   интересами   всего   общественного
развития,  с  интересами  всего  народе  (кроме  кучки чиновников  и  тузов)
выступила  наружу,  как  только  пришлось  народу  на  деле,  своей  кровью,
paсплачиваться за самодержавие" (1).
     Вместе  с  тем царь  и его  приближенные, видя, что в  стране назревает
революционная буря, рассчитывали отвратить ее  от себя с помощью  маленькой,
веселенькой,  легко  закругляющейся  войны.  Из  этого  расчета и  исходили,
выступая  за войну,  фон  Ламздорф, фон Плеве,  фон  Розен -  люди, в  общем
"рассудительные, но с немецким мышлением" (Витте, II-279).
     Что же  касается самого Николая  то  он,  по свидетельству  Витте,  был
уверен,  что "Япония, хоть  может  быть с некоторыми усилиями, будет разбита
вдребезги". Придется, правда, не такую войну слегка потратиться, но, считает
самодержец,  и  тут "бояться нечего, так как Япония  все вернет  посредством
контрибуции".  Он их знает, этих японцев, он их видел  и разглядел.  И нет у
него другого для них прозвища, как "макаки".
     На  предвзятости Николая  и  пренебрежительном его  отношении к японцам
нетрудно было сыграть тем из приближенных,  кто рассчитывал извлечь из этого
выгоду.
     Подлил  масла  в  огонь  и   берлинский  кузен  Вильгельм.  Николаю  он
наговаривал на японцев, а японцам - на Николая.
     Стравить Россию с Японией, а далее, по возможности, с Китаем; втянуть в
дальневосточный  конфликт  русскую  армию,  вынудив  ее  ослабить  прикрытие
западных  границ  страны;  повиснув  над  этой   границей,  оставленной  без
достаточной   защиты,   продиктовать   России   такие   условия   дальнейших
экономических и политических отношений с рейхом, которые открыли бы ему путь
к  гегемонии  над  Европой.  Таков  был  замысел  Вильгельма.  В  1898  году
дальневосточная   эскадра   германского   военно-морского   флота   с   явно
аннексионистскими  целями  вошла в китайский порт Циндао (точнее - Цзяочжоу,
также  Киао-Чао,  Кяо-Чао - город  и  порт  на южном  побережье Шаньдунского
полуострова).  Через  своего  посла  в  Токио  кайзер  доводит  до  сведения
японского  правительства, будто Николай  II  сам предложил  ему сделать этот
шаг, чтобы  и в дальнейшем  "совместно  двигаться в глубь  Азии";  что  царь
советует немцам "сделать за Циндао следующий шаг", и одновременно "совместно
с Россией) подготовиться к устранению японского барьера".
     Обозначилась  перспектива  резкой   активизации   политики   и  военных
(приготовлений Японии против России. Несомненно, что один из сильных толчков
к  этому  дал император  Вильгельм своим захватом Циндао...  В  то  время он
всячески  старался нас втиснуть  в дальневосточные  авантюры; он стремился к
тому, чтобы отвлечь  наши силы  на  Дальний Восток...;  что было  им  вполне
достигнуто". (Витте, II-143).
     Исследованиями советских историков Б. А. Романова  и А.С. Ерусалимского
давно  доказано, что кайзер  попросту лгал,  когда говорил  японцам о  своей
договоренности с  царем.  В действительности  Николай ни  в  Петергофе, ни в
каком-либо другом месте не давал ему согласия на немецкoe  вторжение в Китай
вообще,  на захват германским флотом Циндао - в  частности. В провокационных
целях  Вильгельм раздул версию о русско-германской договоренности на Дальнем
Востоке, чтобы подтолкнуть развязывание конфликта в этом районе мира.
     Возникновению    войны   предшествовали    длительные   русско-японские
переговоры.   Они   велись  в  Петербурге  с  1901  года.  Русскую   сторону
представляли  Витте   и   Ламздорф,   японскую   -  маркиз  Ито.  (Последний
искусственно  затягивал дискуссию  до последнего момента, когда  японцы  без
объявления войны напали на Порт-Артур). В тот момент, когда переговоры резко
осложнились  и   стало  очевидно,  что  японцы,  невзирая  на   уступчивость
Петербурга, клонят к разрыву, царь и царица выезжают в гости к родственникам
в  Дармштадт.  Не считаясь  с тем,  что обострилась опасность войны, Николай
забирает  с  собой в  Гессен руководителей  военного  и  внешнеполитического
ведомств (в  том числе министра иностранных  дел Ламздорфа), а также  группу
генералов из  своей  военно-походной  канцелярии  (нечто вроде  передвижного
филиала Главного штаба).  Эту свиту он размещает во дворце  великого герцога
(брата  царицы) и с ее помощью пытается  из  Германии руководить  как делами
империи вообще,  так и в особенности действиями своего наместника на Дальнем
Востоке Алексеева.
     Для Вильгельма, напрягавшего в те  дни все усилия, чтобы связать Россию
вооруженным конфликтом на  Дальнем Востоке, появление русского центра власти
на  германской территории  было  даром  неба.  На  глазах  у его разведки  и
генерального штаба ежедневно проходит поток  русской секретной информации на
восток и обратно.
     В герцогском дворце,  кишащем  шпионами кайзера (и первым среди них был
сам гостеприимный герцог), русские офицеры день за днем отрабатывают штабную
документацию,   шифруют  приказы   и  директивы,  расшифровывают  доклады  и
донесения,  поступающие из Петербурга, Харбина и Порт-Артура. Изо дня в день
немецкие дешифровальщики кладут кайзеру на стол копии перехватов. Он в курсе
всех замышляемых ходов и маневров царского правительства на Дальнем Востоке,
включая  передвижения  и боевую  подготовку вооруженных  сил. Вся  переписка
милого кузена лежит перед  кайзером, как открытая карта. Он уверенно  играет
на обе стороны, сталкивая их и подстрекая.
     Установлено,  что  перехваченную  в Дармштадте  информацию  кайзер  (по
крайней  мере,  частично)  передавал  японскому  генеральному  штабу.  Витте
ужаснулся, узнав об этой "вакханалии беспечности" в компании, разбившей свой
табор  во дворце  Эрнста Людвига  Гессенского.  Министра  двора  Фредерикса,
прибывшего  из   Дармштадта  в  Петербург,  Витте  спросил,  как  тот  может
равнодушно взирать на столь преступное отношение к интересам государственной
безопасности.  Фредерикс   возразил:   он  уже  обратил   внимание  государя
императора  на  опасность  утечки и  перехвата  сведений,  но  тот ничего не
пожелал  изменить.  Осталось   без  результата   такое  же  предостережение,
сделанное Витте Ламздорфу.
     Современники  свидетельствуют, что горечь потерь, причиненных внезапным
и вероломным нападением  японских  милитаристов, переживала в 1904 году  вся
Россия. Было  в  сердцах  простых  людей  много гнева и  обиды.  Возмущались
честные  люди  в  России   и   поведением   царского   правительства  -  его
"безобразовским" авантюризмом и  хищничеством,  его  слепотой,  косностью  и
бездарностью, обрекавшими  страну на слабость  перед  лицом внешней  угрозы.
Вестью о катастрофе на  рейде Порт-Артура население  было подавлено.  Тщетно
пытались  в   те  дни  власти   и   черная  сотня  вызвать  промонархические
манифестации  -  почти никто не пошел. Не видно было воодушевления на улице,
не очень-то заметно оно было и во дворце.
     Предвидения  бедствий  не  было  настолько,   что  когда  прибывший  из
Бессарабии предводитель тамошнего дворянства Крупенский встревоженно спросил
царя:  что  же  будет  теперь,  после  ночного  разгрома  эскадры  на  рейде
Порт-Артура, тот небрежно  бросил: "Ну, знаете, я  вообще смотрю на все это,
как на укус блохи" (2).
     То, что Николай с таким веселым пренебрежением  назвал  укусом японской
блохи,  обернулось  длительной  и  кровопролитной  войной. Она  продолжалась
девятнадцать  месяцев;  она  стоила России четыреста  тысяч человек убитыми,
ранеными, больными и попавшими в плен; она обошлась стране в два с половиной
миллиарда  золотых   рублей  прямых  военных  расходов,  не  считая  пятисот
миллионов  рублей,  потерянных  в  виде  отошедшего  к  Японии  имущества  и
потопленных противником кораблей.
     Черту под войной подвел Портсмутский мирный договор.
     Этим  договором   фиксировались  итоги  и  сдвиги,  которые  берлинская
шовинистическая  пресса в те дни  восхищенно определила как "дальневосточный
феномен", или  "японское чудо". В  действительности чуда никакого  не  было.
Токийский ларчик открывался сравнительно просто.
     Японскому  милитаризму подставил  плечо для  подъема  на пьедестал  его
маньчжурской победы германский империализм. И не он один.
     С апреля 1904 по июль 1905 года  Япония получила  от Германии, Англии и
США  четыре займа на общую  сумму до полумиллиарда  долларов,  которыми была
покрыта почти половина  ее  расходов на войну. Не  меньшее,  если не большее
значение   сыграли   и  немецкое  оружие,  и  немецкий  военный  инструктаж.
Кайзеровский  Берлин  начал  оказывать   императорской  Японии  всестороннюю
военную помощь по крайней мере за десять лет до русско-японской войны.
     Японскую  армию,  высадившуюся  в  1904  году  на материке,  фактически
создали  и  обучили  офицеры  кайзеровской   армии.  Трехкратное  увеличение
численности  японской  армии  с  1896  по  1903  год  совершилось под их  же
руководством.  Японскую  морскую армаду,  какой  она  к  27  мая  1905  года
построилась  в Цусимском проливе,  чтобы  встретить эскадру  Рожественского,
помогали  строить и  вооружать  германские и  английские  кораблестроители и
адмиралы-с их материально-технической помощью и при их консультации японский
военно-морской тоннаж за те же  восемь лет возрос в четыре с половиной раза.
В результате, когда на Дальнем Востоке  возникла  война,  против шестидесяти
девяти изрядно послуживших кораблей русской  Тихоокеанской эскадры выступили
сто шестьдесят восемь японских боевых кораблей новейшего образца.
     Самый образ  военного мышления японского генералитета  носил  в  основе
своей прусские черты.  Не были исключением из этого правила  ни  старшие, ни
высшие    военачальники.   Особенно    "опруссачились"   морские    офицеры,
поклонявшиеся   системе  фон  Тирпица.  За  японской  милитаристской  кастой
утвердилась уже в те времена кличка: "пруссаки Востока".
     Тесно связаны  были  и секретные службы  Германии и  Японии.  Шпионские
услуги во  многих случаях  были предметом дружеского  обмена  на безналичной
основе. Сотни японских  шпионов, взращенных под крылом  германской разведки,
орудовали в тылах русской  армии,  в Петербурге и Москве (о типе  тогдашнего
японского шпиона в русском тылу  всегда напоминает нам известный  рассказ A.
Куприна "Штабс-капитан Рыбников" в европейских  и азиатских крупных городах.
Одновременно  и Берлин делился с японцами секретной информацией, поступавшей
из петербургской немецкой партии.
     В  то  время  как  администрация  Николая  II пренебрегла  элементарное
подготовкой отпора  возможному японскому нападению, положившись  на "авось",
рассчитывая  "шапками   закидать"   японцев,  вероятный  противник  довольно
отчетливо просматривал  русский военный  и экономический  механизмы, заранее
засек его бреши и слабые узлы и с первых дней конфликта оказался в состоянии
наносить безошибочные удары.
     Сыграли на руку японцам и некоторые другие обстоятельства.
     При  численности кадровой  армии в  один  миллион сто  тысяч человек  и
обученных резервов  в три  с  половиной  миллиона Россия к январю  1904 года
имела на Дальнем Востоке всего лишь девяносто восемь тысяч солдат и офицеров
(кроме  двадцати  четырех  тысяч  человек  на  охране  КВЖД).  Эти силы были
разбросаны  на пространстве от Читы  до  Владивостока и  от Благовещенска до
Порт-Артура.  Подкрепления  поступали  медленно  и  неровно. Лишь  к  началу
ляоянского сражения  численность русской полевой армии в Маньчжурии достигла
ста пятидесяти тысяч человек.
     Ее вооружение было слабым и по количеству, и по качеству. Первоначально
(к январю 1904 года) в  дальневосточных  войсках насчитывалось сто семьдесят
четыре  полевых орудия и восемь (!) пулеметов. По  скорострельности  русская
пушка превосходила японскую, но батареи  снабжались только шрапнелью, гранат
не  получали.  Вовсе  не  было  гаубиц; мортир были  единицы, и те устарелой
конструкции,  малой  дальнобойности.  Стрельбы  с закрытых  позиций  русская
дальневосточная артиллерия  в первые месяцы войны  фактически не  знала.  На
считанные пулеметы в русской  армии приходились  сотни пулеметов в японской.
Отставал технически флот. Программа военно-морского строительства оставалась
к 1904 году  незавершенной.  Эскадры большей  частью состояли  из  устарелых
кораблей:  со  слабой  артиллерией,  низкой  быстроходности,  недостаточного
бронирования.
     Сказалась в  ходе войны  и удаленность театра от центральной России-то,
чего Николай II и  его генералы заранее в  расчет возможного столкновения не
взяли.  Дальневосточную  армию  связывала  с  внутренними  губерниями  нитка
единственной колеи Симбирской магистрали;  в районе Байкала  дорога осталась
недостроенной. Пропускная  способность транссибирской  магистрали составляла
всего  три пары  воинских эшелонов в сутки.  На  месте действующая  армия не
имела ни резервов живой силы, ни военно-промышленной базы; у противника то и
другое было под рукой.
     Не  отвечал требованиям времени и уровень боевой  подготовки  в русских
вооруженных силах, сконцентрированных на Дальнем Востоке. По старинке царь и
его  генералитет  заботились  главным  образом  о  внешнем виде  построений,
стремились к эффекту  парадов и маневров, остальным  интересовались мало. По
старинке практиковался  сомкнутый строй под огнем противника, велась на поле
боя залповая стрельба; заботы об  индивидуальной подготовке стрелка не было,
применяться  к  местности  солдата  не  учили.  Запасные,  доставленные   на
маньчжурский фронт, с ходу скученными массами шли в бой, не зная свойств тут
же  полученной  магазинной  винтовки.  Офицеры   были  подготовлены   слабо:
действовали,  как  правило,  безынициативно,  боясь  ответственности.  Особо
тяжелыми последствиями  обернулись пороки  высшего  командного состава. Одни
военачальники, типа  Е.  И. Алексеева, не  подходили к  решению поставленных
этой войной проблем уже по личным своим способностям, вернее, неспособности;
другие,  как Эверт,  Маннергейм, Стессель, Скоропадский, Фок, Рожественский,
тесно связанные  с  Германией, были внутренне  слишком далеки  от  России  и
русского   народа,  чтобы  действительно   сильно  хотеть  победы,  проявить
уверенность и воодушевление, необходимые для ее достижения; третьим, типа А.
Н.  Куропаткина,  не  хватало смелости, воображения  и воли.  Отсюда  - цепь
неудач  и  провалов  даже там,  где  их вполне можно было  избежать. В своих
расчетах эти люди неизменно преувеличивали численность японских сил, посеяли
в  армии манию страха  перед  японскими  обходами и  охватами  и,  постоянно
прижимая  войска  к  железнодорожной  нитке,  действительно  давали  японцам
возможность совершать обходы и охваты.
     "Генералы  и полководцы  оказались  бездарностями  и ничтожествами... -
писал Ленин в январе 1905 года в  статье "Падение Порт-Артура". - Бюрократия
гражданская  и военная оказалась  такой же тунеядствующей и продажной, как и
во  времена   крепостного   права.  Офицерство   оказалось   необразованным,
неразвитым,  неподготовленным,  лишенным  тесной  связи  с  солдатами  и  не
пользующимся   их  доверием...   Военное  могущество  самодержавной   России
оказалось мишурным. Царизм оказался помехой современной, на  высоте новейших
требований стоящей, организации  военного дела..." И Ленин делал  вывод: "Не
русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению" (3).
     Нельзя  сказать,  что   Николаю   безразличны   были  течение  и  исход
русско-японской  войны.  Прервав чтение  рапортов и отчетов, он  колесит  по
дорогам империи, инспектируя войска. Вот его маршруты 1904 года:
     в мае - побывал в Полтаве, Белгороде, Туле, Москве;
     в июне - Коломна, Пенза и Сызрань;
     в сентябре - Елисаветград, Николаев, Одесса,  Кишинев  и другие  города
юга и запада страны; круг этот завершен посещением Риги и Ревеля;
     в октябре - Минск, Витебск, Сувалки и другие города западных губерний;
     в декабре - Житомир, Жмеринка, Бирзула и другие районы Юго-Запада.
     Всюду он инспектирует  и напутствует  воинские  части, отправляемые  на
Дальний Восток; раздает  солдатам  и офицерам образа и крестики; участвует в
церемониях  освящения  новых  военных  кораблей, начатых строительством  или
сходящих со стапелей. Генерал М. И. Драгомиров тогда острил:
     "Бьем  японцев  образами  наших  святых,  а  они  лупят нас снарядами и
гранатами. Мы  их образами, а они нас - гранатами.  Ты  его евангелием, а он
тебя - пулей. Ничего себе война, веселенькая!"
     Им же, Драгомировым, пущена была в оборот лаконичная злая острота:
     - Война кое-каков с макаками...
     Весть  о  падении  Порт-Артура  застала  Николая  в  пути,  на  станции
Барановичи.
     Вечером он записывает в дневнике:
     "Потрясающее  известие  от Стесселя о сдаче Порт-Артура  японцам, ввиду
громадных потерь и  болезненности среди гарнизона  и  полного израсходования
снарядов. Тяжело и больно,  хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что
армия выручит  крепость. Защитники все герои и  сделали все, что  можно было
предполагать. На то, значит, воля божья".
     "Тяжело и  больно"... Есть у  него разные  средства  для восстановления
душевного равновесия. Одно из них: стрельба по воронам.
     Стреляет  он мастерски, почти из любого  положения:  стоя у  дворцового
окна, с  коня,  а то даже  и  с велосипеда. Каждую свою снайперскую удачу он
отмечает в дневнике. Период главных дальневосточных событий почему-то совпал
с  особенной  вспышкой  этой  его страсти  - убивать  ворон. Дневник пестрит
записями:  "Убил  сегодня   ворону"...  "Убил  двух  ворон"...  "Поехал   на
велосипеде,  с  ходу  подстрелил  ворону"... Еще  у меня  три  расстрелянных
вороны"... "Гуляли с мама, искали грибы, убил трех ворон"... "Гулял  долго -
пять ворон"...
     Быть может, эта страстишка, для истинного охотника постыдная, и в самом
деле служила ему душевной опорой в трудные минуты...
     Из  Порт-Артура  поступает  в  Петербург  весть  о  гибели флагманского
броненосца  "Петропавловск".  Доложить  царю  о  катастрофе   должен  К.  Н.
Рыдзевский, замещающий министра двора. Аудиенция назначена  на три часа дня.
Не без тревоги Рыдзевский ждет  этого часа.  Но вдруг  -  курьер из Зимнего:
прием отменен. Рыдзевский облегченно вздыхает  - хоть временно, но пронесло.
Вскоре опять курьер - прием состоится в назначенный час.
     "Приезжаю,  - рассказывал потом Рыдзевский. -  Оказывается, государь на
панихиде  по  Макарове.  Ну,  думаю,  еще  хуже  вышло  все.  Но  вот служба
кончается. Царь  в морской форме возвращается из церкви, весело  здоровается
со мной,  тянет за руку в кабинет и говорит, указывая  на  окна,  в  которых
порхали крупные снежинки:
     -  Какая  погода! Хорошо  бы поохотиться, давно мы  с  вами  не были на
охоте. Сег