аковым в марте  1917  года  и
проследовал в Россию через Стокгольм. Как отмечает Александров, в Стокгольме
с удивлением заметили, что "бумажник у Яковлева разбух от денег" (11). Никто
из эсеровских коллег не стал допытываться, какие были у него дела в Германии
и  Канаде  и особенно  в Стокгольме, этой тогдашней  главной явке всемирного
шпионажа.
     В Петрограде он попадает под опеку Масловского-Мстиславского, о котором
мы уже  говорили. Этот  эсеровский  активист  военной секции  Петроградского
Совета, в  прошлом библиотекарь Академии Генерального штаба, устраивает в ту
же  библиотеку Яковлева на должность сотрудника по классификации и  хранению
военно-технической   литературы   на   иностранных  языках.  Так  как  новый
библиотекарь  отлично владеет немецким, английским и французским языками,  а
также хорошо знает электротехнику и корабельное дело, он быстро входит в эту
работу; но однажды Масловский вызывает  его в Таврический дворец и назначает
своим  заместителем по  командованию  вооруженным отрядом, направляющимся  в
Царское Село  на  проверку режима заключения бывшего царя. (Об участии В. В.
Яковлева  в  этой  экспедиции  Мстиславский  впоследствии  упомянул в  своих
мемуарах.)  Там, в  одном из  вестибюлей  Александровского  дворца,  Яковлев
впервые  и  увидел  Николая,  "предъявленного" обергофмаршалом  Бенкендорфом
представителям Петроградского Совета.
     Больше в библиотеку  Яковлев не возвращался. Его можно было видеть в те
месяцы  семнадцатого  года  то  в  окружении  Бориса  Савинкова,   то  возле
эсеровского  полковника  Муравьева (впоследствии  в  должности  командующего
советскими  войсками,  открывшего белогвардейцам Восточный фронт), а  спустя
несколько недель после Октябрьского переворота он вертится в Смольном вокруг
левоэсеровского  наркома юстиции Штейнберга.  Не вполне ясно, каким  образом
весной  1918 года  Яковлев очутился на роли особоуполномоченного ВЦИК,  но в
бурной  обстановке  того  времени,  да  еще  при содействии таких  крикливых
"ура-революционных"  политиканов-авантюристов,  какими  были  левоэсеровские
главари типа  М. А. Спиридоновой, Б. Д. Камкова и И.3. Штейнберга,  подобные
карьеристские  валеты  на гребне революционной волны не исключались.  Сумел,
выполняя  задания  своих иноземных хозяев, подняться на гребне этой волны  и
проникнуть, куда ему было указано, и Яковлев - Заринь.
     Вернемся в Уфу. Здесь в здании городского Совета в середине апреля 1У18
года    совещаются    представители    екатеринбургских    организаций     и
особоуполномоченный ВЦИК.
     Голощекин, несущий главную  ответственность перед Москвой  за эвакуацию
Романовых из Сибири, инструктирует Яковлева.
     В  последний раз напоминает он  ему о директиве центра,  не допускающей
двойного толкования: семья должна быть перевезена в Екатеринбург.
     Да, говорит Яковлев, он понял. Будет выполнено.
     По  договоренности Голощекина  с  местными  органами советской власти в
распоряжение   Яковлева   предоставляется  отряд   конной   Красной  гвардии
численностью в 150 бойцов,  прежде оперировавший  в районе Уфы под названием
"отряда  по  охране  народного  достояния".  Основу  его  составляют рабочие
Миньярского завода, вооруженные винтовками  и пулеметами;  командует отрядом
В. Н. Зенцов. Роль дополнительной силы, поддерживающей экспедицию, возложена
на  екатеринбургские  и  омские боевые  дружины, выдвинувшиеся еще прежде за
Тобол  и Иртыш. Еще настоял Яковлев на договоренности,  что с приходом его в
Тобольск   эти  дружины  и  их  руководители,  включая  Хохрякова,  Авдеева,
Бусяцкого   и  Заславского,  переходят   в  его,   Яковлева,   подчинение  и
беспрекословно содействуют выполнению возложенной на него миссии.
     Оснащенный  такими  средствами,  наделенный  широкими  полномочиями,  в
сопровождении  своего помощника В. Н.  Зенцова, особоуполномоченный  ВЦИК 22
апреля 1918 года вступает во главе конного отряда в Тобольск.
     Он занял комнату в доме Корнилова.  К  губернаторскому дому в этот день
никакого  интереса не проявил. Вместе с Зенцовым (и неотлучно сопровождающим
его телеграфистом) зашел в городской  Совет. Хохряков внимательно рассмотрел
на  его  мандате подпись  Я.  М.  Свердлова, под  которой  чуть  ниже стояли
скрепляющие подписи  секретаря ВЦИК В. А. Аванесова и наркома юстиции И.  3.
Штейнберга,  на  какое-то мгновение  уставился  прищуренным  взглядом  и  на
обладателя мандата - он высокий, худощавый, с гладко выбритым длинным лицом,
в довольно чистом и почти щегольском (несмотря  на долгую дорогу) шевиотовом
костюме, - пробормотал:  "Возражений нет". И, чуть помедлив, угрюмо добавил,
что  по такому  делу нелишне  бы тут всем вместе поговорить, посоветоваться.
Когда? А хоть бы и сегодня вечером.
     Совещание  вечером было как будто товарищеское, и все же чего-то ему не
хватало. Пришли с Хохряковым его помощники Авдеев,  Заславский,  Бусяцкий. С
Яковлевым -  Гузаков  и Зенцов.  Были на  этой  встрече  в местном Совете  и
другие.  Яковлев  предложил  Хохрякову  проинформировать  присутствующих  об
обстановке. Тот кратко доложил, спросив  в свою очередь Яковлева: каковы его
намерения? Яковлев объявил, что  облечен особой властью, требует от  местных
органов повиновения  и  содействия,  отныне  они  ему  подчинены  и  обязаны
беспрекословно выполнять все его приказы и распоряжения. Он увозит Николая с
семьей; излишни всякие пересуды на эту тему. Можно разойтись.
     Утром  следующего  дня,  23  апреля, Яковлев  в  сопровождении  уральца
Авдеева  отправился  в губернаторский дом. У ворот его встретил Кобылинский,
предупрежденный накануне. Вместе пошли в дом,  поднялись на  второй этаж.  В
коридоре Кобылинский попросил пришедших подождать, он сейчас доложит бывшему
императору.  Через несколько  минут они приглашены  в зал.  Посередине стоит
Николай,  за ним  четыре дочери.  Отрапортовав  на  военный  манер  (рука  к
козырьку), Кобылинский представляет бывшему  царю Яковлева как "специального
уполномоченного нынешнего правительства России, избравшего своей резиденцией
московский  Кремль".  Николай пожимает  уполномоченному  руку,  тот галантно
кланяется барышням, те отвечают ему  книксеном. Яковлев  спрашивает,  нет ли
жалоб на обращение, на  обстановку. Нет, жалоб не  имеется. А где  же бывший
цесаревич  Алексей?  Накануне он упал  и  ушибся,  лежит в  постели. У него,
по-видимому,  гемофилическое  кровотечение,  ему  нельзя двигаться.  Яковлев
хочет его видеть. В сопровождении Николая и Кобылинского прошел с Авдеевым в
комнату  больного,  молча постоял  у  постели,  откланялся и  ушел.  Он  был
настолько  галантен,  что  через полчаса пришел еще раз, чтобы представиться
Александре Федоровне, в первое его появление запоздавшей с выходом в зал.
     Снова появился Яковлев в губернаторском доме  через день, 25 апреля. Он
просит  передать   Николаю  Александровичу,  что  хотел   бы   снова  с  ним
переговорить.  В  полдень комендант Кобылинский и  камердинер Алексей Волков
ведут эмиссара в комнату на первом этаже, где его ждет чета. Поздоровавшись,
Яковлев заявляет, что хотел бы поговорить с Николаем Александровичем один на
один. Супруга протестует: "Я желаю тоже присутствовать". Яковлев уступает ей
и обращается к нему: "Николай Александрович, я имею честь еще раз официально
сообщить вам, что я  являюсь здесь  чрезвычайным  уполномоченным центральных
высших властей,  прислан  из Москвы  президиумом Всероссийского Центрального
исполнительного комитета, и полномочия мои заключаются  в  том, что я должен
увезти отсюда вас и вашу семью. Но так как Алексей Николаевич болен,  то  я,
переговорив с Москвой, получил приказ выехать  с одним Вами".  Николай резко
заявляет: "Я никуда не поеду". Яковлев говорит: "Прошу этого не  делать  (то
есть не возражать против отъезда). Я должен выполнить миссию, возложенную на
меня. Если вы отказываетесь  ехать, я должен или  воспользоваться силой, или
отказаться от  возложенного  на меня  поручения. Тогда могут прислать вместо
меня другого, менее гуманного человека. Со мной же вы можете  быть спокойны.
За вашу жизнь  я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете
ехать с кем хотите. Завтра в 4  часа мы выезжаем".  И, поклонившись,  вышел.
Николай  удерживает  при  себе  Кобылинского  и  вместе  с  ним  и  супругой
поднимается на второй этаж. Там сидят в нервном ожидании Татищев, Долгоруков
и Жильяр.  Шестеро совещаются.  Николая  интересует: куда, собственно, тащит
его этот  субъект? Никто из присутствующих этого не знает. Но позволяет себе
высказать  одно  предположение  комендант:  судя  по  нескольким  отрывочным
фразам,  брошенным  на ходу  Яковлевым,  похоже,  что  речь  идет  о поездке
продолжительностью в  4-6  дней. Следовательно,  это поездка  скорей всего в
Москву. Да, конечно  же,  его величество хотят увезти в  Москву, может быть,
даже в Петроград. Пожалуй, присоединяется  Александра Федоровна. Похоже, что
в Москву. Но зачем? Кого-то  осеняет догадка. Большевики заключили Брестский
договор, без подписи же царя  Германия не может считать  его действительным.
Николая  заставят скрепить своей  подписью этот договор. "Что вы,  что вы! -
вспыхивает Николай. - Я не подпишу - пусть  лучше отрубят мне  правую руку".
Да какой  там договор, вмешивается Татищев. По-видимому, кузен Вилли добился
вашего  освобождения, и  вы  едете  к  нему. Неужели?  Все  буравят  глазами
Татищева  (12). У Александры Федоровны  на глазах слезы. Она говорит:  "Это,
кажется, первый случай в  моей  жизни, когда  я не  знаю, что мне  делать...
Впрочем, я знаю, что делать: я поеду вместе  с ним". Может ли она надеяться,
что в ее  отсутствие позаботятся об Алексее?  О, конечно, стоит ли об этом и
спрашивать. Вскоре является Волков и докладывает: комиссар  снова  здесь, на
первом этаже. Просит спуститься.
     Лицом к  лицу стоят Яковлев и чета Романовых. Он обращается к  Николаю:
"Я   позволю  себе  еще  раз  спросить  вас:  намерены  ли   вы  подчиниться
распоряжению о вашем выезде из Тобольска?" Николай говорит, что подчиняется.
"В  этот момент выступила  вперед  Александра Федоровна и,  сильно волнуясь,
сказала: "Я  тоже еду. Без  меня  опять заставят его что-нибудь сделать, как
раз  уже  заставили".  И  что-то  при  этом  упомянула  про  Родзянко.  Она,
несомненно, намекала на акт отречения государя от престола" (13). Затем  она
спросила,  куда  они  поедут.  Яковлев  ответил: "В Москву".  Отвечая  таким
образом, он не совсем лгал. Он и в самом деле не собирался везти Романовых в
Екатеринбург. Он, правда, не стремился попасть с ними и в Москву.  Но  уже в
Тобольске он знал, что сделает попытку прорваться на московское или киевское
направление.  Точнее,  замысел был такой: сначала выйти  на юго-западное или
южное направление, а далее - как удастся,  там будет  видно  - важно  только
удержаться  на  кратчайших  маршрутах,  ведущих   к  границе  зоны  немецкой
оккупации.
     С полудня все начинают собираться.
     Объявлено, что на пост  комиссара в губернаторском доме назначается (по
совместительству)  председатель  Тобольского  Совета  П.  Д.  Хохряков.  Ему
подчинен комендант Кобылянский.  Ему же вменяется в обязанность организовать
в кратчайший срок выезд из Тобольска второй группы Романовых -  вслед первой
группе.
     Авдеев  и  Зенцов  просят  Кобылинского уточнить  и  сообщить  возможно
скорее:  сколько  слуг  и  багажа  берет  с  собой  чета,  дабы  можно  было
заблаговременно  обеспечить  достаточный  транспорт.  Через час  Кобылинский
передает: едут дочь Мария и 12 слуг, багажа будет пудов восемь-десять.
     Появление Яковлева в канун выезда из Тобольска - по записям в  дневнике
Николая:
     "Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного Яковлева из  Москвы; он
поселился в Корниловском доме. Дети вообразили, что он сегодня придет делать
обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники". ([9] 22
апреля,  стр. 84). "В 10 1/2 ч.  утра явились Кобылинский с Яковлевым и  его
свитой. Принял его в зале  с дочерьми... Мы  ожидали его к 11 часам, поэтому
Алике  еще не была готова. Он  вошел,  бритое  лицо,  улыбаясь  и  смущаясь,
спросил,  доволен ли я  охраной  и  помещением.  Затем почти  бегом  зашел к
Алексею,  не останавливаясь,  осмотрел остальные  комнаты  и,  извиняясь  за
беспокойство, ушел вниз. Так  же  спешно  он  заходил  к другим  в остальных
этажах.  Через  полчаса он снова явился,  чтобы  представиться Алике,  опять
поспешил к Алексею и ушел вниз"... ([10] 23 апреля, стр. 85). "Сегодня после
завтрака  Яковлев пришел с  Кобылинским и объявил,  что  получил  приказание
увезти меня,  не  говоря  куда.  Алике  решила  ехать со мной и взять Марию;
протестовать не  стоило... Сейчас же  начали  укладывать самое  необходимое.
Потом  Яковлев  сказал,  что  он вернется за Ольгой, Татьяной, Анастасией  и
Алексеем и что, вероятно,  мы их  увидим недели через три" ([12] 25  апреля,
стр. 86).
     В канун выезда снимаются старые  (царскосельские) караулы, на их  места
ставятся караулах новые (екатеринбургские и омские). На площадке перед домом
совершается  торжественная  церемония  передачи  постов  гвардейцами  старой
армии,  уезжающими  по демобилизации домой, красным  бойцам, присланным сюда
уральским и сибирским рабочим классом.
     Церемония выглядит своеобразно - в неповторимом стиле тех дней. Вот как
ее описывает Авдеев:
     "С одной стороны выстроился взвод саженных красавцев-гвардейцев, одетых
как  один в  лучшее  обмундирование,  во  главе с  изящным,  высокого  роста
офицером.
     С  другой  стороны,  напротив  этого взвода,  выстроилась  наша  братва
красногвардейская,  одетая как  пришлось, во что попало:  кто  в  засаленном
полушубке,  кто  в  штатском пальто,  кто  в  старенькой  шинельке,  и т. д.
Большинство было в старых серых подшитых валенках.
     Вооружение  также  не  было  однообразным  у  нас:  у  одного  аршинный
револьвер  системы   "Лефоше",   найденный  им  где-то   в  складе  и  самим
исправленный; у  кого  пулеметная  лента через  плечо,  а  в  руках берданка
системы "Гра", и т. д., и т. п.

     Не  приходится  уже   говорить  о  ранжире:  рядом  с  саженным  Костей
Украинцевым  -   слесарем  стоял   токарь   со   Злоказовского  завода  Ваня
Крашенинников, ростом чуть ли не до пояса Украинцеву, и разъединить их  было
нельзя.  Надо  было видеть,  какое изумление  отразилось на лице  полковника
Кобылинского при виде нашей охраны..." (14)
     26   апреля  в  четвертом  часу  утра  у  губернаторского  дома  собран
транспорт, мобилизованный (частью реквизированный) по городу группами бойцов
под  началом  Авдеева и  Зенцова: главным  образом сибирские кошевы (сани на
длинных  дрожинах)  и тарантасы. Учтено,  что местами на  дороге снег еще не
сошел,  а  местами земля оголенная, так  что транспорт может понадобиться  и
санный,  и  колесный. Еще  учтено, что в пути  может  понадобиться замена  и
лошадей,  и повозок, поэтому Авдеевым и Гузаковым  высланы вперед  несколько
групп  бойцов, которые и хлопочут  по этим делам вдоль всего тракта до самой
Тюмени. Всего к губернаторскому дому поданы 5 парных и 11 троечных экипажей,
включая  крытый  троечный  тарантас  с  широким верхом, предназначенный  для
бывшей   царицы.   Рассчитывали   управиться  с   размещением  по  возкам  в
час-полтора, выехать не позднее пяти утра.
     Но Александра Федоровна,  выйдя из дома, сразу закапризничала, и отъезд
стал  задерживаться.  Сначала  она обнаружила, что едут двое, а не  трое  ее
слуг,  и  потребовала, чтобы  взяли  третьего. Так  как  места  были  строго
рассчитаны, а  возражать ей Яковлев не  хотел,  ему пришлось  побегать вдоль
колонны, перемещая и тасуя пассажиров, чтобы выкроить лишнее место. Только с
этим покончили,  появилось другое: багажа больше, чем  было заявлено, не все
влезло,  Александра Федоровна снова жалуется и протестует.  По  распоряжению
Яковлева  бойцы пошли по соседним улицам и дворам, реквизировали у какого-то
купца парный  возок.  Все погружено,  можно,  кажется, ехать.  Дан сигнал  к
отправке,  но  вновь  над  колонной  слышится  трескучий  голос   Александры
Федоровны: она желает сидеть вместе с супругом. На этот раз Яковлев вежливо,
но твердо  отказывается уступить:  он сам сидит рядом с Николаем и это место
не оставит.
     К удивлению охраны,  Яковлев,  в нарушение  установленных  правил, стал
именовать своих поднадзорных "величествами" и  "высочеством". "Из-за штор на
окне,  - вспоминала  Мельник-Боткина, -  я  видела,  как  в темноте комиссар
Яковлев шел около государя к экипажу и что-то почтительно говорил ему, часто
прикладывая руку к папахе" (15). "Я прекрасно помню, -  рассказывала Битнер,
- как  Яковлев  стоял на  крыльце и держал руку под  козырек, когда государь
садился   в  экипаж"  (16).  "Его  (Яковлева)  отношение   к  государю  было
исключительно предупредительным,  -  показал  Волков. - Когда он увидел, что
государь сидит в одной шинели и  больше у  него ничего нет, он спросил  его:
"Как! Вы только в этом и поедете?"  Государь ответил: "Я  всегда так  езжу".
Яковлев возразил ему: "Нет, так нельзя". Кому-то он при этом приказал подать
государю еще что-то. Вынесли плащ и положили под сиденье" (17). Держали себя
в рамках  вежливости  и другие, корректное обращение  с  членами семьи  было
нормой общей, но по каким-то вывертам Яковлева Николай уже в те часы уловил,
что, как потом  записано было с его слов Жильяром,  "этот  человек вовсе  не
тот, за кого он себя выдает" (18).
     6.00.  Все  на местах, последняя команда  дана,  можно трогать. Яковлев
сидит рядом с Николаем; в крытой троечной карете на мягких сиденьях свободно
расположились  Александра Федоровна  и  Мария;  за  ними в  парном  возке  -
Долгоруков и Боткин; далее  из слуг - Чемодуров, Трупп,  Иван  Седнев,  Анна
Демидова и  другие. Рядом с экипажем Яковлева  - Николая молодцевато гарцуют
на  кургузых  лошаденках  Авдеев  (помощник  Хохрякова)  и  Гузаков  (второй
помощник Яковлева).  Этим  двум вменено в обязанность следить за  порядком в
колонне,   докладывать  обо  всем  замеченном   Яковлеву,   передавать   его
распоряжения  и замечания. Впереди и  позади  следуют подразделения конвоя с
пулеметами  на возках:  часть  уфимского отряда  под  командованием  Зенцова
(часть  осталась  в  Тобольске) и  группа солдат  старой  тобольской охраны,
возглавляемая подпрапорщиком Матвеевым. Опережая всех, идет в голове колонны
кавалерийская разведка.  Далеко позади, держась на  постоянной дистанции, но
не теряя колонну из виду, следуют уральские и омские конные группы.
     Через Иртыш  переправились по льду, уже покрытому талой водой.  Яковлев
гонит  колонну  вперед безостановочно, не давая  передышки. В  ложбинах  еще
лежит  снег,   где   повыше  -  земля   голая,   приходится  на   остановках
пересаживаться то в  сани, то в повозки. Первый короткий привал устраивается
в 90 верстах от Тобольска. В придорожном  трактире пассажиры  напились  чаю,
колонна снова выходит в путь.
     Переночевали (с 26 на 27 апреля)  в  селе Иовлеве, у  впадения  Тавды в
Тобол, покрыв за первый день  130  верст. Для трех  членов  семьи  конвойные
втащили  в  придорожный  двухэтажный  дом  раскладные  кровати,   взятые  из
Тобольска. В 8 часов утра, позавтракав, поехали  дальше. Не без  затруднений
сделали в этот день еще одну переправу - через Тобол, где местами  вода  уже
шла поверх льда.  Александра  Федоровна  отказалась  переезжать через  реку,
заявив Яковлеву, что боится.  Транспорт был услан вперед, из ближайшего села
доставили  доски,  сделали  кладки.  Поддерживаемые   под  руки  Боткиным  и
Долгоруковым,  Александра Федоровна  и Мария, скользя по льду  и талой воде,
гуськом перебрались через полыньи и трещины  по этим мосткам и далее, сажень
десять до берега, проехали  на  пароме.  Николай до  парома ехал напрямик по
льду на тарантасе. Он вообще всю дорогу был оживлен, держ