ниям  последнего, в те дни  Николай чуть ли  не при каждой  встрече
спрашивал его: "Когда же, наконец, откроется Учредительное собрание?" Самому
Панкратову, как  правоверному эсеровскому активисту, тоже не терпелось после
Октября услышать о созыве Учредительного  собрания: авось с  его открытием и
большевики  исчезнут,  и  советская власть  кончится,  и  пропадет  пропадом
ненавистный  солдатский  комитет.  Поэтому  комиссар  бодро  отвечает своему
поднадзорному: "Скоро, Николай Александрович, теперь уже ждать недолго". А в
начале  января 1918  года, когда Учредительное собрание  после единственного
своего заседания  было  разогнано,  эсеровскому  уполномоченному пришлось  в
последний раз удовлетворить любопытство бывшего самодержца несколько  иначе:
"Боюсь, Николай Александрович, что теперь оно уже и вовсе не состоится".
     Через несколько дней Панкратов был отстранен от должности.
     Но основные  расчеты  Николая и его окружения шли  в  ином направлении.
Дьяконовым  многолетием в  церкви  Покрова Богородицы монархическая  реакция
засвидетельствовала, что  с  изгнанием  Романовых  она не примирилась  и  не
примирится, а  на  тобольском участке  внутреннего фронта  накапливает силы,
намереваясь в подходящий момент перейти в наступление. Что практически могло
означать лишь одно: попытку предпринять нападение на губернаторский дом.
     В  тихом  с  виду,  полусонном городе  поднимают  голову  черносотенные
элементы.  Вокруг  города  активизируется подстрекаемое Гермогеном  кулачье,
монастырское и  сельское духовенство. Из Петрограда, Москвы и южных  районов
страны  (Дон,  Кубань), зачастую по подложным документам и  под вымышленными
именами, группами  и  в одиночку, пробираются и оседают в Тобольске и Тюмени
лица   с   графскими   и   баронскими   титулами,  царедворцы,   распутинцы,
корниловского толка офицеры,  активисты ушедших  в подполье монархических  и
иных контрреволюционных кружков и групп.
     Появился в Тюмени и князь Львов, бывший глава Временного правительства.
Вызванный в местный  Совет,  он  сказал,  будто приехал "по лесопромышленным
делам",  после чего  был отпущен  и исчез.  Появились  в Тобольске  и просят
допуска в губернаторский дом представители  западных дипломатических миссий.
Через посредство того  же отца  Алексея, с  помощью Татищева,  Долгорукова и
Кобылинского, эти люди  устанавливают тайные контакты с Романовыми, передают
письма и деньги. Ширится,  сначала осторожная, затем открытая, монархическая
агитация.  Переодетые  офицеры,  монахи  из  окрестных монастырей бродят  по
тобольским улицам, площадям  и рынкам, разбрасывают или суют в руки прохожим
листовки с призывами  "спасти  батюшку царя". Используется  для  возбуждения
уличной  толпы каждый  выход  Романовых  (до  запрещения  этих  выходов)  на
богослужение.  С момента  появления семьи на улице и до входа ее  в  церковь
(также и на обратном пути) поднимается в городе неистовый трезвон  колоколов
всех двадцати пяти церквей.
     Заподозрив,  что  эти  и другие эксцессы подстраивает Гермоген, местный
Совет по настоянию депутатов - большевиков учиняет на его квартире обыск. Из
тайника   в   архиепископском  кабинете   извлечены   письма   и  документы,
показывающие связь  Гермогена  с  подпольными организациями в  Петрограде  и
Москве.  Становится  очевидным,  что  он  руководит диверсионными  группами,
накапливающими  силы в Тюмени. При обыске найдено  письмо из Крыма  от Марии
Федоровны.  Она отчаянно  требует от местных  сил  контрреволюции энергичных
действий в защиту  своего  сына. "Владыка, -  пишет  она,  -  ты носишь  имя
святого Гермогена, который боролся за Русь  -  это предзнаменование.  Теперь
настал черед тебе спасти Родину,  тебя  знает вся Россия  - призывай, громи,
обличай.  Да прославится имя твое в спасении  многострадальной России" (62).
Мать  Николая  взывает  к  тени Гермогена первого, стоявшего  у  начала дома
Романовых, чтобы вдохновить Гермогена последнего, стоящего у их конца.
     Рабочие  и солдаты  в Тобольске, однако, рассудили  иначе. Георгиевские
кавалеры, которых Керенский и Кобылинский столь тщательно отбирали в Царском
Селе, одетые  и обутые с иголочки, как на парад,  не дали задобрить  себя ни
экипировкой, ни повышенными командировочными.
     В  своих  воспоминаниях,  опубликованных в  двадцатых годах в советской
печати,  участник  событий   А.  Д.  Авдеев   приписывал  тобольской  охране
антисоветские настроения, моральное разложение и продажность, приверженность
монархизму,   готовность  поддержать  контрреволюционную  диверсию  с  целью
освобождения и увоза бывшего царя. В частности, он писал:
     "Вся  охрана,  поставленная  Временным  правительством,  способствовала
связи  бывшего  царя с черносотенными организациями"... "Эта  охрана была не
революционной"...     "Она     была    на    три     четверти     подкуплена
черносотенцами-монархистами"... "В  общем и  целом охрана была ненадежна  по
отношению к  Советской  власти  и  большею  частью находилась  под  влиянием
полковника Кобылинского" (63).
     Эти  утверждения  противоречат  фактам,  приводимым другими,  не  менее
осведомленными  очевидцами  и участниками  событий.  Разумеется,  в  составе
отряда охраны были и люди  отсталые. Некоторые из них дали монархистам сбить
себя   с  толку,  даже   подкупить.  Но  таких  -   единицы.  В  целом,  как
свидетельствуют события,  отряд  конвоя представлял собой довольно  дружный,
демократически  и революционно  настроенный  солдатский  коллектив,  что  не
умаляется ни его формальным (все более ослабевавшим) повиновением полковнику
Кобылинскому, ни  тем,  что солдаты в  караулке иногда играли  с Николаем  в
шашки.
     Впрочем,  объявив  всю охрану  контрреволюционной  на  одной  странице,
Авдеев на другой странице признает, что "также среди  нее  (охраны)  было  и
довольно сильное демократическое настроение" (64)...
     Конвой встревожен  подпольной возней  вокруг  дома. По  совету  местных
большевиков  инициативная  группа  созывает  общее  собрание отряда;  избран
солдатский  комитет. Председатель комитета  подпрапорщик  Матвеев  побывал в
Тобольском Совете, поделился  своими сомнениями и беспокойством с депутатами
из большевистской фракции. Они посоветовали ему  и  его  товарищам держаться
настороже,  пообещали помощь и  внимание,  сказали, что  сообщат обо всем  в
Омск, которому Тобольск подчиняется  административно. Пока же пусть отрядный
комитет  соберет  солдат,  пусть сами обсудят положение, надо послушать, что
скажут люди.
     Собрались, пригласили комиссара, попросили его объясниться. Панкратов с
места в карьер  заявляет, что солдаты "суются куда им не положено" и что все
происходящее -  "не их ума  дело". Поднялся шум. Солдаты запротестовали.  По
предложению  Матвеева, отряд принимает  решение:  заключенных поставить  под
более   строгий  надзор;  свитских,  расселившихся   по  городу,   заставить
перебраться  в корниловский дом;  внутри и вне губернаторского дома  усилить
караулы; по  ночам  выставлять  дополнительные посты; ввести  круглосуточную
патрульную службу  в районах, прилегающих к зданию; вокруг усадьбы поставить
забор;  огородить  у  дома площадку,  куда  заключенные  могут  выходить  на
прогулку в определенные  часы; хождение по городу всем  свитским  и прислуге
запретить.
     Татищеву и Долгорукову после собрания сказано, чтобы перестали шататься
по городу, а то "получат по шеям". За них обиделся полковник Кобылинский. Он
предупреждает   Матвеева,   что   теперь  отряду  следует   ждать   "крупных
неприятностей".   "За   что?"-спрашивает   Матвеев.   "За   самоуправство  и
хулиганство", - отвечает полковник. "От кого?" Этого Кобылинский определенно
сказать  не  может,  но  на  всякий  случай стращает солдат  то  "германским
императором",  то "английским королем", которые, дескать,  раньше  или позже
разыщут    обидчиков   своего    родственника    -    бывшего    царя.    Но
фронтовиков-георгиевцев,  в  боях  не раз  глядевших в лицо смерти, запугать
Вильгельмом трудно.
     Тайно понукаемые из губернаторского дома монархические группы готовятся
к  выступлению.  Их  активность  в   Тобольске  особенно  возросла  к  концу
семнадцатого  -  началу  восемнадцатого  года.  К этому  времени  монархисты
располагают в Западной Сибири крупными денежными средствами, боевыми кадрами
(главным образом  офицеры,  бывшие  жандармы,  бывшие  активисты распавшихся
после февраля  черносотенных  организаций).  Они находят  опору в реакционно
настроенных слоях местного населения - среди кулаков, торговцев, чиновников.
Советская  власть  в  этих районах  еще  не  окрепла,  кое-где  не  сразу  и
установилась. В центре  Временного  правительства уже  нет, а на  местах его
органы  власти и  агенты  продолжают  действовать. В  Тюмени  на одной улице
располагаются  два штабa: один записывает в Красную  Армию, другой вербует в
белые. Отпору концентрирующимся в губернии силам контрреволюции препятствуют
меньшевики  и  эсеры, имеющие  большинство  и  в тобольском,  и  в тюменском
Советах.
     Заговорщикам удалось  проникнуть  в  отряд охраны губернаторского дома.
Помог  им в этом Кобылинский.  Они купили несколько  слуг, солдат и поручика
Малышева, которые  обязались по сигналу открыть нападающим ворота  и  другие
входы и  "помочь  заключенным  безопасно  уехать"  (65).  Агентом германской
секретной  службы  является  в  доме  фрейлина  Софья  Карловна  Буксгевден,
родственница  известного  деятеля  "Союза  русского   народа",  организатора
террористических актов черной сотни в 1905-1906 году. К германскому послу  в
Москве Мирбaxy  информация поступает главным образом от  этой особы (66). Не
лишены оснований высказывавшиеся в двадцатых годах предположения,  что таким
же осведомителем Мирбаха и его помощника (первого советника)  Рицлера был  в
Тобольске и Кобылинский (67).
     Заговорщических групп  было  несколько.  В  их числе:  петроградская  -
Маркова 2-го (ее главным  агентом  в Тюмени был некий офицер Сергей Марков);
московская -  "монархического  центра" Нейгардта - Будберга (ею был заслан в
Тобольск  Кривошеин, еще при Временном правительстве обосновавшийся здесь на
нелегальном  положении);  распутинская  (в  центре  Вырубова  -  Ярошинский,
представителем  в  Тюмени  Соловьев);  гермогеновская  (точнее  - священника
Беляева, связанная с матерью бывшего царя);  офицерская группа "Союз тяжелой
кавалерии"  (с  конца  семнадцатого  года  -  центр  в  Берлине,  филиалы  в
Петрограде  и  Киеве)  и другие. Все  эти организации соперничали  и  друг с
другом,  зачастую  враждовали (каждая  претендовала  на  роль  единственного
спасителя семьи Романовых), что отчасти мешало осуществлению их планов.
     К координирующим центрам в Москве и Петрограде восходили нити связей от
всех  перечисленных  групп. Такими  руководящими  инстанциями были:  "Правый
центр" -  нелегальная белогвардейская организация  прогерманской ориентации,
действовавшая в  основном до весны - лета 1918 года; развернувший активность
с   мая  -   июня  того  же  года  "Национальный  центр",   придерживавшийся
проантантовской ориентации. Тянулись нити от тобольских групп и к  некоторым
другим нелегальным  антисоветским центрам,  например, к пресловутому  "Союзу
защиты родины  и свободы". Различались эти и подобные им  объединения только
оттенками отношения к одному из двух империалистических блоков. Что касается
отношения к советской власти, у  всех у  них оно  было  единое и неизменное:
смертельная вражда и  злоба, ставка на сокрушение и месть. Их  антисоветское
неистовство  было  тем сильней,  чем  очевиднее  становились  первые  успехи
народной власти на пути разрушения старого мира, строительства новой жизни.
     Вопреки неимоверным  трудностям,  молодая  Советская республика  успела
многое  сделать уже в первые месяцы своего существования - с осени  1917  до
весны 1918 года.
     Национализированы  заводы  и фабрики, шахты  и электростанции,  банки и
транспорт.  Обращена  в собственность  народа  земля.  Создан  Высший  совет
народного хозяйства. Аннулированы  кабальные  иностранные займы, заключенные
Николаем II и  Временным правительством.  Отменены сословия, провозглашено и
осуществляется  полное   и  безоговорочное  равноправие   населяющих  Россию
национальностей;  установлено   равноправие  женщин;   отделены  церковь  от
государства и школа  от церкви. Приняты первые решительные  меры к улучшению
условий  жизни  и  труда рабочего  класса и трудового крестьянства.  Сломлен
саботаж старого царского  и буржуазного  чиновничества в центре и на местах,
упразднены  старые  министерства  и  ведомства,  вместо  них  создан  новый,
рабоче-крестьянский    аппарат    государственного     управления.    Начали
формироваться Красная Армия и Красный Флот. Организована ВЧК - Всероссийская
Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Учредительное
собрание, избранное в  основном по  спискам кандидатов, составленным  еще до
Октябрьской революции, то есть под буржуазным контролем и давлением, а после
Октября отказавшееся подтвердить декреты II съезда Советов о мире, о  земле,
о переходе  власти к Советам, -  распущено. Выполняя волю народа.  Советское
правительство  приступило  к  реализации  своего  курса  на  выход России из
империалистической  войны. 3  декабря  1917 года в  Брест-Литовске  начались
переговоры; 3 марта 1918 года мирный договор был подписан.
     Уже первые шаги пролетарской революции вызвали ярость контрреволюции.
     Подпольные  монархические  группы активизировались  и  в  центре,  и  в
Сибири,  где они  ставили  своей  целью вызволение семьи  Романовых.  Группа
Вырубовой  была  близка  к  Александре  Федоровне  и   располагала  большими
средствами  (Ярошинский,  например, собрал  на покупку  оружия  и подготовку
побега  царской семьи  свыше  миллиона  рублей).  Организация Н.  E. Маркова
(Маркова 2-го) имела опыт тайных  связей  с окружением бывшего царя  еще  со
времени царскосельского заключения (68).
     Эту группу отличали ярко выраженная  прогерманская ориентация, контакты
с германским командованием  на оккупированных  территориях  России, наконец,
наличие в  сибирском  подполье  довольно  многочисленной  кулацко-офицерской
банды, которую сплотил присланный из Петрограда штабс-капитан Сергей Марков.
     На   его  счету  значилось  одно   из  первых  кровавых   преступлений,
совершенных  монархистами  на  путях  между Тюменью  и  Тобольском:  в  селе
Голопутовском   Марков   со    своими    приспешниками   напал   на   группу
екатеринбургских  рабочих,  следовавшую  в  Тобольск  на  помощь  Совету,  и
публично, на виду у созванного по тревоге крестьянского схода, зверски  всех
перестрелял.
     Белые мемуаристы  именуют С. В. Маркова  "яростным русским монархистом"
(69). Его мать, по данным  Соколова, херсонская помещица Краузе; его отчим -
генерал  Думбадзе, бывший ялтинский градоначальник, прославившийся жестокими
расправами над рабочими в 1905 году.
     Выслеженный   чекистами   в  рабочем   поселке   Куракино   на  Иртыше,
преследуемый тобольскими  и тюменскими  рабочими,  Сергей Марков весной 1918
года бежал на  юг страны и очутился в оккупированном кайзеровскими  войсками
Киеве.  Здесь служил  некоторое  время  в  германской  военной  комендатуре,
одновременно   состоял  в  тесном  контакте   с  представителем  германского
министерства иностранных дел на оккупированных территориях,  неким Герхардом
Мегенером. При  содействии Мегенера Марков получил  доступ к проводу  прямой
связи с Берлином и несколько раз обращался непосредственно к статс-секретарю
по иностранным делам  фон Кюльману  с просьбой  о  спасении  царской  семьи.
Осенью  1918  года в  обозе  отступающих оккупационных  войск  перебрался  в
Германию.  Вместе  с  Марковым 2-м  осел  в  Рейхенгалле; издал  за  рубежом
несколько книг воспоминаний о своих бандитских подвигах.
     Не  менее достойного рыцаря обрели в те месяцы Романовы в лице поручика
Б. Н. Соловьева, причастного в прошлом к распутинскому кружку  в Петрограде.
Предварительно  сочетавшись браком с  Матреной Распутиной, дочерью покойного
старца  (кто  же  станет придираться к супругу местной жительницы), Соловьев
осенью 1917 года пробрался из Петрограда в Тобольскую губернию и здесь через
отца Алексея установил контакты с черным воинством Гермогена.
     Соловьев   хитер,   корыстолюбив,   труслив  и   жесток.   Обремененный
директивами  и  подотчетными суммами, полученными от временно объединившихся
трех доверителей -  Вырубовой, Маркова  2-го  и Нейгардта, - он развивает на
сибирских  равнинах  необыкновенную  активность.  Прежде  всего,  с  помощью
Кобылинского  он  проникает  ночью   в  губернаторский  дом,  представляется
Александре  Федоровне  в  качестве  зятя  покойного   Григория  Ефимовича  и
уполномоченного Вырубовой, вручает бывшей царице ее рекомендательное письмо,
а  главное  -  от нее  же  175 тысяч  рублей. Расположение проявлено  сразу;
молодой эмиссар поощрен милостивой улыбкой, одобрена и его миссия.
     Еще не ударили первые морозы, как Борис  Соловьев,  отгуляв с  Матреной
медовый месяц  в  Покровском, появляется в Тюмени, где пересекаются пути, по
которым идут связи и снабжение монархических групп и переписка Царского Села
- Петрограда с Тобольском. Его миссия - сплочение  и координация действующих
между Тюменью и Тобольском  монархических групп. Но  пока что одолевает  его
зуд стяжательства.  Угнездившись в Тюмени,  он перехватывает, шантажирует  и
обирает  встречных  и  поперечных:  офицеров,  прибывающих  по  вербовке  на
пополнение подпольных банд; фрейлин и камердинеров, везущих из Петрограда  в
Тобольск письма, деньги, посылки, а то и оставленные в спешке царской семьей
драгоценности -  все  ему  годится. Соловьев  не стесняется  грабить  своего
сообщника отца Алексея,  которому монархисты  из разных  углов  России  шлют
пожертвования, прослышав о том, что он восславил царя в храме.
     Борису Соловьеву еще и  везло крупно: царская чета сама передала ему на
хранение часть  своих фамильных  драгоценностей. Как-никак  зять Распутина -
кому же доверить бриллианты, как не ему...
     Шло дело гладко  до тех  пор,  покуда отец  Алексей  не  обнаружил, что
поручик обкрадывает и его самого,  своего партнера.  Возмущенный, он побежал
жаловаться... Кому же? Комиссарам Совдепа!
     Вовремя  учуяв,  что  предстоит  объяснение в  Чека,  поручик  не  стал
медлить: уложив  в  чемоданчик свои накопления, вместе с Матреной подался  в
бескрайние сибирские просторы,  на восток. Угодили они вскоре в расположение
банды  атамана  Семенова.  Здесь  поручик  сделал  неверный  шаг:  предложил
наложнице  атамана Серафиме Маевской  кулон за 50 тысяч рублей.  Атаману эта
сделка показалась слишком  сложной  и  дорогой, он ее  упростил  и удешевил:
приказал  поставить  Соловьева к  стенке,  как "большевистского агента"... В
последний момент Матрена спасла жизнь супругу, отдав Семенову всю вывезенную
из Тюмени бриллиантовую коллекцию.
     Современными западными историографами (а еще  раньше белоэмигрантскими)
Соловьев  объявлен  одним  из  главных  виновников  провала  планов  бегства
Романовых   из   Тобольска.   Шпрингеровская   пресса   называет   Соловьева
"провокатором" (70). Он внес дезорганизацию и распад в ряды спасителей царя,
"исполненных решимости  действовать". Он "женился на дочери Распутина только
для того, чтобы злоупотребить в своих корыстных  целях этим именем, войти  в
доверие к Вырубовой и бывшей царице  и,  опираясь на них, сделать за счет их
жизненных интересов свой жалкий  скопидомный гешефт"  (71). Не случайно свой
"медовый месяц" в доме Распутиных в Покровском (куда он заехал с Матреной по
дороге из Петрограда в Тюмень)  Соловьев  начинает с диких издевательств над
отпрыском знаменитого  старца  - существом малоразвитым, недалеким и  еще  с
прежних  лет довольно заби