лось,  что  Стив
сейчас думает о нем с сарказмом, словно у Стива неожиданно разлилась желчь.
   - Не обижайся, - сказал Стив. - Как насчет "Бенжамина"?
   - Ладно, - согласился Стив. - "Бенжамин" так "Бенжамин".
   Потом Луис позвонил в контору похоронного бюро.  Проходя  мимо  Восточной
Комнаты, Луис увидел, что в фойе никого нет, кроме Ирвина  и  Доры  Голдмен.
Они сидели, опустив головы. Выглядели они так, словно  просидели  тут  целую
вечность.

***

   "Бенжамин" оказался то, что надо. В Бангоре рано подавали ленч,  и  около
часа в "Бенжамине" было почти пусто. Со  Стивом  и  Речел  приехал  Джад,  и
вчетвером они заказали жареных цыплят. Потом Речел пошла в женскую комнату и
оставалась там так долго, что Стив уже начал нервничать. Он  уже  был  готов
подойти к хозяйке и попросить ее сходить посмотреть, как там Речел, когда та
вернулась к столу. Глаза у Речел были красными.
   Луис отложил курицу и выпил немного пива "Считз".  Джад  молча  опустошал
бутылку за бутылкой.
   Их четыре порции обеда остались почти не тронуты.  Луис  увидел  хозяйку.
Толстая девушка с милым лицом спорила сама с собой: спросить или нет, почему
они не ели? Может, с курицей что-то не  то?  Наконец,  она  заметила  взгляд
воспаленных, красных глаз Луиса и решила:  спрашивать  не  стоит.  Над  кофе
Речел неожиданно заговорила, и слова се  шокировали  всех,  особенно  Луиса,
который, наконец, налакавшись пива, начал засыпать.
   - Я отдам одежду малыша в Армию Спасения.
   - Вы? - через мгновение сказал Стив.
   - Да, - ответила Речел. - Осталось много одежды. Все его джемпера..,  его
вельветовые штаны.., его рубашки. Кто-нибудь будет счастлив, получив их. Они
все очень прочные. Кроме тех, что были на нем в  день  смерти.  Те  штаны..,
порвались.
   Именно последнее слово вызвало у Речел  спазмы.  Она  поставила  на  стол
чашечку кофе, так и не сделав ни глотка, и зарыдала, закрыв лицо ладонями.
   Потом  случилось  нечто  странное.  Луису  показалось,   что   весь   мир
сфокусировался  на  нем.  Он  снова  почувствовал  некое  сверхъестественное
всепонимание - ощущение, которое то и дело появлялось у него. Все мысли  его
спутников стали ему ясны. Даже хозяйка ресторана почувствовала: что-то  идет
не так. Луис увидел, как она замерла над столом, где  раскладывала  столовые
приборы. На мгновение Луис оказался в тупике, а потом понял: все  ждут,  что
он начнет успокаивать жену.
   Но Луис не сделал этого. Он хотел это сделать,  понимал,  что  должен  ее
успокоить. Все ждали от него этого, а он не мог. Мысль о Черче встала у него
на пути. Неожиданно, без всякой причины. Кот, е...й кот! Черч.., и  черт  бы
побрал выпотрошенных мышей и птиц,  которых  регулярно  приносил  он  Луису.
Находя новое приношение, Луис каждый раз  старался  как  можно  быстрее  все
убрать, не жалуясь и не комментируя без протеста. А кот продолжал  приносить
их. Но почему же он приносил их Луису?
   Луис посмотрел на свои пальцы. Он видел,  как  его  пальцы  скользили  по
кофточке Гаджа. Потом кофточка Гаджа исчезла. Да и Гадж вместе с  ней.  Луис
посмотрел  на  свою  чашечку  кофе.  Пусть  Речел  выплачется..,  хотя   так
поступать, наверное, неудобно...
   Через мгновение, в терминах реального времени все происходило,  на  самом
деле, очень быстро), Стив нежно обнял Речел за плечи и ласково погладил  ее.
Потом с упреком и яростью он посмотрел на Луиса. Луис отвернулся к Джаду, но
Джад смотрел в пол. Никакой помощи.

Глава 37

   - Я знал, иногда кажется, что так и должно было случиться, - сказал Ирвин
Голдмен. Неприятненькое такое начало получилось. - Я знал это, когда она еще
только выходила замуж. "Если ты хочешь мучиться и еще того хуже,  выходи  за
него замуж", - сказал я ей тогда. Только посмотрите на него.  Посмотрите  на
все это.., на их супружескую жизнь!
   Луис медленно оглянулся, посмотрел на тестя, который появился перед  ним,
словно некий враждебно настроенный чертик из коробочки..,  чертик,  надевший
ермолку. А потом, инстинктивно, Луис огляделся. Вон там стояла Речел; вон  -
альбом.., а ведь Речел утром в морг не приехала.., но...
   После полудня народу было меньше. Через полчаса или около того, Луис смог
даже присесть на одно из сидений. Он сидел возле  прохода,  почти  в  центре
партера, ничего не сознавая (издали вдыхал пересыщенный  запах  цветов).  Он
очень устал и хотел спать. Только отчасти в этом было виновато пиво  -  Луис
это понимал. Он уже готов был просто вырубиться.  Может,  так  будет  лучше.
Возможно, после двенадцати или  шестнадцати  часов  сна  он  сможет  немного
помочь Речел.
   Тем временем голова его опускалась ниже и ниже, пока он не  уставился  на
свои ладони, лежащие на коленях. Шум голосов успокаивал...
   Когда они вернулись из "Бенжамина", Луис вздохнул с облегчением, так  как
увидел, что ни Ирвина, ни Доры тут нет. Но где-то внутри  он  сознавал,  что
продолжительное отсутствие горячо  любимых  родственников,  слишком  хорошее
событие, чтобы оказаться правдой...
   - Где Речел? - спросил Луис, неожиданно обнаружив, что потерял жену.
   - Со своей матерью, где она еще может быть? - заявил Голдмен  с  триумфом
человека, который удачно  сделал  большое  дело.  От  него  несло  коньяком.
Сильнее, чем надо, несло. Голдмен  стоял  перед  Луисом,  словно  маленький,
районный адвокат перед  простым  посетителем  адвокатуры,  чувствующим  себя
потенциально  виновным.  Ирвин   покачивался   на   носках   как   отставной
полицейский.
   - Что вы сказали? - спросил Луис, чувствуя нарастающую тревогу. Он  знал:
Голдмен, должно быть, что-то сказал. Только что?  Какую-то  гадость?  Точно.
Это можно было прочесть по лицу Ирвина.
   - Ничего, кроме правды! Я сказал, что вы во всем виноваты, а она  сделала
огромную глупость, выйдя замуж без благословения родителей. Я сказал ей...
   - Что вы сказали? - недоверчиво  переспросил  Луис.  -  Вы  же  не  могли
сказать ей такое?
   - И даже больше, - продолжал Ирвин Голдмен. -  Я  всегда  знал:  случится
что-то в таком роде. Я понял, какой вы  человек,  когда  в  первый  раз  вас
увидел. - Он наклонился  вперед,  выдыхая  пары  алкоголя.  -  Я  вижу  тебя
насквозь,  маленький  мошенник-докторишка!  Ты  заманил  мою  дочь  в  ловко
расставленные сети, заставил ее сделать глупый, бесполезный поступок - выйти
за тебя замуж. Потом ты сделал из нее домработницу, а теперь ты дал ее  сыну
выскочить на шоссе словно.., бурундучку.
   Большая часть этих слов пролетела мимо ушей  Луиса.  Он  пытался  понять:
зачем этот маленький, глупый человечек что-то ему говорит.
   - Вы что ей сказали? - проговорил Луис. - Вы это ей сказали?
   - Надеюсь, ты сгниешь в аду!  -  заявил  Голдмен,  и  все  присутствующие
повернулись на звук его голоса. Слезы потекли из налитых кровью глаз  Ирвина
Голдмена. Его лысая голова сверкала в рассеянном свете ламп дневного  света.
- Ты превратил мою удивительную дочь в  домработницу..,  уничтожил  ее,  как
личность, увез ее черт-те  куда..,  и  дал  моему  внуку  сдохнуть  на  этой
чертовой дороге.
   Голос мистера Голдмена превратился в истерический крик.
   - Где ты был? Жопу было не поднять, когда ребенок играл на дороге?  Думал
над своими глупыми медицинскими статьями? Чем ты там занимался?..  Дрочил?..
Убийца!..
   Тут были все. Все собрались в Восточной Комнате. Все тут были.., и Луис с
удивлением увидел, как метнулась вперед его рука,  совершенно  непроизвольно
метнулась.., как задрался рукав костюма и высунулся манжет белой  рубашки..,
видел, как слабо сверкнула запонка. Речел подарила эти запонки ему на третью
годовщину их свадьбы, не зная, что ее муж наденет эти запонки на похороны их
тогда еще не родившегося сына. Кулак Луиса оказался крепко сжат. Он ударил в
рот Голдмена. Луис почувствовал, как под кулаком  расплющились,  вывернулись
наружу губы  старика.  На  самом  деле  такое  ощущение  вызвало  тошноту  -
раздавленный в кулаке слизняк  может  вызвать  примерно  такое  же  чувство.
Никакого  удовольствия.  За  тонкой  плотью  губ  тестя  Луис  почувствовать
неумолимую твердость зубных протезов.
   Голдмен качнулся назад. Его руки ударились о гроб Гаджа, одна  из  ваз  с
цветами, стоящая на краю, упала и разбилась. Кто-то закричал.
   Кричала Речел. Она боролась со  своей  матерью,  пытавшейся  оттащить  ее
назад. Люди, которые тут были -  десять  или  пятнадцать  человек,  замерли,
испуганные и смущенные. Стив увез Джада назад в Ладлоу, и  Луис  обрадовался
этому. Тут получилась не та сцена, в которой он хотел бы увидеть  замешанным
Джада. Непристойная такая сценка...
   - Не бей его! - закричала Речел. - Луис, не бей моего отца.
   - Но ведь  тебе  нравится  бить  стариков?  -  сорвавшись  завопил  Ирвин
Голдмен. Он усмехался окровавленным ртом. - Понравилось бить старика?  Я  не
удивлен, ты - вонючий выродок. Ты меня ничуть не удивил.
   Луис повернулся, и Голдмен ударил его по шее.  Это  был  неуклюжий  удар,
больше похожий на пощечину, но Луис не стал защищаться. Боль оказалась такой
сильной, что следующие два часа он не  мог  глотать.  Голова  его  качнулась
назад, и он упал на одно колено.
   "Это еще только цветочки, - подумал он. - Что говорила Кассандра? Хей-хо,
то ли еще будет!" - ему показалось, что он хочет  засмеяться,  но  смеха  не
получилось. Луис смог извлечь из своего горла только один звук - тихий стон.
   Речел снова закричала.
   Ирвин Голдмен, с губ  которого  капала  кровь,  подошел  к  стоявшему  на
коленях зятю и пнул Луиса  по  почкам.  Боль  согнула  Луиса.  Ему  пришлось
выбросить вперед руки, чтобы на упасть на живот.
   - И дерешься ты плохо! Даже со стариком справиться не  можешь,  сынок!  -
хрипло кричал Голдмен. Он снова пнул Луиса, не так  уж  сильно,  в  тот  раз
достав до левой ягодицы Луиса носком своего черного ботинка. Луис  взвыл  от
боли и в этот раз рухнул на ковер. Голова Луиса со стуком ударилась об  пол.
Луис прикусил язык.
   - Вот так! - закричал Голдмен. - Первый  раз  с  тех  пор,  как  ты  стал
мельтешить вокруг моей дочери, я дал тебе пинка, ублюдок! А вот  еще!  -  он
снова пнул Луиса в зад, в этот раз по другой ягодице. Ирвин плакал и смеялся
от радости. Только сейчас Луис заметил, что свекор не брит - знак траура.  К
ним поспешил владелец похоронного бюро. Речел, вырвавшись из объятий  миссис
Голдмен, тоже бросилась к ним, что-то крича.
   Луис неуклюже повернулся на бок и сел. Его тесть  пнул  Луиса  снова,  но
Луис поймал ботинок Ирвина обеими руками, крепко  сжал  его,  словно  удачно
пойманный мяч, а потом рванул, как можно резче.
   Взревев, Голдмен полетел на спину, размахивая руками, безуспешно  пытаясь
восстановить равновесие. Он упал на вместилище останков Гаджа,  сделанное  в
Огайо, на гроб, который стоил не так уж дешево.
   "Оз - Веикий и Ушшасный пал на гроб моего сына", - с  удивлением  подумал
Луис. Гроб с ужасным грохотом упал с козел: сперва левая  его  часть,  потом
правая. Замки лопнули. Крики и вопли собравшихся  перекрыли  плач  Голдмена,
который, после всего, сыграл самую незавидную роль. Гроб открылся и  останки
Гаджа, подскочив, рассыпались. Луис почувствовал тошноту...  Гроб  лежал  на
боку - теперь дно стало его боковой стенкой. Так же легко он  мог  упасть  и
по-другому...Замки еще раз щелкнули, но не  закрылись.  Луис  увидел  что-то
серое.., краешек костюма,  в  который  они  запихали  остатки  Гаджа,  чтобы
похоронить. Розовые куски мяса. Может, это рука Гаджа?
   Сидя на полу, Луис закрыл руками  лицо  и  заплакал.  Он  потерял  всякий
интерес к своему тестю.., к ракетам  "MX"..,  к  постоянному  противостоянию
приверженцев и противников снятия швов.., ко всему на свете. В  этот  момент
Луис Крид захотел умереть. И неожиданно, сверхъестественный образ  возник  у
него в голове: Гадж, нацепивший уши Микки Мауса; Гадж, смеющийся и  трясущий
руками рядом с огромным большим Гуфи на Главной Улице  в  Диснейленде.  Луис
увидел его совершенно отчетливо.
   Одна из подставок гроба  опрокинулась,  другая  накренилась.  Лежа  среди
цветов, Голдмен плакал. Вода  текла  на  пол  из  перевернутых  ваз.  Цветы,
ломаные и искалеченные, придавали этой сцене некую строгость.
   Кричала Речел.
   Луис никак не реагировал на ее крики. Образ Гаджа, нацепившего уши  Микки
Мауса, растаял, но перед тем, как он исчез, Луис услышал голос,  объявивший,
что тело будет предано земле завтра. Луис сидел, спрятав лицо в ладонях,  не
желая, чтобы его кто-то видел.., чтобы кто-то видел его краснеющее  от  слез
лицо, его горе, его вину, его боль, его стыд, а самое главное, его трусливое
желание умереть.
   Владелец похоронного бюро и  Дора  Голдмен  вывели  Речел.  Она  все  еще
кричала. Позже, в другой комнате (одной из тех, что на  всякий  случай  Луис
зарезервировал специально для тех, кто не  сможет  перебороть  свое  горе  -
"Гостиная для Истеричек", может, и так) она остановилась в полном  молчании.
Луис, ошеломленный, но еще в своем уме, успокаивал ее там, после  того,  как
настоял, чтоб их оставили одних.

***

   Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй  укол.
Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее  бледное,  словно
вылепленное из воска лицо.
   - Речел, мне жаль, что так получилось, - сказал он. - Хотел  бы  я,  чтоб
этого не произошло.
   - Да ладно, - ответила она странным, мягким голосом, а потом  повернулась
на бок, отвернулась от него.
   Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос:  "С  тобой  все  в
порядке?" Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об этом
знать. - Насколько тебе плохо? - наконец спросил он.
   - Совсем плохо, Луис, - ответила она, а потом издала звук, который  можно
было расценить как смех. - Мне ужасно плохо.
   Надо было  расспросить  поподробнее,  но  Луис  не  смог.  Неожиданно  он
почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и ее
мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей. Почему
он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности?  Например,  потребность  в
зрелищах... Какого черта!
   Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей дочери.
   Одним молниеносным движением он поднялся к ней.., заглянул в ее  комнату,
полную теней, подумав, что она - Гадж... У Луиса появилось ощущение, что все
происходящее - кошмар, похожий на сон с Пасковым, который провел Луиса через
лес. На мгновение измученный  разум  Луиса  ухватился  за  эту  мысль.  Тени
помогли - в комнате единственным источником  света  был  телевизор,  который
Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих часов.
   Нет, это, конечно, не Гадж. Это  была  Элли,  которая  теперь  не  только
сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его  стульчике.  Она  взяла
стульчик в комнате малыша и перенесла к  себе.  Это  был  маленький  пляжный
стульчик с парусиновым сиденьем  и  парусиновой  спинкой.  По  трафарету  на
спинке сиденья было написано "Гадж". Речел как-то купила четыре таких стула.
Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.
   Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем,  и
матерчатое дно  опасно  выгнулось.  Элли  прижимала  к  груди  фотографию  и
смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.
   - Элли, - сказал Луис, выключая телевизор. - Пора спать.  Соскользнув  со
стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с собой в постель.
   Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что именно.
   - Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?
   - Да, пожалуйста, - попросила Элли.
   - Может.., ты будешь спать с мамой?
   - Нет.
   - Точно?
   Элли слегка улыбнулась.
   - Да. Она всегда стягивает одеяло. Луис снова улыбнулся.
   - Тогда ложись.
   Действительно, Елена  попыталась  прихватить  стул  с  собой  в  постель.
Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в голове
Луиса: вот  так  могла  бы  выглядеть  приемная  самого  маленького  в  мире
психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку. Надев
пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она  положила  фотографию
на  раковину,  причесалась  и  приняла  успокоительное.  Потом,  снова  взяв
фотографию, отправилась с ней в постель.
   Луис, присев рядом с дочерью, сказал:
   - Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если  мы  сохраним  нашу  любовь  друг  к
другу, мы прорвемся.
   Каждое  слово  напоминало  жалобный  скрип  ручной  тележки,  наполненной
мокрыми  тюками,  и  Луис,  чувствуя  себя  опустошенным,  едва   смог   это
выговорить.
   - Я хотела бы быть более стойкой, - печально сказала Элли. - И  я  хотела
бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.
   - Элли...
   - Бог вернет его назад, если захочет, -  сказала  Элли.  -  Он  же  может
сделать все.., все.., все...
   - Элли, Бог не может  творить  такие  чудеса,  -  тяжело  сказал  Луис  и
мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на  Луиса
тусклым взором.
   - Бог делал так, - заявила Элли. - В Воскресной Школе учитель рассказывал
Мэри о парне по имени Лазарь.
   Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: "Восстань!" Еще
учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А тогда
Иисус оживил только Лазаря.
   Луис издал какой-то нелепый звук  (день  пения  и  невнятного  абсурдного
бормотания.., во денек!).
   - Элли, это случилось так давно.
   - Вот поэтому я и держу все наготове, - сказала Элли. - Вот фотография  и
его стул...
   - Но, Элли, ты чересчур большая,  чтобы  сидеть  на  стульчике  Гаджа,  -
заметил Луис, взяв ее за горячую, словно в  лихорадке,  руку.  -  Ты..,  его
сломаешь.
   - Бог поможет и стульчик не сломается,  -  сказала  Элли.  Ее  голос  был
спокойным, но Луис заметил темные круги у нес под глазами. Взглянув на  дочь
с болью в сердце, он отвернулся. Может быть, когда сломается стульчик Гаджа,
она поймет, что случил ось непоправимое.
   - Я хочу иметь фотографию и стул под рукой, -  сказала  девочка.  -  Я  и
завтрак его съем.
   Гадж и Элли обычно завтракали овсянкой. Однажды Элли  даже  заявила,  что
Гадж ест  свою  порцию,  словно  мертвых  жуков.  Если  "Кокао  Беарс"  были
единственным сортом овсянки в доме, Элли  ела  вареные  яйца..,  или  совсем
ничего не ела.
   - Буду есть даже бобы, которые ненавижу, и читать книжки Гаджа и..,  и..,
ты, папа, понимаешь.., буду готова.., в случае...
   Она снова заплакала. Луис не пытался се утешить, только убрал  ей  волосы
со лба. Элли говорила с каким-то безумным чувством уверенности,  уверенности
в том, что так будет. В этом было что-то настораживающее, что-то  вызывающее
любопытство. Сохранить Гаджа в настоящем, словно живого, не дать  ему  уйти;
помнить, когда Гадж делал то.., или это.., конечно, это здорово..,  хороший,
добрый Гадж, божественный ребенок. Тогда не будет такой боли от потери,  все
будет не так реально. "Если Элли это понимает, - подумал Луис,  -  тогда  ей
легче будет перенести смерть Гаджа".
   - Не надо больше кричать, Элли, - сказал он. - Не будешь же ты теперь все
время плакать.
   Будет.., по крайней мере, еще минут пятнадцать.  Еще  до  того,  как  она
перестала плакать, ее потянуло в сон. Может, она уже уснула к тому  времени,
как часы внизу пробили десять.
   "Храни его живым, Элли, если ты так хочешь, - подумал  Луис  и  поцеловал
дочь. - Такое отступление -  нездоровое  явление,  черт  возьми,  но  я  так
поступил, потому что знаю.., придет день, может, даже в эту  пятницу,  когда
ты забудешь взять с собой фотографию, и я увижу  ее  лежащей  на  постели  в
пустой комнате, когда ты поедешь покататься на  велосипеде  по  дорожке  или
когда ты отправишься на прогулку в лес или в гости к МакГовин. Тогда Гаджа с
тобой не будет, вот тогда он и  исчезнет..,  вот  где  выход  для  маленьких
девочек. Тогда смерть Гаджа станет тем, что случилось в 1984 году. Прошлым"