л жадное любопытство негритянки,  и,  вероятно,  его
откровенность была  одной  из  причин  расположения Сузанны к  новенькому на
ферме.
   Сузанна в виде особенной любезности сказала:
   - Я вам дам новое кольцо на салфетку, Чайк... Вы не брезгаете поболтать
с  Сузанной?..  А  другие не очень-то любят меня слушать...  Особенно старый
Вильк...  Он  хороший человек,  но больше молчит...  все молчит...  А  зачем
человеку молчать?  Язык на то и дан человеку,  чтобы он говорил... Не правда
ли, Чайк?
   Чайкин деликатно согласился.  Однако все-таки прибавил, что очень много
говорить не всякие умеют.
   - То-то и я говорю, что не умеют. И это нехорошо, Чайк.
   Чайкин промолчал.
   - Кто не умеет много говорить, значит тот много думает...
   - Так разве это дурно?
   - А кто много думает,  тот и на дурное додумается!..  Я заметила... Мой
бывший хозяин,  плантатор,  все молчал...  Зато и  как жесток был с неграми,
если бы вы знали, Чайк!..
   В эту минуту вошел молодой Фрейлих, приодетый по-праздничному. Он пожал
руку  Чайкину,  любезно  кивнул  головой негритянке и  проговорил с  веселым
смехом:
   - Уж Сузанна,  верно,  заговорила вас,  Чайк... Сузанна милая особа, но
такой болтушки, как она, я еще не видал... Вы не сердитесь, Сузанна, и дайте
мне позавтракать. А Чайкин в другой раз будет вас слушать.
   - Он  любезный молодой человек...  Он умеет выслушать старую женщину...
Не то, как многие другие... Сейчас подаю вам... Сейчас, мистер Фрейлих!
   Вслед за Фрейлихом вошли трое рабочих фермы.
   С  двумя из  них  Чайкина познакомила мисс Нора еще  вчера.  Они крепко
пожали руку своего нового товарища и сказали ему несколько приветливых слов.
   Третий был высокий и крепкий старик, с красивыми чертами сурового лица,
изрытого  морщинами,  с  длинной  бородой  и  большими темными  глазами  под
клочковатыми седыми бровями.  Взгляд умных и  серьезных глаз был  задумчив и
грустен.
   - Вильк! - произнес он сдержанным, словно бы сердитым тоном, протягивая
Чайкину свою большую мускулистую руку.
   - Чайк! - ответил русский матрос.
   Вильк  затем  не   произнес  ни  одного  слова.   Он  молча  завтракал,
по-видимому не  обращая ни  малейшего внимания на  разговоры и  смех  других
сотрапезников.
   Фрейлих болтал с Чайкиным.
   Он рассказал,  что приехал из Пруссии.  Он был дома рабочим на угольных
шахтах.  Было тяжело,  и он еле-еле кормился. По счастию, тетка оставила ему
наследство в тысячу марок,  и он решил искать счастия в Америке. Прогорел на
золотых приисках и нашел место на ферме.
   - Скоплю  денег  и   уеду  во  Фриски...   пробовать  счастия...   Надо
разбогатеть.  Иначе  зачем  же  ехать  в  Америку?..  И  вы,  верно,  хотите
разбогатеть?.. На этой работе не разбогатеете, Чайк!.. - прибавил Фрейлих.
   - Я не хочу разбогатеть!
   Фрейлих рассмеялся, словно бы Чайкин хотел подшутить над ним.
   И двое рабочих взглянули на Чайкина и тоже улыбнулись.
   - Ловко же вы врете, Чайк! - добродушно заметил один из них.
   - Да я не вру! - простодушно ответил Чайкин.
   - Если не врете - это ваше дело, - то вы, должно быть, большой, скажем,
чудак.
   - И думаете долго оставаться на ферме? - недоверчиво спросил Фрейлих.
   - Долго, если будут держать.
   - Значит,  Вильк  найдет постоянного товарища...  Он  здесь  уже  пятый
год...
   Вильк молчал. Он только пристально взглянул на Чайкина и отвел глаза.
   Скоро старик позавтракал и вышел.
   - Вильк  не  разговорчивый.  Отличный человек,  но  из  него  ничего не
вытянете, Чайк! - промолвил Фрейлих.
   - Он янки? - спросил Чайкин.
   - Едва ли...  Вот эти двое янки не признают Вилька за янки. Но никто не
знает, откуда Вильк и кто он такой.
   Два  рабочие,  которых Фрейлих назвал янки,  оба люди лет за  тридцать,
усмехнулись, и один из них сказал:
   - Вильк,  должно быть, был прежде богатым... Будь он янки, не оставался
бы здесь... Положим, здесь хорошо, но на время.
   - И вы здесь на время? - спросил Чайкин.
   - А вы думали,  так и останемся,  как Вильк?..  Мы не такие чудаки, как
вы, Чайк, если не врете... Мы хотим, как и Фрейлих, разбогатеть.


2

   Все пришли обедать в ранчу, одетые в лучшие свои городские платья. Один
Вильк  пришел  в  своей  рабочей  кожаной куртке,  но  рубашка на  нем  была
безукоризненно белая, и грубые руки отличались белизной.
   Возвратился из  Фриски  мистер  Джемсон,  брат  миссис Браун,  типичный
красивый  смуглый  янки,  и  за  обедом  рассказывал  политические  новости,
обращаясь чаще, чем к другим, к Вильку.
   Вильк слушал внимательно,  но  говорил мало.  Зато оба янки высказывали
свои  взгляды о  политических делах не  стесняясь и  говорили громко.  Немец
конфузился.  Стеснялся несколько и Чайкин.  Он сидел около мисс Норы,  и она
старалась его занимать.
   После обеда миссис Браун пригласила гостей просидеть вечер.  Мисс  Нора
обещала, по просьбе двух рабочих янки, что-нибудь спеть.
   А  Джемсон увел Чайкина в  кабинет и  в  несколько слов покончил с  ним
дело, объяснив, какие будут его обязанности.
   - Если,  Чайк, будете полезны, жалованье прибавится; если через месяц я
увижу, что не годитесь, дам расчет, и вы уходите. Согласны?
   - Вполне.
   - Сестра о  вас говорила...  И  адвокат,  у  которого вы были,  писал о
вас...  Мне нет дела до ваших мнений...  Извините,  я  считаю их нелепыми...
Сестра их  не  считает такими...  Но это не мешает мне уважать вас,  Чайк...
Помните,  не  проговоритесь перед сестрой и  племянницей,  что  знаете,  кто
капитан Блэк.  Прошу вас,  Чайк...  Блэк о  вас справлялся...  Он  очень вас
любит...
   - Я много ему обязан, мистер Джемсон.
   - Он вам больше,  Чайк...  Ну,  дело покончено.  Пойдемте слушать Нору,
Чайк.
   Чайкин  был  удивлен,   когда  увидел  за  фортепиано  старого  Вилька,
аккомпанирующего мисс Норе.
   Чайкин опустился в кресло и слушал.
   Голос молодой девушки был прелестный...  Она пела просто,  задушевно, и
Чайкин заслушался...  Звуки неслись чистые и красивые, и Чайкину вспомнилось
детство, когда он слушал пение барышни-помещицы и приходил в восторг.
   Мисс  Нора  окончила какую-то  мажорную арию  и  затем  начала какую-то
грустную мелодию романса.
   Чайкина  охватило  невыразимо грустное настроение...  Он  слушал,  и  в
мечтах и  грезах он был не здесь,  в этой гостиной в Калифорнии...  он был в
России,  где люди так понятны ему...  И ему было так жаль Кирюшкина... И сам
он здесь чувствовал себя таким чужим,  таким одиноким. Ему казалось, что все
это какая-то волшебная сказка, и его судьба такая же диковинная.
   Он  во  многом другой,  что  был на  корвете...  Он  чувствовал счастие
независимости и воли... И в то же время как мила была ему далекая Россия!
   Мисс  Нора  замолкла.  А  Чайкин  все  еще  сидел,  притихший  и  точно
зачарованный.
   Гости хвалили мисс Нору,  а Чайкин,  казалось, не находил слов, и слезы
стояли в его глазах.
   Наступило молчание.
   Миссис Браун заметила настроение Чайкина и шепнула дочери:
   - Как любит музыку этот русский и как загрустил!
   - Считает себя одиноким! - ответила мисс Нора.
   Старый Вильк взглянул на новичка.  И  в его обыкновенно суровом взгляде
мелькнуло ласковое выражение.
   По-видимому,   Чайкин  начинал  нравиться  этому   молчаливому  старому
рабочему, который так хорошо аккомпанировал певице своими грубыми руками.
   А Джемсон бросил из своей качалки:
   - Ну что, Чайк? Понравилось, как ловко поет Нора?
   Этот громкий веселый голос янки словно бы пробудил Чайкина от грез.
   - О, как хорошо! - восторженно и порывисто произнес он.
   И застенчиво покраснел,  стараясь скрыть свое волнение,  и не догадался
поблагодарить мисс Нору.
   Молодая девушка и  без благодарности видела,  какое сильное впечатление
произвело ее пение на Чайкина,  и это восторженное восклицание, казалось, ей
было приятнее громких похвал и аплодисментов.
   В  гостиной пробило девять,  и гости поднялись,  чтоб уходить,  пожавши
руки хозяев.
   Протягивая руку Чайкину,  миссис Браун необыкновенно просто и задушевно
проговорила:
   - А знаете, что я пожелаю вам, Чайк?
   - Что, миссис Браун?
   - Хорошенько заснуть -  ведь  вставать рано  -  и  не  очень скучать на
ферме.
   - Постараюсь, миссис Браун!
   - Работа прогонит всякую скуку!  - весело смеясь, воскликнул Джемсон. -
Завтра Чайк пойдет на рубку... Пусть покажет себя на работе!
   - Только не наваливайтесь на работу, Чайк! - сказала миссис Браун.
   - Можно надорваться! - прибавила мисс Нора.
   - Чайк и сам понимает!..  А место рубки вам покажет Вильк...  Покажете,
Вильк? - обратился к нему хозяин.
   - Покажу! - ответил Вильк.
   Все ушли в свой флигель.
   Вильк  и  трое  рабочих остались на  веранде -  выкурить перед сном  по
трубке, а Чайкин пожелал всем спокойной ночи.
   - Были матросом и не курите? - спросил один из янки рабочих.
   Его звали Дильком.
   - Не курю.
   - И не думаете по праздникам ездить в Сакраменто?
   - Зачем?..
   - Попробовать тамошний грог.
   - Не пью.
   - Не пьете?.. И разбогатеть не хотите?.. Простофиля же вы, Чайк... Я не
видал таких простофиль... Вы, Найд, видели? - обратился Дильк к товарищу.
   - Не видал... Прозакладывать готов пару долларов, что не видал.
   - Так отчего вы, Чайк, живете на свете, если не пьете, не курите?.. Или
в карты дуетесь?
   - И в карты не дуюсь.
   - Ай да Чайк! - иронически произнес Дильк.
   - Ура Чайку! - насмешливо крикнул Найд.
   - Оставьте вы в покое Чайка!  Какое вам дело?  - строго сказал Вильк. -
Идите лучше спать, Чайк! - обратился к нему Вильк.
   Чайкин добродушно усмехнулся и ушел в свою комнату.
   - Вильк прав, братцы.
   - А что? Почему? - спросил Фрейлих.
   - Да потому,  что Чайка не стоит даже и потравить слегка:  феноменально
прост.
   - Я это заметил, - промолвил молодой немец.
   - Вы, Фрейлих, ведь все замечаете? - насмешливо спросил Дильк.
   - То-то, замечаю.
   - А заметили, что Чайк добрая душа?
   - Еще бы!
   - И  что хоть мозги у него в порядке,  а все-таки будто тронутый,  и на
спине у него должна быть большая родинка?
   Фрейлих,  наконец, догадался, что янки смеялись над его прозорливостью,
и обидчиво проговорил:
   - Этого я не заметил.
   - Удивительно! - протянул Дильк. - Не правда ли, Найд?
   - Феноменально!.. - протянул Найд.
   - Немцы, что ли, недогадливы? - вызывающе воскликнул Фрейлих.
   - То-то я и говорю, Фрейлих!
   - То-то и я говорю, Фрейлих!
   В  это  время Чайкин раздевался и,  вспоминая впечатления дня на  новом
месте, проговорил вслух:
   - И поет же хозяйкина дочь!


3

   В  пять часов утра Чайкин уже оделся в свой рабочий костюм и пошел пить
кофе и завтракать.
   - Уж и поднялись, Чайк?.. И у меня все готово, - говорила Сузанна.
   Вскоре пришел и Вильк.
   - Здравствуйте, Чайк!
   - Здравствуйте, Вильк!
   - Аккуратно встаете, Чайк! - промолвил без обычной суровости Вильк.
   - Привык... Матросом был.
   Вильк не  спеша ел  ветчину с  хлебом,  запивая горячим кофе,  и  после
долгой паузы спросил:
   - Деревья умеете рубить, Чайк?
   - Доводилось! - скромно ответил Чайкин.
   Ему  очень хотелось узнать,  кто  такой этот старик,  умеющий играть на
фортепиано, и зачем он служит на ферме, но не решался спросить. Он уже знал,
что  в  Америке,   при  всей  бесцеремонности  обращения,   не  обнаруживают
особенного любопытства и не допрашивают о прошлом,  особенно на Западе,  где
часто  бывают  люди,  имеющие основание скрывать свое  прошлое,  быть  может
скверное.
   И  Чайкину почему-то  казалось,  что  у  старика было в  прошлом что-то
тяжелое; оттого он всегда молчалив и мрачен, как говорили про него товарищи.
   - Ведь вы русский, Чайк? - снова спросил старик.
   - Русский, Вильк.
   - Вот не ожидал!
   - Почему, позвольте спросить? - задетый за живое, спросил Чайкин и весь
вспыхнул.
   - Читал про русских,  да  и  встречал русских...  Да  вы  не сердитесь,
Чайк...  Я не хотел вас обидеть...  Я, верно, встречал не таких, как вы... И
наконец нельзя судить о всей нации по нескольким лицам...
   - То-то, нельзя, я думаю.
   - А вам все нации нравятся, Чайк?
   - Все, Вильк.
   - Но одни больше, другие - меньше?
   - Разницы не  замечал,  Вильк,  пока.  Во  всяком  народе есть  хорошие
люди...  добрые люди...  У крещеных, так и у некрещеных... Только правды еще
нет... Оттого и обижают друг друга... Выходит так, что у одного много всего,
а у бедных - ничего...
   - Это,  по-вашему,  нехорошо? - спросил старик и с видимым любопытством
смотрел на Чайкина.
   - А разве хорошо, Вильк?
   - Откуда у вас такие мысли, Чайк?
   - Так иной раз думаешь обо всем,  и  приходят мысли:  отчего люди не по
правде живут...
   - Так вы хорошо сделали,  Чайк, что сюда приехали... Все лучше подальше
от городов... Я видел много столиц, Чайк, и знаю их.
   Вильк смолк. В столовую пришли товарищи.
   - Идем,   Чайк...  Пора...  Я  выбрал  для  вас  топор...  Возьмите  на
веранде...
   - Ленч и отдых в час, Чайк... Приходите! - ласково проговорила Сузанна.
   - До свидания, Сузанна.
   - А часы у вас есть? - осведомился Вильк.
   - Есть, Вильк.
   Они вышли за ограду и направились к лесу.
   Горизонт на  востоке пылал.  Из-за  багрянца величаво выплывало солнце.
Утро стояло прелестное. Воздух был холодный. Но на ходьбе не было холодно.
   Чайкин с восторгом глядел на Сиерры,  и на лес,  и на далекую долину по
бокам извивавшейся, словно голубая лента, узкой речки.
   - Хорошо, Вильк! - вымолвил Чайкин.
   - Хорошо, Чайк.
   - А все-таки...
   - На родине лучше, Чайк? Не правда ли?
   И  Чайкину  показалось,  что  в  голосе  старика  звучала необыкновенно
грустная нота.
   - Еще бы!
   - То-то и есть... Трудно привыкнуть к другой стране, как бы она ни была
красива, а своя, хоть и не такая...
   Вильк замолк. Не говорил и Чайкин.
   Теперь Чайкин понимал,  что  Вильк к  Америке не  привык и  что угрюм и
мрачен он оттого, что тоскует по своей стороне...
   "И отчего Вильк не может вернуться?" -  мысленно говорил Чайкин, полный
сочувствия к этому одинокому старику на чужой стороне.
   Скоро они вошли в большой сосновый лес.
   Там  было еще  свежее и  темно в  густоте леса.  Царила мертвая тишина.
Только изредка раздавались какие-то постукивания: то дятлы долбили.
   - Вот и ваш участок,  Чайк!  - проговорил Вильк, указывая на помеченные
деревья.  -  Рубите их...  Да будьте осторожны! - прибавил Вильк. - Иногда и
медведи встречаются... Так вы забирайтесь на дерево! Хорошей работы, Чайк!
   - А вы уходите?
   - На другую работу... К часу приходите на ленч.
   С  этими словами Вильк закурил трубку и ушел неспешными ровными шагами.
Еще минута, и он скрылся между деревьями.
   Чайкин торопился и радостно волновался.
   И  он  глядел  на  ближайшее высокое прямое дерево с  кудрявой,  словно
развесистой кроной,  густой листвой на верхушке. Он смотрел на него, любуясь
им, и вдруг ему стало невыносимо жалко лишить жизни эту красавицу сосну.
   Но он сбросил кожаную куртку,  поплевал на ладонь и решительно взмахнул
топором.  Топор взвизгнул и вонзился в толстый комель. Из надруба засочились
клейкие смолистые капли, точно слезы.
   Вблизи шарахнулась какая-то  птица и  тяжело взлетела,  шумя  крыльями.
Где-то раздался треск сучьев. Казалось, в отдалении что-то свистнуло.
   И снова мертвая тишина.
   Чайкин с усилием вытащил топор и с нервным возбуждением все чаще и чаще
наносил удары,  чтобы скорей повалить упрямую и крепкую сосну,  словно бы он
жалел ее и торопился избавить ее от предсмертных страданий.
   И  чем  чаще  наносил Чайкин удары и  быстрей летели щепки,  тем  менее
испытывал  он  жалости,   и  его  все  более  и  более  охватывало  какое-то
ожесточение работы.
   Еще удар, и Чайкин отскочил.
   Сосна мгновение зашаталась и, словно подкошенная, упала.
   Чайкин принялся за другую.
   Теперь  уж  он  не  думал,   что  сосны  плачут.  Возбужденный,  полный
горделивым чувством удовлетворенности от умелости и  быстроты и  от процесса
работы,  дающей исход физической силе, Чайкин весь жил работой. И чем больше
повалит  он  сосен,  тем  он  будет  счастливее.  Никакие сомнения,  никакие
тоскливые  мысли  не  приходили ему  в  голову.  Только  сосны,  одни  сосны
захватили все  существо Чайкина,  и  он  валил их,  не  чувствуя,  казалось,
усталости.
   В  первом часу Чайкин наконец бросил рубку.  Спина ныла,  болела правая
рука.  Ломило всего.  Весь мокрый от  пота,  все  еще  возбужденный,  он  не
чувствовал страшного утомления после такого напряжения всех  сил.  И  только
когда присел на одной из срубленных им сосен,  он почувствовал, что устал, и
испытывал необъяснимое наслаждение отдыха.
   Он не двигался с  широкого комля,  прерывисто дыша и наслаждаясь чудным
воздухом,  полным смолистым запахом,  и  удовлетворенно,  покойно смотрел на
поверженные сосны.  Смотрел и думал,  что "оправдал себя" и по совести может
отдохнуть и затем идти на ферму к ленчу.
   Но есть ему не хотелось,  и не хотелось куда-нибудь двинуться. Здесь, в
лесу, так хорошо и так приятно усталому телу.
   В эту минуту в лесу раздались шаги.
   Чайкин  даже  не  повернул головы и  увидал Джемсона,  только когда  он
подошел к нему.
   Чайкин хотел  было  встать перед хозяином,  но  янки  энергичным жестом
остановил его  и,  изумленными глазами взглядывая на  усталого Чайкина и  на
количество срубленных деревьев, воскликнул:
   - Да вы с ума, что ли, сошли, Чайк?
   - А  что?  Разве вы думаете,  что мало вырублено?  Я  старался,  мистер
Джемсон...  Я только что сел отдохнуть!  - словно бы оправдываясь, промолвил
Чайкин.
   - Мало?..  Ребенок вы разве,  Чайк?..  Вы нарубили слишком много...  Вы
работали так,  что я изумился...  Вы надрывались,  Чайк... Так и надорваться
нетрудно... Не думайте повторять такого опыта... Слышите?..
   - Слушаю, мистер Джемсон... Но я не очень устал.
   - Почувствуете вечером. Я сам рубил деревья и знаю, какая это работа! И
кто вас просил удивлять нас,  Чайк?  Или вы думали,  что я требую от рабочих
каторжной  работы...   Янки  этого  не  требует...  Самолюбивы  вы,  Чайк...
Незаменимый вы  работник...  Выдержали экзамен отлично.  И  сию же  минуту я
прибавляю вам жалованья...  Но сегодня больше не рубите...  И, чтоб не смели
так работать,  я вам назначу урок...  Очень рад, Чайк, что вас рекомендовали
сюда... Очень рад! - весело прибавил Джемсон и снова пожал руку Чайкина.
   Чайкин был очень доволен, что "оправдал себя", и сказал:
   - Я  так и думал,  что здешние хозяева не утесняют людей и что работать
здесь приятно.
   - Ладно. А теперь идем в ранчу, Чайк! Пора.
   Действительно, донесся слабый звук колокола.
   Чайкин поднялся и  пошел с  Джемсоном.  Дорогой Джемсон,  между прочим,
говорил:
   - После ленча растянитесь на койку и отдыхайте... Небось хочется, Чайк?
   - Хочется.
   - И знайте, что вас поднимут на смех.
   - За что?
   - За то,  что вы столько вырубили...  Янки не простофили, как вы, Чайк.
Он понимает, что рабочий не должен работать сверх сил и ради хозяина строить
дурака,  которого легко эксплуатировать...  Вы,  Чайк, помните, что живете в
свободной Америке... Негры - и те больше не рабы.
   Действительно,  в столовой подняли Чайкина на смех, когда он признался,
сколько вырубил сосен.
   Особенно смеялся Дильк над  "сосновым джентльменом":  он  только портит
репутацию товарищей.  Они  не  думают из-за  хозяев нажить черт  знает какую
болезнь и подохнуть в больнице.
   Даже Вильк проворчал:
   - Полегче работайте, Чайк.
   Когда Чайкин сообщил,  что хозяин велел после ленча не  идти на работу,
все  одобрили  приказание  Джемсона  и  все  предлагали разные  средства  от
усталости.
   Но  Чайкин нашел,  что лучше всего растянуться на койке,  что и  сделал
после ленча.
   Дамы в ранче узнали про усердие молодого русского. Миссис Браун послала
узнать,  как он  себя чувствует.  Сузанна доложила,  что ласковый Чайк очень
благодарен и просил