е и вы,  Джо.  После сна
приятно съесть персики...  Дэк!  Полакомьтесь да возьмите себе на дорогу!  -
говорил Билль, поставив корзину на сиденье.
   Все стали есть персики и похваливали, пока Билль запрягал лошадей.
   - А что на свете нового, Джо? - спросил Билль.
   - Перемирие заключено.
   - С этого следовало начать,  Джо!  Слышите,  джентльмены? Конец войне и
рабству!.. Ура! - радостно воскликнул Старый Билль.
   - Ура! - повторили все.
   - А еще что нового, Джо, у вас?
   - Одного молодца повесили.
   - За что?
   - Пять лошадей увел.
   - Лошадей-то вернули?..
   - Вернули! Двадцать миль гнались за конокрадом. Нагнали, привезли к нам
и  ночью вздернули.  Так и  надо!  Не  кради лошадей!  -  энергично прибавил
мальчик, внезапно оживляясь.
   - Здесь за конокрадство строго! - шепнул по-русски Дунаев Чайкину.
   - А еще что нового, Джо?
   - Больше ничего, Старый Билль.
   - Ну так до свидания,  Джо.  Кланяйтесь всем, да вперед не опаздывайте!
Прощайте, Дэк! Еще раз спасибо вам!
   И старый Билль крепко пожал руку Дэка.
   - Револьвер получили?
   - Вот он.
   - И зарядов Дун дал?
   - Дал.
   - Возьмите и провизии.
   И Билль отдал Дэку небольшой окорок,  сухарей, бутылку рома и с десяток
персиков.
   Дунаев  и  Чайкин,   в  свою  очередь,  крепко  пожимали  руку  Дэка  и
благодарили его.
   А Дэк сказал Чайкину дрогнувшим голосом:
   - Будьте счастливы, Чайк.
   - Дай бог и вам счастия! - задушевно ответил Чайкин.
   Все было готово.  Дунаев и  Чайкин сели в дилижанс.  Билль взобрался на
козлы.
   - Будьте настороже,  Билль,  под Сакраменто,  у Старого дуба...  Желаю,
чтобы игра разыгралась вничью, если встретитесь с агентами! - говорил Дэк. -
Прощайте, джентльмены! Спасибо вам, Чайк!
   - Надеюсь услыхать о вас хорошие вести,  Дэк! Еще раз спасибо! - сказал
Билль.
   - Во Фриски зайдите ко мне,  Дэк...  Быть может,  устроимся с местом. Я
открываю мясную.
   И Дунаев сказал свой адрес.
   - Прощайте, Дэк! - крикнул Чайкин, снимая шляпу.
   В  ответ  и  Дэк  взмахнул своей,  когда  Билль взял  вожжи,  и  фургон
покатился.


ГЛАВА XX


1

   Несмотря на тревожные вести,  сообщенные Дэком о готовящемся нападении,
Чайкин на  этот раз  менее беспокоился,  почти уверенный,  что  Старый Билль
как-нибудь  да  проведет  снова  агентов  и  встречи  с  ними  не  будет  и,
следовательно, не придется обагрять своих рук кровью.
   Эта  уверенность в  мудрость  Билля  поддерживалась и  спокойствием,  с
которым   тот   принял   известие,   сообщенное  Дэком...   Спокойствие  это
чувствовалось Чайкиным и  в  покойной позе Старого Билля,  и  в  его могучей
широкой спине, и в тех неторопливых окриках, которыми он по временам понукал
левую дышловую лукавую лошадь.
   Все  это  не  омрачило того  хорошего настроения,  в  котором находился
Чайкин по  случаю поступка Дэка,  свидетельствующего,  что  он,  Чайкин,  не
ошибся в своей вере в Дэка.
   "Совесть  небось  заговорила и  повернула человека!"  -  думал  Чайкин,
вспоминая вчерашний день,  когда Дэк мужественно ожидал, что его вздернут на
дерево.
   И Чайкин,  душевно умиленный,  радовался за "человека". Ему теперь этот
Дэк  казался  близким,  и  будущая  его  судьба  заботила  русского молодого
матроса.
   - А ты, Дунаев, дай место! - обратился Чайкин.
   - Кому? Тебе?
   - Нет, Дэку.
   - Отчего не дать!
   - Не побоишься его взять?
   - Чего бояться?  Здесь,  брат,  если будешь всего бояться, так никакого
дела не сделаешь.  Был бы только человек пригоден к делу, а чем он занимался
прежде,  -  этого не  касаются.  Тут ведь люди нужны,  и  большого выбора не
приходится делать. Возьму. Попробую его. Если подойдет, оставлю.
   - То-то. Надо вызволить человека.
   - Он  сам себя может вызволить,  если захочет.  Работай только.  Только
вряд ли он пойдет ко мне.
   - Отчего ты так думаешь?
   - Не пойдет он на "мясное" место.
   - Почему?
   - Джентльменист очень.  Видел,  руки у него какие господские...  тонкие
такие да длинные...  Ему по какой-нибудь другой части надо заняться:  либо в
контору, либо по чистой торговле... Деликатного он воспитания человек... Это
сразу оказывает... А впрочем, нужда прижмет, так не станет разбирать местов.
Здесь,  братец ты мой,  не то,  что в  России:  барин -  так он ни за что не
возьмет простой должности. Здесь люди умней, никакой работой не гнушаются, -
понимают, что никакая работа не может замарать человека.
   - Это что и говорить!
   - Здесь,  в Америке, сегодня ты, скажем, миллионщик, а завтра ты за два
доллара в день улицы из брандспойта поливаешь.  И никто за это не обессудит.
Напротив,   похвалит.   В  Сан-Францисках  был  один  такой  поливальщик  из
миллионщиков...
   - Разорился?
   - Да.  А была у него и контора,  и свой дом,  и лошади -  одним словом,
богач форменный...  Но  в  несколько дней лопнул.  Дело большое,  на которое
рассчитывал, сорвалось, и все его богатство улыбнулось... И он дочиста отдал
все,  что у него было,  до последней плошки, потому гордый и честный человек
был,  и  сам  определился в  поливальщики.  Так  все  на  него  с  уважением
смотрели... На этот счет в Америке умны, очень умны!
   - Что  ж,  этот  миллионщик так  и  не  поправился?  -  спросил Чайкин,
заинтересованный судьбой этого миллионера.
   - Опять поправился...  Поливал,  поливал улицы,  да и  выдумал какую-то
машину новую...  Люди дали под эту машину денег,  и  он разбогател,  и опять
дом, и контора...
   - Ишь ты!..
   - А  то,  братец ты  мой,  и  в  возчиках у  нас был довольно-таки даже
странный человек из немцев!
   - А чем странный?
   - Да всем.  Сразу обозначил,  что не такой, как все... И с первого раза
видно: к тяжелой работе не привык... И старался изо всех сил, чтобы, значит,
не оконфузить себя...  И как,  бывало,  идем с обозом,  он сейчас из кармана
книжку -  и  читает.  И  на  привалах поест,  да  за  книжку...  И  вином не
занимался,  и в карты ни боже ни!.. Из себя был такой щуплый, длинноногий, в
очках и  молодой,  годов тридцати...  И  никогда не ругался,  тихий такой да
простой... И кто же, ты думаешь, оказался этот немец?
   - Кто?
   - Ученым немцем.  Он  всякую науку произошел и  был  в  своей земле при
хорошем  месте.  Студентов обучал,  профессором прозывался и  книжки  разные
сочинял...  А  очутился в  возчиках.  И  очень был  рад,  что  его приняли в
возчики.
   - И долго этот немец был возчиком?
   - Нет... Только обоз привел до Францисок.
   - А потом куда делся?.. Не слыхал?
   - Потом  он  в  добровольцы поступил солдатом в  войска американские...
Против южан драться захотел...  Что с ним стало -  бог его знает.  А хороший
был человек этот немец, надо правду сказать. Прост. Форсу не задавал оттого,
что  все  знает...  Бывало,  на  привале бросит книжку читать,  да  и  давай
рассказывать:  отчего дождь  идет,  откуда гром  берется,  откуда облака,  и
почему реки текут,  и как это солнце заходит... И любопытно так рассказывал.
Многие слушали его.  Он хорошо по-аглицки говорил...  Да и  на многих других
языках. Дошлый на все немец был...
   Дунаев  замолчал  и  некоторое время  спустя  затянул  вполголоса своим
низким сипловатым баритоном "Не белы снеги".
   - Не забыл русских песен? - весело спросил Чайкин.
   - А ты думал, как? - ответил Дунаев и затянул громче.
   - Я  думал  было,  что  ты  совсем американцем стал...  забыл!  -  шутя
промолвил Чайкин и стал подтягивать своим мягким тенорком.
   Через несколько времени песня лилась громко.  Голоса слились и  звучали
красиво, хотя и дрожали от тряски фургона.
   Старый Билль слушал с видимым наслаждением русскую песню. Его загорелое
грубое  лицо  понемногу теряло свое  суровое выражение,  и  глаза  светились
мягко, так мягко.
   Он нарочно попридержал лошадей,  и когда они пошли шагом, голоса певцов
не так вздрагивали...
   Они  кончили "Не  белы  снеги" и  начали другую -  заунывную,  жалобную
песню.
   И  Старый Билль под впечатлением грустной русской песни и  сам будто бы
загрустил... Но это была жуткая и вместе приятная грусть.
   Когда  певцы  смолкли,  Билль  пустил лошадей рысью  и,  оборотившись к
пассажирам, произнес:
   - Какие чудные песни, и как хорошо вы их пели, Дун и Чайк!
   - На привале вечером мы вам еще споем,  Билль,  если вам понравилось! -
сказал Дунаев.
   - Очень  поблагодарю вас.  Я  люблю  пение...  А  эти  песни хватают за
душу...  Давно со мной этого не было,  джентльмены...  Видно, раскисать стал
совсем Старый Билль!  -  улыбнулся старик.  -  Однако еще не раскис до того,
чтобы дать себя захватить врасплох...  Этот разбойник,  которого я охотно бы
повесил, напрасно рассчитывает на деньги, господа.
   - То-то, и я так полагаю, Билль.
   - Полагаете?
   - И даже уверен, Билль!
   - А на каком основании, позвольте у вас спросить, Чайк?
   Чайкин объяснил.
   - Однако  вы  умеете  хорошо  замечать,  Чайк!  Даже  заметили,  как  я
покрикиваю на эту ленивицу, - указав своим грязным корявым пальцем назад, по
направлению к  левой  рыжей  лошади,  проговорил Билль и  рассмеялся громким
добродушным смехом...  -  И спину мою рассмотрели... Что ж на спине написано
было, Чайк?
   - А то, что вы спокойны.
   - И вы ведь верно все приметили,  Чайк.  Я спокоен.  Мы не встретимся с
агентами...  Разумеется,  мы бы не осрамились,  если б и встретились с ними.
Быть  может,  и  прогнали бы  их,  уложив  двух-трех  молодцов,  но  раз  мы
предупреждены,  я  не хочу подвергать и вас и себя риску быть пристреленными
этими подлецами. Лучше еще поживем, джентльмены...
   - Правильно сказано,  Билль!  -  заметил Дунаев.  - Но как же это мы не
встретим агентов, Билль... Это довольно мудрено!..
   - И вы, Чайк, думаете, что мудрено?
   - Я думаю,  все обладится!  - с каким-то убежденным спокойствием сказал
Чайкин.
   Билль опять усмехнулся...
   - Странные  вы  люди,  русские!  Чайк  всему  верит,  думает,  что  все
"обладится",  а Дун легкомыслен,  как ребенок...  С вами, джентльмены, очень
приятно иметь личные дела,  но я  не подал бы голоса ни за вас,  Дун,  ни за
вас, Чайк, если бы вы балллотировались в президенты республики...
   - А я подал бы за вас свой голос, Билль! - сказал весело Дунаев.
   - И я бы подал, - подтвердил Чайкин.
   - Благодарю вас, джентльмены, но я пока не имею намерения конкурировать
с Линкольном,  да живется ему хорошо, этому честному, хорошему президенту. А
что касается того, как мы не встретимся с агентами, то об этом я объясню вам
на  привале,  когда будем есть  ваше  жаркое,  Дун!  Скоро и  станция!  Надо
подогнать  рыжую  ленивицу.   Эй  ты,   миссис  Лодырница!   Приналяг!  Вези
добросовестно, если не желаешь попробовать бича Старого Билля!
   И Билль продолжал вести беседу с лошадьми.  Казалось,  пение пассажиров
привело  его  совсем  в  особенное  настроение,  и  суровый  Билль  сделался
добродушен и даже болтлив, к удивлению Чайкина и Дунаева.
   Они,  вероятно,  и  не  догадывались,  что добродушное настроение Билля
зависело отчасти от них. И если Билль, наверное, не подал бы голоса за обоих
своих пассажиров при  выборах в  президенты республики,  то,  тоже наверное,
сделал бы  для них все,  что только было бы  в  его возможности,  -  до того
понравились ему оба пассажира, и в особенности Чайк, после его защитительной
речи.  Билль,  впрочем,  по-прежнему  считал  ее  ни  с  чем  не  сообразной
галиматьей, но эта галиматья тем не менее окончательно покорила сердце Билля
и заставила его менее скептически смотреть на тех людей,  которых он возил и
встречал на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско.
   - Послушайте,  Чайк!  -  окликнул Старый Билль Чайкина, повернув к нему
голову.
   - Что, Билль?
   - Вы долго пробудете во Фриски?
   - Не знаю. Как выйдет место по письму.
   - Во всяком случае, день пробудете?
   - Полагаю.
   - В таком случае не хотите ли вы и Дун пообедать вместе во Фриски, а?..
И позвольте вас угостить... обедом и бутылкой вина... Если согласны, зайдите
ровно в шесть часов в контору дилижансов...  Mongomerry-стрит,  двадцать.  Я
буду вас ждать. Идет?
   - Идет, Билль!
   - Благодарю вас, Билль!
   - Очень рад,  джентльмены...  А  вот и  станция...  Мы  там пообедаем в
комнате. Небось проголодались, джентльмены?
   - Очень, Билль! - отвечал Дунаев.
   - А вы, Чайк?
   - Я мог бы и потерпеть, если бы нужно было.
   - Ооох...  Слишком терпеливы вы, Чайк... Как бы вы не провалились здесь
с  вашим терпением.  Пожалуй,  вам и  жалованья не будут платить,  а  вы все
будете терпеть?
   - Зачем не платить жалованья?..
   - А  затем,  что вас только ленивый не надует,  вот зачем...  Ну да вас
переделать невозможно.  И  не  надо.  Оставайтесь всегда таким,  Чайк...  Да
хранит вас господь! Ну вот и приехали! - прибавил Билль, заворачивая лошадей
в ворота небольшой уединенной ранчи.


2

   Через десять минут все  трое сидели за  небольшим столом,  в  маленькой
полутемной и прохладной комнате.
   Красивая молодая мексиканка,  жена владельца ранчи,  пожилого человека,
тоже родом из  Мексики,  одетая в  какую-то  легкую яркую ткань,  с  ленивой
грацией подошла к  столу,  держа в  маленькой бронзового цвета руке горшок с
молоком и несколько ломтей белого хлеба.
   - Вот  все,  что  я  могу предложить гостям!  -  приветливо сказала она
певучим голосом на плохом английском языке, ставя молоко на стол. - Больше у
меня ничего нет,  джентльмены.  Соленую свинину вы  есть не  станете.  Ваша,
конечно,  свежее!  - прибавила она, вскидывая свои большие черные сверкающие
глаза по очереди на трех гостей и задерживая свой взгляд чуть-чуть дольше на
Чайкине.
   Билль сказал, что у них все есть, и даже фазаны к жаркому, поблагодарил
за молоко и хлеб и предложил хозяевам вместе пообедать.
   Но красивая брюнетка отказалась. Отказался и мексиканец.
   Пока Дунаев нарезывал ветчину, Билль спрашивал хозяина:
   - Проезжие перед нами были, Диего?
   - Были, Билль.
   - Кто такие?.. Не прикажете ли стаканчик рома, Диего? А синьора пьет?
   - Синьора не пьет,  Билль,  по-старому! - отвечал мексиканец. - Ей рано
еще пить! - прибавил он. - Ваше здоровье, джентльмены!
   И мексиканец выцедил ром с наслаждением пьяницы.
   - Еще, Диего?
   - Можно и еще.
   - Не много ли будет,  Диего?  - вдруг проговорила его жена, и темные ее
глаза сверкнули холодным блеском.
   - А  ты  еще  здесь?   Ты  шла  бы,   Анита,  отсюда.  Не  надо  мешать
джентльменам! - строго проговорил Диего.
   - Синьора нам не мешает...  Чайк!  угостите синьору персиками, если она
отказывается с нами пообедать.
   Чайкин встал,  чтобы поднести корзину, но мексиканка уже подошла и сама
взяла несколько персиков,  поблагодарив Чайкина ласковым взглядом, и присела
в отдалении.
   Диего между тем выпил второй стаканчик.
   - Так кто такие проезжали, Диего?
   - Фургон с пионерами...
   - А еще?
   - Верховой.
   - Не знаете, кто такой?
   - Видал где-то, а не знаю.
   - Какой он из себя, Диего?
   - Рыжеватый, среднего роста...
   - Со шрамом на щеке?..
   - Именно...
   - А лошадь его вороная?
   - Да. Я знаю эту лошадь, - это черная кобыла Джима.
   - В котором часу он у вас был, Диего?
   - В котором часу?..  В котором часу это было,  Анита?.. Еще ты подавала
тому джентльмену свинину, хлеб и кофе... И он так торопился ехать.
   - Да так часа три тому назад...
   - Это верно, синьора?
   - Полагаю, что верно! - с достоинством отвечала мексиканка.
   После этого Билль принялся есть.  Не отставали от него и  пассажиры,  с
особенным удовольствием напавшие на  свежий мягкий хлеб,  которого они давно
не  видали.  После  ветчины  принялись за  фазанов.  Жаркое,  приготовленное
Дунаевым, оказалось превосходным.
   - А что,  Диего...  Не пора ли и лошадей закладывать? - сказал Билль. -
Только хороших дайте под почту.
   - Дам лучших, Билль. Пойдем, Анита! - обратился Диего к жене.
   - Еще персиков, синьора! - предложил Билль.
   Анита отказалась.
   - Бери, когда предлагают! - проговорил Диего и толкнул Аниту к столу.
   Та вспыхнула и,  словно бы извиняясь за грубость мужа и  желая показать
свою  деликатность,  взяла один  персик.  Но  Билль заставил взять ее  целый
десяток. И тогда супруги ушли.
   - Слышали,  джентльмены...  этот  подлый товарищ Дэка опередил нас.  Он
будет  в  Сакраменто  на  день  раньше  нас,   и,   следовательно,  они  нас
действительно могут встретить у Старого дуба,  как предполагает Дэк. Но мы к
Старому дубу не поедем.
   - А как мы поедем, Билль?
   - Я  знаю  старую,  заброшенную дорогу,  которая  далеко  в  стороне от
большой...  Завтра на  нее  свернем,  и,  пока молодцы нас будут поджидать у
Старого дуба, мы будем подъезжать к Сакраменто. Дорога, правда, скверная, но
лучше  ехать  по  скверной,  чем  по  хорошей...  Так  мудрено  или  нет  не
встретиться с агентами? - шутливо промолвил Билль, обращаясь к Дунаеву.
   - Не мудрено!  Виноват, Билль! Я и забыл об этой дороге. Слышал только,
что была дорога.
   - А  я  по ней ездил и знаю ее хорошо!  -  сказал Билль,  отхлебывая от
кружки молоко.  - Чайк прав, положившись на Билля! Агенты не увидят ни ваших
денежек, Чайк, ни денежек Дуна...
   Оба супруга вошли в комнату.
   - Что, готовы лошади, Диего?
   - Сейчас будут готовы.
   - Что мы вам должны?
   - Ничего, Билль! - отвечал Диего.
   - А молоко и хлеб?
   - Стоит ли говорить о  таких пустяках.  Зато вы меня угостили ромом,  а
Аниту персиками.
   - Ну,  как хочешь...  Спасибо за  угощенье...  Да вот еще что:  сегодня
ночью,  верно, к вам приедет один верховой на серой лошади. Зовут его Дэк...
Не забудете?
   - Я ему напомню, Билль! - сказала Анита.
   - Так скажите Дэку,  верховому на серой лошади,  что Старый Билль и его
пассажиры кланяются ему и благодарят.
   - А за что благодарят? - спросила мексиканка.
   - Он знает. А вам, синьора, знать этого не нужно!
   - Да я и не желаю! - обидчиво промолвила Анита.
   - Готовы лошади! - крикнул маленький негр, показываясь в дверях.
   - Прощайте, синьоры!
   - Прощайте, Билль! прощайте, джентльмены! Счастливого пути!
   Когда фургон отъехал от  ранчи,  Старый Билль обернулся к  пассажирам и
проговорил:
   - От хлопот,  я  думаю,  мы избавимся благодаря тому,  что Дэк оказался
порядочным парнем... А не то пришлось бы нам посчитаться с агентами. Вы ведь
не согласились бы отдать им свои пять тысяч и пожитки в придачу по первой их
просьбе?
   - Не согласился бы.
   - И,  значит,  была бы жаркая схватка... Вы ведь знаете, Дун, агенты не
любят, если им вместо денег показывают, как стреляют револьверы...
   - Знаю, Билль.
   - И  я,   признаться,  предпочитаю  такой  образ  действий  со  стороны
пассажиров.  Но,  во всяком случае, это главным образом их дело, а не мое, и
если они не  согласны охранять свои денежки,  то  и  я  не  смею пристрелить
агента и...  молчу...  Со  мной  был  раз  такой  случай...  Вез  я  четырех
пассажиров...  здоровые и  сильные были джентльмены.  Я их предупредил,  что
агенты шалят и  могут напасть,  и  спрашиваю,  что они думают в таком случае
делать.
   - Что же они?
   - Струсили,  Дун,  очень струсили,  говорят:  "Лучше отдать деньги, чем
быть убитым. Деньги наживешь, а жизни не вернешь". Положим, это справедливо,
но,  с другой стороны,  нельзя же позволять себя грабить... Поговорили мы об
этом, а на следующий вечер подъехали к нам три джентльмена в масках, верхом,
и  просят меня остановиться...  "А  не  то,  говорят,  мы  лошадей остановим
пулями..." И пассажиры просят остановиться... Ну, я остановился и до сих пор
не  могу  вспомнить  хладнокровно,  что  три  агента  безнаказанно обчистили
четырех пассажиров...  Оставили им  только  сапоги да  нижнее белье.  И  еще
посмеялись после:  "Добрые,  говорят,  у вас пассажиры,  Билль. Возите таких
почаще". С тем и уехали.
   - Действительно,  добрые...  Таких  редко встретишь в  здешней стороне,
Билль! - заметил Дунаев.
   - То-то, редко... Да и пассажиры эти не янки были.