о не нужно, ваше превосходительство!
   - Может, деньги нужны... Ты скажи. Я ведь русский, а не американец!
   - Дай  вам  бог  за  ласковое слово,  ваше превосходительство,  что  не
погнушались зайти к беглому матросу!  - взволнованно проговорил Чайкин. - Но
только не извольте беспокоиться:  я  ни в  чем не нуждаюсь,  у меня и деньги
есть.
   - Прощай, братец... Кирюшкин тебя навещает?
   - Навещает, ваше превосходительство!
   Адмирал ласково кивнул головой и  вышел из  комнаты.  Сейчас же  явился
Дунаев.
   - Ну, что он с тобой говорил?
   - По-хорошему говорил,  словно и  не адмирал.  Прост.  И так он ласково
обошелся,  что у  меня и  страх прошел...  И  я  ему все обсказал без всякой
опаски... С ним не страшно говорить.
   - Добер. Сразу видно! - подтвердил и Дунаев.
   - Кабы таких адмиралов да побольше было! - промолвил Чайкин.
   - Зачем же он к тебе приходил?
   - Проведать приходил...  А еще звал на клипер.  Обнадеживал, что ничего
мне не будет. Унтерцером сулил сделать... Да я не согласился...
   - А он осерчал? уговаривал?
   - И не осерчал и не уговаривал. "Живи, говорит, счастливо!"
   Чайкин примолк и задумался.
   - Да,  брат Дунаев,  если бы  побольше таких начальников,  то и  нашему
брату легче было бы жить! - наконец промолвил он.
   - Редки только такие.  С  таким легко,  а  как  заместо его  да  другой
поступит,  других понятиев,  - еще тяжелей станет жить флотскому человеку...
То ли дело здесь...
   - Зато здесь бедному плохо...  Богачи утесняют... Везде, братец ты мой,
какая-нибудь неправда да живет!..


ГЛАВА VII


1

   - О господин Чайк!.. Не подумайте обо мне дурно, господин Чайк, ежели я
до  сих  пор не  заходил к  вам,  не  скажите:  "Какая неблагодарная скотина
Абрамсон!..  Какая свинья Абрамсон!.." О,  если б вы знали,  отчего я до сих
пор не приходил к вам...
   И  Абрамсон,  в  обтрепанном  платье,  похожем  на  лохмотья,  ставший,
казалось,  совсем немощным стариком,  бледный,  осунувшийся, с лицом, полным
скорби и  отчаяния,  крепко пожал своими костлявыми пальцами руку Чайкина и,
беспомощно опустившись на кресло, примолк.
   Чайкин в первую минуту подумал, что Абрамсон потерпел полную неудачу со
своей ваксой, и, желая подбодрить его, проговорил:
   - Нечего падать духом,  господин Абрамсон. Бог даст, дела поправятся...
Ежели вакса не пошла...
   - Какая вакса, господин Чайк?!. О, если б вакса!..
   - Что же такое?..
   - Ривка...  Я  только вчера  мою  Ривку закопал в  землю...  Дитю  свою
единственную, Чайк!
   И старик опустил голову и вытирал слезы своей грязной рукой.
   - И  вольный  воздух  не  помог,  -  заговорил он  через  минуту,  едва
сдерживая рыдания,  -  и  доктор не  помог...  Каждый день ездил...  по  три
доллара платил  ему  из  тех  денег,  что  вы  дали  на  ваксу...  лекарство
прописывал,  а не спас Ривку... "Ежели бы, говорит, раньше схватили... А то,
говорит,  у  нее запущенная болезнь...  повреждение легких..."  Я в ноги ему
кланялся,  просил спасти Ривку,  по  пять долларов обещал давать,  -  он  не
согласился.  "Я,  говорит,  не бог..." А она-то,  дитю мое,  все думала, что
поправится...  Меня успокаивала. "Не плачьте, говорит, папенька... Я здорова
буду..." И все вас, Чайк, вспоминала... жалела вас, что вы за свое геройство
пострадали...  Газеты читала,  где о вас было писано... "Вот, говорит, какой
он"...  И все собиралась идти к вам...  Все надеялась... А сама что ни день,
то  худела и  ровно свечка таяла...  И  я  около нее безотлучно находился...
Баловал ее на ваши деньги...  И как она радовалась, что я больше не приводил
матросов с тех пор,  как вы помогли,  Чайк...  Как вас благодарила!..  "Вот,
говорит, поправлюсь, беспременно сама поблагодарю"... И все требовала газеты
о вас читать... Сама уж не могла... Вовсе ослабела. И какая она умница была,
если б вы знали!..  И какое чувствительное у нее было сердце!  И как наказал
меня бог,  Чайк,  о,  как наказал за мои грехи, за то, что я дурным гешефтом
занимался...  Ривочка часто плакала об этом...  И тогда, когда я привел вас,
Чайк,  и велел приготовить вам нехороший пунш, она не согласилась, и жена не
согласилась...  И Ривка грозилась,  что уйдет от меня,  если с вами, Чайк, я
нехорошо поступлю...
   Чайкин сочувственно слушал горестные излияния старого еврея и жалел его
и хотел как-нибудь смягчить его горе,  но понимал,  что это невозможно,  что
никакими словами не поможешь.
   И,  когда Абрамсон смолк и,  подавленный скорбью, поник головой, Чайкин
пожал его руку.
   Скоро Абрамсон поднялся с кресла и стал прощаться.
   Тогда Чайкин спросил:
   - Вы на старой квартире, Абрам Исакиевич?
   - Пока на старой... Хочу оставить ее...
   - И скоро?
   - Первого числа... Наймем с женой комнату...
   - Так вы,  Абрам Исакиевич,  дайте ваш новый адрес...  Я, как выпишусь,
зайду к вам...  А пока позвольте мне,  как компаньону,  внести еще деньги на
вашу ваксу... Вот получите сто долларов...
   Абрамсон энергично закивал отрицательно головой,  и  слезы  блестели на
его глазах, когда он наконец проговорил:
   - Не надо... не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят
долларов.  Мы, бог даст, как-нибудь проживем... Я с ларьком буду ходить... а
не то газеты продавать... Спасибо вам, Чайк!
   И  Абрамсон,   словно  бы  боясь  соблазна  в  виде  банкового  билета,
поторопился уйти.


2

   Однажды утром,  за  несколько дней до  выписки Чайкина из госпиталя,  к
нему  явился высокий господин пожилых лет,  в  каком-то  необыкновенно ярком
полосатом пиджаке и в таких же штанах,  в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку,
сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:
   - Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?
   - Я самый.
   - Очень приятно,  сэр...  А я директор общедоступного театра, в котором
даются ежедневно всякие представления...  Доллар за  вход во всякие места...
Публики всегда множество.
   И  с  этими  словами  директор вынул  из  кармана красную,  необычайных
размеров афишу,  сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши,
сказал:
   - Прочтите!
   Несколько  изумленный  Чайкин  прочел  напечатанный крупнейшими буквами
анонс:
   "В   непродолжительном  времени  будет  поставлена  пьеса:   "Пожар  на
пристани, или Спасение ребенка".
   - Прочли? - спросил директор.
   - Прочел! - отвечал Чайкин.
   - И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?
   - Нет, не понял.
   Директор пристально взглянул на  Чайкина  своими  плутоватыми глазами и
проговорил:
   - Я пришел предложить вам выгодное дельце...
   - Какое?
   - Участвовать в этой пьесе.
   - То есть как это?
   - А  так...  Когда дом будет в  пламени,  вы  подыметесь по  лестнице и
снесете ребенка.  Разумеется,  после этого вы  не  попадете в  госпиталь!  -
смеясь  прибавил директор,  -  огонь  театральный не  обожжет...  Вы  только
вымажете лицо сажей,  когда будете спускаться...  И  по  окончании спектакля
получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика
валом  повалит,  когда прочтет,  что  настоящий мистер Чайк  будет спасать в
общедоступном  театре  ребенка.  Пятьдесят  долларов  за  то  только,  чтобы
подняться по  лестнице и  вымазать себе  лицо сажей,  -  согласитесь,  плата
хорошая.  Что вы  на  это скажете?  Согласны,  разумеется,  получить пятьсот
долларов в десять дней, а? - спрашивал директор, подмигивая глазом.
   Чайкин в первую минуту ошалел:  до того ему казалось странным и смешным
это  предложение -  показываться перед публикой в  театре и  проделывать "не
взаправду" то, что он сделал, рискуя своею жизнью.
   И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:
   - Не согласен.
   - Понимаю.   Вы  полагаете,   что  я  должен  семьдесят  пять  долларов
предложить за вечер? - спросил директор, не без уважения к сообразительности
Чайкина.
   - Совсем не согласен...
   - Значит,  сто хотите?  Что ж!..  Я заплачу вам и сто...  так и быть...
Тысячу долларов получить приятнее...  А  может,  и больше,  если пьеса будет
иметь  успех  и  выдержит больше десяти представлений...  Вы  ловкий парень,
мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!
   Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие
деньги  не  пойдет,  как  он  выразился,  "срамиться" перед  публикой,  янки
вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:
   - У  меня  в  театре  срамиться?..  Чистые  денежки получать,  значит -
срамиться?..  Отказаться от моего предложения - так это действительно значит
осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас
более сообразительным джентльменом.
   И, кивнув головой, директор пошел к двери.
   Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:
   - Сто двадцать пять, и ни цента более!
   Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство,
скрылся за дверями и,  увидевши в коридоре сиделку,  спросил ее, указывая на
двери комнаты Чайкина:
   - Этот русский в своем уме?..
   - Кажется.
   - Сомневаюсь! - произнес директор и направился к выходу.
   Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора
и его предложение.
   - Верно, веселый гость был у вас, Чайк? - спросила сиделка.
   - Очень потешный... директор театра.
   - Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?
   Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.
   - То-то он вас сумасшедшим считает! - со смехом объявила сиделка.
   - За то, что я отказался?
   - Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.
   - И вы считаете меня сумасшедшим? - смеясь спросил Чайкин.
   - О  нет...  На такую работу,  какую предлагал вам директор,  и я бы не
пошла на вашем месте, Чайк.
   - Еще бы!  Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу... И как
я  поглядел,  так  вижу,  что очень трудная ваша работа ходить за  больными,
особенно за тяжкими...
   - Трудная, Чайк! - отвечала сиделка.
   Она была не старая девушка,  и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло
еще остатки былой красоты.
   - Теперь еще  я  привыкла,  а  прежде тяжело было  смотреть на  людские
страдания и утешать умирающих... говорить, что они поправятся, когда знаешь,
что дни их сочтены...
   - Никогда не забуду,  как вы за мной ходили,  мисс Джен! Вы да мисс Кэт
меня и выходили!.. - с чувством проговорил Чайкин.
   Мисс Джен промолвила:
   - Да,  вы очень были опасны,  Чайк.  Мы думали,  что вы не выживете.  И
какие ужасные страдания вы перенесли и  с каким терпением!  Таких терпеливых
мужчин,  как вы, я не видела! - прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно
мать на ребенка, на своего пациента.
   - А я не знал, что был так опасен.
   - Не  знали?  Особенно  доктора  боялись  за  вас  после  операции.  Не
рассчитывали, что вы ее вынесете...
   Чайкин с любопытством слушал о том,  как он был плох,  и теперь,  почти
здоровый,  пополневший  и  чувствовавший  в  себе  прежние  силы,  внутренне
радовался и  еще более проникался благодарностью и  к докторам,  которые его
лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.
   Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была
всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления
хотя бы  малейшего неудовольствия ходила за  ним и  одним своим видом как-то
успокаивала больного.
   - И давно вы так трудитесь, мисс Джен?
   - Скоро десять лет, Чайк! - ответила девушка.
   - Надо к такому делу особенную склонность иметь... Без этого не вынести
таких трудов.
   - Надо немножко любить ближнего - вот и все... А я поступила сюда после
того,  как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала.
Я  жила  очень богато,  Чайк...  Я  тратила на  свои наряды столько,  что  и
вспомнить стыдно...  И  у  меня был жених,  миллионер...  Но,  к счастию,  я
вовремя поняла  весь  ужас  такой  жизни,  встретившись с  одной  несчастной
семьей, и уехала от отца... Мать я давно потеряла.
   - А отец ваш знает, где вы?
   - Теперь знает.
   - А раньше?
   - Не знал. Но он обо мне получал известия.
   - А жених ваш?
   - Жених?!  -  переспросила мисс Джен,  и  на  ее лице появилась горькая
усмешка.  -  Он,  как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц
женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.
   Чайкин слушал и  проникался еще большею восторженностью к этой девушке,
отказавшейся от богатства и  поступившей на трудную должность сиделки.  И  у
него невольно вырвался вопрос:
   - И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?
   - Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.
   - И все-таки остались?
   - Как видите.  И уж теперь отсюда никуда не уйду!  -  с веселой улыбкой
произнесла мисс  Джен.  -  И  если вы  приедете в  Сан-Франциско и  захотите
повидать свою  сиделку,  то  найдете меня  здесь.  И  я  очень рада буду вас
видеть, Чайк.
   - Разумеется,  я  к  вам приду...  Еще бы  не прийти...  Я  за вас богу
молиться буду! - говорил Чайкин.
   - Вы, Чайк, преувеличиваете... Не будем об этом больше говорить... Чего
вы хотите на завтрак?
   - Все равно...
   - А вот и Дун идет... Так вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью
хотите?
   - Хочу.
   - И зелени?
   - Съем.
   - И  кусочек сладкого пирога...  не  правда ли?  Я  вам все это принесу
через час и бутылку вина принесу, а пока вы поболтайте со своим приятелем...
- И пожавши руку Дунаеву, сиделка ушла из комнаты.
   - Ну, брат Дунаев, и сиделка! - воскликнул Чайкин.
   - А что?
   - Святой человек... По правде живет.
   И  Чайкин рассказал о  том,  как мисс Джен отказалась от богатой жизни,
чтоб ходить за больными.
   Дунаев был изумлен и не без гордости произнес:
   - Вот тебе и американка!
   - То-то, и я подивился.
   - Ты полагал, что все американцы жадны до денег?
   - Полагал,  а  теперь вижу,  что дурак был...  зря говорил.  Везде есть
праведные души...
   Дунаев между тем  рассказал,  что он  нанялся капитаном и  через неделю
двинется в путь. Обоз небольшой - всего тридцать фургонов.
   - А еще другую новость сообщу: Билль приехал.
   - Когда?
   - Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля... Он обещал в
четыре часа быть у  тебя...  Обрадовался,  что ты поправился...  Все о  тебе
расспрашивал.
   Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра,
и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя
американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.
   - А деньги он на тебе бы нажил,  Чайкин!  -  добавил, смеясь, Дунаев. -
Публика пошла бы  смотреть на  тебя.  Ты  ведь  в  газетах везде пропечатан.
Оказал,  значит,  себя русский человек,  настояще оказал, каков он есть! - с
неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.
   Через  полчаса  явился  Старый  Билль.  Встреча  его  с  Чайкиным  была
сердечная.
   Дунаев уже  успел рассказать Биллю обо  всем,  что  было с  Чайкиным за
время  отсутствия Билля,  и  Билль  не  без  горделивого чувства  смотрел на
бывшего своего пассажира и друга.
   - А вы,  Билль,  благополучно приехали? - спрашивал Чайкин. - На дороге
спокойно?
   - Не совсем, Чайк, не совсем.
   - Агенты шалят?
   - Агентов я  не встречал по дороге,  а  индейцы вышли на боевую тропу и
нападают на ранчи и на проезжающих...  пощады не дают,  скальпируют. Помните
мексиканца трактирщика?
   - Помню.
   - Убили его.
   - И жену?
   - Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов
из  фортов войска послали...  Сиуксы скроются до нового случая...  Ненавидят
они янки.
   - За что?
   - За то,  что янки сюда пришли и занимают их земли,  за то, что буйволы
убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с
ними обращаются и спаивают их,  вот за что,  Чайк... И, надо сказать правду,
янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю
этот народ. Добром дело не кончится! - прибавил Билль.
   - Что же будет?
   - Отгонят индейцев с  их  мест  подальше от  дороги и  в  конце  концов
уничтожат их.  Сила на стороне янки.  Пришлют сюда побольше солдат - и будет
новая резня... Такие резни уже прежде бывали... Я помню их.
   - А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?
   - На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он
не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго
уж ездить в дилижансах! - прибавил Билль.
   - Отчего недолго?
   - Железную дорогу будут строить.  Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски...
Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.
   - И скоро построят дорогу? - любопытствовал Чайк.
   - Лет через пять, я думаю.
   - Что же вы тогда будете делать, Билль?
   - Если к  тому времени не  умру,  то  еще будет время подумать об этом,
Чайк! - отвечал, смеясь, Старый Билль. - Куда-нибудь в сторону дилижансы все
же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль... Еще на мой век хватит места
на козлах, я полагаю.
   Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив
квартиру бывшего агента. Билль проговорил:
   - Подозрительно что-то... Если б он уехал, то дал бы Чайку какую-нибудь
весть.
   - То-то и я так полагал! - заметил Чайкин.
   - Но что же могло с ним случиться? - спросил Дунаев.
   - Мало ли что случается! - значительно вымолвил Билль. - Агенты и здесь
иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок...
   - Почему?
   - А  потому,  что у  него богатые родные и прошлое у него не из чистых;
знали его за Дэка,  а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке,
то им не особенно будет приятно,  а если взять с Макдональда выкуп,  то Дэка
знать не будут... Понимаете, Дун?
   - Так  вы  думаете,  Билль,  что  с  Макдональдом случилось  что-нибудь
неладное?
   - Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о
себе знать.  Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все
трое обязаны,  что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! - прибавил
Билль с спокойною решительностью человека,  у которого слово не расходится с
делом.
   - Вот так отлично сделаете, Билль! - обрадованно сказал Чайкин.
   - Постараюсь, Чайк.
   И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и
поболтать с Чайкиным.


3

   Из  госпиталя Билль  отправился в  контору:  "Джон Макдональд и  Кo"  и
попросил свидания с распорядителем фирмы.
   Когда Билля позвали в кабинет,  он увидал перед собой старого, сурового
и  холодного с  виду джентльмена в  безукоризненном черном сюртуке и в белом
галстуке.
   При  появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с  письма,  которое
писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:
   - Что вам нужно и кто вы такой?
   - Я - Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?
   - Слышал!  - коротко отрезал представитель фирмы "Джон Макдональд и Кo"
и вслед за тем протянул руку Биллю.
   - Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?
   - Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! - ответил Билль и уселся
в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.
   При этом имени старик нахмурился.
   - Мне нет ни  малейшего дела до Вилли Макдональда.  И  если вы принесли
его долговое обязательство,  то напрасно потратили время: я за него ни цента
не дам.
   - А  я  бы  дал  доллар за  доллар за  Вилли.  Он  малый хороший,  Джон
Макдональд и  Кo!  Но обязательства его у  меня нет никакого,  а у него есть
мое... и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику...
   - Гмм... Очень странно... И велико оно?..
   - Очень велико,  - настолько, насколько может быть велико обязательство
человека, которому оказали большую услугу.
   - Это Вилли оказал услугу... И большую? - недоверчиво процедил старик.
   - Немалую,  если  считать,  что  спасти  человека от  неприятности быть
убитым или,  по меньшей мере,  раненным, ри