отваги.
   Полк прошел, улица опустела, и Чайкин принялся за газету, которую купил
на  веранде у  газетного разносчика,  вспомнив совет  Долговязого непременно
читать газету.  Газета была в  руках у  Чайкина первый раз  в  жизни,  и  он
добросовестно и  усердно  штудировал  ее,  но,  незнакомый  с  американскими
делами,  понимал очень  мало  в  передовых статьях и  заинтересовался только
тогда,  когда  начал  читать  описание недавнего сражения,  в  котором южане
описывались как победители. Чайкин только что одолел рассказ о битве и хотел
перейти к  следующей по порядку статье,  имея намерение одолеть всю газету с
начала до конца, как раздался стук в двери и вошел Гаук.
   Он был очень весел и, поздоровавшись с Чайкиным, произнес:
   - Вам говорил вчера капитан Блэк о моем предложении?
   - Говорил.
   - А говорил он вам,  что я заново перекрашу бриг и переменю оснастку...
То-то  будет красивое суденышко -  бриг  "Блэк".  Уж  я  переменил название.
Теперь бриг не "Динора", а "Капитан Блэк"...
   - Почему переменили?
   - Капитан подарил мне бриг с условием, чтобы я перекрасил его.
   - Он разве подарил вам? - удивился Чайкин.
   - А  вы  разве  не  знали?  Подарил  в  награду за  последнее плавание.
По-джентльменски поступил. Как вы находите, Чайк? Так ведь редко награждают!
   - Он и меня наградил, капитан Гаук. При расчете пятьсот долларов дал.
   - Вы их стоили, Чайк. Ну, так как же, Чайк?.. Идите боцманом.
   Чайкин наотрез отказался: и должность не по нем, и хочется ему на земле
пожить, заняться землей...
   - Очень  жалею,  Чайк!  А  я  было  думал,  что  вы  будете на  "Блэке"
боцманом...  Пятьдесят долларов в месяц и продовольствие...  Желаю вам всего
хорошего,  Чайк!  Не  будь  вы  таким  простофилей,  вы  скоро  сделались бы
настоящим  янки  и   нажили  бы  деньги...   Но  на  берегу  вас  непременно
облапошат... Берегите свои карманы, Чайк, и не верьте всякому... В море куда
лучше,  Чайк,  особенно если подобрать команду...  А  вы были бы с  хорошими
матросами отличный боцман...  И после года я,  куда ни шло,  прибавил бы вам
еще двадцать пять...  Семьдесят пять в  месяц и продовольствие,  ведь это не
дурно,  а?  -  неожиданно вставил Гаук и,  весело подмигнув глазом, похлопал
Чайкина по плечу.  -  Не подходит? Видно, решились быть кротом, а не морским
волком, Чайк?
   - Да,  капитан.  С  малолетства я  был  на  земле.  Люблю землю.  А  за
приглашение благодарю и  за то,  что вы,  мистер Гаук,  были добры ко мне на
"Диноре", благодарю! - задушевно промолвил Чайкин. - С вами я охотно стал бы
служить, если бы не искал другой работы! - прибавил он.
   Гаук поднялся и, крепко пожимая руку, сказал:
   - Помните, Чайк, если захотите быть у меня боцманом, я к вашим услугам.
Запомните,  что через пять месяцев я буду в гавани Фриско.  Там меня найдете
на "Блэке".  Кланяйтесь капитану.  Я стучался сейчас к нему.  Верно, спит...
отсыпается после плавания.
   С  этими словами Гаук ушел,  а  Чайкина охватило беспокойство за Блэка.
Вчерашний разговор припомнился молодому матросу,  и  он  вышел из комнаты и,
подойдя к дверям номера Блэка, прислушивался.
   Все было тихо.
   Наконец Чайкин решился постучать.
   - Капитан  Блэк  давно  ушел,  -  проговорил слуга-негр,  появившийся в
коридоре.
   - А нет ли капитану телеграммы?
   - Есть...  Он только что ушел,  как пришла телеграмма!  - отвечал негр,
ласково скаля зубы.
   - Слава  богу!  -  вырвалось  из  груди  обрадованного  Чайкина,  и  он
перекрестился.
   Негр во  все  глаза глядел на  Чайкина и,  любопытный,  как  все негры,
спросил:
   - Вы, масса, друг капитана?
   - Я очень благодарен ему. Он был добр ко мне.
   - А  к нам он не добр,  масса.  Он привез оружие на своем бриге...  Он,
значит, не хочет, чтобы нас освободили от неволи, если помогает южанам... Но
им все-таки плохо. Недавно их поколотили... Я слышал от верных людей! - тихо
проговорил негр.  -  Ведь вы,  наверное,  за наших заступников...  Не правда
ли?.. Вы не хотите, чтобы негры были невольниками?..
   Чайкин сам был из крепостных и понимал, что значит неволя. И он ответил
негру:
   - Дай вам бог быть вольным... Правда свое возьмет.
   - Я  так и  знал,  что вы  за  нас...  Вы так ласково говорите со мной,
масса... Вы не американец, должно быть?
   - Я русский...
   - Русский?..  О,  я  читал в  газетах,  что ваш царь освободил народ из
неволи и  потому желает,  чтобы и  нас освободили...  И ваша эскадра недавно
пришла в Нью-Йорк.
   Эти слова негра были очень приятны Чайкину.  Он ласково улыбнулся негру
и сказал:
   - У  бога все равны,  и  наш царь это понимает:  потому-то он и объявил
волю.
   - И Абрам Линкольн понимает. Он умница и добрый.
   - А кто Линкольн?
   - Линкольна не знаете?.. Президента?.. - удивился негр. - Вот он.
   И негр, озираясь, достал из кармана своего фрака замасленную фотографию
Линкольна и показал ее Чайкину.
   - Каков? - с гордостью проговорил негр.
   - Значит,  хорош,  коли подневольных людей жалеет!..  - отвечал Чайкин,
возвращая карточку.
   В  коридоре показался какой-то господин,  и  негр,  плутовато подмигнув
глазом, приложил палец к губам: молчи, мол.
   Чайкин понял это и громко спросил:
   - Капитан Блэк не говорил, когда вернется?
   - Нет, не говорил. Верно, к ленчу придет.
   Чайкин  не  знал,   что  такое  "ленч",   но  сообразил,   что,  верно,
какая-нибудь еда, и спросил:
   - А когда ленч?
   - В час,  ровно в час,  масса.  А обед в семь часов, и ваш прибор будет
рядом с прибором вашего друга, капитана Блэка.
   Негр пошел вниз,  а Чайкин в свою комнату.  Он было принялся за газету,
но  ему не  читалось и  не сиделось на месте.  Ему хотелось поскорей увидать
Блэка  и  сообщить радостную весть о  получении телеграммы.  Верно,  это  та
самая, которую он ждет и из-за которой решил покончить с собой.
   И  Чайкин надел шляпу и  вышел на  улицу.  Палило отчаянно,  но  Чайкин
самоотверженно стоял  под  палящими лучами солнца на  тротуаре,  высматривая
среди проходящих знакомую фигуру капитана.
   Наконец Блэк подъехал в  коляске,  весь в  белом,  в  шляпе,  обернутой
кисеей.  Чайкин сперва было его не узнал в этом костюме,  но через мгновение
типичное лицо капитана Блэка, мрачное и бледное, заставило Чайкина броситься
к нему.
   - Капитан! Телеграмма получена! - радостно воскликнул Чайкин.
   Блэк побледнел еще больше, и вслед за тем краска залила его щеки.
   - И вы стояли на этом пекле,  чтобы порадовать меня,  Чайк?  О,  добрая
душа! - проговорил Блэк, выскочив из коляски и входя в подъезд.
   - Где телеграмма мне?..
   Швейцар ее  подал.  Капитан быстро  распечатал и  стал  читать тут  же.
Чайкин  с  радостью заметил,  что  лицо  капитана словно  бы  преобразилось.
Счастье и радость светились на нем.
   Он взглянул на Чайкина, увидел его сияющее лицо и шепнул ему:
   - Я буду жить, Чайк... Я буду жить! - повторил он.
   На  следующее утро  Блэк  и  Чайкин плыли  вверх по  реке  Миссисипи на
большом двухэтажном белом пароходе. В небольшом городке Батонруже они Должны
были расстаться.  Блэк уезжал на север, в Ричмонд, где в одном из госпиталей
находилась его  невеста сестрой милосердия,  а  Чайкин должен был продолжать
путь до Канзаса,  а  оттуда в мальпосте* до Сан-Франциско через прерии,  еще
мало  населенные колонистами и  где  кочевали индейцы.  Тогда  тихоокеанская
железная дорога еще не была проведена.
   ______________
   * Почтовой карете (фр., malle-poste).

   Билет на пароход купил Чайкину Блэк в первом классе,  чтобы быть вместе
некоторую часть пути.
   Перед расставанием Блэк сказал Чайкину:
   - Не  забудьте,  Чайк,  что  в  Америке у  вас есть преданный и  многим
обязанный друг,  который обидится, если вы не обратитесь к нему, если вам не
повезет на первых порах и вам нужна будет помощь...  Вы отказываетесь теперь
от билета в тысячу долларов -  это ваше дело...  Но,  смотрите, не вздумайте
бедовать и  не  известить меня  об  этом.  И  вообще давайте о  себе  знать.
Адресуйте ваши  письма  во  Фриско на  имя  одного моего  приятеля (вот  вам
карточка) с  передачей господину Джемсону...  Капитана Блэка уж  больше нет,
Чайк...  Помните это...  Меня снова зовут Джемсон,  Генри Джемсон, как звали
покойного  моего  отца...  Уведомьте,  когда  поступите  на  ферму.  Советую
поступить к  одному из  тех  двух  лиц,  к  которым я  дал  рекомендательные
письма...  Эти  господа порядочные.  Дорогой держите ухо востро.  На  Западе
много охотников до чужих долларов, а у вас их немного... А дорога до Канзаса
во  Фриски  долгая  и  не  всегда безопасная...  В  глухих местах пошаливают
западные молодчики. Револьвер у вас есть?
   - Есть!
   - Отлично! И старайтесь попасть на мальпост, где кучер дядя Билль... Не
забудьте, Чайк!
   Пароход  подходил  к  маленькому городку.  На  пристани толпилось много
солдат в своих белых блузах и широкополых шляпах.
   - Ну,  прощайте,  Чайк...  Надеюсь...  до свидания...  Я,  верно, через
несколько месяцев буду во Фриско... Война скоро кончится.
   - И  северяне  победят?  -  спросил  Чайкин,  добросовестно прочитавший
сегодня утром газету.
   - Об этом говорите громко,  Чайк,  в Канзасе, на Миссури, а здесь все -
сомбреро,  рабовладельцы,  и  потому помалчивайте,  чтоб не  получить пулю в
лоб...  Ну,  разумеется,  южане проиграют свою игру!  -  совсем тихо говорил
Блэк-Джемсон.  -  Да, вот еще что, Чайк. Если за Соленым озером, в Неваде, в
большой пустыне случится,  что на  мальпост нападут джентльмены на лошадях и
захотят отобрать от  вас  билет  в  пятьсот долларов,  то  вы  покажите этим
господам вот  эту  бумажку и  скажите,  что  вы  приятель "Черного ястреба".
Запомните.  Я  прежде знавал Черного ястреба и кое-кого из этих джентльменов
пустыни...  Надеюсь,  они оставят вас с билетом! - прибавил Джемсон, подавая
бумажку, на которой было написано: "Не трогайте, джентльмены, Чайка".
   Чайкин спрятал бумажку в кошелек.
   Пароход пристал к берегу.
   - Прощайте, мистер Джемсон. Благодарю вас за все.
   Они крепко пожали друг другу руки,  и Джемсон сошел с парохода.  Чайкин
следил за ним глазами. Тот обернулся и кивнул головой.
   Через  четверть  часа  пароход  пошел  далее,   рассекая  острым  носом
мутноватые воды широкой реки.
   Чайкин спустился в общую залу и принялся дочитывать утреннюю газету.
   И  как только он  ее  кончил,  к  нему подсел красивый молодой брюнет в
кожаной куртке и высоких сапогах и, фамильярно хлопнув по плечу, спросил:
   - Далеко едете?
   - Далеко.
   - А например? Я до Мемфиса, а вы?
   - Я еду в Сан-Франциско.
   - За золотом? - насмешливо спросил брюнет.
   - Нет, за работой.
   - Можно ли узнать за какой?
   - На ферму рабочим.
   - И едете в первом классе?
   - Один знакомый заплатил за меня.
   Человек в  кожаной куртке подмигнул глазом,  словно бы  хотел  сказать:
"Ври больше!"
   - Приятно иметь таких знакомых, черт возьми!
   - Очень! - добродушно подтвердил Чайкин.
   Брюнет не  без уважения взглянул на Чайкина,  как на человека,  который
врет мастерски,  прикидываясь простачком,  и,  вынимая из кармана две колоды
карт, проговорил:
   - До обеда еще долго. Не хотели ли сыграть?
   - Я не умею.
   - Не умеете?  Очень жаль!  А впрочем,  если не умеете,  то этой игре не
трудно научиться... Даю слово, что весьма легко... Смотрите!
   И с этими словами брюнет стал метать банк.
   - Не правда ли, очень просто?..
   - Я этой игры не знаю.
   - А вот я вас научу,  если позволите...  Эй, черномазый! два коблера! -
презрительным тоном  крикнул брюнет  слуге-негру,  появившемуся в  каюте.  -
Положим,  вы  ставите пятьдесят центов,  -  я  на  крупные ставки никогда не
играю!  -  на  даму,  которую вы вынули из вашей колоды...  Эта карта многим
приносит счастье, сэр... Выньте на даму...
   Чайкин послушно вынул даму.
   - Теперь я  начинаю.  Правая сторона моя,  левая -  ваша...  Если  дама
упадет налево - пятьдесят центов ваши, направо - мои...
   Брюнет не спеша стал класть карты. Дама упала налево.
   - Счастливец вы!  Дамы вас  любят...  Ну,  теперь попробуйте поставить,
ввиду вашего счастия, доллар, положим, на туза...
   Чайкин вынул из своей колоды туза.
   - Посмотрим,  что скажет туз...  Я тузов обыкновенно бью!..  - говорил,
смеясь,  брюнет,  стасовывая карты.  - Напрасно я вам посоветовал ставить на
туза.  О,  черт возьми! С вами просто страшно играть. Вы опять выиграли. Туз
на левой стороне, и у вас в кармане полтора доллара. Получайте их!
   И  господин в  кожаной куртке вынул  из  кармана штанов кучку  золота и
серебра и, бросая на стол монету в пять долларов, проговорил:
   - Три с  половиною дайте сдачи и ставьте теперь карту по своему выбору,
а то я советую на свою голову!
   - Что  вы?  Я  разве взаправду играл?  Вы  только учили!  -  проговорил
Чайкин, отодвигая от себя монету.
   - А я полагаю, что деньги ваши... Я бы на вашем месте спокойно их взял.
   - Нет, не мои! - протестовал Чайкин.
   - Ну,  как хотите...  Спорить не будем... Ставьте карту по-настоящему и
положите на нее монету, которую вам не жаль проиграть. А перед этим хлебните
коблера...
   - Благодарю вас. Я не пью. И карты не поставлю... Я не буду играть.
   Несколько  пассажиров,   сидевших  в  большой  общей  каюте,  безмолвно
наблюдали эту  сцену.  Некоторые улыбались.  Только один  пожилой,  прилично
одетый  господин,  по-видимому  возмущенный поведением  человека  в  кожаной
куртке,  встал  с  лонгшеза и,  подойдя к  столу,  за  которым сидел Чайкин,
обращаясь к брюнету, проговорил резким тоном:
   - Что  вы  пристаете к  джентльмену!..  Разве  вы  не  видите,  что  он
иностранец,  не  желающий пользоваться счастием в  игре.  Не  хотите  ли,  я
воспользуюсь им?.. Вынимайте-ка из кармана деньги... Я их переложу в свой...
   - С удовольствием обчищу ваши карманы. Как прикажете вас звать, так как
я не имею чести знать вашего имени.
   - Капитан Бутс. А вы?
   - Шкильнер,  агент по всяким делам...  к вашим услугам! - сказал брюнет
и, вынув из кармана, положил на стол кучку денег.
   То же самое сделал и  капитан Бутс,  пока агент по всяким делам тасовал
карты.
   - Сколько ставите, капитан, и на какую карту?..
   - Доллар для начала,  -  отвечал капитан, выдвигая монету, - а карту...
не будете ли вы добры,  молодой джентльмен,  вынуть мне карту. Я буду играть
на  ваше счастие!  -  обратился он  к  Чайкину.  -  Вы,  по-видимому,  очень
счастливый человек... Как позволите назвать вас?
   - Чайк...
   - Так выньте-ка карточку...
   Чайкин  вынул  тройку.  Она  выиграла,  и  капитан,  утроив куш,  опять
попросил  Чайкина  выбрать  карту.   И  эта  выиграла.  Шкильнер,  казалось,
удивлялся и  довольно часто вспоминал черта.  Через четверть часа  вся  куча
золота перешла к капитану Бутсу. Он сосчитал деньги и проговорил смеясь:
   - Двести долларов пригодятся...  Благодарю вас, мистер Чайк. Это ведь я
вам обязан... А вы больше не хотите, видно играть, агент?
   - Буду,  если  только  мистер  Чайк  не  станет  выдергивать карт.  Ему
нестерпимо везет!
   Тогда капитан Бутс обратился к Чайкину и сказал:
   - А знаете ли что,  мистер Чайк? Давайте-ка пополам играть. Тогда он не
может  запретить ставить карты  по  вашему  выбору,  и  мы  дочиста обчистим
агента. Идет, что ли, агент?..
   Шкильнер, казалось, не решался.
   - Что, струсили, агент?..
   - Так и  быть,  проиграю вам еще сто долларов!  -  наконец сказал он  и
бросил на стол билет в сто долларов.
   - Сколько поставим,  мистер Чайк?.. Назначайте вы куши, и карты ставьте
вы...
   У  Чайкина  заблестели глаза.  И  он  уже  было  решился рискнуть пятью
долларами,  как,  бросивши случайно взгляд на  пожилую женщину,  сидевшую за
большим обеденным столом с книгой в руках,  увидал,  что она быстро покачала
головой,  словно бы  давая знать,  чтобы он не играл.  В  то же время Чайкин
вспомнил, что говорил Блэк-Джемсон про шулеров.
   Он тотчас же одумался и сказал:
   - Извините... Я не буду играть... Играйте одни...
   И с этими словами он встал и пошел вниз в свою каюту.
   В  двойной довольно просторной каюте Чайкин после ухода Блэка был один.
В  Батонруже никого не  посадили к  нему.  И  он  был  очень  этим  доволен,
напуганный только  что  сделанным  знакомством и  своим  соблазном играть  в
карты.  Теперь он  готов был чуть ли не в  каждом пассажире видеть мазурика,
имевшего намерение посягнуть на его деньги, и решил вперед быть осторожным и
избегать разговоров с пассажирами, а то того и гляди объегорят.
   "Вот только этой доброй барыни,  что головой махнула, нечего опасаться.
Спасибо ей!" -  подумал Чайкин и стал глядеть в открытый большой иллюминатор
на реку и  на берег,  покрытый густым зеленеющим лесом.  По временам пароход
шел близко к берегу,  и тогда Чайкин видел высокие,  стройные сосны,  дубы и
другие деревья, которых не знал. Довольно часто попадались и поселки, а то и
одинокие бревенчатые дома в лесу.
   И чем более глядел Чайкин на лес, тем задумчивее и грустнее становилось
добродушное лицо его.
   Он  снова  испытывал жуткость одиночества среди  чужих людей,  в  чужой
стороне,  в  которой очутился неведомо как и из которой нет ему возврата.  И
хотя,  слава богу, жизнь на чужой стороне впереди ему как будто и улыбалась,
и он не чувствует себя теперь таким подневольным, каким чувствовал раньше, и
вдобавок имеет такие деньги,  о  которых не посмел бы и думать ни в деревне,
ни на службе, - тем не менее тоскливое чувство давало себя знать...
   Чтобы  размыкать  его,   Чайкин  запел  вполголоса  родную  песню.   Но
заунывный,  полный тоски напев не размыкал тоски.  Напротив, он пел, а голос
его вздрагивал и слезы тихо катились из его глаз...
   А  он все пел и  как будто духовно сливался с родиной и словно бы видел
перед собой и родной лес, куда нередко ходил, и речонку, и почерневшие избы,
и свою Пегашку, с которой он делал свое любимое мужицкое дело.
   Уже темнело. То и дело на берегу светились огоньки в одиноких домах.
   "И они в  одиночку здесь больше живут.  Не так,  как у  нас в  России -
деревнями. Здесь будто и деревень нет!" - подумал Чайкин, переставая петь.
   В  это  время  раздался у  каюты звонок.  Чайкин догадался,  что  зовут
обедать.  Он зажег в кенкетках свечи и, оправившись перед зеркалом, вышел из
каюты,  по  роскошному,  обитому ковром трапу поднялся в  следующую палубу и
вошел  в  ярко  освещенную обеденную  залу,  где  большой  стол,  сверкавший
белизною белья, графинов, стаканов и рюмок, был уставлен вазами с персиками,
сливами и грушами,  среди которых возвышались очищенные ананасы. Лакеи-негры
были во фраках и в нитяных перчатках.
   Чайкин  смущенно  озирался  вокруг.  Пассажиры первого  класса  еще  не
собрались,  и  в зале было только несколько человек.  Но вот раздался второй
звонок,  и публика стала собираться. Чайкин заметил, что дамы принарядились.
Пока шли разговоры,  Чайкин сидел в стороне и глазами искал капитана Бутса и
агента по всем делам,  но их,  однако,  не было. Прозвонил третий раз, и все
стали садиться за стол. Подошел и Чайкин, но не знал, куда ему сесть.
   - Вот ваше место, сэр! - указал ему старик негр. - Тут на карточке ваше
имя.
   Чайкин сел около пожилой дамы в  черном платье,  которая его остановила
от игры. По другую сторону сидел высокий, рыжеватый молодой человек.
   Несколько сконфуженный соседством,  Чайкин сосредоточенно и серьезно ел
суп.
   - Вы, верно, недавно в Америке? - спросила его соседка.
   - Недавно.
   - То-то  я  сейчас же  это и  заметила...  Вы  отлично сделали,  что не
играли.
   - Благодарю вас, что вы предупредили меня... Но кто были эти господа?
   - Известные шулера из  Нью-Орлеана...  Они  ездят на  пароходах,  чтобы
излавливать доверчивых людей.
   - Так они знали друг друга?
   - Еще бы. Они компаньоны. Играли нарочно, чтобы втянуть вас в игру.
   - Я  раз  проиграл  им  пятьдесят долларов!  -  заметил  рыжий  молодой
человек.
   - Но гд