с тех пор, как убежал из
нее,  не был.  Да и что мне там было делать?  Я там был бы один как перст...
Родных ни  души...  Друг один был яличник,  так и  тот утонул в  пьяном виде
вскоре после моего отъезда, - я об этом в Нью-Йорке в газетах прочитал. Нет,
я не ездил, джентльмены! - повторил Билль.
   Вдруг он  примолк и,  сделав знак рукой,  чтобы молчали,  зорко смотрел
пред собой на траву.
   - Чайк!  Несите охотничье ружье! - чуть слышно прошептал он. - Обойдите
сзади к фургону.
   Через минуту Чайкин вернулся с ружьем.
   Тогда Билль лег ничком и пополз в траве.
   Дунаев и Чайкин молча следили за движением Билля...
   Вдруг  с  громким кудахтаньем из  травы тяжело поднялась,  шумно хлопая
крыльями,  пара фазанов,  блестя на солнце перьями. Раздались один за другим
два  выстрела,  и  через  несколько минут  Билль  вернулся с  двумя крупными
птицами.
   - Вот у нас,  джентльмены,  и отличное жаркое будет к обеду!  -  весело
проговорил он...  -  Кто  из  вас ощиплет и  выпотрошит птицу,  пока я  буду
рассказывать вам историю своей жизни?
   - Я  это дело обработаю,  Билль!  -  сказал Дунаев,  беря из  рук Билля
фазанов.
   - Экие красивые куры. Как их зовут, Дунаев?
   - Фазаны! - ответил Дунаев.
   - У нас в России их нет?
   - На Кавказе есть... черноморские матросики говорили. Вкусная птица!
   И Дунаев принялся ощипывать птиц.
   А Билль зарядил ружье, положил на траву и, усевшись, продолжал:
   - Шесть  месяцев,  джентльмены,  я  прослужил на  службе ее  величества
королевы Виктории, а на седьмой месяц, как получен был приказ об отправлении
нашего полка в  Индию,  я  ночью удрал из казарм,  продал форму и купил себе
дешевую пару  платья,  шляпу и  две  смены белья -  и  с  утренним поездом в
Ливерпуль,  как раз к  отходу эмигрантского парохода в Америку.  Бумаги свои
мне дал мой друг яличник,  и я под его именем был принят палубным пассажиром
на пароход.
   По приезде в Америку я бумаги вернул ему по почте и записался под своею
фамилией:  "Билль Робине",  если вам  интересно знать мою фамилию,  хотя уже
давно  меня  зовут в  этой  стране просто Старым Биллем.  Прежде звали дядей
Биллем, но уж теперь какой же я "дядя"...
   Когда  я  ступил после пятнадцатидневного плавания -  тогда пароходы не
так шибко ходили,  как нынче - на берег в Нью-Йорке, у меня был один фунт...
Но я  скоро нашел работу -  поступил кочегаром на буксирный пароход,  и дело
мое  было  сделано...  Не  стану вам  рассказывать,  джентльмены,  сколько я
перепробовал профессий за  два года:  был я  и  конюхом,  и  разносчиком,  и
сторожем в  цирке.  Через два  года  у  меня  была  тысяча долларов,  и  мне
повезло...  я попробовал играть на бирже,  и через шесть месяцев у меня было
двадцать тысяч долларов, а еще через шесть я все спустил... Но легкая нажива
уже  соблазняла  меня,  джентльмены...  Работа  казалась  уж  мне  нестоящим
трудом...  Мне хотелось быстро разбогатеть,  и  я  отправился в  южные штаты
пробовать там счастия... Но в Ричмонде, вместо того чтобы начать работать, я
стал посещать игорные дома и  сделался профессиональным игроком.  Шулером не
был,  в  этом  могу  вас  уверить,  но  играл каждый день,  водил компанию с
подозрительными джентльменами и  пьянствовал.  Наконец и  играть не  на  что
стало...  А уж привычка к праздной жизни сделала свое дело.  Мне не хотелось
работать и хотелось жить хорошо... И опять дьявол взял меня в свои когти, но
на этот раз уже крепче, чем когда я ездил по Темзе на шлюпке... Я поступил в
шайку  агентов,  но  не  убийц,  а  только  грабителей...  мы  останавливали
дилижансы на большой дороге и грабили плантаторов. Жизнь мы вели кочевую, то
на одной дороге,  то на другой,  и снова у меня появились денежки, и снова я
пьянствовал и  кутил,  пока...  пока  не  случилось того,  чему лучше бы  не
случаться,  джентльмены,  хоть  этому  я  и  обязан  тем,  что  стал  другим
человеком. Но я вам все расскажу. Раз начал, так надо все рассказать!.. Да и
почты  еще  не  видать!  -  проговорил глухим  голосом Билль,  взглядывая на
дорогу, по которой должна была ехать почта.
   И  хотя  Старый Билль и  хотел рассказать то,  чему  "лучше было бы  не
случаться" и  что  случилось много-много лет  тому назад,  тем  не  менее он
все-таки не  решался и,  опустив глаза,  уставил их  на кучку золы погасшего
костра.
   Чайкин украдкой взглядывал на Старого Билля и  понимал,  как трудно ему
продолжать.  И  ему  жаль  было  этого  симпатичного старика,  и  ему  очень
хотелось,  чтобы он не продолжал,  не вспоминал бы вновь, что ему, очевидно,
хотелось бы совсем забыть.
   И Чайкин поднялся с места, сделав и Дунаеву знак подняться.
   - Куда вы? - спросил Билль.
   - А  немного пройтись...  Ноги размять...  И  утро уж очень хорошее!  -
отвечал, несколько смущаясь, Чайкин.
   Билль, по-видимому, понял и оценил деликатность Чайкина и необыкновенно
ласково взглянул на него.
   - Далеко не заходите! Пожалуй, и почта скоро придет! - сказал Билль.
   - Мы недалеко.
   Когда русские матросы отошли, Дунаев спросил:
   - Ты чего позвал?
   - А так... пройдемся... Пусть Билль один побудет...
   - А что?
   - Да ему что-то не хочется рассказывать.  Верно, что-нибудь тяжелое для
него...
   - Не хочется, так и не расскажет. Это его дело. А здесь, братец ты мой,
в этих краях у многих бывали такие дела,  про кои неохота рассказывать... Ну
да быль молодцу не в укор...
   - А все-таки совесть зазрит...
   - Здесь не у многих.  Было и сплыло.  Никому дела нет,  что я в прошлом
году делал,  -  веди только себя хорошо в этом году. А Биллю нечего прошлого
стыдиться...  Он  зато давно правильным человеком стал.  Его во  всей округе
почитают и  уважают за  его  справедливость и  честность...  Старики здешние
говорят,  что  Билль  первый  человек...  Его  в  Денвере  хотели  в  шерифы
выбирать...
   - Не пошел?
   - Не пошел. "Лучше, говорит, дилижанщиком останусь".
   - Не зарится на должность?
   - Простой...  И добер к человеку...  Поможет в беде. Он многим помогает
по малости. У него есть деньжонки... Скопил кое-что.
   - Так отчего он не оставит своей работы? Трудная...
   - Привык,  и, сказывают, бытто зарок себе дал никем другим не быть, как
дилижанщиком.
   - Почему?
   - А бог его знает. Так болтают. Может, и зря.
   Они  продолжали идти  молча  по  дороге.  Солнце уж  поднялось высоко и
пригревало изрядно. Хорошо еще, что ветерок умерял зной.
   - Тоже вот и  мой бывший капитан Блэк.  Должно,  и у него много на душе
разных делов!  -  наконец проговорил Чайкин, словно бы отвечая на занимавшие
его мысли.
   - Мало  ли  у  этакого отчаянного дьявола...  Ты  рассказывал,  как  он
расправлялся.
   - То-то,  расправлялся,  как  зверь,  можно сказать А  все-таки  должна
подойти такая  линия,  что  бросить дол  жен  человек все  такие дела.  Кому
раньше, кому позже... Может, перед самой смертью...
   - От этого людям, брат, не легче...
   - А когда-нибудь будет легче? Как ты полагаешь?
   - Бог знает...  А ты,  Чайкин,  не нудь себя такими мыслями,  вот что я
тебе скажу.
   - Отчего?
   - Оттого,  что только себя в тоску вгоняешь.  Что будет,  то и будет, а
пока  что  каждый человек должен около себя заботиться...  А  ты  уж  больно
допытываешься:  как да почему все вокруг происходит... Ну да здешняя сторона
тебя скоро обломает... Однако идем назад... Солнце-то больно греет.
   Они повернули и через несколько минут возвратились к фургону.
   Билль по-прежнему сидел угрюмый и задумчивый.
   - Присаживайтесь-ка, джентльмены. Нагулялись? - спросил Билль.
   - Нагулялись, Билль.
   - А почты все нет...
   - То-то, нет.
   - Так уж  я  вам докончу про свои прежние грехи...  Я  понял,  зачем вы
уходили, Чайк. Благодарю вас! Но почта не пришла, и я пораздумал. Пораздумал
и сказал себе:  "Нечего скрывать,  Билль,  того,  что было,  хотя бы и очень
дурное..."
   - Зато, Билль, сколько у вас было хорошего! - заметил Дунаев. - Вас все
уважают.
   - Это правда, уважают. И я, по чести скажу, ничего умышленно дурного не
сделал с  тех пор -  подчеркнул Билль.  -  А  с  тех пор прошло лет тридцать
пять...  Так слушайте,  джентльмены,  почему Билль,  прежний пьяница,  мот и
игрок, стал совсем другим Биллем. Дайте только закурить трубку.
   И Билль с видом какой-то суровой решимости начал:
   - Как  теперь помню,  было это позднею осенью.  Сидел я  в  гостинице в
одном из городов южного штата,  -  зачем вам название города?  -  как ко мне
входит наш президент Томми (он давно повешен,  джентльмены!) и говорит:  "На
днях  хорошее дельце будет,  Билль.  Едет  в  Нью-Орлеан богатый плантатор с
семейством и  с деньгами.  Так не худо,  говорит,  поживиться его капиталом.
Кошелек туго  набит".  Мы  вчетвером в  ту  же  ночь  и  уехали из  города и
расположились  лагерем  вблизи  одного  ущелья,   вроде  Скалистого,   будто
охотники.  Ну,  разумеется,  провизии было взято достаточно, вина тоже, и мы
весело  проводили время  в  ожидании  поживы...  А  тем  временем мы  успели
поживиться шестьюдесятью долларами и лошадью одного мексиканца, который имел
неосторожность проезжать мимо нас...  Так  прошло два  дня...  Эти  два  дня
только Томми был совершенно трезв,  а  мы  трое не то чтобы совсем пьяны,  а
так,  в достаточном возбуждении. Томми нарочно держал нас в таком состоянии,
угощая вином.  Это он называл "поддать пару".  Так вот, джентльмены, были мы
под парами,  когда на третье утро,  на заре, мы вчетвером, в масках конечно,
подъехали к  большой  дорожной  карете  и  приказали кучеру  остановиться...
Карета остановилась.  Но сидящие в  карете,  вместо того чтобы встретить нас
благосклонно и  отдать свои  кошельки,  пустили в  нас  несколько зарядов из
револьверов, и двое из наших упали с лошадей... Тогда Томми крикнул: "Билль,
защищайся!" - и разрядил свой бульдог... Выстрелил и я, честное слово, почти
не глядя,  и вдруг услышал жалобный детский стон... Этого стона я никогда не
забуду...  Бывают времена, когда я его слышу... Он стоит в ушах и напоминает
мне, что я - детоубийца.
   Старый Билль помолчал.
   - Дальше нечего рассказывать. Томми прикончил своими пулями плантатора,
его молодую жену и девочку,  негритянку-няньку,  а я маленькую,  лет пяти...
Томми пристрелил и кучера негра...  Когда я увидел убитую мною девочку, то я
почувствовал весь  ужас своего злодейства...  А  Томми говорит:  "Пожива нам
досталась хорошая!"  И  вынул из кармана мертвого кошелек и разбил шкатулку.
Она была вся полна золотом...  А я,  джентльмены,  глядел на все и ничего не
понимал. Словно бы на меня вдруг столбняк напал... И потом, как снова пришел
в себя, я во весь дух поскакал прочь от этого места...
   Билль снова примолк.
   Чайкин находился под впечатлением рассказа. Потрясенный, он весь как-то
съежился, и лицо его подергивалось.
   А Дунаев заметил:
   - Вы ведь не нарочно, Билль, убили ребенка. Вы ведь нечаянно...
   - А не будь я в ту пору мерзавцем, не будь я агентом, так и нечаянности
этой не было бы, Дун... Какое уж это утешение. Надо правде в глаза смотреть.
Правда, Чайк?
   - Правда, - чуть слышно промолвил Чайкин.
   И опять наступило молчание.
   - Что ж дальше вы сделали, Билль? - спросил наконец Дунаев.
   - Пролежал я  около трех  месяцев в  одной уединенной ранче...  Горячка
была...  На ранче говорили, что подняли меня без чувств на дороге... И когда
я выздоравливал,  то в это время я и думал о своей жизни и понял,  какая она
была позорная. И почувствовал к ней отвращение и дал себе слово стать другим
человеком.  Чтобы не было искушения в городах, я остался на ранче, отработал
то,  что  был должен хозяину за  мое содержание во  время болезни,  хоть он,
добрый человек,  этого и не требовал,  и после уехал из южных штатов,  чтобы
больше никогда в них не возвращаться.
   - Куда ж вы уехали, Билль? - спросил Дунаев.
   - На Запад... Б Канзас... Тогда еще там жили индейцы.
   - Что ж вы делали?
   - Охотником был... Слонялся один с места на место...
   - А индейцы вас не трогали?
   - Не трогали. Я им зла не делал, и они мне не делали. Мы дружны были...
Все меня звали и  называли Белым Охотником.  В  таком одиночестве я  пробыл,
джентльмены,  лет  семь  и,  когда почувствовал,  что  нет  для  меня больше
искушений,  вернулся в город...  Там открывалась компания дилижансов, и меня
взяли кучером...  С тех пор я и езжу по этой дороге,  джентльмены, и надеюсь
до смерти ездить и  благополучно довозить пассажиров и почту,  охраняя их от
агентов.
   - Не любите вы их, Билль! - заметил Дунаев.
   - От этого и не люблю,  что сам был агентом и знаю,  как подло нападать
исподтишка,  и часто на безоружных людей.  Есть здесь разбойники,  которые и
женщин не жалеют... Недавно была убита одна женщина вместе с мужем...
   - А за что повесили Томми? За то дело?
   - Нет!  то дело так и осталось в тайне,  - Томми ловко припрятал концы.
Он уехал из страны на север и, как после я узнал, был повешен за убийство...
Мне случайно попалась потом газета, в которой был напечатан судебный отчет и
отчет о его казни.  И на суде держал себя хорошо и умер без страха... Однако
долго же не идет почта!  -  круто оборвал Билль разговор и  сделался прежним
серьезным и суровым и малоразговорчивым Биллем.
   - Не случилось ли чего-нибудь! - заметил Чайкин.
   - Здесь тихо. Не пошаливают. Да и кому охота нападать на письма.
   Наступило молчание.
   Между тем два фазана были ощипаны, выпотрошены и вымыты в свежей воде.
   - Что с ними теперь делать, Билль? - спросил Дунаев.
   - Я полагаю зажарить их, Дун.
   - А успеем до прихода почты?
   - Не успеем, так дожарим на станции, где будем обедать.
   Чайкин собрал сучьев и  развел огонь.  Когда образовалась горячая зола,
Дунаев обвернул фазанов в  свежие листья и  всунул в золу,  наблюдая,  чтобы
жаркое пропеклось со всех сторон.
   Сзади вдруг послышался лошадиный топот.
   Билль обернулся и схватился за ружье.
   Всадник скакал  во  всю  мочь  по  дороге...  Он  подскакал к  костру и
спрыгнул с лошади.
   - Дэк! - воскликнули изумленно Чайкин и Дунаев.
   - Вам, Дэк, что нужно? - сурово спросил Билль.
   - Я нарочно приехал сюда, чтобы предостеречь вас...
   - От кого?
   - От моего товарища.  Мне нечем было прострелить ему голову,  а то бы я
прострелил. Я вам верно говорю, Билль.
   - За что?
   - А за то,  что он не чувствует благодарности,  и за то,  что вы нас не
повесили благодаря главным образом Чайку, он вам же собирается напакостить.
   - Каким образом?
   - Он уехал в Сакраменто, чтобы организовать на вас нападение... Он звал
и меня, но я... я еще помню, кому обязан жизнью.
   Билль  несколько мгновений молчал,  словно что-то  обдумывал,  и  потом
протянул руку Дэку и сказал:
   - Спасибо вам, Дэк. Вы поступили как порядочный человек... Теперь вижу,
что Чайк был прав...
   - В чем?
   - Он  утверждает,   что  вы  бросите  вашу  позорную  жизнь  и  станете
порядочным человеком. Ведь вы это говорили, Чайк?
   - Говорил! - весело сказал Чайкин.
   - Благодарю за хорошее мнение обо мне, Чайк. Быть может, вы и правы...
   - Присаживайтесь-ка, Дэк, и не хотите ли закусить? - предложил Билль.
   - Не  откажусь.  Я  еще  не  успел позавтракать сегодня.  Насилу достал
лошадь в ранче у Косого Джима. Оставил залог...
   - И стаканчик рома выпить не откажетесь, Дэк? - предложил Дунаев.
   - В этом не может быть сомнения...
   Скоро  Дэк  с  аппетитом принялся  уписывать за  обе  щеки  принесенные
Чайкиным мясо и ветчину, выпив предварительно стаканчик рома.
   Билль что-то раздумывал и наконец проговорил:
   - Недаром я хотел повесить вашего товарища, Дэк. Большой он мошенник!
   - Оказывается,  что большой,  Билль.  Я ему уж это сказал, когда он мне
сообщил свое намерение.
   - Что ж он?
   - Он сказал,  что это не мое дело...  И  так как он сильнее меня,  то я
должен был согласиться,  что не мое дело, но объявил, что мы больше с ним не
знакомы...
   - И хорошо сделали, Дэк! - сказал Билль.
   И  когда  тот  позавтракал и  после завтрака выпил еще  стаканчик рома,
Билль его спросил:
   - Какую ему лошадь дал Косой Джим?
   - Черную кобылу.
   - Хорошая лошадь!  Давно бы  и  Джима следовало повесить.  Он  укрывает
агентов и помогает им... Что вы на это скажете, Дэк?
   - Мне неудобно,  Билль, быть судьей в этом деле... Разве со временем...
Тогда я, - быть может, не откажусь высказать свое мнение.
   - Правильно сказано. А в каком часу выехал ваш товарищ?
   - В шесть вечера, как только мы добрались до Джима...
   - Значит, он уж обогнал нас.
   - Весьма вероятно. Для этого он и поехал.
   Билль  пристально взглянул в  упор  на  Дэка.  Тот  глаз  не  отвел под
испытующим взглядом Старого Билля.
   - А вы, Дэк, что думаете делать теперь?
   - Ехать в Сан-Франциско.
   - Верхом?
   - Верхом.
   - Извините, Дэк... Еще один вопрос.
   - Предлагайте сколько угодно, Билль...
   - Вы...  в  самом деле...  возмущены вашим товарищем?..  Нет  ли  какой
ловушки?
   Дэк вспыхнул.
   - Какая же может быть ловушка?  Я торопился единственно для того, чтобы
отплатить хоть отчасти за жизнь,  которой я обязан Чайку. Для Чайка больше и
приехал...  Ваше дело верить мне или не верить... И у меня револьвера нет! -
прибавил в виде веского аргумента Дэк, выворачивая свои карманы.
   - Довольно. Я верю вам, Дэк! - произнес Билль.
   Дэк опять покраснел, на этот раз от удовлетворенного чувства.
   - И сколько агентов, вы думаете, соберет этот мерзавец?
   - Полагаю,  человек шесть,  по два на каждого из вас, и чтобы досталось
по шести сот долларов на каждого.
   - Как так? Почему по шестисот?
   - Около этого... разделите-ка, Билль, на шесть три тысячи долларов Дуна
да пятьсот долларов Чайка, которые зашиты у него и спрятаны на груди.
   - А вы почем знаете, Дэк? - изумленно спросил Чайкин.
   - Я слышал, как вы об этом говорили на пароходе...
   - Но я вас не видал на пароходе...
   - Не мудрено:  я  тогда был с  бородой...  Так разделите,  говорю,  три
тысячи пятьсот долларов на шесть,  и выйдет около шестисот на брата...  Ради
этакого куша молодцы выедут...
   - А что, Дэк, если против шести будет не трое, а четверо?
   - Откуда у вас четвертый?
   - А если я вас возьму в дилижанс и довезу до Фриски? И револьвер дам?
   - Спасибо, Билль. Но я откажусь.
   - Почему?
   - Я не хочу стрелять в бывших товарищей. Если бы даже со вчерашнего дня
я  и  переменил о  них мнение,  все-таки мне бы не хотелось поднимать на них
руку. Это пахнет предательством...
   - Пожалуй, вы правы, Дэк. Вы гораздо лучше, чем я думал.
   - Предупредить я  могу...  это долг совести,  но пристать к  какой-либо
стороне считаю неудобным.  Я  предпочту оставаться нейтральным в этом деле и
не спеша продолжать путь до Фриски...
   - В таком случае я возвращу ваш револьвер... Без револьвера неудобно?
   - Как будто бы не совсем.
   Минут  через  десять  приехала  почта,  то  есть  небольшая  тележка  с
несколькими десятками писем и посылок.
   - Что  так поздно,  Джо?  -  обратился Билль к  заспанному мальчику лет
четырнадцати, который привез почту и начал ее укладывать в фургон.
   - Дорога скверная, Старый Билль!
   - А может быть, нам и спать хотелось, Джо?
   - Хотелось, Старый Билль.
   - И мы вздремнули. А, Джо?
   - Вздремнули, Старый Билль!
   - И лошади вздремнули?
   - Очень может быть, Старый Билль!
   - В следующий раз выспитесь хорошенько дома,  Джо,  перед тем как везти
почту. Слышите?
   - Слышу, Старый Билль.
   - И хорошо слышите, Джо?
   - Хорошо,  Старый Билль.  А вот посылочка лично вам, Старый Билль. Отец
велел передать!
   И мальчик подал Биллю корзинку с персиками.
   - Это для кого же?
   - Для вас, Старый Билль. Мать сказала: "Старый Билль любит персики".
   - Поблагодарите,  Джо,  отца и мать.  Персики отличные. Каков урожай, -
сказал Билль, пробуя один крупный свежий персик, - в вашем саду?
   - Отличный.
   - Кушайте,  джентльмены,  персики...  Попробуйт