йших усилий не  рычать и
не кусать за ноги чужих и самоуверенных чернокожих,  проходивших мимо него
по белой палубе "Ариеля".
     Но  Джерри суждено было увидеть и  иные времена.  Настал день,  когда
Вилла Кеннан пожелала выкупаться по-настоящему,  в  свежей текучей пресной
воде, и тут Джонни, чернокожий лоцман из Тулаги, совершил ошибку. На карте
была нанесена только одна миля реки Сули,  впадающей в море, ибо белые еще
не  исследовали  ее  выше.  Когда  Вилла  заговорила  о  купании,  ее  муж
посоветовался с Джонни. Джонни покачал головой.
     - Нет черных парней в этом месте,  -  сказал он. - Не будет вам беда.
Лесной парень отсюда далеко.
     К  берегу  пристал  баркас,  матросы  развалились в  тени  прибрежных
кокосовых пальм,  а Вилла, Гарлей и Джерри прошли с четверть мили вверх по
реке до первого удобного для купания местечка.
     - Все-таки  нужно  принять меры  предосторожности,  -  сказал Гарлей,
вынимая из кобуры свой автоматический пистолет и  кладя его поверх одежды.
- Чернокожая братия может на нас наткнуться.
     Вилла  вошла  по  колени  в  воду,  взглянула вверх,  на  темный свод
джунглей, едва пропускавший лучи солнца, и содрогнулась.
     - Самая подходящая обстановка для темного дела,  -  улыбнулась она и,
набрав в  ладонь прохладной воды,  плеснула в мужа.  Тот бросился за ней в
погоню.
     Некоторое  время   Джерри  сидел   подле  их   одежды  и   следил  за
купальщиками.  Затем  его  внимание  привлекла  мелькнувшая тень  огромной
бабочки,  а  вскоре он уже выслеживал по джунглям лесную крысу.  То был не
особенно свежий след.  Джерри прекрасно это знал,  но в  нем хранились все
древние инстинкты, побуждавшие его охотиться, красться, преследовать живые
существа - короче, вести игру, будто он сам добывает себе пропитание, хотя
уже в течение веков его предков кормил человек.
     Он развивал способности,  в каких он уже и не нуждался,  хотя они все
еще в  нем жили и  стремились пробиться.  И  сейчас он  шел по следу давно
пробежавшей лесной  крысы,  крался  неслышно,  словно настоящий охотник за
дичью,  и с точностью определял запах. Этот след пересекался другим следом
- свежим,  совсем недавним.  Джерри резко повернул голову под прямым углом
направо -  так  резко,  словно его  дернули за  веревку.  Он  носом почуял
несомненный  запах  чернокожего.   И  то  был  совершенно  незнакомый  ему
чернокожий,  так как запах его не совпадал с  воспоминаниями о тех неграх,
каких он раньше встречал.
     Забыт был след лесной крысы,  и  Джерри бросился по  новому следу.  К
этому  побуждало его  любопытство,  и  увлечение игрой.  Ему  в  голову не
приходило бояться за Виллу и  Гарлея -  даже когда он дошел до того места,
где чернокожий, видимо, услышав их голоса, остановился в нерешимости и где
его следы сохранили особенно сильный запах. Отсюда след резко сворачивал к
реке.  Нервно напряженный и внимательный,  все еще не тревожась,  а только
продолжая играть в слежку, Джерри побежал по следу.
     Время от времени с реки доносились возгласы и смех,  и,  заслышав их,
Джерри всякий раз испытывал радостный трепет.  Если бы  его спросили и  он
сумел бы выразить свои ощущения,  он бы сказал,  что самый приятный звук в
мире -  звук голоса Виллы Кеннан,  а  затем -  Гарлея Кеннана.  Их  голоса
всегда приводили его в трепет,  напоминая о том, как он их любит и как они
любят его.
     При первом же взгляде на незнакомого негра,  остановившегося у  самой
воды, в Джерри проснулись подозрения. Негр держался не так, как полагается
обыкновенному чернокожему,  не замышляющему ничего дурного.  Напротив, все
его движения обличали человека, действующего с преступным замыслом. Присев
на  ковер джунглей,  негр выглядывал из-за  большого корня дерева.  Джерри
ощетинился, тоже припал к земле и стал наблюдать.
     Один  раз  чернокожий  поднял  было  ружье  к  плечу,  но  ничего  не
подозревающие жертвы с  плеском и хохотом скрылись,  по-видимому,  из поля
его зрения.  А ружье у него было не снайдеровское, довольно уже устарелое,
а  современный  автоматический  винчестер.  И  негр,  по-видимому,  привык
стрелять с плеча, а не держа приклад у бедра, как большинство малаитян.
     Недовольный своей позицией у дерева,  он опустил ружье и пополз ближе
к  воде.  Джерри приник к земле и последовал за ним.  Приник он так низко,
что  голова,  горизонтально вытянутая вперед,  была значительно ниже плеч,
который  странно  возвышались  над   всем   туловищем.   Когда  чернокожий
останавливался,  немедленно останавливался и  Джерри -  словно примерзал к
земле. Когда чернокожий снова трогался в путь - полз и Джерри, но быстрее,
сокращая разделявшее их  расстояние.  И  все время шерсть на шее и  плечах
щетинилась под наплывом ярости и  злобы.  То  была не  золотистая собака с
прижатыми ушами и смеющейся мордой, нежащаяся в объятиях богини, не Певчий
песик-дурачок,  грезящий в  облачной паутине  ее  волос,  но  четвероногое
воинственное  существо,   боец  с  оскаленными  клыками,  которые  рвут  и
уничтожают.
     Джерри намеревался перейти в  атаку,  как только подползет достаточно
близко.  Он  забыл о  табу,  усвоенном на  "Арнеле" и  воспрещающем травлю
негров. В этот момент в его сознании не оставалось места для табу. Знал он
только, что беда грозит мужчине и женщине, грозит со стороны этого негра.
     Джерри почти нагнал свою добычу,  и  когда чернокожий присел и поднял
ружье,  Джерри счел момент благоприятным для прыжка. Ружье почти коснулось
плеча, когда он прыгнул вперед. Прыгая, он не произвел ни малейшего звука,
и  его  жертва почувствовала его  присутствие,  только когда тело  Джерри,
мелькнув,  как  снаряд,  очутилось между лопатками чернокожего.  В  ту  же
секунду зубы Джерри вонзились в  шею,  но  слишком близко к  основанию,  в
крепкие плечевые мышцы, так что клыки не задели спинного мозга.
     Чернокожий,  ошеломленный и испуганный,  нажал спуск,  и из груди его
вырвался дикий  вопль.  Отдача была  так  сильна,  что  он  перевернулся и
сцепился с  Джерри,  который куснул его за скулу и за щеку и полоснул ухо:
ирландские терьеры обычно кусают быстро и часто, а не мертвой хваткой, как
бульдоги.
     Когда Гарлей Кеннан, с револьвером в руке и нагой, как Адам, прибежал
на  место сражения,  собака и  человек,  сцепившись,  катались по  лесному
чернозему.  Негр,  по лицу которого струилась кровь,  обеими руками сжимал
шею Джерри,  а Джерри, сопя, задыхаясь и рыча, изо всех сил отбрыкивался и
царапался когтями  задних  лап.  То  были  когти  не  щенка,  а  взрослого
мускулистого пса.  Джерри все время царапал ими обнаженную грудь и  живот,
покрасневшие от струившейся крови.
     Гарлей Кеннан стрелять не  решался,  так как противники слишком тесно
переплелись.  Вместо того  он,  подойдя вплотную,  ударил негра по  голове
рукояткой револьвера. Оглушенный негр разжал руки, а Джерри в одну секунду
кинулся к  выпятившемуся горлу,  и  только рука Гарлея,  схватившая его за
загривок, и резкий окрик заставили его отступить. Он дрожал от бешенства и
продолжал яростно  рычать,  но  все  же  прижимал  уши,  вилял  хвостом  и
вскидывал глаза на Гарлея, когда тот говорил: "Молодчина!"
     Джерри знал,  что "молодчина" означает похвалу.  Гарлей несколько раз
повторил это слово, и Джерри убедился, что оказал своему господину услугу,
и услугу немалую.
     - Знаешь,  негодяй хотел пристрелить нас из-за  кустов,  -  обратился
Гарлей к Вилле, когда та, на ходу одеваясь, присоединилась к нему. - Здесь
не больше пятидесяти шагов,  он не мог промахнуться.  И посмотри,  какой у
него винчестер.  Это  не  какая-нибудь старая гладкостволка.  Раз у  парня
такое ружье, уж он умеет им пользоваться.
     - Почему же он нас не пристрелил? - осведомилась Вилла.
     Гарлей указал на Джерри.
     У Виллы глаза вспыхнули, когда она поняла.
     - Что ты говоришь?.. - начала она.
     Он кивнул.
     - Вот именно.  Певчий песик-дурачок ему помешал. - Гарлей наклонился,
перевернул чернокожего и увидел разодранную шею.
     - Вот  куда он  его  цапнул,  а  тот,  должно быть,  держал пальцы на
спуске,  целясь в  нас,  -  вероятно,  в  меня  первого,  -  когда  Певчий
песик-дурачок смешал ему все карты.
     Но  Вилла почти не слушала,  она обнимала Джерри,  называя его "своим
дорогим песиком",  и  старалась утишить его  рычание и  пригладить все еще
ерошившуюся шерсть.
     Но Джерри снова зарычал и собрался прыгнуть на чернокожего, когда тот
беспокойно зашевелился и сел,  все еще оглушенный.  Гарлей выдернул у него
нож, засунутый между поясом и голым телом.
     - Как звать? - спросил он.
     Но негр видел только одного Джерри,  изумленно таращил на него глаза,
пока не уяснил себе положения и не понял, что этот маленький неуклюжий пес
испортил ему игру.
     - Мой говорит,  -  ухмыляясь,  обратился он к Гарлею,  -  этот собака
здорово моего поймал.
     Ощупывая раны на  шее и  на лице,  он увидел,  что белый завладел его
ружьем.
     - Отдай мое ружье, - дерзко сказал он.
     - Я тебе им голову прошибу, - ответил Гарлей. - По-моему, этот парень
не похож на малаитянина,  -  обратился он к Вилле.  - Прежде всего, где он
достал такое ружье?  И подумай, что за дерзость? Он должен был видеть, как
мы стали на якорь,  и  знал,  что наш баркас стоит у  берега.  И все же он
хотел захватить наши головы и удрать с ними в лес...  Как звать?  -  снова
обратился он к негру.
     Но  имени чернокожего он  не  узнал до  тех  пор,  пока не  прибежали
запыхавшиеся матросы с баркаса и Джонни.  Увидев пленника,  Джонни выпучил
глаза и, заметно волнуясь, обратился к Кеннану.
     - Вы дайте мне этот парень, - попросил он. - А? Дайте мне.
     - Да зачем он тебе?
     На этот вопрос Джонни ответил не сразу, а лишь после того, как Кеннан
сообщил ему  о  своем намерении отпустить чернокожего,  так как тот никому
вреда не причинил. Тут Джонни с жаром запротестовал.
     - Вы  везите этот парень в  Тулаги,  в  дом правительства:  вам дадут
двадцать фунтов.  Он много злой парень.  Ему звать Макавао. Много злой. Он
из Квинсленда...
     - Как из Квинсленда? - перебил Кеннан. - Он оттуда родом?
     Джонни покачал головой.
     - Он  был  раньше с  Малаита.  Много-много годов назад его взял шкуна
работать на Квинсленде.
     - Он работал на квинслендских плантациях,  -  пояснил Гарлей Вилле. -
Ты  знаешь,   когда  в  Австралии  начался  "белый"  наплыв,   пришлось  с
квинслендских плантаций отослать всех черных назад.  Этот Макавао, видимо,
один  из  них,  и,  должно  быть,  дрянной парень,  если  Джонни  не  врет
относительно двадцати фунтов  вознаграждения за  поимку его.  Это  большая
цена за черного.
     Джонни продолжал свои объяснения,  какие,  в переводе на общепринятый
английский,  сводились  к  тому,  что  Макавао  всегда  пользовался дурной
славой.  В  Квинсленде он провел в тюрьме четыре года за кражи,  грабежи и
покушение  на  убийство.  Когда  австралийское правительство отослало  его
назад на  Соломоновы острова,  он  завербовался на плантацию Були,  -  как
впоследствии выяснилось,  с целью добыть оружие и патроны. За покушение на
убийство  надсмотрщика он  получил  в  Тулаги  пятьдесят ударов  плетью  и
прослужил лишний год.  Вернувшись на  плантацию в  Були,  чтобы отработать
свой срок,  он ухитрился, воспользовавшись отсутствием надсмотрщика, убить
владельца плантации и удрать на вельботе.
     В  вельбот Макавао забрал все оружие и патроны,  бывшие на плантации,
голову  хозяина,  десять  рабочих-малаитян  и  двух  из  Сан-Кристобаля  -
последних потому,  что они были приморскими жителями и  умели обращаться с
вельботом.  Сам же он и десять малаитян, как жители лесов, моря не знали и
не решались на длинный переезд с Гвадалканара.
     По пути он сделал набег на маленький остров Уги, разграбил все запасы
и  захватил голову одинокого торговца,  добродушного полукровки с  острова
Норфолк.  Благополучно прибыв на Малаиту, он и его товарищи, не видя более
нужды держать двух рабочих из Сан-Кристобаля,  отрубили им голову,  а тела
съели.
     - Мой говорит,  он много-много злой парень,  -  закончил свой рассказ
Джонни. - Правительство Тулаги много рад дать двадцать фунтов за парень.
     - Ах ты,  дорогой мой Певчий песик-дурачок! - прошептала Вилла на ухо
Джерри. - Если бы не ты...
     - Наши головы находились бы сейчас у  Макавао,  а  он пробирался бы с
ними по  холмам к  себе на  родину,  -  докончил за  нее Гарлей.  -  Что и
говорить,  славный пес,  -  весело прибавил он. - А я-то как нарочно задал
ему  на  днях взбучку за  травлю негров.  Оказывается,  он  свое дело знал
лучше, чем я.
     - Если кто-нибудь вздумает предъявлять на него права...  -  угрожающе
пробормотала Вилла.
     Гарлей кивком подтвердил ее оборвавшуюся фразу.
     - Во всяком случае,  - с улыбкой сказал он, - хоть одно утешение было
бы, если б твоя голова отправилась в джунгли.
     - Утешение? - воскликнула она, захлебнувшись от негодования.
     - Ну, конечно! Ведь и моя голова отправилась бы вместе с твоей!
     - Ах  ты,   дорогой  мой  муженек!  -  прошептала  она,  и  глаза  ее
подернулись влагой,  когда она любовно на него взглянула, все еще прижимая
к себе Джерри. А Джерри, почуяв важность момента, лизнул ее душистую щеку.


                         ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

     "Ариель" отошел от  Малу на северо-западном берегу Малаиты,  и  скоро
Малаита скрылась из  виду.  Для  Джерри  она  скрылась навеки -  еще  один
исчезнувший мир,  который в его сознании провалился в небытие, поглотившее
и  шкипера.  Если бы Джерри стал о  том размышлять,  он бы представил себе
Малаиту  как  обезглавленную вселенную,  покоящуюся на  коленях  какого-то
младшего бога, который все же был бесконечно могущественнее Башти, на чьих
коленях лежала высушенная солнцем и  прокопченная дымом голова шкипера.  И
это  младшее  божество  выпытывало,  нащупывало и  пыталось угадать  тайны
пространства и времени,  движения и материи,  вверху,  внизу, вокруг и над
собой.
     Но   Джерри  не  размышлял  над  этой  проблемой,   не  подозревал  о
существовании  таких  тайн.  Он  вспоминал  об  исчезнувшей  Малаите,  как
вспоминал  о  своих  снах.  Сам  он  был  существом  живым,  материальным,
обладающим  весом  и  объемом,   неопровержимо  реальным,   и  двигался  в
пространстве  бытия  -   конкретном,   осязаемом,  живом  и  убедительном,
являвшемся Абсолютным нечто.  А то нечто было окружено тенями и призраками
изменчивой фантасмагории небытия.
     Джерри  принимал свои  миры  один  за  другим.  Один  за  другим  они
испарялись,  скрываясь из  поля его зрения,  погружались навек ниже уровня
океана,  нереальные и преходящие,  как сновидения. Целостность маленького,
простого  мира  людей,  микроскопического и  ничтожного  по  сравнению  со
звездной вселенной,  была недоступна его  догадкам так же,  как недоступна
звездная вселенная вдохновеннейшим прозрениям и измышлениям человека.
     Джерри не суждено было снова увидеть мрачный остров дикарей,  хотя он
часто вставал перед ним в сновидениях,  и Джерри во сне переживал свои дни
на  нем,  начиная с  уничтожения "Эренджи" и  оргии  людоедов на  берегу и
кончая бегством от разрушенного снарядом дома и растерзанного тела Наласу.
Эти сновидения были для него еще одной страной нездешнего,  таинственного,
нереальной и  эфемерной,  как облака,  проплывающие по небу,  или радужные
пузыри,  лопающиеся на поверхности моря.  То была пена, быстро исчезающая,
едва  он  просыпался,  несуществующая,  как  шкипер  и  голова  шкипера на
высохших коленях Башти в высоком травяном доме.  Малаита реальная, Малаита
конкретная и  весомая  исчезла -  и  исчезла навсегда -  в  небытие,  куда
скрылся Мериндж, куда скрылся шкипер.
     От  Малаиты "Ариель" взял  курс  на  северо-запад к  Онгтону,  Яве  и
Тасмании - большим атоллам, которые изнемогают от жары под самым экватором
и  заливаются волнами  в  необъятном просторе  юго-западной  части  Тихого
океана.  Оставив  Тасманию,  "Ариель" проделал длинный  рейс  к  гористому
острову  Бугенвиль.  После  Бугенвиля,  держась на  юго-запад  и  медленно
лавируя  против  ветра,  "Ариель" отдавал  якорь  почти  в  каждой  гавани
Соломоновых  островов,  от  Шуазеля  и  Гононго  до  острова  Куламбангра,
Вангуну,  Павуву и  Новой Георгии.  Он отдал якорь даже в  пустынной Бухте
Тысячи Кораблей.
     И,   наконец,   якорь   "Ариеля"  с   грохотом  упал   и   впился   в
песчано-коралловое дно гавани Тулаги,  где на берегу острова Флориды жил и
правил верховный комиссар.
     Ему  Гарлей Кеннан передал Макавао,  который был  посажен под хорошей
охраной в  травяную тюрьму;  здесь,  с кандалами на ногах,  ему предстояло
ждать суда за  многочисленные преступления.  А  лоцман Джонни,  прежде чем
вернуться на  службу к  резиденту,  получил львиную долю из  назначенных в
премию денег;  остальную сумму Кеннан распределил между матросами, которые
бросились сквозь джунгли к  нему  на  выручку в  тот  день,  когда  Джерри
вцепился в шею Макавао и заставил его, не целясь, нажать спуск ружья.
     - Я  вам скажу его имя,  -  говорил резидент,  усадив их  на  широкой
веранде своего бунгало.  - Это один из терьеров Хаггина - Хаггина с лагуны
Мериндж.  Отца собаки зовут Терренс, а мать - Бидди. А его имя - Джерри; я
сам присутствовал при крещении, когда он был еще слепым щенком. Мало того,
я могу вам показать его брата Майкла.  Он охотник за неграми на "Евгении",
двухмачтовой шхуне,  которая стоит на рейде рядом с вами.  Шкипером на ней
капитан Келлар.  Я  попрошу его  доставить Майкла на  берег.  Вне  всякого
сомнения,  Джерри один  только и  уцелел из  всех,  находившихся на  борту
"Эренджи".
     - Когда у  меня будет время и  необходимые средства,  я  нанесу визит
вождю Башти.  О  нет,  программы британских крейсеров я  придерживаться не
стану.  Зафрахтую парочку торговых кечей, заберу свою чернокожую полицию и
тех  белых  добровольцев,  каким  не  смогу  отказать.  Никакого  обстрела
травяных шалашей не будет.  Десант я  высажу,  не доходя до Сомо,  зайду в
глубь страны,  а к Сомо подойду с тыла;  одновременно мои суда подступят к
Сомо с моря.
     - На бойню ответите бойней? - возразила Вилла Кеннан.
     - На бойню я отвечу законом,  -  заявил  комиссар.  -  Я  научу  Сомо
закону.  Надеюсь,  ничего неприятного не случится, и ни с той, ни с другой
стороны потерь не будет.  Но могу обещать, что головы капитана Ван Хорна и
его  помощника  Боркмана  я  разыщу  и доставлю в Тулаги для христианского
погребения. А старого Башти возьму за загривок и заставлю посидеть, пока я
буду  внедрять  в него закон и справедливость.  Разумеется...  - комиссар,
окончивший Оксфордский университет,  узкоплечий пожилой  человек  с  видом
аскета,  близорукий  и в очках,  как и подобает ученому,  приостановился и
пожал  плечами,  -  разумеется,  если  не  удастся  образумить,   возможны
неприятности,  и кому-нибудь из них и из нас придется скверно. Но, так или
иначе,  своего  мы  добьемся.  Старый  Башти  поймет,  что  целесообразнее
оставлять на плечах головы белых.
     - Да как он поймет?  -  спросила Вилла Кеннан.  -  Если он достаточно
умен,  чтобы не сражаться с  вами,  а только сидеть и поучаться английским
законам,  дело обернется для него отменной забавой.  В наказание за всякую
жестокость ему придется только выслушать лекцию.
     - Не  совсем,  дорогая моя  миссис Кеннан.  Если  он  будет  спокойно
слушать лекцию, я потребую с него всего только сто тысяч кокосовых орехов,
пять тонн других пальмовых орехов,  сто саженей раковин и  двадцать жирных
свиней.  Если  же  он  откажется выслушать лекцию  и  приступит к  военным
действиям,  тогда я,  как  это  ни  печально,  вынужден буду  прежде всего
расправиться с ним и с его поселком, а затем потребую с него тройной штраф
и уже в немногих словах внедрю в него закон.
     - А  если он драться не станет,  в  ответ на вашу лекцию заткнет с