Борис Казанов.
    Осень на Шантарских островах


     © Copyright Борис Казанов
     Date: 04 Jul 2001
     Подготовка текста: Саша Свердлов (Израиль, sasha001@newmail.ru)




СЧАСТЛИВЧИК

     (Рассказ матроса)


1

     -- Винтовка лежала вот так, -- рассказывал Счастливчик. -- А шептало мы
у нее подтираем, чтоб курок был легкий при стрельбе... Видно, она зацепилась
курком  за тросы, когда научник* потянул ее... Пуля вошла вот сюда, он  даже
не шевельнулся. Жара в тот  день стояла  страшная, мы тело  льдом  обложили.
Сапоги  на  нем были казенные,  боцман их снял, потому  что боцман за каждый
сапог отвечает, а научнику они  теперь были, сам понимаешь, ни к чему. И тут
я посмотрел  на него: лежит он -- может, первый ученый в  мире! -- лежит без
сапог,  и море  от этого не  перевернулось... Тоска меня взяла:  сиганул я с
бота прямо в воду и поплыл к берегу, а берега от пены не видать -- такой был
накат...  -- Счастливчик, не  выпуская  винтовки, достал спичечный коробок и
прикурил. -- Башку  проломил,  а выбрался, -- продолжал  он. -- Наглотался у
берега  воды  с песком, всю  дорогу рвало, пока  дополз к  поселку... Сперва
прыгал, чтоб разбиться, а потом полз, чтоб выжить, -- такой я человек! -- Он
засмеялся и посмотрел на меня.

     * Ученый (разг.)

     --  Чего ты  скалишься?  --  не выдержал  я.  -- Человек  убился,  а ты
скалишься...
     -- Когда ты убьешься, мне еще веселей будет, -- ответил Счастливчик.
     Я  инстинктивно сунул  руку  в карман  ватных  штанов  и потрогал  свой
талисманчик. Это был маленький  слоненок, выточенный из моржового клыка. Мне
дал  его  один  чукча в  Эгвэкыноте  в  обмен  на  банку китайской  тушенки.
Талисманчик был при мне, и, значит, я не мог утонуть, и я сразу успокоился и
снова был готов слушать болтовню Счастливчика.
     -- Вот такой  был  человек! -- говорил  он.  -- Не за  деньги  работал.
Только погиб глупо, не повезло ему...
     -- Зато  тебе везет, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко, старшина бота.
-- Уж так везет, что дальше некуда... -- Бульбутенко стоял на корме и, зажав
румпальник между колен, смотрел на часы.
     -- Никто нашей  смерти не заберет: ни  моей, ни твоей, ни его,  -- вяло
ответил Счастливчик. Он сразу раскис от  слов Бульбутенко, и было видно, что
он  хотел поскорей  закончить этот разговор.  --  Вот пошли,  а может, и  не
вернемся назад...
     Бульбутенко смотрел на часы, а Счастливчик -- себе под ноги, а я глянул
на море, но не увидел там  ни черта: один  только  лед  плавал, точно  куски
застывшего жира в борще... А на горизонте был  город -- будто из  светящихся
кристаллов, я такой красивый город сроду  не видел,  но я в него не поверил,
потому  что  знал: это и не город вовсе, а  рефракция, преломление солнечных
лучей, то есть обман зрения и так дальше.  Но, подумав  о городе, я вспомнил
Владивосток и свой домик  в  Косом  переулке,  огородик,  ребятишек и Шурку,
жинку мою. Как  она огород мотыгой долбает, запарилась -- аж  платье к спине
прилипло,  и какая она  сейчас загорелая, потная, веселая  от  работы. А  на
меже,  среди  зеленых кустов окученного  картофеля, я видел розовые мордашки
ребятишек,  а  на   веревке   под   грушами  просыхает   выстиранное  белье,
распространяя приятный холодок... Эта  картинка до того понравилась мне, что
я чуть не прослезился и с  трудом пересилил себя: ребятишки все-таки были не
мои, а от Витьки, ее бывшего мужа, и хоть я не терял дома время даром, своих
детей  у меня не было -- так было обидно, что она не хочет рожать от меня...
Я эту Шурку и  Витькиных  ребятишек  очень крепко любил, я им трехпроцентных
облигаций  на четыреста рублей дал и получку  на  них перевел, только  самую
малость себе оставил...
     -- Бросай якорь, -- приказал мне Бульбутенко.  --  Пора на  капитанский
час* выходить...

     * Время радиосвязи  между дрейфующей  шхуной и ботами, находящимися  на
промысле.

     Мы пристали  к одинокой  маленькой льдинке,  и  старшина  бота выключил
двигатель.  Раньше  я  боялся  таких  маленьких  льдинок, они  казались  мне
ненадежными.  Но  потом я  понял,  что  величина льдины не  имеет  значения,
главное  --  чтоб у нее не было подсова. Подсов -- подводная  часть  льдины.
Летом она отрывается и висит  самостоятельно,  подпирает  верхнюю льдину, но
может от пустякового толчка  вылететь наверх, словно снаряд из пушки... Если
нарвешься  на нее, то будет  конец и тебе, и боту.  А такая вот маленькая --
она целого мамонта выдержит...
     Бульбутенко  расположился на  капоте.  Он достал рацию, собрал антенну,
подсоединил в наушники,  потом подключил  питание и  стал ожидать  вызова  с
судна. У нас была телефонная радиостанция "Недра-п", величиной с транзистор.
Кроме нее,  на боте  еще  был  установлен  "Шлюп"  -- аварийная радиостанция
большого диапазона.  При помощи "Шлюпа" можно было  выйти на 500 килогерц --
на  этой  волне   прослушиваются  сигналы  бедствия,  и  нас  могли   засечь
спасательные  или  любые   другие   суда,  а  также  побережные  сахалинские
радиостанции. "Шлюпом" мы еще ни разу не пользовались, поскольку в аварии не
попадали...
     Счастливчик выпрыгнул на льдину с винтовкой, а я сиганул следом.
     Счастливчик ходил на боте мотористом, но рулевым  он не был, как другие
мотористы на  ботах,  только смотрел за двигуном да еще стрелял из винтовки.
Вернее,  стреляли они вдвоем с Бульбутенко. А я зверя  в бинокль выслеживал.
Они редко давали мне стрелять: зрение у меня было -- будь здоров, но я никак
не мог освоить оптическое  приспособление для стрельбы и часто мазал.  А еще
они не доверяли мне потому, что я пришел сюда с торгового судна.
     "Торгашей" зверобои считали трусами и дармоедами.
     --  "Воямполка", я --  "Единица".  Нахожусь на норд-весте.  Норд-весте.
Зверя нет. Зверя нет. Как поняли меня? Прием! -- кричал Бульбутенко.
     Счастливчик  расстелил  на  снегу  ватник, стащил  с себя свитер и сел,
повернувшись голой  спиной к солнцу. Я тоже  сбросил ватник, по снять рубаху
постеснялся: чирьи у меня...
     Тут Счастливчик  вскинул винтовку и выстрелил в чайку -- их кружило над
нами видимо-невидимо. Птица упала  возле льдины, тело  у нее содрогалось,  а
крылья неподвижно распластались на воде. Счастливчик  подтянул ее прикладом.
Это был помор -- серая длинная чайка со здоровенным клювом.
     -- Зачем ты стрельнул ее? -- спросил я.
     -- Чучело сделаю... -- Счастливчик бросил птицу в бот.
     -- Чайку нельзя стрелять, -- сказал я. -- Душа у нее человеческая.
     -- Воронья у нее душа, -- ответил  Счастливчик. -- Разве не  видел, как
она  туши  жрет?  Не  успеешь  зверя   разделать,  как  она  ему  уже  глаза
выклевала...
     Я невольно залюбовался им  -- такой он был сильный и ладный  с виду. Он
был, наверное,  нерусский: черный, и глаза косые, но тело у него было белое,
твердое, а в глазах у него лед плавал...
     "От такого б  Шурка  с  радостью  рожала! -- подумал я. --  Она  у меня
хорошего мужика за версту чует..."
     Счастливчик, видно, рассердился, что я попрекнул его за убитую чайку, и
сейчас  обдумывал, как  мне  отомстить. Я  видел  это  по его  лицу.  Я  уже
присмотрелся к нему за время работы, но не всегда можно было угадать, что он
выкинет. На этот раз он ничего нового не придумал.
     --  Вы,  торгаши, и моря  настоящего не видели, --  начал он. --  А без
лоцмана даже  развернуться  не  сумеете... И грузят  ваши лайнеры без  вас и
разгружают,  а  рулевые  у вас перед компасом на стульчике сидят,  "трудовой
мозоль"  зарабатывают... -- Он  закурил и бросил в меня  спичкой. -- Ты вот,
старикашка, зачем к нам пожаловал?
     -- Мне  деньги  нужны, чтоб на Черное  море  попасть, чирьи вывести, --
ответил я.
     --  Деньги! Деньги! --  закипятился  Счастливчик. -- Ты б  еще жинку  с
собой взял, здесь бы она больше твоего заработала...
     Он не успел договорить, потому что я изо всей силы пнул его сапогом. Он
охнул и  повалился на лед,  он даже в лице изменился -- так ему  стало не по
себе... Это только с виду я  такой худой и неразвитый,  а  вообще я верткий,
как вьюн, и в драке поднаторел -- Шурка  знает, как я ее ухажеров отваживал.
Меня обычно недооценивают, а мне это только на руку.
     --  Ладно...  --  сказал  Счастливчик,  вставая.   Он  взял   винтовку,
передернул затвором и прицелился в меня.
     Я снова потрогал талисманчик, хотя  в  общем был спокоен: знал, что  не
стрельнет в меня, видели мы таких!
     Бульбутенко  аккуратно,  палочку к палочке,  сложил в мешочек  антенну,
захлопнул рацию и спрятал ее под капот, а Счастливчик все  целился в меня, а
я лежал себе на льдине и даже не смотрел в его сторону.
     -- Поедим? -- предложил  Бульбутенко. -- Все  равно  ничего  не возьмем
сегодня.
     Счастливчик, услышав про еду, опустил винтовку и, ругаясь, направился к
боту. Я двинулся следом за ним.
     Бульбутенко достал термос и полбуханки хлеба.
     -- Давай тушенку, -- потребовал у него Счастливчик, -- не жадничай.
     Бульбутенко, не  слушая его, вытащил  из  чехла нож  и  стал  аккуратно
резать хлеб.  Хлеб был черствый, аж скрипел  под ножом. Бульбутенко отвинтил
крышку термоса, вытащил зубами пробку и налил  в крышку кипятку. Кусок хлеба
он  густо  посыпал  солью.  Он  пил чай,  громко прихлебывая, а  мы сидели и
смотрели на него.
     Морда  у Бульбутенко  была красная,  кожа  просвечивала  сквозь  редкую
выгоревшую бороду и лоснилась от крема "Идеал", а зубы у него  были один под
один --  крупные и свежие, как у подростка, а  нос облупился,  и Бульбутенко
залепил его  бумажкой. Он напился чаю, а  недоеденный кусочек  хлеба положил
обратно в ящик на корме, где у нас хранилось продовольствие.
     -- Ты дождешься когда-нибудь,  -- пригрозил  ему Счастливчик. -- У  нас
уже был один такой, так с него быстро гонор сбили...
     -- Это как понимать?
     -- Кинули его за борт, вот как...
     -- Утопился? -- поинтересовался Бульбутенко.
     -- Подобрало  одно судно. Больше  он уже на зверюгах  не работает... Не
слышал про такого?
     -- Нет, -- ответил Бульбутенко, -- не имею музыкального слуха.
     -- Чего ты нас голодом моришь? -- не отставал Счастливчик.
     -- А если в ЧП попадем? Что тогда жрать будешь?
     -- Я так похудел, что сам себя не чувствую, -- пожаловался Счастливчик.
     -- И правильно, -- поддержал его  Бульбутенко. -- А на голодный желудок
стреляется лучше -- глаз чистый, понял?
     -- Дождешься ты...
     -- Лучше б за ботом глядел: насос совсем  воду не  качает,  -- упрекнул
его старшина.
     Они  так ни до чего и  не договорились. Счастливчик принялся  разбирать
насос -- он знал свое дело, на ботах не было моториста лучше его, а я взял у
Бульбутенко термос и кусок хлеба.
     Потом мы запустили двигатель и поехали дальше.


2

     Тюлень вынырнул шагах в сорока  от лодки и поплыл, толкая носом воду. Я
сбавил обороты, и тут Счастливчик  саданул в него из винтовки -- сразу видно
было, что попал: тюлень уронил голову, спина у него изогнулась горбом...
     Я  дал  полный газ, а Счастливчик отложил  винтовку  и стал  на носу  с
абгалтером -- острым  стальным прутом с ручкой,  загнутой в  виде кольца. Но
тут тюлень стал тонуть,  и мы не успели подобрать его. Он тонул под  нами --
весь голубой в воде, похожий на диковинную  огромную рыбину, а кровь из него
шла, словно  дым  из  подбитого самолета,  и вокруг  шлюпки ширилась красная
полынья и дымилась на солнце.
     Если ты тюленя подбил  на  выдохе,  когда у него легкие  пустые, то  он
обязательно  потонет  -- хоть что  хочешь делай с ним,  а мы  их  сегодня --
странное дело! -- били всех на выдохе, и они тонули у нас один за другим. Не
везло нам сегодня, это точно.
     Счастливчик швырнул абгалтер и закурил, а Бульбутенко почему-то  стал у
борта, держа наготове  гарпун. Я  начал выводить бот  на  курс, как внезапно
второй  тюлень  вынырнул  рядом с  бортом. Бульбутенко кинул  в него гарпун.
Тюлень задергался, и Бульбутенко, перегнувшись через борт,  поймал гарпун  и
воткнул его в тюленя до половины. Гарпун, наверное, до сердца достал, потому
что  тюлень сразу затих, глаза у него засветились и стали зелеными. Мы взяли
его на буксир, а потом выволокли на льдину.
     Зверь занимал почти всю льдину. Это был морской заяц килограммов на сто
пятьдесят весом, отлинявший, с  белыми жесткими  усами и гладким, лоснящимся
мехом. Бульбутенко  взял его  за ласты и перевернул  на спину. Он вытащил из
деревянного чехла широкий  зверобойный нож, отточенный до голубизны, и легко
развалил тюленя от нижней губы до хвоста. Тюлень зашевелился,  кровь хлынула
из него на лед,  а я воткнул ему нож  между ребер, потом сунул  туда  руку и
вырвал сердце. Оно билось в  моей руке,  и  я бросил  его в ведро  со льдом.
Бульбутенко уже снял шкуру с черными полосками оставшегося мяса, а я поволок
раушку -- то есть ободранную, скользкую, дымящуюся  тушу -- и столкнул  ее в
воду.  Раушка  плавала  возле   льдины,  глаза  у  нее  светились,  и  чайки
набросились на нее...
     Потом я  долго  мыл руки в морской  воде  и все смотрел, нет ли на  них
какой  царапины, потому  что  я  боялся  чинги  --  случается  такая болезнь
суставов, когда  трупный  яд зверя  попадает  тебе в  кровь. Боль,  говорят,
дикая,  а пальцы после чинги  немеют  и не двигаются,  и  на них  образуются
уродливые наросты. А  еще  я  знал, что  чинга  пока  неизлечима.  У  многих
зверобоев  пальцы были  повреждены, особенно  у  молодых. У Счастливчика два
пальца не двигались -- по одному на каждой руке, у Бульбутенко же все пальцы
были  как  пальцы,   потому  что  Бульбутенко   был  настоящий  зверобой,  а
Счастливчик только воображал себя таким.
     --  Когда  я  работал на  китобойце, так мы раз сейвала загарпунили, --
снова заговорил Счастливчик, который все это время сидел на льдине, наблюдая
за нашей работой. -- Самку. Кормящая была  --  когда волокли на  лине, у нее
молоко выливалось из  грудей... Так  самец рядом с ней шел, спина к спине, а
потом вынырнул перед носом  судна,  загородил дорогу: мол, стреляй заодно  и
меня...  А  я не  могу стрелять, просто не  могу, и все.  Тут Колька  Типсин
подбежал, ученик: развернул пушку да как выстрелит в него гранатой ТТ-7! Это
новой системы граната, их теперь дают вместо остроконечных...
     --  А если б вначале  самца подбили, --  сказал Бульбутенко, -- самку б
только и видели. Инстинкт у нее -- сохранение рода,  поэтому  убегает... Вот
эту случайно сейчас...
     -- Они,  бабы,  все  такие,  --  согласился Счастливчик. Он пнул  шкуру
ногой. -- Вот будет шуба для какой-нибудь заграничной сэрши...
     -- А нам денежки, верно, старпом? -- засмеялся я.
     -- Какие там денежки, -- поморщился Бульбутенко.  --  Нам еще  до плана
тянуться... что до него... -- Бульбутенко показал ножом на солнце.
     Бульбутенко вытер нож о мех и сунул его в чехол,  а я сполоснул шкуру в
воде -- она была очень тяжелая -- и бросил ее в бот, а потом расстелил шкуру
на дне трюма, салом кверху, и снова помыл руки. Бульбутенко обтер руки сухой
ветошью. Он никогда но мыл их на промысле, даже когда брался за еду.
     -- Ты, Счастливчик, брось это! -- вдруг сказал он.
     -- Что бросить? -- не понял Счастливчик.
     -- Валять ваньку, -- разъяснил Бульбутенко. -- Ты что думал: выстрелил,
и на этом дело с концом, так? А зверя за тебя будет теща разделывать?
     -- Тут тебе одному делать было нечего, -- возразил Счастливчик.
     -- Я не про это говорю. Я тебе вообще говорю, понял?
     -- А если меня тошнит от этого...
     --  Так на зверобоях  не делается.  Вот  новичок  работает,  старается,
учился б у него...
     -- Я их, знаешь, где видел, твои зверобои? --  закипятился Счастливчик.
-- Я хоть завтра уйду отсюда!
     -- Куда ты  завтра  уйдешь? -- усмехнулся  Бульбутенко.  -- Ты  б лучше
спасибо сказал, что на бот взял. Я твою биографию знаю, только я тебя взял и
все, так что не валяй ваньку, понял? --  Бульбутенко вырвал изо льда якорь и
пошел к боту, а Счастливчик стоял на льдине с винтовкой в руке, чаек над ним
кружило видимо-невидимо, только ему было не до них.
     Посмотреть на Счастливчика, так вроде его сейчас  чем-то кровно обидели
--  такой у  него  был потерянный вид.  А ведь  старшина  ему чистую  правду
выложил.  За  эти  три  с  половиной  месяца,  которые  мы  вместе работали,
Счастливчик у меня в печенках сидел. Я его поведение никак не мог объяснить:
или  у  него  характер  такой  дурной,  или  он  вообще  малость  стукнутый.
Удивительно было другое -- то,  что Бульбутенко возится с ним. Ведь  попасть
на бот  удавалось не  каждому, только  крикни  на судне --  от  желающих  не
отобьешься.  И было  отчего:  одно  дело,  когда  ты  вкалываешь  у  вонючей
мездрильной  машины, где каждый над тобой  начальник, и совсем другое, когда
целый день в море, на  свежем воздухе... Бульбутенко, можно сказать, впервые
выговаривал  Счастливчику,  и  я  был доволен, что  он, наконец, добрался до
него. Уж Бульбутенко он не посмеет ослушаться: как ни верти, наш старшина на
судне -- старпом, второй человек после капитана.
     И я не ошибся: слова  Бульбутенко на Счастливчика подействовали. Притом
так скоро и таким неожиданным образом, что  я  бы никогда в это не  поверил,
если б все не происходило у меня на глазах.
     Только  что  Счастливчик  с унылым видом стоял  на  льдине,  как  вдруг
бросился в бот сломя голову, схватил Бульбутенко за плечи.
     -- Старпом, ты ко мне как относишься? -- спросил он в сильном волнении.
     -- Нормально отношусь, -- сказал Бульбутенко, отворачиваясь.
     -- Спасибо тебе! -- Счастливчик с чувством пожал ему руку. -- Ведь если
б  ты меня  не  взял на  бот,  я сам  не знаю,  что  мог бы себе сделать  из
гордости... Ты  теперь,  можно  сказать, как научник для меня! Я знаю, что у
тебя  кровь порченая,  так бери мою, хоть всю бери... -- Счастливчик говорил
как помешанный.
     -- Будет  тебе!  -- Бульбутенко освободился от него. --  Я  почему  так
говорил, -- примирительно сказал он. -- Ведь от меня работу требуют в первую
очередь,  а я должен с остальных  -- по  старшинству. Работай, как надо,  --
слова тебе лишнего не скажу.
     --  Брезгуешь  насчет  крови... или  боишься?  --  приглушенно  спросил
Счастливчик.
     -- Да будет тебе!
     -- Сволочь ты! -- крикнул Счастливчик.
     Бульбутенко только рукой махнул.


3

     Мы  прошли  еще  дальше  на  север, а  потом отклонились к  востоку  --
Бульбутенко брал поправку на дрейф, поскольку ветер был восточный,  и тут мы
увидели много раушек на льдинах, а чайки над ними летали, здоровенные жирные
чайки -- смотреть на них было противно...
     -- Наши ребята поработали, -- сказал Бульбутенко. -- Держи как есть, --
приказал  он  мне,  --  тут  остров  недалеко.  На  худой  случай,  медведку
подстрелим...
     Около часа мы пробивались на восток в плотном материковом льду, а потом
открылся  низкий  пустынный  берег:  осохшие  валуны,  бревна,  груды  белых
ракушек... И вот  здесь,  неподалеку от острова,  мы внезапно наткнулись  на
громадное стадо тюленей.  Зверь был  усталый  после  перехода,  спал мертвым
сном, и ни один не поднял головы, когда раздались первые выстрелы...
     Началось такое, что не описать.
     Счастливчик  только  и  делал,  что  хватал  обоймы,   вдавливал  их  в
магазинную  коробку   да  нажимал  на  курок.  Это  была  полуавтоматическая
трехлинейка девятого калибра, но стрелял из  нее Счастливчик здорово --  как
из боевого автомата, бил почти  в упор  и  дико ругался, если я  не  успевал
вовремя сунуть  ему в  зубы  папиросу, а  вокруг  нас стояло  такое  эхо  от
выстрелов,  что с  ума можно  сойти...  Когда  он  перестал стрелять,  мы  с
Бульбутенко выпрыгнули на  льдину и добили подранков,  а потом принялись  за
дело: старшина снимал шкуру --  ловко, за три взмаха ножа, я тащил ее в бот,
а Счастливчик сидел в боте и курил -- лицо у него было нехорош