ождем апачей в
боевом облачении. В поймах водится малая гарпия (Morphus guianensis) с
ясными черными глазами. Все они - обитатели верхнего яруса. У хохлатых
орлов широкие крылья и удивительно маневренный полет, позволяющий
охотиться в густом сплетении ветвей, нападая на добычу из заcады. Увидеть
их трудно. Только там, где стаи обезьян и прочей живности собираются к
плодоносящим деревьям, при некотором везении можно стать свидетелем
стремительного броска орла на жертву.
   Как-то раз я исследовал на маленьком каноэ систему озер возле устья Рио
Чико. На высокой сейбе, усыпанной цветами, сидел десяток рыжих ревунов во
главе с бородатым самцом. Они лакомились цветами и листьями, то и дело
озираясь по сторонам. Деревьев такой высоты рядом не было, и казалось, что
обезьяны в полной безопасности.
   Вдруг большая серая птица скозьнула вниз из густой кроны пальмы, росшей
метрах в тридцати от сейбы. Описав несколько головокружительных виражей
между стволами, она внезапно оказалась под сейбой и снизу кинулась на
обезьян. Ревуны бросились врассыпную, но орел, взмахнув широченными
крыльями, буквально втиснулся в сплетение веток, словно гоняющий воробьев
ястреб-перепелятник. Молодой самец обернулся, оскалившись, и стальные
когти длиною в палец впились ему прямо в лицо. Хищник сложил крылья и всей
тяжестью повис на несчастном ревуне. Любого жителя вершин трудно оторвать
от ветки, однако тут обезьяна не выдержала и разжала руки. Оба рухнули
вниз, птица мгновенно развернула вновь свои двухметровые "несущие
плоскости" и тяжело спланировала к другому берегу озера.
   Ревун поначалу дико визжал, но его тут же перехватили второй лапой за
загривок, и крики смолкли.
   Мне повезло, ведь даже из профессиональных орнитологов, годами живших в
сельве, некоторым ни разу не довелось увидеть грозную большую гарпию
(Harpia harpyia).
   Охотничий участок каждой пары достигает 150 км2, и на этой территории
гарпиям известны все стаи крупных обезьян. Каждую стаю они навещают раз в
два-три месяца, собирая кровавую дань. Найти на таком обширном
пространстве гнездо очень трудно, и до недавних пор были известны только
два гнезда - одно в Гайане, другое на реке Шингу в Бразилии. Представьте
себе мою радость, когда в десяти километрах от кордона я нашел гнездо с
птенцами!
   - Я знаю это гнездо, - мрачно сказал Панчо, когда я вернулся домой,
чуть ли не пропрыгав все десять километров на одной ножке. - Ты попробуй
залезь. Я уже пытался, специально привез монтерские когти из Боки.
   - А почему не влез? Хозяева помешали? - Я поежился, представив, как
страшные лапы гарпии впиваются мне в шейные позвонки.
   - Не успели. Кора твердая и гладкая очень, когти соскользнули - чуть
насмерть не разбился.
   Мне пришлось отказаться от мысли исследовать гнездо поближе, но я
поставил рядом палатку и наблюдал за гарпиями снизу. Самка целый день
болталась неподалеку, а самец охотился. Хотя он всегда тихо и незаметно
подлетал к гнезду, прячась по привычке за деревьями, она издали замечала
его и с криком вылетала навстречу. В пронизанном зеленым светом
"готическом соборе" леса птицы встречались лишь на долю секунды. Самка
опрокидывалась на спину, принимала у самца мертвую обезьяну, ленивца или
птицу и возвращалась к пушистым птенцам, а добытчик тут же уносился за
новой жертвой. Иногда мне удавалось разглядеть в когтях орлов животных,
которых я ни разу не видел живьем - карликовых муравьедов (Cyclopes),
олинго (Bassariscus - маленькие древесные енотики), серых игуан (Iguana
benica).
   Вскоре я заметил, что чаще всего самка отдыхает на ветке невысокого
дерева, торчавшего по соседству с гигантской Bertolletia, на вершине
которой помещалось гнездо. Деревце так оплели лианы. что на него можно
было взобраться, что я, конечно, тут же и сделал, едва дождавшись темноты
и втащив за собой палатку. С первыми лучами солнца гарпия была тут как
тут. Она села на соседний сук и стала с любопытством разглядывать
непонятный предмет. Едва я успел сфотографировать ее из-под ткани палатки,
как она улетела в кроны и больше не приближалась.
   В этот день лес неожиданно наполнился лягушками. Не знаю, где они
прятались раньше, но теперь вместо двух-трех я находил не меньше сотни за
час.
   Черно-изумрудные, черно-золотые, розовые, серебристо-голубые и вишневые
с желтым, эти живые игрушки толпами сновали по земле и листьям. Что это
значит, стало ясно вечером - прошла сильная гроза. Всего через несколько
минут после начала дождя стали появляться цветы, которых прежде не было. В
некоторых местах по лесу поплыл необыкновенный аромат - его нельзя
сравнить ни с чем на свете.
   Источником чудесного запаха были странные цветки, вроде тополиных
сережек, но окутанные облачком длинных фиолетовых тычинок. Они свисают
поодиночке с веток маленького кустарничка - не знаю, как он называется.
   Вечером снизу пришла пака-пака. Так здесь называют лодки с допотопным
тарахтящим мотором. В пака-паке двое сотрудников местного Минздрава везли
здоровенный ящик вакцины для индейцев, живущих в самом сердце Ману - в
деревне Таякоме.
   Мы с Панчо решили составить им компанию, чтобы помочь пройти вверх по
реке и заодно навестить индейцев. Вообще-то контактов с такими
"изолированными"
   племенами лучше избегать - индейцы лишены иммунитета к нашим болезням,
и после встречи половина племени может погибнуть, например, от обычного
гриппа. От местных болезней они умирают очень редко - фантастически
богатая флора снабжает знахарей лекарствами против почти всех недугов,
даже против змеиных укусов (кирказон - Aristolohia). Но река так обмелела,
что лодку то и дело приходилось тащить волоком, и без нас ребята просто не
добрались бы до цели.
   Утром мы потихоньку двинулись вверх. Гигантские коряги возвышались из
воды в густом тумане, словно целые стада динозавров. Когда туман поднялся,
оказалось, что дымка, весь сухой сезон окутывавшая лес, исчезла, и впереди
показалась синяя стена Анд. Зуйки, чибисы и цапли бродили по отмелям,
подбирая корм с обнажившегося дна. Для птиц-рыболовов наступили последние
золотые деньки перед тем, как река вздуется и помутнеет от дождей. На
вершинах деревьев сидели сытые черные орлы, коричневые коршуны и гости из
Северной Америки - серые скопы (Pandion).
   К полудню мы совершенно измучились, перетаскивая лодку через мели, и
после обеда долго сидели по шею в воде, пережидая жару. Тучи бабочек
вились над пляжем, собираясь в трепещущие "озерца" на пятнах мокрого
песка. Интересно, что светлые бабочки всегда сидят отдельно от темных,
независимо от вида. Вероятно, темная бабочка в стае светлых или наоборот
имеет больше шансов привлечь внимание птицы.
   Самыми красивыми из бабочек были самые маленькие - голубяночки
Theretes. На задних крыльях у них длиннющие хвостики с глазчатыми пятнами
у основания. Сидя, крошки все время шевелят хвостиками, словно это усы.
Видимо, они пытаются обмануть хищников, чтобы те хватали их за мнимую
"голову" и оставались с обрывком крыла в клюве.
   К вечеру мы зашли в большую старицу, чтобы срезать излучину реки.
Берега озера были усеяны водяными черепахами. На бревнах они сидели
длинными цепочками, каждая - положив лапы на панцирь сидящей впереди.
"Сейчас покажу тебе чупупу-рупупу",- сказал Панчо, взобрался на нос лодки
и уставился в воду. Все замерли в ожидании, особенно я - ведь я не знал,
что это такое. Вскоре Панчо поманил меня рукой и ткнул пальцем в воду.
Толстое красно-зеленое бревно медленно плыло в прозрачной воде, почти
касаясь нашей долбленки. Это была Arapaima gigas - самая большая и,
говорят, самая вкусная рыба Амазонии. Глаза ее направлены вверх, но она
малоосторожна и в больших реках уже истреблена.
   Нам пришлось плыть всю ночь. На рассвете, когда мы медленно
прокладывали путь между корягами, из тумана вдруг возникло каноэ. Шестеро
голых воинов молча смотрели на нас, подняв весла. Бело-голубые бусы,
пропущенные через нос и за уши, казались странными кошачьими усами. Позже
я узнал, что бусы символизируют волны, расходящиеся от носа лодки - в этих
волнах, по мнению индейцев, живет речной дух. Голову вождя украшала
ярко-оранжевая строительная каска. Бесшумно развернувшись, экипаж каноэ
принялся яростно грести и снова исчез из виду, хотя мы шли с мотором
(правда, совсем слабеньким), а они без.
   В Таякоме мы добрались через час. Все жители деревни высыпали на
высокий обрыв, с нетерпением глядя на гостей. Один из наших спутников
родился здесь, но не был дома семь лет - учился в школе и медицинском
колледже. Как его встречали, трудно описать. Праздник продолжался три дня,
пока мы жили у индейцев, и, наверное, после нашего отъезда. Мы
перепробовали все местные блюда и побывали в гостях во всех хижинах. Всех,
кроме меня, тут уже знали, а меня вскоре тоже приняли за своего. Поэтому
уже через полчаса индейцы сбросили рваные лохмотья, которые одели к нашему
приезду, и ходили в одних украшениях. Потом они обнаружили, что я знаю про
жителей леса много такого, чего они не знают, и наоборот, так что у нас
было, о чем поговорить.
   Разные племена Амазонии очень сильно различаются по росту, внешнему
виду и оттенку кожи. У жителей Таякоме, индейцев мачигенга, пожалуй, самые
красивые девушки - маленькие, изящные, нежные и очень женственные.
Несмотря на это, в племени нет ни одного метиса. После создания
национального парка мачигенга оказались в изоляции. Сюда запрещено
завозить ружья, рыболовные крючки и вообще железо. Даже врачи впервые
попали в деревню лишь пять лет назад. Самих индейцев насильственное
заключение в "первобытный рай" совершенно не радует. "Мы хотим, чтобы наши
дети могли учиться в университете, а мы сами имели возможность
зарабатывать деньги, - говорят они. - Пусть нас переселят на другую реку,
чтобы мы могли жить, как нормальные цивилизованные люди." Мне трудно было
им возразить, хотя я знал, как много людей в цивилизованном мире мечтало
бы с ними поменяться.
   Пока что мы сделали им прививки от всевозможных болезней, чтобы
подготовить их к прибытию учителя. В последние годы правительство Перу
посылает добровольцев в маленькие племена - учить детей испанскому. В
деревне многие уже говорят по-испански, а кое-кто умеет читать - в хижинах
на почетном месте, рядом с луком охотника, стоят зачитанные до предела
школьные учебники.
   Особый интерес у индейцев вызывал мой фонарик. Я брал их с собой на
ночные экскурсии и обнаружил, что они совершенно не знакомы с ночной
жизнью леса.
   Например, из десяти видов опоссумов, встречающихся вокруг деревни, у
них есть названия только для двух самых обычных - Philander opossum и
Didelphis marsupialis. Последний на языке мачигенга называется "укикима",
и это слово - самое страшное ругательство. Не удивительно: опоссумы рода
Didelphis и внешне-то на редкость мерзкие твари, а у этого вида еще
своеобразная манера защиты. При опасности он бросается на врага с
раскрытой пастью, если же его схватить, начинает шипеть, визжать и бешено
вращать хвостом. разбрызгивая испражнения, мочу и зловонные выделения
анальной железы. Мачигенга, однако, ловят и едят его при случае - мясом
здесь не пренебрегают независимо от источника.
   Как-то утром мы шли с Феле, молодым вождем племени, по тропинке,
возвращаясь с ночной охоты, и обменивались полезными сведениями.
   - Почему тут крест? - спросил он, показав на паутину. Местные
пауки-кругопряды (Agriopidae) строят такие же сети, как наши крестовики,
но некоторые радиусы заплетают сплошь. Получается симметричный рисунок
наподобие пропеллера с двумя, тремя или четырьмя лопастями. В данном
случае лопастей было четыре, и получился крест.
   Я объяснил, что белые полосы - сигнал для птиц, чтобы они вовремя
замечали паутину и не врезались в нее. Феле засмеялся.
   - Почему ты смеешься?
   - У нас жил миссионер, так он говорил, что этот крест - знак бога,
которому поклоняются даже пауки.
   - И что с ним стало, с этим укикимой?
   - Его убили индейцы из "неконтактирующей группы."
   Кроме мачигенга, "речных индейцев", в этих лесах живет около полусотни
людей из "неконтактирующих групп". Семьями по три-четыре человека они
охотятся на terra firma, никогда не встречаясь с белыми и очень редко - с
мачигенга. По выражению лица Феле я был уверен, что они тут ни при чем. Но
я не успел уточнить, как мачигенга догадались избавиться от миссионера.
Феле указал на небольшое деревце без листьев, с зелеными ветками, густо
утыканными шипами, и спросил:
   - Знаешь, что это такое?
   - Молодая сейба.
   - Мы называем ее "дерево, которое ждет".
   - Почему?
   - Когда сейба появляется на свет, она вырастает до высоты человека, а
потом сбрасывает листья и расти перестает. Так она стоит десять лет,
двадцать, - сколько понадобится. Ждет, когда рядом упадет большое дерево.
Едва дерево падает, на землю проникает солнечный свет. Тогда из земли
начинает расти много новых деревьев. Они растут наперегонки. чтобы
поскорее занять освободившееся место. Но сейба опережает всех, ведь она
давно уже выросла до человеческого роста. Она тянется вверх. как свечка, а
когда поднимется выше леса, то раскрывается, как гриб, и сразу закрывает
просвет.
   Феле оглянулся по сторонам, чтобы показать мне взрослую сейбу. Я хотел
сказать ему, что хорошо знаю этих гигантов леса с раскидистыми
зонтиковидными кронами и даже просидел много часов на их ветвях, но тут на
тропинке возникли двое индейцев.
   Это были "неконтактирующие". Ростом они еще меньше, чем мачигенга, с
худыми костистыми лицами и чуть более темной кожей. С минуту они
напряженно разглядывали нас, сжав в руках копья, затем один сказал:
"Феле," - и положил на тропу маленький золотой самородочек - примерно на
один-два зубных протеза. Потом он показал пальцем на оранжевую каску вождя
и отступил на шаг. Не сводя с него глаз, Феле взял самородок, положил
вместо него каску и ушел, утянув меня за руку.
   - Зачем тебе золото? - спросил я.
   - Отдам Панчо, он купит нам инструмент - ножи, топоры, спички.
   У каждого из пяти родов, составляющих племя, есть свой тотем -
животное, к которому запрещено прикасаться. У Йоли, жены Панчо, тотем -
олень. Вот почему олени свободно гуляют под окнами кордона - Панчо ни за
что не убьет зверя. если знает, что ему самому придется готовить из него
обед. Тотем рода Феле - маленькая ящерица. Это выгодно, но не очень
удобно. Приходится быть постоянно настороже, чтобы не задеть ящерку
случайно. А они, как нарочно, снуют повсюду.
   Гекконы живут внутри хижины, похожие на худосочных кузнечиков крошечные
прыгающие ящерицы Chemidophorus - на лужайке перед домом, а зеленые Anolis
с красным складным "парусом" на горле - в соломенной крыше.
   У племени в целом тоже есть тотем - гарпия. В случае войны или
праздника мужчины втыкают в волосы разноцветные перья, чтобы быть похожими
на нее. Праздничный наряд состоит из хвостовых перьев попугаев ара, а
боевой - из перьев орлов.
   Гарпию и вообще хохлатых орлов трогать, естественно, запрещено, но тут
водятся и другие орлы - белые, черные и буровато-красные. В других частях
Амазонии индейцы, наоборот, предпочитают перья гарпии всем остальным, так
что она исчезает даже в местах, где белых охотников нет.
   Наконец мы вкололи все всем и двинулись вниз. Племя в праздничном
наряде из перьев провожало нас в путь. К сожалению, мачигенга так и не
разрешили себя фотографировать - они боялись, что снимки могут попасть в
руки злых людей, а ведь изображение - частица души. Мне лишь дважды
удалось их снять, украдкой высунув аппарат из кармана: при первой встрече
и разок в хижине, но снимки получились нечеткими.
   Наше отплытие совпало с еще одим "красным днем календаря". В этот день
уровень реки так упал, что обнажились выходы твердой глины на дне, сплошь
изрытые норками. В норках живут похожие на перочинные ножики двустворчатые
моллюски типа морского черенка Solen. У мачигенга они считаются лучшим
деликатесом, но попробовать их удается раз в несколько лет, когда в реке
совсем мало воды.
   Почти все оставшиеся продукты я раздал индейцам, поэтому вынужден был
вернуться с пака-пакой к устью реки. Пока мы тащили лодку через мели к
кордону, у меня родился гениальный план. В паре километров ниже по течению
находится главная колпа - выход глины, на котором, по словам Панчо,
собираются целые стада "sachavacos, venados, sajinos y armadillos" -
тапиров, оленей, пекари и броненосцев. Подобраться к ним незаметно на
лодке невозможно, а вплавь - запросто. Я договорился с хозяевами лодки,
что отправлюсь вплавь до рассвета и посмотрю солонец, а они потом догонят
меня и подберут.
   Я прошатался по лесу последнюю ночь, но встретил только несколько новых
лягушек и гусениц. После полуночи луну затянули тучи, похолодало и начал
накрапывать дождь. Но вода в реке казалась прямо-таки горячей на ощупь, к
тому же я думал, что лодка догонит меня через два-три часа. Поэтому я
сложил все вещи в рюкзак, оставшись в плавках, футболке и сандалетках,
замотал рюкзак полиэтиленом, положил его в лодку, оглянулся напоследок на
спящий кордон и поплыл. Документы и деньги остались в рюкзаке, но я был
абсолютно уверен, что с ними ничего не случится. Было два часа ночи.
   Пока я добрался до колпы, стало так темно, что зверей было едва видно.
Днем там было полно следов тапиров, но сейчас почему-то паслись только два
похожих на танк гигантских броненосца и ошейниковый пекари. Еще через
километр, уже в утренних сумерках, я проплыл мимо колпы куриных птиц -
галечника, на котором заполняли желудки камешками гокко, краксы
(Chamaepetes), пенелопы (Penelope) и чачалаки (Ortalis). Тут вдруг со всех
сторон засверкали молнии и хлынул дождь.
   Деваться было некуда: ни вернуться, ни вылезть из теплой воды я не мог.
Лодка между тем явно запаздывала. Когда от холодных потоков дождя
замерзала голова, я отдыхал под корягами. Оказалось, что на их нижней
стороне прячутся разные летучие мыши, ласточки и бабочки. Один раз я
неожиданно столкнулся с большим белым кайманом. Мне все время приходилось
выбирать между наружной стороной излучин, где течение быстрое, но
периодически больно стукаешься о коряги, и отмелями, где коряг нет, но
течение медленное и можно наступить на большого, покрытого красивым
леопардовым узором ската - речного хвостокола (Potamotrygon).
   Река несла огромные бревна, смытые с пляжей, но они двигались с той же
скоростью, что и я, поэтому уворачиваться от них было несложно. Один раз
высоченный "амазонский дуб" (Dinizia) рухнул в воду в сотне метров передо
мной и поплыл, тяжело ворочаясь. Но вскоре опасный сосед застрял в
стремнине, и я его обогнал. Час за часом я скользил мимо берегов под
яростным ливнем, разглядывая фауну иногда с расстояния вытянутой руки:
розовых колпиц (Platalea ajaja), лягушковых черепах (Phrynops), пятнистых
оцелотов, енотов-крабоедов (Procyon cancrivorous). К полудню река начала
быстро подниматься, течение заметно ускорилось, а вода стала мутнеть и
постепенно остывать. Но тут дождь кончился. В наступившей тишине было
слышно, как с шумом обваливаются подмытые течением береговые обрывы.
   Обрадованная живность заполнила берега: я проплыл мимо колпы небольших
зеленых синелобых ар (Ara nobilis), мимо молодого ягуара на бревне, мимо
редкой тигровой выпи (Tigrisoma fasciatum). На пару часов выглянуло
солнце, и тут я встретил двух ягуаров подряд - они блаженно грелись на
бревнах, провожая меня сонным взглядом. Я завернул в маленький ручеек,
чтобы отдохнуть немного, но там, кроме обычных в таких местах зеленых
ножетелок (Apteronotidae), плавали еще электрические угри (Electrophorus
electricus), так что пришлось двигаться дальше. Тут мне встретилась колпа
маленьких попугаев: тысячи ярко-зеленых птичек рылись в береговом откосе и
стаями носились вокруг.
   Не успела вода снова прогреться, как опять пошел дождь. Река поднялась
так сильно, что вошла в лес и косила бревнами растительность, выросшую за
полгода на iapo и varza. Над исчезнувшими пляжами с горестны