азном расстоянии от берега (дальше всех летают краснолапые,
а ближе всех - синелапые).
   На узких выступах скалы, где с обеих сторон уходят вниз серебряные от
гуано обрывы и всегда дует сильный ветер, живут волнистые альбатросы. Их
здесь всего пять пар, и это единственная колония, кроме основной на
Галапагосах. Пока альбатрос сидит на земле, это удивительно смешная птица
с грустными черными глазами, длинным клювом, нескладными (в буквальном
смысле - их никак не удается нормально сложить) крыльями и неуклюжей
походкой. Но стоит ей взлететь, как она превращается в быстрый и
маневренный планер с узкими двухметровыми "несущими плоскостями". Птенец
альбатроса на острове в это время был всего один - ком легкого темного
пуха размером с очень большую подушку. А рядом другая пара только
собиралась обзавестись потомством и танцевала. Они кружились на одном
месте, стоя лицом к лицу, расправив крылья и вытянув к небу клювы, под
собственную "музыку" из трубных нот и посвистывания.
   Поныряв на коралловой банке вместе с сотнями рыб-бабочек (Chaetodon),
мы поплыли дальше в море, чтобы посмотреть на китов-горбачей (Megaptera
novaeangliae).
   Каждый год они собираются в этих водах и весело проводят время, без
конца выпрыгивая из воды и исполняя друг другу свои песни. Зачем они
прыгают, никто не знает, но зрелище фантастическое, особенно если подойти
совсем близко. Огромная черная туша вылетает из воды, вращаясь вокруг
своей оси, и валится плашмя, размахивая длинными, как крылья, белыми
грудными плавниками. При этом в лодку выплескивается не меньше тонны воды,
а грохот стоит такой, что его слышно за сотни метров. Мы видели и одного
белого кита, но довольно далеко. У хозяина катера был маленький гидрофон,
так что нам удалось послушать песни китов, похожие на музыку Шнитке,
прокрученную с замедлением.
   На обратном пути мы встретили выпрыгивающего из воды шестиметрового
ската-манту (Manta birostris), косяк мелких китов-гринд и дельфинов
Stenella, но видели их только мы с кэпом, потому что туристы с непривычки
укачались и лежали на дне в луже, не имея даже сил перегнуться через борт,
так что я снова имел возможность пообедать за пятерых.
   Мокрые и продрогшие, мы выползли из лодки на пляж, и к ночи я уже
добрался до города Manta ("Скат"). Именно здесь жили отважные мореходы, в
X-XIV веках достигавшие на бальсовых плотах Мексики и Чили. Но сейчас в
Манте ничего интересного нет, так что я тут же двинулся дальше. Заросшие
похожими на бутылки капоковыми сейбами (Ceiba pyntandra) холмы сменились
низкорослыми лесами, и вкоре автобус достиг Bahia de Caraquez - города в
устье реки San Vincente.
   Было уже за полночь, так что я решил скоротать время до рассвета на
мягком песочке под бетонной набережной. Рядом росло дерево с большими
синими цветами, вокруг которого тучей вились маленькие летучие мышки. Они
то и дело забирались в цветы и копошились там, объедаясь нектаром. Я
прилег на песок и долго смотрел на черную реку и огоньки на том берегу.
Ночные птицы - цапли, авдотки и северные кулики - ходили взад-вперед вдоль
кромки берега, прокрадываясь мимо через правильные интервалы времени. В
пять утра прилив согнал меня с теплого пляжа, и тут я обнаружил, что возле
дерева нет ни одной летучей мышки, а его цветы печально и беззвучно
осыпаются один за другим.
   За рекой зона воздействия холодного течения кончается - там нет больше
холодных туманов, зато много дождей и растут влажные леса. Но я туда не
поехал, а ограничился вылазкой на крошечные мангровые островки Islas de
Fragatos посередине реки.
   Когда-то почти все побережье Эквадора окаймляла полоса мангровых
зарослей шириной от ста метров до десяти километров. Но несколько лет
назад здесь начали строить пруды для разведения креветок, и в течение
короткого времени от мангр остались рожки да ножки. Было создано несколько
"мангровых" заповедников, которые постигла типичная для здешних мест
судьба. Сейчас креветочный бизнес гибнет - ведь для разведения надо
собирать молодь креветок, а размножаются они как раз в манграх. В Серро
Бланко американские биологи пытаются восстановить заросли, но результаты
их героических усилий пока довольно скромные.
   В отлив Острова Фрегатов - действительно два песчаных островка,
поросших красными манграми (Rhizophora). Всевозможные цапли, ибисы, кулики
и чайки бродят по отмелям, собирая мелкие ракушки. Но вот начинается
прилив - и в считанные минуты над водой остаются лишь сами деревья,
стоящие на пучках ходульных корней, а вскоре - только их густые зеленые
кроны, словно лес растет прямо в воде.
   А на вершинах деревьев гнездятся великолепные фрегаты. Их тут около
пяти тысяч пар, плюс пушистые белые птенцы в гнездах. Черные с фиолетовым
отливом на спине самцы и черно-белые самки морских разбойников парили в
небе на длинных крыльях, ссорились из-за веток для гнезд, гонялись за
другими птицами и не обращали никакого внимания на людей. Одинокий самец
большого фрегата, отличающийся зеленой спиной, грустно сидел на самом
высоком дереве. А самцы-хозяева гнезд то и дело исполняли спектакль под
названием "место занято, приглашается подруга жизни с серьезными планами
на будущее". Они запрокидывали голову и раздували огромный ярко-алый
горловой мешок, похожий издали на причудливый качающийся фонарик.
   На следующий день в городе ожидались выборы "банановой королевы" (так
здесь называют конкурс красоты), но я не стал дожидаться этого
увлекательного мероприятия и уехал обратно на юг, в царство туманов. За
Гуаякилем началась пограничная зона, и мне пришлось пройти через восемь
проверок документов и шмонов, прежде чем я добрался до городка Huaquillas
на самой границе (Эквадор, впрочем, считает, что граница проходит на 35
километров южнее). Здесь я поспал немного под кустом и на рассвете,
перейдя границу, оказался в похожем на Уакийяс как две капли воды
перуанском пограничном городке Tumbez. Передо мной простиралась на 3600
километров огороженная ледяной стеной Анд береговая пустыня, которую я
должен был преодолеть, чтобы добраться до заснеженной Патагонии.
 
 
   Не грусти, я вернусь очень скоро, 
   Не скучай, время быстро промчится.
   Возвращайся в наш солнечный город, 
   А со мной ничего не случится.
 
   Для тебя там горячая ванна, 
   И домашний уют, и подруги, 
   А меня ждут холодные страны, 
   Ледники, перевалы да вьюги.
 
   Только зря я тебя утешаю:
   Знаю сам, что там грустно и скучно,
   Ветер голые ветки качает 
   И дождем сыплют низкие тучи.
 
 
 
 
 
                       Глава пятая. Холодные тропики 
 
   Колледж иезуитов имени Св. Игнатия Лойолы проводит конкурс красоты на
звание "Мисс Христианская Любовь". Заявки на участие в конкурсе
принимаются в часовне Св. Марии Египетской.
 
   Плакат на автобусной остановке в г. Сечура 
 
 
   Панамериканское шоссе проходит вдоль всего побережья Перу, почти точно
совпадая с древней дорогой инков. Этот участок трассы выгодно отличается
от эквадорского обилием дорожных знаков и указателей. Почти сразу после
пересечения границы сухие леса сменяются пустыней, тянущейся между океаном
и Андами до Центрального Чили. В северной части этой полосы, называемой
Сечура, дожди бывают в каждый год Эль-Ниньо, то есть раз в 4-6 лет, но
дальше к югу становятся все более редкими.
   В остальное время влагу сюда приносят зимние туманы - гарруа, которые
проникают лишь на несколько километров вглубь суши. Там, где туманов нет,
пустыня на протяжении сотен миль полностью лишена растительности. Реки,
стекающие с Анд, прочерчивают ее зелеными полосками оазисов. В каждом из
этих "островков"
   археологи обнаружили по нескольку местных цивилизаций, которые сменяли
друг друга на протяжении тысяч лет, прежде чем инки, проложив от оазиса к
оазису дорогу, не объединили их всех силой оружия.
   На самом краю пустыни есть большой заповедник Cerros de Amotape. Из-за
перевыпаса скота здесь не осталось травы, а только зонтичные акации -
algarrobo (Prozopis), придающие пейзажу сходство с Африкой. Я так устал
после пересечения границы, что забрел в первый же каньон и проспал весь
дeнь. От фауны здесь сохранились только красные дятлы (Piculus rivolii),
грифы и маленькие серые лисички (Dusicyon sechurae). Выше в горах растут
кактусы Melocactus, которые местные жители, выходцы из Шотландии, называют
throll`s prick ("член тролля").
   Они и вправду похожи на полуметровые фаллосы с венком крошечных розовых
цветков на кончике.
   Нет на свете более унылого зрелища, чем города перуанского побережья
зимой.
   Среди голой, заваленной мусором каменистой пустыни торчат россыпи
обшарпанных бараков, времянок и нефтяных вышек, а ветер несет на них серую
пыль и холодный туман. Глядя, как угрюмые ледяные волны обрушиваются на
безжизненные песчаные обрывы, трудно поверить, что эти воды - одни из
самых богатых на Земле. Холодное течение, отнимающее жизнь у суши, щедро
дарит ее морю. Бурно размножающийся планктон служит пищей косякам
перуанского анчоуса (Engraulis ringens), благодаря чему здесь добывается
четверть мировых уловов рыбы. Правда, в годы Эль-Ниньо анчоус почти
полностью гибнет. Особенно страшными были последствия невиданного
Эль-Ниньо 1982-83 годов. Дожди, обрушившиеся на Сечуру, превратили сотни
километров пустыни в озера; дороги были разрушены настолько, что некоторые
участки не восстановлены до сих пор; на пляжах образовался пятиметровый
вал из мертвой рыбы. После этой катастрофы уцелевшие косяки анчоуса в
основном ушли в чилийские воды, усугубив положение несчастного Перу.
   Что происходит в пустыне после дождей, я мог видеть на крутом повороте
шоссе. На обочине лежала опрокинувшаяся автоцистерна, вода из которой ушла
в песок. В радиусе полусотни метров от этого места земля была покрыта
концентрическими кругами распустившихся цветов. Спешно выскочившие из нор
песчаные жабы Leptodactilys бродили по цветущему пятачку, пытаясь найти
лужу для откладки икры. А вокруг на сотни миль тянулась ровная поверхность
щебенки с редкими перритосами.
   Перритосы ("собачки") - местное название сложных барханов, которые
встречаются только в Сечуре и кое-где в Гашунской Гоби. Это горы из серого
песка высотой около двухсот метров, покрытые правильной сеткой
двух-трехметровых дюн. Почему они так называются, не знаю.
   У самого берега на обращенных к морю склонах попадаются маленькие
растения Tillandsia. У тилландсий нет корней, а воду они получают только
из тумана. В таких местах водятся жучки-чернотелки, мухи, ящерицы, птички
типа вьюрков и даже крупный хищник - похожий на варана Teyovaranus
sechurae.
   За Сечурой начинаются крупные оазисы с множеством древних развалин,
захоронений и городищ. Здесь существует особая профессия - huaquero,
"кладоискатель".
   Археологам и полиции нередко приходится вступать с ними в перестрелки,
чтобы уберечь от разграбления скрытые в земле сокровища. В основном
страниями уакерос был открыт город Сипан, столица существовавшего в I-V
веках государства Моче.
   Сенсацией стало найденное недавно захоронение, названное "могилой
правителя".
   Старикашка был похоронен в древнеегипетской манере -
набальзамированный, с запасом еды и оружия, в компании убитых путем
ритуальной трепанации жены, слуг и молодой наложницы. Всем им прикрепили
на лицо выкованные из золота "улыбки".
   Теперь все это можно увидеть в знаменитом археологическом музее городка
Lambayeque.
   На смену Моче пришла культура Тукуме. Раскопки под руководством Тура
Хейердала обнаружили у тогдашних жителей оазиса высокую культуру
мореплавания. Их бальсовые плоты достигали Чили и, возможно, Южной
Мексики. При раскопке комплекса из 26 пирамид найдена великолепная
керамика с изображением морских сцен, навигационного оборудования и рыб
тропических вод.
   В XII веке возникла новая цивилизация, Ламбайеке. От нее в музее
остался целый этаж керамики с эротическими картинками. В эпоху Ламбайеке
был распространен обычай сплющивать черепа детей дощечками, чтобы они
вырастали с узкой головой - для красоты.
   Перебравшись немного южнее, попадаешь в город Huanchaco, "Иерусалим
Южной Америки". Здесь земля скрывает уже не три, а семь культурных слоев,
из которых самый древний, Huaca Prieta, датируется XXX-XXV веками до н. э.
Люди того времени жили в землянках, но у них уже существовал культ
раковин. Особым поклонением пользовался моллюск Spondilys, похожий на
красного морского гребешка, но с длинными выростами наподобие солнечных
лучей. Ракушки священного спондилюса продаются здесь по сумасшедшей цене в
10 $, и мне пришлось полчаса бултыхаться в ледяной воде, чтобы наловить их
самому.
   В эпоху Guanaque (XXIV-VIII века до н. э.) местные жители изобрели
знаменитые лодочки, которые используются местными рыбаками по сей день и
называются caballitos ("лошадки"). Это связанные из камыша конструкции в
форме домашней тапочки, но с острым загнутым носом. В такой лодке совсем
мало места, и плыть на ней приходится верхом. Зато она идеально подходит
для преодоления прибойной полосы. Рыбаки выходят на них в море всего на
несколько сотен метров, собирают улов из ставных сетей и возвращаются,
словно на досках для серфинга. За 5 $ можно прокатиться на "лошадке"
самому (тут уж я не стал экономить). Кстати, на пляжи Уанчако съезжаются
любители серфинга со всего света: здесь самая длинная в мире левая волна.
   В VII-I веках до н.э. оазис был захвачен пришельцами с Анд,
поклонявшимися ягуару, а потом уже знакомыми нам Моче. Моче не строили
городов, а только храмы.
   Секс у них не считался чем-то неприличным: общественное мнение поощряло
занятие любовью на улицах и в любых других местах. Именно в этот период
достигли вершины искусство керамики и ткачества. Моче воздвигли здесь
пирамиды Солнца и Луны - самые большие сооружения доколумбовой Америки.
Подобно иудеям, моче считали радугу символом связи между землей и небом и
построили в честь нее маленький, но очень красивый храм.
   В X веке оазис Уанчако стал столицей Чиму, которые основали огромный
город Чанчан. К сожалению, он был сложен из сырцового кирпича. Со времени
прихода инков в 1470 году здесь прошло около 60 дождей, так что от города
осталось бескрайнее поле, усыпанное черепками. Только в центре столицы
сохранились части стен, площади и рельефы с изображением нутрий и
пеликанов с рыбкой в мешке. В местном музее хранятся две глиняные
свистульки Чиму, изображающие самца и самку тинаму (Crypturella). Внешне
они ничем не отличаются (как и сами птицы), но одна издает свист самца, а
другая - более тонкий писк самки.
   Дальше горы подходят ближе к берегу, а оазисы следуют один за другим.
Каждый окружен сетью оросительных каналов, которые, однако, до сих пор не
достигли таких размеров, как при инках. Большинство католических церквей
здесь чуть-чуть недостроено. В конце ХVII века Испания, нещадно
эксплуатировавшая колонии, ввела налог с каждой построенной церкви. Чтобы
не платить, их оставляли слегка незаконченными.
   Зато протестанские церкви все достроены, и притом с роскошью, хотя в
некоторых из них по пять-шесть прихожан. От религиозных общин США и Европы
поступают фантастические, по местным понятиям, деньги на пропаганду
реформаторских течений. Особого успеха этот натиск не имеет. На ветровом
стекле большинства автобусов можно увидеть маленький плакатик: "Мы здесь
католики и не хотим менять веру. Пожалуйста, не настаивайте. Спасибо."
   А вообще народ тут религиозен почти поголовно, даже городская
интеллигенция.
   Чтобы понять причину, достаточно пройтись по книжным магазинам.
Половина из них торгует канцтоварами, а остальные состоят из двух отделов.
Первый заполнен только христианской литературой, а второй - книгами по
оккультизму, магии, гаданию, экстрасенсорике, полевыми определителями НЛО
и прочей дребеденью. Когда рассказываешь людям, что человек произошел от
обезьяны, на тебя начинают смотреть, как на пророка.
   Ни в одной стране я не видел таких однообразных надписей на заборах,
как в Перу.
   Их всего три типа: "такого-то в президенты", "такого-то в депутаты" и
"такой-то - друг Фухимори". По смене имен узнаешь, что пересек границу
административных районов.
   Альберто Фухимори пользуется всенародной любовью - ведь это последняя
надежда страны, не вылезающей из беспросветного экономического упадка.
Всего за несколько лет он реформировал экономику, сделав ее более
капиталистической, разгромил маоистов и прочую красную сволочь как в
горах, так и в парламенте, выбил огромную помощь у земляков - японцев и,
главное, развелся со стервой-женой.
   Посмотрев "Outbreake" ("Вспышку") - знаменитый фильм про эпидемию
Эболы, снятый до того, как она на самом деле началась, я выбрался из
очередного автобуса в пустынных предгорьях. Автобусы здесь очень
комфортабельные и дешевые, но чешут без остановки до 20 часов. При этом,
как написано в путеводителе, "туалет обычно заперт, а если нет, то занят,
а если свободен, то обязательно окажется, что кто-то успел уделать все
сиденье до того, как вы туда добрались".
   К западу простиралась береговая пустыня, единственные обитатели которой
- летающие за кормом к морю сероголовые чайки (Larus cirrhocephalus). На
восток уходило сухое скалистое ущелье с редкими ивами у ручья и маленькими
квадратиками полей - типовой среднеазиатский пейзаж. Свернув с шоссе, я
поднялся немного в гору и оказался в самом зловещем месте континента - у
ворот загадочного города Sechin.
   Собственно говоря, никто не уверен, что это огороженное каменной стеной
пространство - действительно город. Считается, что разрушенное глинобитное
здание в центре - бывший храм, но точно неизвестно. Кто построил Сечин,
когда это было и почему он оказался заброшенным - тоже загадка. В земле
под ним и вокруг обнаружены огромные захоронения с сотнями изувеченных
скелетов - вероятно, останки прежних жителей долины. А сам город окружен
высокой стеной из гигантских каменных плит с жуткими рельефами, в основном
изображающими пытки и казни. Отрубленные головы, выпущенные внутренности,
отсеченные ноги и руки, искаженные ужасом и болью лица, угрюмые палачи с
топорами - и все эти сюжеты в разных вариантах, нарисованных подробно и
тщательно. Мрачные скалы закрывают постройку от света, лишь на закате лучи
низкого солнца словно заливают кровью камни Сечина, отчего рельефы
становятся особенно четкими и страшными.
   Гора над развалинами покрыта черными отверстиями пещер, в которых сидят
древние мумии. В сухом климате пустыни трупы сохраняются веками, даже не
меняя позы.
   Зерно в стоящих у их ног кувшинах до сих пор съедобно (я проверял).
Многие женщины все еще держат руки на ткацком станке. А пустые глазницы
смотрят вниз, на Сечин.
   Солнце село, я поймал на дороге автобус и всю ночь поднимался по
серпантину в холодные высоты Анд.
   Когда проснулся, как раз начинало светать. Автобус только что перевалил
через голые бесснежные Черные горы (Cordillera Negra). Прямо перед нами
сверкающей ледяной стеной поднимались из тьмы долины 12 шеститысячников
Белых гор (Cordillera Blanca), а у подножия ближайшего из них в узкой
теснине стояла крошечная церквушка из розового мрамора, освещенная
изнутри. Это было так красиво, что я даже забыл про фотоаппарат, а когда
вспомнил, чудесное видение уже исчезло.
   Белые горы называют "Американскими Гималаями". В коротком хребте 50 гор
выше 5700 метров, во главе с пиком Huascaran (6768). Они фантастически
смотрятся, особенно на закате, но приносят много бед жителям городов,
расположенных вдоль их западного подножия. В узких, как щели между зубами,
каньонах, разделяющих пики, лежит множество озер. Время от времени один из
гигантских ледников, нарастающих под действием влажных ветров из Амазонии,
обрушивается в озеро, вызывая грандиозный селевой поток. Поскольку здесь
не бывает зимы, люди живут совсем близко к снеговой линии, и сели
(по-местному, alluvios) накрывают их в считанные секунды. Особенно не
повезло городу Yungay. В 1941